Довольно любопытные ощущения возникают, когда путешествуешь по Галактике пешком. Чуть пригнулся, чтобы пролезть во Врата, шагнул раз, шагнул другой – и ты уже за сотни световых лет от Тверди, и сейчас же тебя довольно грубо хватают за руки и тащат, чтобы ты не стоял с обалделым видом, загораживая проход. Врата не должны простаивать ни одной лишней секунды. Не успел я оглянуться, как два типа в униформе втолкнули меня в узкий боковой коридор, потому что пути прямо не было – там в ожидании своей очереди замерла целая вереница самоходных платформ на гравиприводе, доверху груженных какими-то коробками.

От толчка я налетел на стоящего впереди студента – им оказался Боб Залесски – и только было собрался развернуться, чтобы выразить возмущение таким приемом, как в спину мне впечатался следующий галактический путешественник. Здрасьте, приехали, станция Земля, на выход с вещами.

Шумело в ушах, но нам заранее объяснили, что так и должно быть, а еще вскоре полагалось начаться легкой мигрени. Сам гиперпереход тут ни при чем – просто небольшая разница в давлении воздуха между Твердью и здешним шлюзом плюс иные магнитные поля. Для здорового организма чепуха, конечно. Разницы в силе тяжести я не ощущал совершенно – ну что такое разница в два процента? Для меня это означало «похудение» на полтора килограмма. Не та разгрузка, после которой растут крылья и сразу хочется прыгать до потолка.

Коридор был узок – прямоугольная кишка с холодными стенами. Как ни прохладно в зимнем Новом Пекине, а все-таки не так холодно. Я начал дрожать, а вскоре заметил, что Боб Залесски тоже дрожит и тем же самым занимается вся наша группа за исключением одного парня родом с Северного материка. Этот был привычен к холоду – у них там и снег зимой выпадает, особенно в горах. Но мы-то южане! Эти гады из метрополии разместили ведущие на Твердь Врата в умеренном поясе Северной Америки! Что, в Центральной Африке для них не нашлось места? Или в Аравии? Или хотя бы в Мексике?

Одно слово – земляне. Какое им дело до комфорта грязных колонистов? Они и без того считают, что в отношении нас занимаются чистой благотворительностью, за что мы должны быть им благодарны по самое не балуйся. Знаю я землян, повидал. В Новом Пекине их немного, но есть. Большей частью это специалисты, работающие по краткосрочным контрактам за хорошие деньги. На их жалованье с нас налоги дерут, хотя каждый второй из этих спецов – типичный дармоед. Естественно, высокомерный и брезгливый, колонистов за людей не держащий. А вот студентов своих Земля на Твердь небось не направит. Правильно, чему учиться у этих провонявших навозом фермеров?

– Приготовься, – шепнул я Бобу. – Сейчас за нас санитарная медицина возьмется. У кого вши, блохи, грибки, глисты – тех на спецобработку. У кого инфекция какая – тех в карантин на месяц.

– Как?! – возмутился было Боб, но тотчас хохотнул, сообразив, что я шутки шучу. – А если просто грязь под ногтями – будут ампутировать ногти?

– Вместе с пальцами. И уши будут купировать, если плохо мытые.

Мы поржали. Сразу стало как-то уютнее, да и очередь понемногу двинулась. Через десять минут меня, голого, уже мыли под душем и заставляли окунаться с головой в бассейн с раствором какой-то химии, а потом опять пускали сверху воду. В бассейне я едва не запаниковал, потому что плавать не умел, да и где у нас в степи этому научишься? Я ведь не на морском берегу родился. В Новом Пекине имелся, правда, бассейн, на который у меня никогда не было денег, и полноводная в дождливый сезон речка, на купание в которой у меня никогда не было времени. Тут уж каждый сам выбирает, на что ему тратить свое время – на учебу как фундамент будущей карьеры или на сомнительное искусство месить ступнями и ладонями воду. До сих пор вопрос преодоления водных преград я решал просто: если нет ни моста, ни парома, ни лодки, ни хотя бы лошади, чтобы держаться за ее гриву, то и сиди на берегу. Ну, понятно, у Роберта Залесски возможности совсем другие – он-то плавать научился еще в папашиной усадьбе, да и в метрополии бывал уже дважды. Хорошо, что мы с ним приятели, – авось не так часто буду попадать впросак. А кроме того, только при содействии Боба я мог выйти на нужных мне людей.

Потом снова случилась заминка – мы ждали нашу одежду, проходящую санобработку, только уже не химией, а излучением, и багаж, подвергающийся досмотру и той же экзекуции. И опять нам было холодно. Двадцать два градуса Цельсия – это что, норма? В гробу я видал такую норму. Что за место эта самая Земля? Я еще не знал ее, но уже сильно недолюбливал, так сказать, на практике. В теории-то я ее с детства не терпел, а теперь подумал: если бы этот мир был не колыбелью человечества, а новооткрытой планетой, то следовало бы назвать ее не Землей, а Гусиной Кожей.

Надо отдать землянам должное, замерзнуть насмерть мы все-таки не успели. Не прошло и часа, как нас выпустили – стучащих зубами, но живых, одетых, с багажом и некоторой суммой в земной валюте на личном счете каждого. Указали нам, куда топать, ну мы и потопали. Непрозрачная дверь по-холопски уехала в сторону – и вот она, Земля!

Площадь. Господи, а народищу!.. Не то гнездо волчьих жуков, не то колония бурых червей, не то наш универ во время приема зачетов. Кишат, снуют, галдят. Встречать нас никого не прислали – много чести, дескать. Знайте, мол, свое место, фермеры, копатели, навозники. Зато к Бобу сейчас же подскочил некий лощеный хмырь и давай трясти ему руку. Ну понятно: персона грата. Деловые партнеры папочки озаботились послать специального холуя встретить драгоценного отпрыска Майлза Залесски. Не нас же. Кому конфетку, кому фантик.

Но Боб – это Боб. Хмырь уже тащит его за руку, а он уперся. Спрашивает:

– А мои друзья?

Хмырь прикидывает количество друзей и начинает Бобу что-то втолковывать – горячо, но тихонько так, чтобы нам слышно не было. Только с Бобом такие штучки не проходят.

– Я поеду со всеми. – И сумку свою у хмыря забрал.

Хмырь в лице изменился, а мы стоим, наслаждаемся сценой. Земля куда опаснее Тверди, потому что народу на ней куда больше, а значит, и полиции больше, и всяких идиотских законов и правил, придуманных, по-моему, специально для того, чтобы честный человек никогда не считал себя в безопасности. Такой персоне, как Роберт Залесски, вестимо, нужна охрана, а как прикажете ее обеспечить, если парень нахватался в своей галактической глухомани всяких предрассудков? Потеет хмырь, однако не отступает от своего, жестикулирует и мягко так, ненавязчиво теснит Боба к аэромобилю.

Но и Боб не лыком шит.

– Мы поедем на поезде, – заявляет он категорично. – Что вы раскудахтались о безопасности? Не желаю слушать, это ваша проблема, а не моя. Делайте свою работу, но только так, чтобы не мешать нам. Где тут станция? Пошли, братва.

Он такой. На Тверди смахивал на землянина, ну а на Земле – твердианин в квадрате. Знай наших!

Хмырь только на секунду растерялся, а потом большую скорость развил. Метнулся к аэромобилю и догнал нас уже в сопровождении двух хмурых типов – охранников, как я понял. Ничего, крепкие ребята, и рефлексы у них, думаю, в порядке, и обучены как надо, а все равно гнильца городская в них чувствуется, да не просто городская, а еще и земная, стало быть, серьезная гниль. С волосатой плесенью. Стрелять они, видите ли, умеют и прикрывать собой – эка невидаль! Да любой наш охотник с фронтира сможет больше, чем они. Дикий кот на вас прыгал, ребята? Плюющая ящерица в глаз целилась? Уносили вы ноги от разъяренного толстопята? Можете прожить неделю без пищи и воды? Нет? Тогда не воображайте, будто что-то умеете.

Настроение мое поднялось еще на градус. Если и солдаты метрополии такие же, то Твердь может добиться независимости. А они не такие же, они хуже. Пошлют против нас войска – отступим на Дикую территорию и там положим всех. Точнее, позволим природе самой расправиться с агрессором и лишь слегка поможем ей. Правда, у метрополии есть еще Специальный корпус, куда, как говорят, берут только тех, кто участвовал в боевых операциях не менее чем на трех планетах, и там, надо думать, вояки что надо. Ну, это мы еще посмотрим…

Мне хотелось посмотреть, вот в чем штука. Я верил, что доживу до дня, когда увижу Специальный корпус в деле. И не верил, что мы не одолеем его хотя бы по методу той курочки, что, как известно, по зернышку клюет. А Твердь нам поможет.

Поезд… ну что поезд? Летит себе по невидимому лучу метрах этак в двухстах над земной поверхностью, и жалко, что не выше, потому что внизу на скорости все так и мелькает, рассмотреть не успеваешь. Только и понятно, что вот это – поле, а это – лес, обширная синева с солнечными бликами – озеро, а вон та пестрая хрень – городок, наверное. Над Ниагарским водопадом промчались секунды за четыре, едва успев осознать, что это действительно водопад, а не дождевальная установка, генерирующая водяную пыль.

Было три промежуточных остановки, я запомнил только одну – в Мемфисе. В наш полупустой вагон завалила компания каких-то молокососов всех цветов кожи и наглых до крайности. Может, они и постарше нас были, но вели себя так, что сразу было видно – молокососы. Ну кто же суется в воду, не зная броду?

Эти сунулись – и сразу подсели к какой-то парочке. Можно сказать, обсели ее со всех сторон, как волчьи жуки мелкую зверушку, еще дергающуюся в ужасе, но уже обреченную. Мы проявили интерес только глазами – смотрим, что будет. То и вышло, что ожидалось: парню в нос дали, по затылку сверху добавили – он больше и не рыпнулся, – и ну девчонку лапать. Какой-то пассажир привстал было на сигнальную кнопку нажать – ему нож показали, и храбрец увял сразу. Только, наверное, недостаточно быстро увял, потому что один из этих молокососов, тот самый, что с ножом, в сторону того пассажира направился – поучить уму-разуму, значит. Идет по проходу вихлявой походочкой да ножом картинно поигрывает, а на остальных пасажиров – ноль внимания. Господи, думаю, вот же кретин! Кто ж в такой момент по сторонам не глядит?! Да и нож у него дрянь, таким ножом и овцу не сразу заколешь, даром что выглядит эффектно.

Скосил я глаза на охранников Боба, скосил на хмыря – сидят все трое с каменными мордами, будто происходящее их не касается. И то верно, не над Бобом же идут глумиться! Пассажира сейчас инфаркт хватит, а девчонка визжит и вырывается, потом слышу – плюху ей залепили. Ну, это уже чересчур, по-моему.

Кресло Боба напротив моего, прямо через проход. Спрашиваю его глазами: «Ведь чересчур?» – «Чересчур», – отвечает мне глазами Боб. И дальше мы сработали с ним на пару, да так слаженно, как будто специально это репетировали. Я того румяного молокососа в лодыжку толкнул ногой тихонько – он в своих ногах запутался. Правда, сам он не упал бы – Боб ему слегка помог. Боковым зрением вижу: кто-то из наших уже завязывает его в сложный узел и нож отбирает. Ну, думаю, дело пойдет. Перепрыгнул я через спинку кресла, Боб за мной, и пошла потеха. Прежде чем Бобовы охранники успели вмешаться, мы с ним без особых проблем снесли четверых. Меня в детстве учили: кто громко орет, тот драться не умеет, на испуг взять хочет. Мы и не орали, работали молча, а молокососы просто не успели развопиться, изобразив сбежавших из психушки буйных сумасшедших.

Когда они чуток опомнились, их пятеро осталось на нас двоих – нормальное соотношение. Все равно им всем сразу против нас не развернуться меж кресел-то. Значит, каждому из нас – по противнику, потом еще по противнику, а пятый достанется тому, кто управится раньше. Нормально. Торопиться только надо – вдруг пятый сдуру девчонку ножом ткнет?

Не ткнул. Тот студент, что с Северного материка, прыгнул ласточкой, перелетел через чьи-то головы и еще в полете приложил ублюдка по-нашему, по-твердиански. И только тогда охранники Боба начали действовать: пушки на придурков наставили и охранную бригаду поезда вызвали. Так что не пришлось нам с Бобом размяться по-настоящему. А удивление осталось: с чего бы эти земляне такие заторможенные?

Дальше было скучно. Хмырь дал за Боба объяснение охранной бригаде, мы с северянином дали его сами, потерпевшие и свидетели подтвердили, что все так и было. Старший в бригаде только спросил, откуда у меня такой акцент, а я в ответ заявил, что это не у меня акцент, а у него. Тот только хмыкнул. Куда увели тех, кто еще стоял на ногах, и где складировали вырубленных нами – не знаю. Потерпевших тоже куда-то увели, оказалось – к психологу на снятие стресса. Вот умора! Получили всего-то по паре синяков, а туда же – стресс у них, видите ли. Нежные земные организмы. Куда им с нами тягаться!

Потом справа горный хребет обозначился, движки изменили тон, поезд начал торможение об атмосферу, перешел с магистрального луча на посадочный – и вот он, Монтеррей. Тут уже язык, хоть он и с акцентом, до университета доведет.

Вообще-то Земля – неплохая планета. Даже хорошая, только чересчур благоустроенная. И людей на ней слишком много – аж пять с половиной миллиардов. Лет семьсот назад было почти двадцать – во толкотня-то! А как людей, включая католиков и мусульман, удалось уговорить рожать поменьше, так понемногу народонаселение пошло на убыль. Еще и галактическая экспансия помогла делу – немного, а помогла. Ясное дело, кто на своей планете хорошо устроен, того эмигрировать не уговоришь, на фиг ему надо. В переселенцы записывались бедняки и неудачники, кому уж точно ничегошеньки не светило, – самый непригодный для колонизации человеческий материал. Да и тех бедолаг еще приходилось уговаривать, расписывая им радужные картины жизни на иных планетах, где пустующей земли – во! Где солнышко ласковое, где каждый сам себе хозяин и райские сады произрастают. Метрополии человеческий балласт не нужен, вот метрополия и выдавливала его из себя, как гной. И сейчас еще выдавливает, поскольку считается, что пяти с половиной миллиардов людей для Земли все равно много. Вот если бы осталось три-четыре миллиарда поголовья – тогда другое дело!

А что колонисты мрут, как мухи, и что назад им хода нет – кого, кроме них самих, волнует? Здесь считают, что это закономерная плата за опыт жизни на иных планетах. Считают-то правильно, но только отчасти. Если бы переселение велось толково, то не о чем было бы и говорить. Так ведь нет же этого! Правительство метрополии знает одно: гнать и гнать через те или иные Врата толпы тех, кому на Земле жизнь не в радость. Гнать и гнать! Прерывая поток только для того, чтобы принять из колонии то, чем она богата.

Ну вы уже поняли, какое к нам поначалу было отношение? В студенческом кампусе на нас смотрели с опаской – не то как на прокаженных, не то как на опасных зверушек. Потом ничего – после нескольких пьянок и драк с вмешательством полиции наши отношения со студентами-землянами мало-помалу наладились. Когда кто-нибудь из них отзывался о внеземных колониях с этакой снисходительностью, я уже не зверел, а просто рассказывал о наскальных рисунках, якобы обнаруженных у нас на Северном материке, и старался при этом выглядеть очень серьезным. Мол, неизвестно еще, чья цивилизация древнее, и вы, земляне, не очень-то задавайтесь. Может, таинственные властители Галактики переселили вас на Землю неизвестно откуда, как и нас. Может, нас-то как раз переселили раньше. Кто-то сразу уходил, не желая связываться с идиотом, кто-то начинал ржать, эти были мне не интересны. Зато с теми немногими, кто понимал, что я с умным видом валяю дурака, можно было иметь дело.

Есть только один надежный способ узнавать новое – меньше говорить, больше слушать. Я изучал метрополию. Одно дело – учебники по колониальной политике, и совсем другое – менталитет типичных землян. Порой я был готов поубивать их всех за этот самый менталитет, но школа дяди Варлама, мамы и Рамона Данте уже сказывалась: я научился не просто слушать с вежливой миной, но и довольно ловко вызывал собеседника на откровенность. Кстати, это вовсе не трудно. Почти все люди страдают от недостатка слушателей, а уж слушать я умел. Правда, приходилось заниматься этим в немногие свободные часы, потому что наша общетехническая подготовка, как оказалось, была на пещерном уровне – один преподаватель так и сказал. Я не обиделся и не удивился, а просто налег на мнемообучение и старался не пропускать лекций и практических занятий. Очень может быть, что в Новопекинском университете меня учили троглодиты от науки, да и чему тут удивляться? Кто может, тот и учит. Попробуйте-ка переманить хорошего профессора к нам на Твердь!

Времени и так не было, а я еще помогал Бобу с точными науками и инжинирингом – не просто так, а в расчете на то, что он мне точно так же поможет с экономикой и менеджментом. Очень мешало то, что сутки на Земле коротковаты, – у нас на Тверди они немного длиннее, и все равно последние годы мне их никогда не хватало. Я не жалел о том. Мои корешки Мошка Кац и Глист Сорокин уже устроили свою жизнь, оба женились, один устроился младшим клерком в офисе мелкой компании, другой фермерствует и уже обзавелся наследником, потому что а чего тянуть? Мы встретились втроем незадолго до моей стажировки, и оба моих приятеля посмеивались надо мной, чтобы не выдать зависти. А я в ответ то кивал, то отшучивался, чтобы не выдать жалости к ним. Остановиться в развитии и быть как все? Извините, нет. Когда стану старым пеньком – тогда может быть, но сейчас это не для меня.

На Тверди я даже ни с какой девушкой не встречался – хотите верьте, хотите нет. А что гормоны якобы сильнее разума, то это устаревшие сведения. Техника ментообучения может предложить специальные программы на этот счет. Они нужны всем, у кого проблемы с целеполаганием и кто возбуждается при виде обнаженной статуи. Пятиминутный сеанс – и ходи спокойно недели две. Евнухом не станешь, но при встрече с какой– нибудь желающей случки шалавой хотя бы задумаешься: а оно мне надо?

Правда, ошалевший от науки Боб иногда все-таки вытаскивал меня в местное общество, в результате чего я нашел ряд достоинств в местных девчонках. Никаких обязательств – это во-первых и в-главных. Перепихнулись и разошлись, довольные друг другом. Была там одна… Я почти влюбился в нее и даже, переступив через себя, заговорил о серьезных отношениях. И что же? Был поднят на смех и осознал: кому я нужен, немытый дикарь с отсталой планеты? Если трахнуться, то это пожалуйста, любой земной девчонке интересно будет, а если в мужья себя предлагаешь – иди лечись от слабоумия. Ха-ха, муж нашелся! Сам же признался, что мечтаешь вернуться домой. Было это? Было. Да кто добровольно согласится поехать с тобой на эту твою Твердь, или как там ее… Нет таких дур. Свободен!

Ну как после этого не налечь на учебу с удвоенным пылом?

Так шли недели, текли месяцы. Мне почти нравилось. Монтеррейский технологический – хорошее место, а главное, удачно расположенное. Эта часть Земной конфедерации называлась когда-то Мексикой, и здесь было почти так же тепло, как у нас дома. Университет, прямо как аристократ, гордился своей историей и древностью происхождения. В давние времена он назывался Массачусетским технологическим, но когда террористы в один день взорвали на улицах нескольких десятков североамериканских городов сразу сотню «грязных» бомб, жить в окрестностях Бостона стало, мягко говоря, затруднительно. В конце концов от брака Монтеррейского университета и Массачусетского технологического института родился Монтеррейский технологический университет – тут вам полный набор от теологии до технологии, на выбор. Само собой, мы изучали не теологию…

Зима привела меня в ужас. Вы не поверите – вершины Западного Сьерра-Мадре покрылись снегом и с каждый днем все глубже нахлобучивали на себя белые шапки. Даже просто взглянуть на них – и то бывало зябко. А в домиках кампуса не было отопления! Ну что за место! Что за порядки! Между мной и Бобом состоялся разговор:

– Если прямо в комнате очаг из камней выложить – поймут ли нас?

– Не поймут. Сходи термоэлемент купи, они гроши стоят.

Так я и сделал. К счастью, криогенный кошмар скоро кончился, как и наша стажировка в Монтеррейском технологическом. Со степенями бакалавров мы отправились в университет Киншасы, дабы продолжить образование в области управления. Знаете, как путешествуют земляне на большие расстояния в пределах своей планеты? У нас на Тверди через пролив между Большим и Северным материками ходят пароходики, иногда еще самолеты летают, а на Земле давно нет никаких самолетов, кроме спортивных. Зато есть постоянно действующие трансконтинентальные и межконтинентальные гиперканалы чисто пассажирского назначения. Врата узенькие, как аварийные лазы в какой-нибудь шахте. Ложишься в прозрачную капсулу, как в гробик, и ждешь своей очереди. Поехал гробик, вплыл во Врата – и хлоп! – ты уже не в Северной Америке, а в Центральной Африке. Просто, как сопромат. А главное, тепло. Когда бог создавал Твердь, черновиком ему послужила Африка. Или наоборот.

Там мы провели еще два месяца. Теперь Боб помогал мне – растолковывал то, что я вогнал в себя через менторедуктор и запомнил, но не понял. Он во всем этом ориентировался, как рыба в родимой речке, а я сплошь и рядом не мог понять, зачем нужно то или это. Техника в тысячу раз проще, там сразу понятно, для чего служит каждый элемент конструкции, – а в менеджменте? Почему так, а не иначе?

– Потому что люди устроены так, а не иначе, – фыркал Боб, потешаясь над моими потугами найти логику там, где ее нет, и притом не вывихнуть себе мозги. Боб мог позволить себе веселье, для него вся эта заумь была лишь повторением пройденного.

Как бы то ни было, все мы преуспели и здесь. Я сдал экзамены хуже всех, но все же стал бакалавром еще и этой муры. А потом нам дали две недели на отдых и предложили экскурсионную программу. За счет метрополии, как и было обещано. Когда в колониях народ начнет звереть, земляне скажут: «Ну как же, забота о вашем развитии наша первейшая задача», – и укажут на нас как на наглядный пример. Все так и будет, но потом.

А пока были африканские водопады и саванны, джунгли Борнео, вершины Гималаев, Большой барьерный риф, музеи Америки и Европы, древние города Бирмы, китайские чудеса… В Антарктиду я не поехал, хватило с меня и Байкала, где я едва не умер, вдохнув зимнего воздуха, но и без ледяного континента было на что посмотреть. Чудеса техники – это уж само собой. Я восхищался и злился попеременно. Восхищался тем, что видел, и злился на то, что когда еще вся эта красота будет доступна нам – ого! Наши внуки до этого не доживут. А самая подлая подлость заключается в том, что Земля за это время уйдет далеко вперед. И не как Ахиллес черепаху будем мы догонять ее, а как черепаха Ахиллеса, потому что развитие обычно идет по экспоненте. Если наш уровень по сравнению с землянами пещерный, как было сказано, то каким же будет уровень наших внуков, с точки зрения жителей метрополии? Древесным? Веткохватательным, по-кронам-прыгательным? Они, поди, удивятся, что твердиане лишены шерсти и хвостов.

Такова наша участь. Твердь худо-бедно развивается, и наши внуки, надо полагать, будут жить богаче нас, как мы – богаче своих дедов, но ведь существует закон минимакса: минимум наших потребностей всегда больше максимума наших возможностей. Мы бы стерпели это, если бы метрополия постоянно не дразнила нас изобилием и комфортом. Узнав, что можно не работать и легально кормиться за счет общества, я был ошарашен. Это как? Почему?!

А масса облегчающих жизнь штучек? На Земле они стоили гроши, а у нас на Тверди лишь очень богатый человек мог мог приобрести себе кое-что из этого добра, хотя, казалось бы, колонии – отличный рынок, вези и сбивай цены. Метрополия наглядно демонстрировала мне то, что каждый твердианин и без того знает с детства: нас сознательно держат в черном теле.

Я ненавидел землян. Всех и каждого. Хилые, анемичные, неприспособленные, ленивые – почему они наслаждаются высшими благами цивилизации, в то время как твердианам эти блага и во сне не снялся? Чем заслужили они свои привилегии? Дали себе труд родиться, только и всего, как говорил Фигаро. Неженки и трусы. И главное, при их изобилии у них существовали несчастные и убогие, которых Земля рада была сплавить в колонии. Вот чего я никак не мог понять!

Когда путешествуешь, удобно встречаться с нужными тебе людьми в разных уголках планеты, не выглядя при этом чересчур подозрительным. Благодаря Бобу в мой рюкзак попало немало наличной валюты для этих людей.

– Большинство из них подлецы, но ты им улыбайся, – внушал мне загодя дядя Варлам. – Даже подлецы, работающие на врага за деньги, ценят доброе отношение. Ни в коем случае не давай им понять, что презираешь их. Плати, благодари и улыбайся.

Так я и делал, старательно контролируя свою идеомоторику. Но не все из наших агентов в метрополии были подлецами.

– Встречаются и ненормальные идеалисты, помогающие нам из абстрактных побуждений, – учил дядя. – С этими будь особенно осторожен. Их не купишь, им надо уметь нравиться. Идеалист ни в коем случае не должен усомниться в ценности своих идеалов. Попытайся произвести впечатление, ты это почти умеешь…

Если я чего-то и не умел, то быстро учился и, кажется, не наломал дров. А Боб только раз спросил полушутливо, куда уходят денежки его папаши, и не стал выпытывать всю подноготную, когда я как-то отшутился. Роберт Залесски был не дурак, папаше Майлзу повезло с наследником. А нам повезло, что Майлз, эта акула капитализма, все-таки патриот Тверди. Накануне стажировки я аж челюсть уронил, когда дядя дал мне понять, что он на нашей стороне.

Рамон при нашей последней встрече не стал допытываться, какие инструкции я получил от дяди Варлама, – и правильно сделал, потому что в ответ я бы заявил, честно округляя глаза, что никаких. Праздное любопытство до добра не доводит – это первое, что должен запомнить подпольщик. Меньше знаешь – крепче спишь. В случае провала не потянешь за собой всю цепочку, и при чужом провале цепочка запросто может оборваться, не дойдя до тебя. Всякому известно: если ты не покончил с собой при провале, то из тебя все равно вытянут ровно столько сведений, сколько содержится в твоей памяти. Геройское молчание под пытками ничего не даст, да и пыток в старом, примитивном понимании этого слова скорее всего не будет. Давно отработаны более рафинированные методы допросов, и контрметодов не существует, не считая смерти носителя информации.

По-моему, я зря усердствовал в конспирации. За все то время, что мы околачивались в метрополии, я не заметил и тени интереса земных спецслужб к моей персоне. В общем-то ничего удивительного в этом не было, если хорошо подумать. Станет ли слон выслеживать муху? Логично, хотя чуть-чуть обидно: Земля не считает нас серьезным оппонентом!

А кем считает, интересно? Своими, что ли? Ага, нашли своих. Они нас презирают, мы их ненавидим – какие они нам свои? Наша стажировка за счет метрополии доказала только то, что у землян с головой не все в порядке.

Было у меня еще одно задание, и с ним я не справился, хотя очень старался. Нам все еще не было известно, кто такие чужаки, объявившиеся у нас на Тверди, и чего от них ждать. Может быть, это было известно в метрополии? Поиск в глобальной сети – это одно удовольствие, но он ничего мне не дал. Данные наглухо засекречены? Может быть. В метрополии ничего не знают о стремительных чужаках? Тоже возможно. Зато у меня чуть крыша не съехала от попыток анализа бесчисленного количества наблюдений всевозможных аномальных явлений. Плюнь в воздух – непременно твой плевок покажется кому-то аномальным. В незапамятные времена людям мерещились ангелы, черти и небесные драконы, впоследствии – летающие блюдца, а в нашу эпоху, как я понял, в моду вошли некие черные корабли, этакие бесформенные сгустки черт-те чего, вездесущие и неуязвимые. Якобы они наблюдались как на Земле, так и в некоторых колониях. Почему их назвали кораблями, я понял, когда прочитал о настоящем боевом столкновении, произошедшем на Марции – одной из первых галактических колоний землян. Боевая летающая платформа колониальных войск атаковала зависшую в небе черную кляксу ракетным и лазерным оружием, после чего сама взорвалась и выпала на поверхность планеты дождем мелких оплавленных осколков, а клякса исчезла. Проще всего было предположить, что бравые вояки перепились или переели местных грибов и атаковали галлюцинацию, вот только боевые платформы сами по себе никогда не взрываются, нет у них такого обыкновения…

Да, но я-то видел своими собственными глазами не черный корабль, а Врата, перестреливался не с кляксами, а с людьми и уж точно не выпадал на землю дождем обломков! Короче говоря, любопытно, но не то. О прочей выуженной мною из сети шелухе и говорить не хочется – не стоит того шелуха.

Потом были пляжи острова Бали – райское местечко! С помощью Боба я почти овладел искусством плавания – во всяком случае, тонул не сразу. Если бы на пассивный отдых по программе не полагалось всего три дня, может, я и научился бы сносно плавать по горизонтали, а не норовил все время устремиться по вектору «поверхность – дно». А предпоследний день был особенный.

– Вы отправитесь на Саладину, – объявил нам руководитель нашей стажировки. – Вряд ли вам понравится то, что вы там увидите.

Он сделал паузу, произнеся эти слова, а мы переглянулись. На Земле нам, в общем-то, нравилось. Кое-кто из нас откровенно жалел о том, что скоро придется возвращаться на Твердь, и прикидывал, как бы остаться. Причастные к нашей стажировке земляне, казалось, тоже старались, чтобы у нас сложилось благоприятное впечатление. И вот на тебе – для нас приготовили какое-то невкусное блюдо. Что еще за Саладина такая и какого рожна нам на нее смотреть?

– Саладина – одна из колоний на дальней Периферии, бедный и несчастный мир, – пояснил наш руководитель. – Он с трудом способен прокормить себя процентов на пятьдесят от потребности, а больше, кажется, ни на что не способен. Полтора столетия метрополия бьется, пытаясь улучшить жизнь колонистов, однако успехи… впрочем, вы сами увидите.

И мы увидели! Жаль, что я не уклонился от этой экскурсии! Мы увидели освещенную мертвенным белым солнцем каменистую пустошь с чахлой растительностью и скопище грязных кривобоких лачуг, слепленных из чего попало. Мы обоняли запахи немытых тел и нечистот. Мы услышали плач чумазых золотушных детей и мольбы о подаянии. Мы буквально осязали безысходность и тупую покорность судьбе. И этот гибрид дикарского поселка и пересыльного лагеря считался здесь столицей! Наверное, многие колонисты Саладины завидовали его жителям – ведь те поселились близ главного места распределения гуманитарных благ, оттеснив более слабых. При нас из местных Врат выехал целый поезд на антиграве, груженный мешками и коробками, и его охрана, корча свирепые рожи, сразу же начала палить поверх голов пришедшей в дикое неистовство толпы – и очень правильно сделала. Поезд потащился куда-то на задворки, и вся толпа побежала за ним.

– Саладина – загадка, – давал нам потом пояснения руководитель. – Потенциально богатый мир, но реализовать этот потенциал оказалось невозможно. Вы видели, во что превращаются здесь люди. У них нет цели, инициативы, любопытства, желания работать на свое же благо. Новички начинают деградировать на Саладине спустя год-два. Это психическая болезнь. Возможно, дело в неподходящем спектре тамошнего солнца, а может быть, в местной растительной пище – словом, в каких-то планетарных факторах, присущих только Саладине. Уже есть успешные опыты излечения колонистов на Земле, но как только они возвращаются на свою родину, очень быстро следует рецидив…

Он еще поговорил немного о попытках добрых землян спасти положение на Саладине и распрощался с нами. А я подумал об излеченных в метрополии. Сами ли они возвращались в тот ад – или их силой водворяли туда, откуда взяли? Похоже, вопрос риторический. Земле не нужен лишний балласт, по ней и своего балласта бродит предостаточно. Метрополия еще побарахтается, еще сделает сколько-то попыток спасти колонию, ну а если не удастся, то что потом? Закроет Врата?

Вот именно. Можно не сомневаться, метрополия так и поступит. Негласно признает поражение и предоставит колонистов их собственной судьбе. Без признания своей ответственности, без тени раскаяния.

Что ж, спасибо за науку.

Хотя я убежден, что наш руководитель имел в виду внедрить в нас совсем иные мысли: мол, Твердь – далеко не худший вариант, вам есть чему радоваться, ребята! Так помните же, что бывает со слабыми и инертными, и давайте работать ради общего блага, грядущего процветания, триумфальной поступи и так далее. Всякий должен был признать, что свое жалованье наш руководитель отработал честно.

Но уж что у него получилось, то получилось.