Часть вторая
Студент

Я припарковал электроцикл перед конторой лесничества. Был полдень. Солнце ощутимо припекало, хотя какое пекло поздней осенью? Никакого сравнения с раскаленной летней сковородкой. В Новом Пекине, конечно, прохладнее, но он мне какой-то чужой, а здесь я почти дома.

Неподалеку визжала лесопилка. Ровная струя дыма поднималась над трубой топки парового движка, где сгорали древесные отходы. Кучи свежих опилок издавали приятный запах. Бригада рабочих грузила доски на преогромный тракторный прицеп.

Это было уже не то место, куда я с трудом добрался пять лет назад, оборванный и истощенный, но сохранивший отцовское ружье и липовую бумажку на имя Ахилла П. Кособрюхова. Лесничество переехало километров на пятнадцать, отвоевав у джунглей такое же расстояние. На Земле, как я слышал, лесничества существуют для охраны леса, ну а у нас – для его искоренения. Лесные почвы не особенно плодородны, но все же на месте сведенных джунглей остается земля, вполне пригодная для распашки. Или, скажем, для садоводства. Новым колонистам всегда нужна земля. А древесина нужна всем, потому что не везде есть пригодная для выделки кирпичей глина, а где она есть, там древесина все равно нужна на дрова для обжига, потому что возить каменный уголь – большая морока, особенно если в радиусе трехсот километров нет ни железных дорог, ни крупных рек. Особо ценная древесина редких пород доставляется отсюда в Новый Пекин, многократно увеличиваясь по пути в цене, и даже идет на экспорт через Врата.

Я с удовольствием отметил, что на мой электроцикл посматривают не без завистливого любопытства. Действительно, редкий зверь в здешних краях. Не самая престижная модель, но и для Нового Пекина очень даже ничего, тем паче для провинции. Жаль только, что он требует мало-мальски приличных дорог и подзарядки через каждые пятьсот километров. В пути у меня были проблемы и с тем, и с другим.

В наскоро сколоченной из горбыля конторе на мой вопрос, где находится господин Данте, смешливая девчонка-счетовод прыснула и сказала, что он с самого утра на делянке семь-шестнадцать и, по-видимому, застрял там надолго. Я подмигнул ей и вышел в самом лучезарном настроении. «Господин» Данте… Уж на кого Рамон смахивал меньше всего, так это на господина. Чумазый лесной житель в сопревшей рубахе – вот как выглядел директор лесничества, когда я, шатаясь от усталости, пешком выбрел в эти края пять лет назад. Так же он выглядел и три года назад, когда я навестил его во время первых же студенческих каникул. Сейчас я нарочно назвал его господином – хотел поглядеть, какая будет реакция, и она мне понравилась. Значит, ничего в мироздании не изменилось, и Рамон все такой же. Меня это устраивало.

За конторой кончалось даже подобие дороги. Нечего было и думать проехать на моем электроцикле через эту полосу препятствий, пришлось ждать попутный трактор. Только через полтора часа я добрался до делянки семь-шестнадцать – и вот он, Рамон Данте, невысокий, крепенький, коричневый от солнца и вечно бранящий кого-то, не вынимая изо рта трубки с каким-то жутким зельем. С рабочими он запанибрата, но они его побаиваются, а уж уважают так, как клиенты Лукулла не уважали своего щедрого патрона. Только ошибаются те, кто думает, что Лукулл только и знал, что предаваться разорительному чревоугодию, – этот римский гурман и легионы водил, причем успешно. Вот и Рамон в том же духе. Ленивый от природы, сейчас он распоряжался так, что рабочие бегали, как заведенные, а их бригадир и того быстрее. Рамон был вне себя. Рядом с ним скорбно молчал вдребезги смятый трактор, убитый, как видно, деревом.

– Ларс! – заорал мне Рамон так, будто мы только вчера с ним расстались. – Топай сюда, Ларс! Видал болванов? Дерево не могут уронить куда надо! Дармоеды!

– Люди-то живы? – спросил я.

– Один олух в лазарете с переломами и сотрясением, чудом его не раздавило, а остальные – вот они, герои. Лесопроходцы! Ишь, мельтешат. Мне их не жаль, мне трактора жаль – когда еще начальство раскошелится на новый? Что теперь с этого возьмешь? Гусеницы и катки разве что.

– Металл, – хихикнул я.

– Ага! – обиделся Рамон. – Кому он нужен? Так и останется здесь ржаветь. Знаешь, сколько отсюда до ближайшего мартена?

Я знал. Разумеется, убитый механизм, прежде чем рассыплется в труху, будет ржаветь на этом месте еще много лет и послужит хорошо заметным ориентиром, когда вокруг раскинутся однообразно-унылые фермерские поля. За неимением гор, перелесков и речных обрывов глазу будет приятна и такая деталь ландшафта.

– Уволюсь, – мрачно пообещал Рамон. – На соседней делянке три гигантских брюкводрева, а чем мне их валить? В смысле, корчевать? Не поверишь, мне ведь и взрывчатки второй месяц не шлют, на заявки не отвечают! Скажите, какая ценность – обыкновенный тол! Краду я его, что ли?

– А то нет? – подначил я.

Рамон только зыркнул на меня и предпочел не развивать тему. Подышал в сторону суетящихся подчиненных и, наверное, решил, что уже в достаточной степени накрутил им хвосты, ибо тотчас сменил гнев на милость.

– Давненько не виделись, Ларс. Вот ты какой стал. Столичная штучка. Поехали ко мне, бутылку раздавим… Ахилл Кособрюхов.

Мы посмеялись, вспомнив прошлое. Пять лет назад, выслушав мои сбивчивые объяснения и взглянув на «удостоверение личности», Рамон Данте фыркнул, как толстопят, в ноздрю которого залетел жук, заржал и заявил, что он уже в курсе и что мой дядя ни черта не знает о том, что творится на фронтире. Какие еще документы? Кому они нужны? Он сразу начал звать меня Ларсом, объяснив, что его работяги радио не слушают, газет не читают и полицию в гробу видали, так что никто меня не выдаст. Да и дело-то плевое, сказал он. Вот отдохнешь, откормишься, а потом я тебя доставлю на твою ферму в лучшем виде. И ничего не бойся. Вообще никогда ничего не бойся, вредное это занятие. А сыграть роль придется. Сквасишь плаксивую рожу, расскажешь, как потерял товарища на Дикой территории и один плутал по джунглям – тебя в полиции пожалеют, а не побьют. Да и времени сколько прошло, не интересен уже властям тот случай. И школьное начальство простит из жалости. А твою маму я извещу, не беспокойся…

Рамон сдержал слово. Как он сказал, так и вышло. Тяжелее всего было объясняться с семьей Джафара, врать им о том, как он погиб. В полиции с меня взяли письменное объяснение (я не я и рогатка не моя), а господин Ли Чжан удостоил заблудшего долгой назидательной беседы на педсовете. Я вовсю изображал раскаяние, даже носом шмыгал и был полностью прощен. Дама Фарбергам, пылавшая сперва гневом, расчувствовалась до сморкания в платочек. В классе на меня поначалу смотрели с опаской, но втайне завидовали, а Мошка Кац и Глист Сорокин открыто гордились дружбой со столь отчаянным парнем.

С тех пор как я понял, что патриоты Тверди не перевелись после разгрома группы «Укоренение», а продолжают действовать более умно, готовясь к своему звездному часу и понемногу приближая его, моя жизнь стала втрое интереснее, а главное, продуктивнее. Человек, знаете ли, все на своем пути своротит, если видит цель, а кто ее видит и не чешется, о том я даже говорить не хочу. Зря Мошка и Глист зазывали меня то на охоту, то на вечерние посиделки – мне было не до того. Со знаниями, впихнутыми в мою голову дядей Варламом, и с тем объемом информации, что мне пришлось освоить самостоятельно, я стал бы первым учеником в классе, если бы дама Фарбергам не продолжала придираться насчет отсутствия у меня слуха и голоса. Но я перестал ей дерзить и получил в итоге пристойный балл, а по землеведению даже отличный, потому как сообразил, что надо знать о противнике как можно больше, если хочешь надеяться на победу. И единственным из выпуска я поступил в Новопекинский университет на бесплатное отделение – точнее, за наше обучение платила метрополия, но я решил, что если ей хочется тратить деньги себе во вред, то это ее дело. Пожалуй, я не выдержал бы приемных экзаменов, если бы еще раз не навестил дядю Варлама. Заодно передал ему посылку и кое-что на словах. К тому времени я уже вовсю работал в подполье, хотя и знал только троих: маму, дядю Варлама и Рамона Данте. Иногда становилось чуть-чуть обидно оттого, что меня держат на низовой работе и мало во что посвящают, но правила конспирации – это, знаете ли, серьезно. Впрочем, я знал, что находится в посылке для дяди Варлама. Мама показала. За задержание такого груза любой полицейский был бы мигом произведен в сержанты и поощрен полностью оплаченным месячным отпуском на Земле.

А теперь на Землю предстояло отправиться мне. Один семестр стажировки плюс экскурсионная программа. Опять-таки за счет метрополии. Никак не пойму: идиоты, что ли, занимают там места в министерстве колоний? Но если так, то тем лучше для нас.

На пути с делянки мы с Рамоном не болтали, потому что ехали назад на подножках груженого трактора – каждый со своей стороны. Рамон забежал на пять минут в контору, я его дождался, и тогда он заявил, что находится в полном моем распоряжении.

– Пиво или чего покрепче?

– Покрепче, – сказал я, достав из багажника электроцикла две коробки. – Это тебе. Одну сохрани для какого-нибудь начальства, а вторую мы с тобой уговорим.

– И первую, – возразил Рамон. – Начальство обойдется, да оно сюда и нос не сует. О-о, из каких краев такая редкость? Настоящий арманьяк?!

– Ага. Двадцатилетний. Прямо из метрополии.

– Подарок?

– Ну, не сам же купил… Сын Майлза Залесски подарил, я ему помог с курсовым проектом.

Рамон поморгал.

– Ты дружен с сыном Майлза Залесски? – спросил он, сильно понизив голос.

– Не дружен, но в приятелях… хм, насколько это возможно при разнице… ты понимаешь, о чем я? В общем-то он неплохой парень, без особых понтов, только туповат немного в точных науках. Гуманитарий. Хотя зачем ему физика или инжиниринг?

– Ладно, – сказал Рамон, – пошли в дом.

Домом ему служила такая же хибара из горбыля, как и здание конторы лесничества, только размером поменьше. Лежанка с соломенным тюфяком, два табурета да стол из неструганых досок на козлах – вот и вся обстановка единственной комнаты. Разборная чугунная печка с плитой – снаружи под навесом. Примерно таким же было жилище Рамона и два года назад, даром что контора лесничества сменила с тех пор дислокацию, передвинувшись в глубь Дикой территории вслед за фронтиром. Плевать Рамону было на комфорт. Если бы он, а не Майлз Залесски нашел скандиевую руду, то не слишком разбогател бы и уж точно ни за что не стал бы самым влиятельным человеком на Тверди. А все потому, что не захотел бы носить белую сорочку, строить дворец о сорока комнатах посреди ландшафтного парка и нанимать охрану да обслугу. Нельзя соответствовать одному стандарту, а жить по нормам другого. Не поймут и не примут.

Пить двадцатилетний коньяк из помятых жестяных кружек мне еще не приходилось, но другой посуды у Рамона не имелось. Кой черт – так было даже интереснее!

– Имеешь, что мне передать? – как бы между делом спросил Рамон, скручивая пробку с пузатой бутылки.

– Один привет и один пакет.

– К чертям привет. Где остальное?

– В коробке пошарь.

Пока он читал письмо, я завладел бутылкой и налил янтарной жидкости себе и ему. Красиво все же жили люди на Земле в старину, а кое-кто еще и сейчас пытается. Взять хоть эту бутылку, ведь настоящее стекло, урони ее на мостовую – разобьется, а каким золотом играет в ней жидкость! Нет, правда, красиво. И баснословно дорого. Не для нас, твердиан, за исключением единиц. Да и не для большинства землян, наверное.

Дочитав, Рамон сунул письмо в карман. Я и не подумал спрашивать, что такое написал Рамону дядя Варлам; если сам Рамон не скажет, то и выпытывать бесполезно. Тем более мне не пришло в голову прочесть письмо по дороге в лесничество – я не то чтобы знал, но догадывался, что таких, как я, необстрелянных новичков подпольщики проверяют всякими хитрыми способами. Во всяком случае, я бы на месте руководителей подполья делал это регулярно, причем уделяя особое внимание тем, кто считается испытанным борцом и вне всяких подозрений.

– Что ж так мало налил? – спросил Рамон, покрутив носом над кружкой.

– Так ведь арманьяк, а не сивуха. Его смаковать надо.

– А-а. Ну давай посмакуем за твою поездку. Везунчик ты, Ларс! М-м… И сколько такая бутылка стоит?

– На Земле или у нас?

– У нас.

– Не скажу. С табуретки упадешь.

Рамон выпил, поцокал языком, закатил глаза и вдруг хмыкнул.

– С того места, где я, еще ниже упасть трудно. А вот ты, кажется, в гору лезешь. На Землю вон собрался… Надолго?

– На полгода. Стажировка там, стажировка сям, ну и вообще… посмотреть. Для кругозора.

– За что ж такие блага?

– За успехи в учебе, – объявил я не без гордости. – Кое-кто считает, что у меня светлая голова, хотя на самом деле она просто крепкая. Использую мнеморедуктор – и до сих пор не шизик.

– Ну, тогда у тебя еще все впереди, – с ухмылкой заявил Рамон. – А кем ты станешь-то, когда выучишься?

– Инженером широкого профиля. От механики до электроники, от строительного дела до кварковой энергетики и гипертранспорта. Ну и так далее. Сейчас вникаю в химическое машиностроение.

– Всего понемногу, значит?

– Наоборот, всего помногу. На Земле инженеров пруд пруди, там у них узкая специализация, они могут себе это позволить, а у нас инженеров кот наплакал, приходится быть универсалами. Считается, что пороха мы не изобретем, но толково применить уже придуманное вполне можем. Еще нам дают экономику плюс кое-что по мелочи для общего развития.

– А что студенты – не съезжают с катушек?

– Некоторые не без этого. Хотя кто может съехать, у тех программы изначально попроще.

– А ты, значит, в элиту попал, да?

– Ну я же говорю – голова крепкая…

– Испытать, что ли? – Рамон еще раз хмыкнул и поискал взглядом по углам. – Пошли на двор, там у меня дрын хороший лежит.

– Э! Э! Я не о черепных костях говорил!

Вскочил в показном ужасе. Мы посмеялись и выпили еще по граммульке. Вообще-то чувство юмора у Рамона примитивное, и было время, когда меня оно раздражало, но теперь я ему подыгрывал. Почему бы не доставить удовольствие хорошему человеку, если это тебе ничего не стоит? Природа, как и человек, редко упускает случай сделать что-нибудь неправильно, если имеется такая возможность. Вот и Рамон – надежнейший товарищ, отличный мужик, умница, а шутки у него пещерные.

Кстати, о пещерах…

– Слыхал, – спросил я, – на Северном материке университетская экспедиция нашла наскальные рисунки?

– Слыхал, – отозвался Рамон. – И что?

– Смешно, вот что. Даже странно, что не нашли скелет питекантропа.

– Может, еще найдут…

– Вот-вот! А датировка тех наскальных изображений определена в пятнадцать тысяч лет. Каково? – Я засмеялся.

Рамон только пожал плечами – ну и что тут, мол, такого. Я не стал развивать тему, хотя про себя еще подхихикивал. Какие могут быть пятнадцать тысячелетий, если еще триста лет назад на Тверди не было ни одного человека? Не знаю, какой троглодит оставил в пещере росписи, но только не древний. Чудаки люди, честное слово. Если уж кого интересует настенная живопись, то проще обойти общественные уборные в Новом Пекине и переулки рабочих окраин – там этих рисунков… И надписей полно, причем каждая вторая касается интимной жизни премьер-губернатора. Вот поле для изучения!

– Ты, значит, не веришь, что нашей цивилизации десятки тысяч лет? – спросил вдруг Рамон.

Я хрюкнул в кулак.

– Откуда десятки тысяч? Вообще-то дата переселения на Твердь первой партии колонистов известна с точностью до часа…

– Если только это была первая партия, – спокойно заметил Рамон.

Я помолчал несколько секунд. Мысль была интересная. Если я правильно запомнил, галактическая экспансия человечества началась за сто семнадцать земных лет до колонизации Тверди.

– Если даже земляне начали бы колонизацию Галактики с Тверди, то все равно…

– А если не земляне? – перебил Рамон. – Вспомни-ка Врата в джунглях, а я налью, пока ты будешь вспоминать.

Мне не пришлось копаться в памяти, да и как можно забыть такое? Пять лет назад я честно поведал Рамону историю о Вратах у Одинокой горы. Не сразу, разумеется, а поняв сначала две вещи: во-первых, Рамон – человек стоящий, а во-вторых, я не Майлз Залесски, а чужие Врата не месторождение скандия, так что дивидендов мне с них не получить. Да еще останусь ли жив? Ведь дураку было понятно: чужаки каким-то образом засекли меня, когда я увидел Врата в первый раз, и, пытаясь убрать нежелательного свидетеля, выследили нас, только застрелили не меня, а Джафара. Глупая случайность. Это мои мозги должны были растечься по дядиной подушке. Чужаки ни в коем случае не стремились привлечь к себе наше внимание. Не знаю, что они делали на нашей планете, но, судя по их методам, ничего хорошего для нас.

Зато радовало, что они не всесильны. Я узнал о существовании чужаков, убил одного из них, а сам остался жив – вот лучшее тому доказательство. Пусть они могущественны, пусть настроены враждебно к нам – наше положение не безнадежно. На практике доказано: чужаков можно убить. Чужаки могут быть нерасторопны, могут совершить глупость, могут попросту струсить, как струсил тот, что опрометью метнулся от меня во Врата. Правда, по-прежнему оставался нерешенным вопрос, кто они такие и откуда. Пять лет назад, как только я объявил Рамону, что полностью здоров, он, сбросив дела по лесничеству на помощника, лично доставил меня на хутор к маме, но не объездной дорогой. И не кратчайшим путем через Дикую территорию. Дав крюк, мы наведались к Одинокой горе, причем Рамон взял с собой двух вооруженных лесорубов – угрюмых типов самого бандитского вида. Может, у них и были в прошлом нелады с законом, поскольку стреляли они без промаха и эмоций.

Врат не было. Отсыпаясь днем, мы потратили на прочесывание три ночи, обшарили, наверное, с полсотни квадратных километров джунглей, дважды поднимались на Одинокую гору – и все без толку. Врата просто исчезли. Рамон сухо интересовался, не страдаю ли я галлюцинациями. Я отыскал и показал ему место моего боя с чужаками. От моей бедной кобылы остались лишь немногие осколки дочиста обглоданных и разгрызенных костей – падальщики постарались на славу. Я нашел остатки сбруи, несколько гильз – и только. Ни Врат, ни трупа чужака. Но Рамон поверил мне.

Два года спустя мы повторили ту же экскурсию. Опять пусто. Рамон сказал, что это ничего, главное было убедиться, что чужаки, кем бы они ни были, не такие уж ослы. Либо они оставили Твердь в покое, либо, что гораздо вероятнее, перенесли Врата в менее доступное место.

От такого умозаключения мне стало неуютно. Чего нужно людям на чужой планете? Ну ясно – им нужна сама планета! Что еще может быть нужно людям? Мысль о том, что где-то по моей Тверди бродят чужаки, присматриваясь к ее нетронутым богатствам и соображая, как ловчее прибрать их к рукам, была невыносимой. А делать нечего – с этой мыслью мне отныне предстояло жить.

– Ну? – спросил Рамон. – Ничего не приходит в голову?

– По-твоему, эти чужаки посещали Твердь еще тысячелетия назад, – недоверчиво спросил я, – и уже тогда поймали на Земле каких-то троглодитов и переселили их сюда?

– Или какая-то группа чужаков сама здесь одичала, а потом и вымерла, успев, однако, измалевать стенку пещеры, – подхватил Рамон. – Можно легко придумать еще с десяток версий, тут не в деталях дело.

Он подмигнул мне, и я, кажется, сообразил, куда он клонит. Не то чтобы идея о глубокой древности твердианской цивилизации пришлась мне по душе, я такой фантастики не люблю, но в будущем в качестве пропагандистской догмы – почему бы и нет? Правда, в отдаленном будущем – так мне тогда казалось. И еще мне очень не хотелось лично заниматься внедрением в массовое сознание этой лабуды, хотя дело, несомненно, благое. Чем слабы мы, твердиане, да и вообще все колонисты? Не только технологиями. При всей неприязни к Земле и землянам у нас перед ними комплекс неполноценности. Они грабят наши богатства, а мы перед ними вроде бедных родственников. Ну не обидно ли?

Правда, тезис о грабеже уже не казался мне столь бесспорным, как только я начал вникать в экономику вообще и экономику Тверди в частности. Но для дела это уже малосущественные детали. Политики не ищут истину, они ищут аргументы. Так мне сказал однажды дядя Варлам, и я запомнил. А кто мы в будущем, до которого надеемся дожить? Если не политики свободной планеты, то либо политзаключенные, либо трупы. Вариантов совсем немного.

– Ты по-прежнему уверен, что те чужаки были людьми? – спросил Рамон.

– Если человека можно научить двигаться в разы быстрее, то они люди, – убежденно ответил я. – В сотый раз тебе говорю. Все не веришь?

– Да верю я, верю… – Рамон набил свою трубочку, поднес чадящую зажигалку и начал попыхивать, наполняя помещение ядовитым дымом. – Тут вот какое дело: можно ведь на всю эту историю с чужаками взглянуть иначе. Гляди, как интересно получается. Есть две силы – земляне и мы, причем Земля настолько сильнее нас, что недовольство твердиан вообще не принимается министерством колоний во внимание. И министерство можно понять. Толстопят может не смотреть вперед себя, ему это не надо, кто не спрятался, я не виноват… Но если появляется еще одна, третья сила, возможно, более могущественная, у нас уже возникает шанс, ты не находишь?

– Этот твой шанс разнес Джафару голову, – хмуро сказал я. – В меня этот шанс тоже стрелял.

– Кажется, ты тоже стрелял в ответ и даже убил одного, – мгновенно возразил Рамон. – Стало быть, счет равный – 1: 1. По всем моральным нормам и большинству придуманных людьми законов, начиная с кодекса Хаммурапи, мы получили достаточное удовлетворение. Запомни: любое соприкосновение двух культур начинается с пограничных инцидентов, и в них льется кровь, да-да. На то они и инциденты. Потом стороны приносят извинения, выплачивают, если нужно, компенсации, находят общие интересы и начинают сотрудничать. Было бы хорошо этак посотрудничать с теми чужаками… Вот за это давай и выпьем.

Меня передернуло.

– Не стану я за это пить…

– Хорошо, забудем, – легко согласился Рамон. – Давай тогда выпьем за твою стажировку.

– Уже пили за это.

– Правда? Ну ладно, давай выпьем за свободу Тверди.

– Это можно, – согласился я. – Жидкость, правда, для такого тоста неподходящая.

– Почему? – возразил Рамон. – Очень даже подходящая. Ты что, в самом деле думаешь, что нам удастся добиться независимости без помощи Земли? Даже не мечтай. За нашу свободу и глупость метрополии! Пей!

Я не заставил себя ждать. Голова уже почувствовала алкоголь, и жить стало легче, и казалось, что нет передо мною несокрушимых препятствий. Что захочу, то и смогу, а что смогу, то и сделаю. Было бы время, а решимость найдется.

– Кстати, – сказал Рамон, – кем бы тебе хотелось работать по окончании университета?

Я подивился тривиальности вопроса.

– Инженером, конечно…

– Я понимаю, что не дирижером духового оркестра! Над какими инженерными задачами тебе хотелось бы работать?

– Ну… Тверди не мешало бы иметь свой гипертранспорт, только ничего из этого не выйдет. Пока мы колония, земляне этого не допустят. Кой черт не допустят – просто не дадут денег, вот и все. Без них мы это не потянем ни по средствам, ни по общему техническому уровню. Если Твердь станет независимой – не потянем тем более. Надо будет начинать с общего машиностроения, приборостроения и так далее, а потом, наработав кое-какой потенциал, переходить к традиционной космической технике, например. Как паллиатив. Я имею в виду ракетную технику. Вот этим бы я занялся с удовольствием.

– Полагаешь, это нужное дело? – пыхнул клубом едкого дыма Рамон.

– Лет через тридцать-сорок при достаточном финансировании мы смогли бы запустить первый спутник, – ответил я, немного покривив душой. – Лет через сто худо-бедно освоились бы с полетами в пределах нашей системы – вплоть до Карлика. Лет через сто пятьдесят-двести мы могли бы отправить корабль к соседней звезде.

– Туннельный корабль?

– Нет, обычный досветовой. Несколько десятилетий в одну сторону, столько же в другую… Смысл тут заключен преимущественно в отработке технической стороны дела. Если мы сможем построить такой корабль, то сможем и создать гипертранспорт – эти две задачи примерно равной сложности. Корабль нам пригодится, но главная польза от него в другом. Он станет по сути индикатором – мы готовы.

– К чему? – хихикнул Рамон.

Вопрос показался мне настолько идиотским, что я на миг растерялся. Хотя надо было бы насторожиться. Рамон не станет ни с того ни с сего косить под дурачка.

– Ну… стать на ноги, что ли. Добиться реальной независимости от метрополии. Какая независимость без силы? А тогда Земля станет с нами считаться.

– Через двести лет?

Вздохнув, я развел руками.

– Хотелось бы раньше… а как?

– Через двести лет метрополия шагнет вперед, а мы по-прежнему будем плестись в хвосте, – сказал Рамон. – Земля уже сейчас имеет рентабельные туннельные звездолеты. Все эти боты-сеятели, стационарные гиперканалы – вчерашний день. А что будет завтра?

– Ты это к чему? – насторожился я.

– А вот к чему. – Рамон налил мне и себе уже не по чуть-чуть, а по-серьезному. – Ты пей, пей. Давай без тостов. Решать все эти вопросы нам придется потом, да и не нам, а нашим потомкам и притом в самом благоприятном случае… а обдумывать надо уже сейчас, причем не обязательно на трезвую голову. Трезвый узко смотрит. Хотя и трезвому ясно, что без третьей силы нам не обойтись. При всей несусветной глупости политики метрополии по отношению к нам мы все равно проиграем без третьей силы. Понимаешь, к чему я клоню?

Я помедлил и кивнул.

– Ты все-таки реши, кого ты сильнее ненавидишь – землян или этих твоих чужаков с их подпольными Вратами, – сказал Рамон. – Не знаю, как обернется дело дальше, но пока оно оборачивается следующим образом: нам очень нужны эти чужаки. С ними мы имеем реальный шанс завоевать независимость. Без них – в лучшем случае сможем завещать внукам продолжить начатое нами. Так и будем пахать землю, валить лес, добывать скандий и ненавидеть землян. Кстати, для чего используется скандий?

– Ну… для многого. Например, технология живого металла без него практически невозможна…

– А мы экспортируем только окисел. Земляне перерабатывают его в чистый скандий, используют в новейших разработках, а нам их, между прочим, не поставляют. Поставят, когда эти разработки станут для них чем-то вроде технологии лепки горшков, а сами земляне к тому времени продвинутся намного дальше. Наша Твердь была деревенским захолустьем, является им и останется навсегда. Добрый белый господин, так уж и быть, подарит нам бусы от своей щедрой души. Как тебе такая перспектива – нравится?

– Нет, но…

– Выпей, Ларс, – сказал Рамон. – Выпей и подумай хорошенько. Ничего сейчас не решай, просто обмозгуй беспристрастно и пойми, каков наш расклад. Не стану скрывать от тебя: мы ищем твоих чужаков. Возможно, они – альтернатива. Возможно, здесь наш единственный шанс. Все низовые звенья получили приказ опрашивать охотников, разведчиков, пастухов и так далее – словом, всех, кто хоть иногда бывает на Дикой территории. И у нас, на Большом материке, и на Северном, и на Южных островах даже…

Ничего себе!

– Почему ты мне раньше не сказал? – возмутился я.

– А ты не спрашивал, – ухмыльнулся Рамон.

– Ну… и нашли что-нибудь?

– Нет. Пока нет.

Я украдкой перевел дух и постарался не показать Рамону моей радости. Он бы не понял. Зато я его отлично понимал. Третья сила, возможные союзники и так далее… А если не союзники, то надо стравить их с землянами и посмотреть, что из этого получится, оставаясь в стороне и при случае ловя рыбку в мутной воде. Предельно простая стратегия, многократно доказавшая свою эффективность в земной истории. Рамон – полный сил жизнелюб, оттого и оптимист. Разве видел он, с какой скоростью перемещаются чужаки? Земляне так не умеют. Земляне не станут прокладывать двухметровый гиперканал там, где можно обойтись метровым, и назовут неприемлемой расточительностью его фактический простой в течение многих суток. Чужаки сильнее не только нас, но и землян. И это – третья сила?

Самое интересное, что они все-таки люди. Но отнюдь не самое успокаивающее. Когда это люди отказывались подмять под себя тех, кто слабее?