На любом артефакте или документе древности оставлены отпечатки последующих эпох. Поэтому историческое наследие, поступающее нам для исследования, не является идеальным: в нем нужно видеть поздние напластования. Не говоря уже о том, что до нашего времени дошли порой случайные, а не типичные или лучшие произведения.

Нет сомнений, что фальсификации исторических свидетельств встречаются. До сих пор желающие прославить свое произведение пользуются именами известных лиц, которыми подписывают собственные сочинения. Но чтобы уверенно говорить о фальсификациях, нужны существенные аргументы. Кроме того, фальсификация авторства вовсе не свидетельствует о фальсификации содержания.

«Дневник Троянской войны» Диктиса Критского считается фальсификацией во всех отношениях. Тем не менее, в Средние века это произведение не раз издавалось и считалось более достоверным свидетельством о Троянской войне, чем поэзия Гомера. Действительно, у Диктиса — сухое, конспективное изложение, у Гомера — множество украшений и пафос, которые отодвигают содержание на второй план.

История обнаружения «Дневника» выглядит правдоподобно — он найден в гробнице, которая была разрушена землетрясением. Об этом свидетельствует автор предисловия — некий римлянин Луций Септимий, направивший переведенный им с греческого текст своему приятелю Квинту Арадию Руфину. Якобы, пастухи, обнаружившие гробницу, оказались настолько просвещенными, что не выбросили дощечки с текстом, а преподнесли их местному критскому правителю Праксиду (Евпраксиду), а тот — императору Цезарю Нерону, который приказал перевести текст, написанный финикийским письмом, на греческий. Потом греческий текст каким-то образом попал к Луцию Септимию, и он перевел его на латынь. Греческий оригинал, действительно, существовал — из него сохранились два папирусных отрывка, подтверждающие, что перевод на латынь сделан достаточно точно. Греческие отрывки датируются I–II вв. н. э., римский перевод — III–IV вв.

Кто были римские аристократы, принявшие участие в сохранении «Дневника», сказать невозможно. Подобные имена носили многие римляне. Да и вообще, вся история с обретением «Дневников» может быть литературной выдумкой. По крайней мере, предисловие Луция Септимия присутствует не во всех списках «Дневников», дошедших до наших времен. Само имя «Диктис» могло быть выдумано Нероном или же иметь неизвестное нам значение — от слова «диктант», которое поздними переписчиками было искажено и превратилось в имя собственное.

Нас интересует совсем другое: есть ли в безусловно древнем тексте что-либо, способное уточнить или дополнить реконструкцию Троянской войны? При этом неважно, был ли «Дневник» действительно «подневной записью» очевидца или автор приписал себе (или воображаемому очевидцу) непосредственное участие в событиях.

Диктис, будь он очевидцем, не описывал бы события за крепостными стенами Трои, куда он попасть не мог. Поэтому мы будем считать его «Дневник» просто литературной формой, не предъявляя претензий ровно на тех же основаниях, как и Гомеру. Диктис описал то, что знал. Или записал со слов тех, кто передал ему свидетельства о Троянской войне — в меру своего понимания происшедшего.

В сочинении Диктиса привлекает отсутствие сказочного пласта, столь сильно отвлекающего внимание исследователей гомеровского эпоса. У Диктиса боги практически не вмешиваются в течение событий. Боги не способствуют героям, и даже суд Париса (выбор достойнешей из богинь), столь милый любителям аллегорий, исключен из повествования. «Дневник» больше похож на хронологию — в нем нравственные оценки даны скупо и лишь в связи с нарушением традиций, а литературный психологизм в нем вовсе отсутствует.

Если бы Диктис хотел добиться популярности «Дневника», он наверняка бы добавил к нему красивостей и каких-либо душещипательных подробностей. Мы же видим короткие заметки, которые в значительной степени можно принять как дополнение к реконструкции войны, а большинство противоречий с Гомером и киклическими поэмами можно объяснить либо ошибками, либо скудностью источников, которыми пользовался Диктис.

Диктис представляет две альтернативные генеалогии.

Агамемнона и Менелая он рассматривает не как детей, а как внуков Атрея. Их отец, согласно «Дневнику», был царь Плисфен, который прожил недолго и ничем себя не прославил. От дочери Атрея Аэропы у него родились сыновья Агамемнон и Менелай, а также дочь Анаксибия, ставшая женой Нестора. Видимо, Анаксибия считается старшей, раз Нестор двум братьям годится в отцы или даже в деды. Поскольку Плисфен умер, Атрей воспитывал братьев как своих детей. И это вполне разумное объяснение генеалогической версии Диктиса.

И все же генеалогия Диктиса в данном случае ошибочна. Он спутал Атрея и Катрея, чье имущество было поделено его внуками Паламедом и Эаком (сыновьями Климены и Навплия), Агамемноном с Менелаем (сыновьями Аэропы и Атрея) и внуками Миноса — Идоменеем (сын Девкалиона) и Мерионом (сын Мола, знаменитый своим шлемом из клыков вепря). Причем Диктис всех наследников считает внуками Катрея, а того — потомком Миноса. Здесь сказывается древнее заблуждение, отождествлявшее Миноса-младшего с Миносом-старшим.

Наследники Катрея собрались на Крите, чем и воспользовался Парис-Александр, чтобы похитить Елену и богатства из дома Менелая. Это объяснение поездки Менелая на Крит соответствует традиции. Разумеется, для похищения Елены не нужен никакой суд Париса, который был так любим восторженными эллинами.

Диктис также перепутал Анаксибию, дочь Аэропы, и Анаксибию, дочь Бианта. Отчего Нестор становится — не по возрасту — зятем Агамемнона и Менелая, которые моложе его более чем на поколение.

Вторая важная генеалогия Диктиса связана с доказательством родства Елены с троянскими владыками, а также родства с Гекубой, женой Приама. Это родство стало причиной того, почему Приам не выдал Елену ахейцам. Согласно Диктису, именно Гекуба при поддержке детей Приама (которых в «Дневнике» определяют как варваров, не желающих упускать выгоду от привезенных Парисом богатств) убедила Приама не выдавать Елену, несмотря на возмущение среди троянцев.

Тем не менее, и эта генеалогия не находит никаких подтверждений. Происхождение Троса, основателя троянской династии, от Даная в генеалогии Диктиса явно надумано. Но даже если представить себе, что такое родство имелось, в доводах Елены, приводимых Диктисом, отсутствует связь между данаидами и генеалогией самой Елены — от Агенора, которому приписано явно мифологическое древо потомков: Тайгета — Лакедемон — Амикл — Аргал. Возможно, здесь путаница также связана с реальным родством с другим Агенором по линии: Агенор — Фестий — Леда — Елена. Но в этом случае также никакого родства с троянскими генеалогиями не прослеживается.

Между троянской генеалогией и древом потомков Агенора присутствует достаточно слабая связь — через дочь Электры (прабабки Троса) Гармонию, ставшую невесткой Агенора (женой Кадма), а также через внука Электры Корибанта, женившегося на внучке Агенора Фиве. Но об этой генеалогии Диктису явно неизвестно. Может быть, им кое-как оформлены смутные воспоминания о таком родстве.

Родственная связь Елены с Гекубой также не прослеживается ни в одном источнике. Хотя, надо отметить, происхождение Гекубы достаточно смутно — ее родовое древо не сохранилось.

Гораздо важнее всех этих сложностей и интерпретации генеалогий, что у троянцев понимание даже отдаленного родства — весомый аргумент для принятия решений. Оно, как мы видим, обязывает Приама не выдавать Елену ахейцам. При этом существенным обстоятельством являются конфликты в двух предыдущих поколениях — Ила с Пелопом, Лаомедонта с Гераклом. Поэтому Троянская война является продолжением сложившегося в нескольких поколениях противостояния.

Диктис излагает предысторию Троянской войны, концентрируя внимания на Крите и его владыках. Наследство Катрея собирает на Крите многих владык. Это своего рода большой дипломатический прием, где оглашаются существенные решения не только для Крита, но и для Пелопоннеса. Этот момент нестабильности как раз и использовал Парис. И здесь неслучайно упоминание о волнениях в Спарте, где полагали, что царская власть пала. Фактически Парис прибыл во владения Менелая не только в его отсутствие, но и в момент, когда царский статус Менелая был поставлен под сомнение. Возможно, и сама Елена считала, что муж уже лишен престола, и ей приглянулся заморский царевич, который мог избавить ее от опасной роли супруги низверженного царя. Можно также предположить, что свой статус царя царей Агамемнон получил именно там — на Крите. Как потомок Миноса и Пелопа. И этот статус принизал роль его младшего брата Менелая, переставшего быть суверенным владыкой.

Весьма странно выглядит отъезд Менелая на Крит именно в тот момент, когда у него гостят Парис-Александр, Эней и другие троянцы. Вспомним, что этот визит также был недружественным. Гости заявляли претензии на похищенную троянскую царевну Гесиону, которая была отдана Гераклом в жены Теламону. И, не получив удовлетворения, воспользовались моментом — разладом власти в Спарте и благосклонностью Елены к Парису. Все встает на свои места, если учесть, что Менелай завидел корабли Париса уже в море и не придал им значения — флот был незначительным.

Получив известие о том, что в Спарте беспорядок, Елена бежала, богатства из дворца похищены, Менелай впал в растерянность. Преодолеть душевные волнения ему помог Паламед, снарядивший корабли для возвращения с Крита. Это участие Паламеда в делах Менелая больше нигде в источниках не значится, но и не противоречит им. При этом возникает важная деталь: в Спарте к тому времени порядок наводили пелопиды — Агамемнон, Нестор и другие. Фактически Агамемнон восстанавливает контроль над владениями своего брата-вассала. И тут же принимает решение по поводу Елены и увезенных Парисом богатств — по общему согласию в Трою направляются послы — Паламед, Одиссей и Менелай.

Паламед числится в исторической традиции как очень активный сторонник войны с Троей, который в какой-то момент стал претендовать на лидерство в ахейском войске, за что был либо убит Одиссеем и Диомедом, либо побит камнями — по ложному обвинению в измене. Поэтому его ключевая роль при Менелае и участие в первом посольстве в Трою видится вполне реальным событием. При этом надо полагать, что данное посольство не имеет отношения к известному из «Илиады» посольству Одиссея и Менелая, которое непосредственно перед вооруженным столкновением формально ставило ту же задачу — вернуть Елену и богатства.

Известный из традиции повод для формирования антитроянской коалиции (Гесиод) выглядит слишком романтично: якобы, Агамемнон собирал всех, кто принес клятву при сватовстве к Елене всячески поддержать ее будущего супруга, если его права будут кем-то поколеблены. Женихов у Елены было множество — сватовство было своего рода «олимпиадой» для всех более или менее известных владык и героев. Поэтому, мол, и образовалась коалиция. На самом деле, более реалистичной выглядит версия, которая следует из «Дневника» Диктиса: коалиция начала формироваться при разделе наследства Катрея — великого критского царя, где Агамемнон получил главенство, а множество съехавшихся владык подхватили идею похода на Трою в порядке продолжения давней распри. Действия Париса и Энея в Спарте, скорее всего, упредили уже спланированную войну.

Далее следуют подробности предвоенной ситуации — история ахейского посольства. Оно прибывает в Трою, но не находит там Александра. Который отнесен ветрами на Кипр, а потом в Финикию, где он захватывает Сидон и его богатства, пользуясь беспечностью царя Феникса. Сидоняне бросаются к ахейским кораблям, пытаясь отбить сокровища своего царя, в ожесточенной схватке троянцы жертвуют двумя кораблями, которые придают огню, и с остальными отплывают домой. Этот сюжет наполнен подробностями, которых не хватает в «Киприях», где упоминается о захвате Парисом Сидона. Одновременно мы видим, что плавание Париса больше похоже на военный поход, чем на посольство. Возможно, и Спарта находилась какое-то время под его контролем. Но жители Спарты, в отличие от сидонян, были успокоены дипломатическими ритуалами и поведением Елены — гостеприимным к пришельцам, и поэтому не оказали сопротивления.

Ахейское посольство во главе с Паламедом (именно он ведет переговоры с Приамом) дожидается Париса, чтобы предъявить претензии в его присутствии. Приам распускает совет старейшин до этого момента, замечая, что большинство настроено против Париса. Послы отправляются гостить к Антенору, который явно на их стороне. По сути дела, это союзник ахейцев в Трое — один из ближайших сподвижников Приама, но одновременно и конкурент. Антенор — деверь Приама. Его многочисленные сыновья были конкурентами многочисленным сыновьям Приама, которые делили власть в Трое, когда Приам слабел и уже не так прочно удерживал бразды правления. Антенор был первым послом на Пелопоннес, пытавшимся миром уговорить царей вернуть Гесиону в Трою. И только после провала его миссии, туда отправился Парис с несколькими военными кораблями. Возможно, ревность к успешному Парису сыграла свою роль в том, что Антенор стал оказывать гостеприимство ахейским послам.

Диктис пишет о волнениях народа Трои, который был возмущен поступком Париса и недружелюбно встретил его возвращение. Скорее всего, речь могла идти о возмущении народа конкурирующей партией — сыновьями Антенора, а вовсе не о нравственной оценке итогов экспедиции на Пелопоннес. Все-таки Парис каким-то образом восстановил справедливость — ответил подобным на похищение Гесионы и разграбление Трои Гераклом. Троянцы в своей массе такое могли только приветствовать. Сыновья Приама, разумеется, в один голос говорят отцу, что возвращать Елену не следует. И хотя Диктис считает, что их позиция мотивирована только стремлением обладать сокровищами и привезенными Парисом красавицами, на деле их позиция просто противоположна позиции противостоящей им партии. Успех Париса царевичи считают своим успехом.

В совете старейшин царит другая обстановка — там Приамиды не имеют решающего влияния. Диктис пишет о том, что царевичи врываются на совет и грозят всем, кто занимает неприемлемую для них позицию. Дело доходит до вооруженного столкновения, которое удалось прекратить только Антенору (вероятно, с сыновьями).

Все эти события отсутствуют в других источниках, но и не противоречат им. Напротив, внутренняя борьба в Трое выглядит очень правдоподобно, и роль в этих и последующих событиях Приама, Париса, Антенора только подтверждается. Мы вполне можем считать, что имеем дело с достоверным описанием. Очевидный для посольства Паламеда раскол троянцев на враждующие партии — один из соблазнов для ахейцев начать войну.

Позиция Елены также совпадает с представленной у Гомера. Она просит не отдавать ее Менелаю — разве что вернуть ему ее собственные сокровища. Ясно, что возвращение в Лакедемон не сулило Елене ничего хорошего. Ее вина приобрела совершенно другую трактовку только после большой войны и утверждения легенды о том, что влюбленность в Париса была внушена ей Афродитой.

Романтичный момент в изложении Диктиса связан с тем, что именно Гекуба убедила всех не удовлетворять требования ахейского посольства, когда на стороне Париса остался только его брат Деифоб, а остальные Приамиды опасались волнений и склонялись к уступкам. «Общее благо было разрушено материнской любовью» — это явно нравоучительный комментарий, а не воссоздание реального положения дел.

Мы видим нестабильность в микенских царствах, соответствующую начавшейся переломной эпохе. Менелай без всякой санкции троянских властей (возможно не без участия Антенора и его сыновей) получает возможность напрямую обратиться к народному собранию и потребовать возвращения Елены и похищенных с нею богатств. Приам вынужден обратиться к Елене и предложить ей выбор: остаться или вернуться. Елена заявляет, что находится в Трое по своей воле, и под охраной царевичей покидает собрание. Одиссей в пространной речи перечисляет прегрешения Париса и угрожает местью. Менелай грозит троянцам гибелью.

Баланс сил в народном собрании явно не в пользу Приамидов, и те решаются убить послов, которые явно будут склонять ахейцев к войне, в которой они получат многочисленных союзников в самой Трое. Антенор предотвращает заговор и снабжает послов охраной. Те отплывают домой. И в таких обстоятельствах война для ахейцев сулит большую наживу — они начинают готовиться.

Таким образом, из источника с неясным происхождением мы получили очень разумное описание сиутации. В предвоенной ситуации в Трое назрела распря, и послы донесли до ахейцев это обстоятельство. При этом пространные генеалогические штудии Диктиса мы можем уверенно отбросить как недостоверые. Но это вовсе не сказывается на прочей информации, которая достраивает для нас общую картину.