Денежная реформа

В 1716 году, когда Ёсимунэ стал сёгуном, денежная реформа не была ещё завершена, и по стране ходили три вида монет: выпущенные в конце XVI века, ещё при Хидэёси («деньги годов Кэйтё»), и новые, выплавленные в ходе реформы Огивара («деньги годов Гэнроку и Хоэй»). Восьмой сёгун воспринял и продолжил курс Араи Хакусэки на повышение денежного номинала, в результате чего за первые пять лет его правления «дешёвые деньги годов Гэнроку и Хоэй» были полностью выведены из обращения. Их переплавили, увеличив содержание золота и серебра до 86,7 и 80 процентов соответственно. Этот процесс продолжился и в дальнейшем, после смерти Араи в 1725 году. За период с 1716 по 1736 год переплавке подверглись монеты на сумму более восьми миллионов рё. Впоследствии их назвали «деньгами годов Кёхо» и использовали более ста лет, вплоть до реставрации Мэйдзи. Рост денежного номинала привёл к появлению новой, самой крупной платёжной единицы обан, монеты прямоугольной формы с закруглёнными краями. Всего таких монет было выпущено около восьми тысяч; сегодня они продаются на аукционах по цене от нескольких десятков до сотен тысяч долларов за штуку.

Деньги годов Кёхо

В результате реформы объём денежной массы уменьшился, и цены на все товары, включая рис, пошли вниз. Правительство как главный потребитель риса от этого выиграло, а его производители проиграли. Урожаи и поставки в казну упали настолько, что в 1736 году денежный номинал пришлось опять снизить, уменьшив содержание золота и серебра в монетах до шестидесяти пяти и сорока шести процентов соответственно. К 1743 году процесс ценообразования нормализовался. В отличие от своих предшественников Ёсимунэ принимал самое активное участие в регулировании цен на рис, поэтому остался в японской истории под именем «рисового сёгуна» (комэ сёгун).

В правление Ёсимунэ начались важные изменения в системе судебного регулирования. Денежная реформа активизировала хозяйственно-экономическую жизнь и привела к росту числа судебных разбирательств, в том числе исков со стороны обманутых кредиторов. Чаще всего это были купцы, дававшие деньги в долг правительственным чиновникам. В первые годы правления Ёсимунэ в суды подавалось около пятидесяти тысяч исков в год, а рассматривать успевали не более одной трети; остальные оставались без решения. Эта проблема существовала всегда, поэтому указы об ограничении приёма исковых заявлений издавались в 1661, 1685 и 1702 годах, но в то время они касались только оптовой торговли. При Ёсимунэ же резко возросло число дел, связанных с индивидуальными займами гокэнин и хатамото, двух категорий правящего сословия, тесно связанных с правительством. Первый указ восьмого сёгуна на этот счёт (аитай сумасирэй) вышел через три года после вступления в должность, в 1719 году, и был направлен на то, чтобы снизить число исков и расширить практику внесудебных соглашений.

Указ сыграл свою роль и снизил нагрузку на правительственный судебный орган, но через десять лет был отменён в связи со следующим этапом денежной реформы, когда возникла потребность в усилении контроля со стороны Финансового магистрата за исполнением долговых обязательств. Ещё через семь лет под давлением возросшего числа дел роль органов власти снова пришлось искусственно снизить – подачу исков в Городской магистрат ограничили двумя днями в месяц, по вторым и двадцать первым числам. Добиться судебного решения стало ещё труднее, но и эта нагрузка оказалась для магистрата непосильной, поэтому в 1742 году исковые заявления разрешили подавать всего два раза в год – 16 апреля и 16 ноября.

Таким образом, первоначальный курс Ёсимунэ на переход к внесудебным соглашениям удалось утвердить жёсткими административными мерами, но этот успех правительства негативно сказался на исполнении долговых обязательств и привёл к расширению силовых методов как в выбивании долгов, так и в уходе от их выплаты. Утвердившаяся при восьмом сёгуне практика снижения нагрузки на судебные органы отчасти сохранилась и в современном судопроизводстве – японские суды не принимают к рассмотрению гражданские иски, если ущерб не превышает шестисот тысяч иен (около шести тысяч долларов США). Считается, что такие споры должны решаться во внесудебном порядке, с привлечением разного рода посредников.

Тяжёлым испытанием для современников Ёсимунэ стал голод 1732–1733 годов (Кёхо дайкикин), один из трёх самых крупных за всю эпоху Токугава. В результате неблагоприятных погодных условий в конце 1731 – первой половине 1732 года наводнения и размножившаяся в аномальном количестве саранча уничтожили большую часть урожая в сорока шести княжествах, расположенных в районе Тюгоку к западу от Киото. В тот год удалось собрать лишь четверть от обычного урожая, и осенью в обширном регионе разразился жестокий голод. Чтобы избежать наказания, местные власти всеми способами занижали уровень бедствия и сообщили о гибели двенадцати тысяч человек, но в действительности число жертв было в десятки раз больше. Согласно хронике Токугава дзикки, голод охватил территорию с населением в два с половиной миллиона человек, из которых девятьсот семьдесят тысяч умерли. Правительство отправило в район бедствия запасы риса, а местным даймё и хатамото предоставило денежные займы. В следующем году ситуация с продовольствием более или менее нормализовалась, но последствия голодной зимы 1732–1733 годов сказывались ещё долго.

Бегство от голода

Следующим летом в Эдо решили организовать общегородскую поминальную службу – помолиться о душах погибших и попросить богов об избавлении от таких бедствий в будущем. А чтобы боги обратили внимание на молитвы, возле моста Рёгоку на реке Сумида устроили небольшой фейерверк. Посмотреть на него пришли тысячи горожан. Праздник получился массовым, зрелищным и всем очень понравился. Его повторили на следующий год, и с тех пор он стал традиционным. Сегодня он известен как Большой фейерверк на реке Сумида (Сумидагава ханаби тайкай), один из трёх крупнейших токийских фестивалей, который устраивается в последнюю субботу июля и собирает до миллиона зрителей – почти столько же, сколько проживало в Эдо в 1733 году. Этот праздник, организованный восьмым сёгуном Токугава, заложил новую традицию: сегодня фейерверки организуются едва ли не в каждом крупном городе страны, но – как в 1733 году – только летом и только рядом с водой, у реки или у моря. Фейерверк в Японии – сугубо летнее мероприятие; в отличие от остального мира японцы на Новый год фейерверков не запускают.

Ко времени правления восьмого сёгуна страна уже почти полтора столетия жила мирной жизнью. За это время накопилось множество новых законов и правил для всех сословий. Крупнейший японский реформатор XVIII века, каковым считают Ёсимунэ, не мог пройти мимо столь важного аспекта общественной жизни. Законов и распоряжений было издано великое множество, а вот с их систематизацией дело обстояло не очень. Восьмой сёгун решительно взялся за дело и ликвидировал и этот пробел. Начал он с собственного правления. В 1742 году правительству было приказано свести воедино все его личные законодательные инициативы и по мере необходимости дополнить их новыми законами, соответствующими духу времени. Всего таких актов набралось сто три, поэтому этот сводный документ иногда называют Кодексом ста статей (осадамэгаки хяккадзё). Из судебных новшеств восьмого сёгуна следует выделить отмену самых жестоких пыток и наказаний (вырывание ноздрей, отрубание пальцев, опускание в кипящее масло и т. п.), усиление мер по профилактике преступлений и установление годичного срока давности для уголовных наказаний: если преступника не могли разыскать в течение года и за это время он больше не нарушал закон, то освобождался от ответственности. При Ёсимунэ были впервые введены сроки для отбытия второго по тяжести наказания, ссылки на удалённые острова. До 1742 года она была пожизненной, теперь же преступникам стали назначать срок, и у них появилась возможность вернуться домой после его отбытия. Отменив самые суровые наказания, восьмой сёгун в то же время усилил борьбу с нелегальной проституцией и азартными играми, приравняв их к тяжёлым преступлениям – за участие в играх и их организацию стали наказывать ссылкой на острова, чего раньше не было. Но тех, кто вконец проигрался, могли простить, если они сообщали властям о действующих игорных заведениях. Также были ужесточены наказания за двойные самоубийства влюблённых (синдзю), очень популярные в то время. В случае если попытка оказывалась неудачной и влюблённые оставались живы (что бывало довольно часто), их на три дня выставляли к позорному столбу, а затем казнили. Кроме своих собственных законов Ёсимунэ распорядился свести воедино все письменные распоряжения, изданные сёгунами Токугава за последние сто двадцать восемь лет, начиная с 1615 года. К тому времени их набралось более трёх с половиной тысяч.

Фейерверк

Составленный таким образом свод законов был разослан руководителям магистратов и других учреждений бакуфу на места с распоряжением изучить и руководствоваться при принятии решений. Тексты надлежало бережно хранить и передавать преемникам вместе с должностью. Вслед за Конфуцием Ёсимунэ считал, что подданным необязательно знать содержание законов, достаточно выполнять все распоряжения власти, поэтому чиновникам было приказано хранить тексты уложений под замком.

Битьё палками

Борьба за общественный порядок и нравственность привела к тому, что при Ёсимунэ Эдо жил по законам военного времени: с наступлением темноты входные ворота городских кварталов и усадеб запирались, по улицам могли ходить лишь ночные сторожа и пожарные патрули. Будучи сторонником экономии средств и рационального ведения хозяйства, восьмой сёгун резко сократил число театральных и уличных представлений, пышных выездов и увеселительных мероприятий в замке, его примеру последовали провинциальные даймё. Городская жизнь стала по-военному строгой, серьёзной и упорядоченной.

Вместе со всеми в этой атмосфере рос и воспитывался Токугава Мунэхару (1696–1764), младший брат князя Овари Токугава Цугутомо, бывшего соперника Ёсимунэ в борьбе за сёгунский пост. В ноябре 1730 года тридцативосьмилетний Цугутомо заболел и умер, семью возглавил Мунэхару, как вскоре выяснилось – полный антипод аскетичного восьмого сёгуна. При новом хозяине в столичной усадьбе князя Овари началась новая жизнь: вопреки запретам бакуфу её ворота оставались открытыми всю ночь, в ней часто устраивались поэтические конкурсы, музыкальные и театральные представления, выставки и другие увеселительные мероприятия, пользовавшиеся у горожан большой популярностью. В апреле следующего года Мунэхару посетил родовой замок в провинции Овари, где местные жители, уже наслышанные о новом хозяине, устроили ему торжественную встречу. Презрев положенный ему по рангу ритуал, князь Овари въехал в Нагоя не в позолоченном паланкине, а верхом в походной одежде.

Ожидания жителей провинции полностью оправдались: с приездом нового удельного князя жизнь в ней кардинально изменилась. Мунэхару разрешил прежде запрещённые театральные представления, соревнования по борьбе сумо, факельные шествия и другие увеселительные мероприятия, отменил ограничения на яркие фасоны и расцветку одежды. Двадцать второго августа 1731 года в замке Нагоя состоялся продолжавшийся целые сутки танцевальный конкурс, в котором участвовало две сотни групп. Осенью того же года в призамковом городе открылся квартал чайных домиков с гейшами, куда съехались более тысячи молодых женщин из других провинций. Через год в столице провинции Овари насчитывалось уже более шестидесяти уличных театров; местных актёров стало не хватать, их приглашали из других районов. Экономическая жизнь в Нагоя оживилась: развлекательные кварталы обросли множеством торговых лавок, в город потянулись купцы из соседних провинций.

Прибыв весной 1731 года на службу в Эдо, Токугава Мунэхару вновь заставил говорить о себе весь город. На празднование Дня мальчиков он в честь рождения первого сына Мангоро приказал поднять над усадьбой восемьдесят разноцветных полотнищ из лучших сортов шёлка, тридцать декоративных шлемов и даже боевое знамя, которое Токугава Иэясу в своё время вручил девятому сыну Ёсинао, основателю семейства Овари. В замке Нагоя по случаю праздника тоже была устроена большая выставка оружия и боевых доспехов.

В начале 1732 года Мунэхару издал трактат собственного сочинения Онти сэйё («Основы гуманного правления»), на основе которого позднее составил невероятно либеральный для XVIII века административный кодекс из двадцати одной статьи. В нём князь Овари осуждал любое принуждение и репрессивные методы правления, превозносил любовь к людям и заботу о них, подтверждая свои рассуждения своеобразно осмысленными примерами из жизни Токугава Иэясу. Он утверждал, что запреты и ограничения лишь плодят новых нарушителей, поэтому их нужно свести к минимуму, а экономического процветания можно достичь только за счёт добровольной активности населения. Что праздники и другие жизненные удовольствия должны быть таковыми не по форме, а по содержанию и действительно радовать людей. Еда должна быть вкусной, одежда – красивой, а поздравления и подарки – искренними. Мунэхару отменил в своих владениях смертную казнь, снизил налоги, провозгласил принцип почтения к императорскому дому и построил в Нагоя уменьшенную копию поминального храма Токугава Иэясу, чтобы люди могли отдать дань уважения основателю династии, не выезжая в Никко. И ввёл много других новшеств, в корне противоречивших политике бакуфу и восьмого сёгуна.

Это было принципиальное столкновение двух мировоззрений. Молва о демонстративном поведении Мунэхару широко разошлась, и убеждённый в своей правоте Ёсимунэ начал действовать. Двадцать пятого мая 1732 года его посланники посетили усадьбу Мунэхару и предъявили ему претензии по трём пунктам: 1) нарушение запрета бакуфу на увеселительные мероприятия в Эдо; 2) организация массового праздника в День мальчиков; 3) нарушение указа об экономном ведении хозяйства. Главе родственного дома было предложено признать свои действия ошибочными и не повторять их в будущем.

Токугава Мунэхару учтиво, но твёрдо отверг все три обвинения. Во-первых, он живёт интересной жизнью в столице, не ущемляя интересов жителей провинции Овари, для них он тоже делает много хорошего. Во-вторых, не существует закона, запрещающего показывать горожанам свою усадьбу, тем более демонстрировать боевое знамя Токугава Иэясу. В-третьих, он ведёт весьма экономную хозяйственную политику, а если восьмой сёгун так не считает, то это от его собственного недопонимания. И добавил, что достойный правитель не должен принуждать подданных к добродетели и силой заставлять их экономить. Мунэхару, по его словам, расплатился с долгами брата и не создал новых, поэтому претензий к нему быть не должно (Оиси, 2011).

Последнее утверждение не соответствовало действительности – наоборот, при Токугава Цугутомо княжество Овари не имело долгов, а при Мунэхару они появились. Рост числа увеселений привёл к определённому падению общественных нравов и росту преступности в Нагоя, а снижение налогов – к экономическим трудностям. Начиная с 1736 года князь Овари был вынужден ежегодно брать деньги в долг у жителей Нагоя, в то время как состояние казны Ёсимунэ медленно, но верно улучшалось: после 1742 года правительственный бюджет ни разу не сводился с дефицитом.

После этого столкновения мнений Токугава Мунэхару по-прежнему жил в Эдо на широкую ногу, ни в чём себе не отказывая, и лишь изредка наезжал в Нагоя. Вскоре его окружение в провинции начало роптать и обращаться к советникам с просьбами повлиять на главу дома.

Ёсимунэ не забыл дерзкого ответа родственника и не смирился с ним. В июне 1738 года он издал через бакуфу указ с предписанием князю Овари отменить все свои нововведения и вернуться к хозяйственной практике старшего брата. Увеселения в замке Нагоя были запрещены, квартал чайных домиков расформирован, а большинство театров закрыты. Всё это было сделано без согласия главы дома руками его старейшин, пока он находился в столице. Ещё через год Ёсимунэ вызвал в Эдо пятерых ближайших вассалов Мунэхару и через них передал ему приказ сложить с себя полномочия главы семьи и выехать в Нагоя под домашний арест. Причиной опалы он назвал развал хозяйства и обнищание населения.

Князь Овари выполнил приказ и провёл под домашним арестом следующие двадцать пять лет, в том числе последние тринадцать – уже после смерти Ёсимунэ. За всё это время ему разрешили покинуть замок Нагоя лишь один раз, в 1761 году, чтобы навестить могилы родителей. Идейный противник восьмого сёгуна не был реабилитирован даже после смерти: в знак того, что приказ об аресте остаётся в силе, его надгробие обнесли металлической решёткой, а просьбы потомков снять её несколько раз отклонялись. Реабилитация мятежного родственника состоялась через семьдесят пять лет после смерти, в 1839 году.

Токугава Мунэхару

Длившаяся восемь лет борьба Ёсимунэ с Токугава Мунэхару закончилась победой рационально-аскетичного метода хозяйствования и ужесточила контроль бакуфу над провинциальными даймё. Судьба князя Овари послужила им наглядным уроком и способствовала укреплению хозяйственной дисциплины на местах.

Во время этой борьбы Ёсимунэ решил ещё одну важную проблему. Он хорошо помнил историю своего назначения, когда сёгуна фактически пришлось выбирать из двух боковых семейных ветвей Токугава, и решил расширить круг родственников, имеющих право делегировать своих представителей на высшую должность. В 1735 году такую привилегию получили семьи двух младших сыновей восьмого сёгуна, Мунэтакэ (1716–1771) и Мунэтада (1721–1765), а чуть позднее – семья внука Сигэёси (1745–1795). Их городские усадьбы располагались напротив ворот замка, которые назывались Таясу, Хитоцубаси и Симидзу. Эти названия и стали семейными фамилиями новых аристократов. Так в правящей династии кроме «трёх великих домов» (госанкэ) Токугава-Овари, Токугава-Кисю и Токугава-Мито, основанных сыновьями Токугава Иэясу, появились «три больших дома» (госанкё), основанные сыновьями и внуком Ёсимунэ: Токугава-Таясу, Токугава-Хитоцубаси, Токугава-Симидзу. Семьи сыновей Иэясу по богатству и статусу превосходили потомков Ёсимунэ, и это отражало общую тенденцию к понижению уровня доходов, достававшихся преемникам следующих сёгунов: если старшие сыновья Иэясу получили от него по пятьсот пятьдесят – семьсот пятьдесят тысяч коку риса, то в дальнейшем назначаемый доход постоянно снижался, и потомкам Ёсимунэ полагалось уже не более ста тысяч коку. На торжественных церемониях в замке Эдо им отводились места уровнем ниже, чем главам «трёх великих домов», но выше, чем их наследникам. Одна из привилегий новых родственников состояла в исключительном праве пользоваться отдельным входом в замок Эдо, ближайшим к Среднему покою, где жил сёгун. Ещё одно отличие потомков Ёсимунэ от потомков Иэясу заключалось в том, что они не имели родовых замков в провинциях и постоянно жили в Эдо.

Таким образом, после указа о «трёх больших домах» иерархия боковых ветвей династии приняла следующий вид: 1) Токугава из Овари; 2) Токугава из Кисю; 3) Токугава из Мито; 4) Токугава-Таясу; 5) Токугава-Хитоцубаси; 6) Токугава-Симидзу. В дальнейшем только они могли выдвигать своих представителей на пост сёгуна. Увеличение числа таких семей, с одной стороны, придавало династии устойчивость, а с другой – обещало усиление борьбы и интриг в борьбе за высший пост.

В октябре 1744 года Ёсимунэ исполнилось шестьдесят лет, и он решил, что пора приобщать преемника к власти. У него было трое взрослых сыновей, и по праву старшинства отцу должен был наследовать тридцатидвухлетний Иэсигэ (1712–1761). Его вступление в должность состоялось через одиннадцать месяцев, в сентябре 1645 года. Выйдя в формальную отставку, Ёсимунэ уступил сыну Главную усадьбу, а сам переехал в Западную и принял традиционный для отставного правителя ранг огосё, но при этом сохранил за собой все полномочия. Классическая передача власти от живого отца к сыну произошла впервые за сто с лишним лет – последним «правильным преемником» был третий сёгун Иэмицу, сменивший отца в 1629 году.

Выбор преемника дался Ёсимунэ нелегко. Его старший сын часто болел, страдал сильным дефектом речи, злоупотреблял алкоголем и совершенно не интересовался делами правительства. Второй сын, двадцатидевятилетний Мунэтакэ (1716–1771), был здоров и амбициозен и не без оснований рассчитывал, что может обойти старшего брата и занять место отца. Его кандидатуру поддерживали многие в бакуфу, в том числе влиятельный советник Мацудайра Норисато (1686–1746). Ёсимунэ долго раздумывал, как поступить, но в конце концов решил не нарушать основополагающий принцип старшинства и остановился на Иэнобу. В помощники своему трудному сыну он назначил самых надёжных советников, а Мацудайра Норисато, который продолжал поддерживать среднего Мунэтакэ, отправил в отставку. Следующие два года показали, что второй сын не смирился с решением отца и по-прежнему ведёт политику дискредитации старшего брата, рассчитывая рано или поздно занять его место. Ёсимунэ расширил ему земельные владения и отправил на три года под домашний арест.

В ноябре 1746 года у шестидесятидвухлетнего Ёсимунэ случился инсульт: у него нарушилась речь и отказала правая половина тела. Отставного сёгуна лечили лучшие врачи, но болезнь отступала очень медленно. В июне 1748 года, когда Иэсигэ принимал в замке Эдо корейское посольство, Ёсимунэ едва мог ходить и с трудом произносил слова, поэтому в церемонии не участвовал. Для него построили пологую лестницу с поручнями, по которой он с трудом поднялся, чтобы издалека посмотреть на посольскую процессию. Следующие два года он понемногу восстанавливался и в марте 1751 года даже смог выехать на любимую охоту, но в конце мая произошёл повторный приступ, и 20 июня восьмой сёгун Токугава скончался на шестьдесят восьмом году жизни.