Одиссею досталось не только от богов, но и от последующих эпох. Как звучало его имя во времена Гомера, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Привычное для Гомера «Одусеус» может происходить от указательного местоимения «этот» или «вот этот» — о-де или э-де. Или от «одитас» — путник, путешественник («одос» — дорога, путешествие). Это вполне соответствует литературному образу. Что не спасло имя Одиссея от диалектных искажений, которые могли возникать также и из-за неправильного чтения. В Средней Греции бытовало «Олуттеус», на Пелопоннесе — Олиссеус (фратрия олиссеидов), у этрусков — «Утусе», у италийцев — «Уликсес». От латыни к русскому звучит уже «Улисс». Все эти искажения могли возникнуть только в течение длительного времени, что подтверждает древность гомеровского эпоса, далеко отстоящего от классических времен Древней Греции.

Трагедии классического периода Древней Греции — неисчерпаемый источник для «опровержений» Гомера. Литературу, которая использовала эпос Гомера и добавляла отсутствующие в нем фрагменты для реализации художественного замысла, направляют против истории. Укоризна Аякса в отношении Одиссея во время суда по поводу доспехов Ахилла в обрывке не дошедшего до наших дней произведения Еврипида содержит утверждение-вопрос: «Но Антиклея уступила Сизифу / А не она ли мать, тебя родившая?» Подобные же намеки, что Антиклея вступила в связь с Сизифом незадолго до брака с Лаэртом, имеются также у Софокла. Никаких свидетельств подобного рода вне литературного творчества не существует — разве что упоминание этой версии у Гигина. Но даже Нестору Сизиф приходится дедом. Или речь идет вообще о другом Сизифе, о котором нам ничего не известно. Впрочем, официальное родословие Одиссея в любом случае следует от Лаэрта, а отчаянные попытки уязвить его со стороны литературных героев не имеют отношения к исторической правде. У Гомера и Гесиода Одиссей называется только сыном Лаэрта.

Нас больше интересует другое: почему Одиссей считался царем Итаки при живом Лаэрте? И почему Лаэрт оказывается в столь бедственном положении в отсутствие Одиссея — работает в саду вместе со своими рабами. При этом толком неясно, кто осуществляет власть на Итаке. Телемах может собрать народное собрание, но оно бессильно перед наглостью группировки женихов Пенелопы, чей новый муж, надо полагать, должен унаследовать царские полномочия, обойдя при этом Телемаха.

По первой проблеме мы можем лишь высказать предположение, что Лаэрт оставался царем, но не Итаки, а «не только Итаки» — формально подчинял себе группу территорий, определил сыну в удел Итаку, но был низложен и оказался при сыне — на подконтрольном ему острове. Поскольку зачастую наследование в эпоху Троянской войны шло не к сыну, а к более старшему и славному зятю, то предполагаемая гибель Одиссея открывала возможность женихам Пенелопы претендовать на царство Лаэрта — вместе с Итакой. Таким образом, Телемах лишался одновременно и отцовского, и дедовского наследия.

Правда, следуя логике наследования от зятя, Одиссей должен был стать царем, женившись на Пенелопе, дочери Икария. К Итаке Икарий точно не имеет отношения. Но где же тогда наследство Одиссея в Аркадии или в Лаконии — в землях Икария? Икарий — единоутробный брат Тиндарея, тестя Агамемнона и Менелая. И это значит, что его династический статус в Пелопоннесе очень высок. Неслучайно к нему возводятся спартанские геналогии. Аполлодор определяет царство Икария в Акарнании — материковой части Греции как раз напротив Итаки, где он оказался как колонист после изгнания из Спарты Гиппокоонтом. Таким образом, даже при наличии у Икария сыновей, Одиссей мог претендовать на его престол. Но он уже был царем, и поэтому его претензии не могли играть никакой роли — фаворитом при живом царе он не был также и по причине своего долгого отсутствия на войне. Икарию, скорее всего, наследовал его сын Левкадий, получивший имя как эпоним о. Левкады близ Акарнании.

Догадки о том, что Икарий и Икар — это одно лицо, а о. Икария и омывающее его Икарийское море близ малоазиатского побережья, мы оставим «аналитикам». Здесь налицо явное совмещение двух не связанных между собой сюжетов — эпического и мифического. Также, как не связаны между собой Левкадий и о. Левка, где предание размещает души умерших. И тем более, все это не имеет отношения к Одиссею, и никакие спекуляции с созвучными или даже тождественными именами и топонимами не прибавляют к образу Одиссея ровным счетом ничего.

Соблазн «аналитика» состоит в том, что ему хочется не столько приобщиться к древнему эпосу, но и возвыситься над его автором, уличив его в противоречиях. Не объяснив непонятное, а сделав непонятное абсурдным. Мы не только не будем следовать такому подходу, но и намерены считать его антинаучным и даже безнравственным.

Одиссей стал самым популярным персонажем Троянской войны только потому, что о нем сложена «Одиссея», в которой гораздо больше литературного, чем летописного жанра. И этим «Одиссея» отличается от «Илиады». Занимательность «Одиссеи» очевидна и в наши времена — сказочный мотив в ней знаком каждому, кто хотя бы слышал имя Гомера. И для аналитика исключительность Одиссея — очень удобное обстоятельство, чтобы забрать его из «Илиады» — якобы, как инородное тело, как отблеск литературного сюжета, которые запечатлен в эпосе о Троянской войне. Мол, это результат популярности литературного героя — скорее всего, просто выдуманного ради развлечения публики.

Если считать, что «Одиссея» — просто любопытная выдумка, и что все упоминания Одиссея в «Илиаде» оттуда нужно удалить, — вся история рассыпается. К чему тогда деятельность «аналитика»? Мы уже предлагали представить себе археолога, который вместо того, чтобы тщательно склеивать обнаруженные черепки древних керамических сосудов, начинает разбивать вдребезги даже относительно целые их части. Это выглядит абсурдным. Но столь же абсурден и подход «аналитиков», которые не могут себе представить, что помимо «Одиссеи» могли существовать эпические повествования и о других героях Троянской войны. Одни значительными фрагментами вошли в «Илиаду» и произведения эпического цикла, другие оказались просто утраченными в тот период времени, когда микенская цивилизация исчезла, а на ее месте мучительно рождалась античная цивилизация.

«Аналитик» не прочь уличить Одиссея в самозванстве. Действительно, про него в «Илиаде» не сложено отдельной песни — чего удостоены многие герои. Правда, эти песни демонстрируют каждый раз попытку частного успеха отдельного от остального войска — именно поэтому герой как будто специально прославляется. Одиссей же всегда с войском. Ведь его собственный отряд крайне малочисленен. И поэтому он именно руководит войском, наряду с другими героями и царями. Хотя может показаться, что его роль второстепенна, и все его действия происходят в присутствии других героев. Но именно таков должен быть разумный полководец, который никогда не бросает сподвижников ради личной славы.

Для авторов эпического цикла было бы безумием вдаваться в подробности об Одиссее, если они знали, что о нем сложена целая поэма! Это современный «аналитик» недоумевает: герою Гомера посвящено столько внимания в «Одиссее», что в «Илиаде» он должен быть чуть ли ни главным! И у него в этом случае должна быть своя аристия — описание подвигов. Если ее нет, то удобнее всего считать, что в двух гомеровских поэмах «разные Одиссеи». И разные авторы создавали разные литературные образы. До такой степени разные, что у них нет ничего общего, кроме каких-то признаков исторического фона.

Действительно, почему бы Одиссею в «Одиссее» не упомянуть хотя бы одним словом те сюжеты, которые связаны с ним в «Илиаде»? Хотя бы о своей поездке к жрецу Аполлона Хрису. Или о том, как он огрел скипетром Терсита. Или как с Диомедом вместе они захватили и убили троянского лазутчика Долона. Или хотя бы отразить свой успех в беге на погребальных играх по Патроклу. На острове феаков он, напротив, говорит, что неискусен в беге, зато в любом другом виде состязания готов показать себя. И тут же забросил камень в форме диска дальше, чем все юноши, которые бросали диски до него.

Эти вопросы наивны. Потому что между событиями «Илиады» и «Одиссеи» проходит немало лет и событий. Одиссей после Трои не прекращал воевать. И рассказывать о том, что уже рассказано в «Илиаде», Гомеру было ни к чему. Одиссей у феаков не рискнул состязаться в беге не только потому, что мог получить ранение (например, на Крите, где он служил царю Идоменею), но и просто потому, что уже постарел и утратил легкость в ногах.

Можно задать столь же наивные вопросы и по поводу отсутствия общей с «Одиссеей» информации в «Илиаде». Почему, к примеру, в «Илиаде» не упоминаются спутники Одиссея, которые сопровождают его в скитаниях и приключениях после Троянской войны? Потому что масштаб событий в «Одиссее» — камерный. Фактически Одиссей остается в сопровождении экипажа лишь одного корабля. В «Илиаде» масштаб событий таков, что столь малая группа не могла быть замечена. К тому же, спутники Одиссея, в силу своей малочисленности, занимались, скорее всего, охраной кораблей. Именно поэтому Одиссей до отплытия из-под Трои не потерял своих воинов и мог дальше воевать — например, напасть на город киконов.

В «Илиаде» мы ни разу не видим Одиссея с луком. А в «Одиссее» он говорит о своих исключительных способностях во владении «полированным луком» и даже о своих победах во время игр ахейцев. В состязаниях побеждал его лишь один Филоктет, а в бою Одиссей, по его словам, мог уметить врага даже в гуще сражения. Обучиться стрельбе из лука Одиссей мог на Крите, где это искусство было особо развито. До этого в стрельбе из лука Одиссей явно не был искусен, иначе не оставил бы на Итаке перед Троянской войной знаменитый подарок Ифита — лук его отца, царя Еврита — знаменитого лучника.

В «Одиссее» поминается некая ссора Одиссея с Ахиллом, которой радовался Агамемнон (как воплощению предсказания оракула о ссоре между лучшими, сулившей победу), но в «Илиаде» о ней нет ни слова. Почему? Потому что для «Илиады» гораздо важнее ссора Ахилла с Агамемноном. Демодок в «Одиссее» поет песнь о начальном периоде войны, который в «Илиаде» не освещен, и эта песнь могла существовать до «Илиады». Или же Гомер не счел нужным повторять эту песнь, акцентируя внимание на эпизодах последнего года войны.

Еще одна претензия к многострадальному Одиссею — что как «градоразрушитель» он хорошо известен в «Одиссее», а в «Илиаде» этот эпитет упоминается лишь два раза. При этом один раз — в Каталоге кораблей. Если Каталог был составлен в ходе Троянской войны для учета вклада различных племен в общую победу, то Одиссей вполне мог получить эпитет за участие в штурме островных или прибрежных городов (чем больше прославился Ахилл). Но устойчивый эпитет возникает позднее — опять же, скорее всего, на Крите, где Одиссею пришлось повоевать несколько лет. Да и сразу после отплытия из Троады Одиссей сотоварищи захватывает и разрушает город киконов. Этим и рассеивается мнимое противоречие.

Попытка разделить Одиссея на два разных литературных персонажа проваливается окончательно, если вспомнить, что в обеих поэмах действует речистый хитроумец, царь Итаки с 12 кораблями, отец Телемаха и любимец Афины. Считать, что в период Троянской войны или даже во всю древнюю историю было два персонажа, с такими признаками, совершенно невозможно. Но «аналитик», отрицая очевидность, будет придумывать некий сверхдревний фольклорный фон, который прилип к различным персонажам, введенным разными авторами в две эпические поэмы, приписанные Гомеру. Мы с такими фантастическими предположениями соглашаться не должны.

Одиссей прочно размещен в эпосе за счет множества сюжетных связей с другими героями. Но ближайшим к нему является Диомед, и они вместе действуют неразлучно, сражаясь бок о бок и руководя одним и тем же войском. Причем Агамемнон — их непосредственный начальник. Оба героя находятся в зависимости от вождя всего ахейского войска: Одиссей — в силу слабости своего отряда, Диомед — в силу сомнительности своего царского статуса, который фактически уже утрачен. Поэтому Агамемнон может стыдить их за нерасторопность в подготовке войска к сражению и посылать вместе на разведку в стан троянцев — что можно было бы поручить и обычным воинам. В «Киприях» они убивают Паламеда — конкурента Агамемнона в командовании войском ахейцев (возможно, по приказу самого Агамемнона), в «Малой Илиаде» привозят в стан ахейцев лучника Филоктета, без которого Троя оставалась неприступной. Вместе Одиссей и Диомед проникают в Трою, чтобы украсть священный Палладий (древнее изваяние Афины), что также является условием взятия твердыни. И вместе же сидят в Троянском коне.

Антагонист Одиссея — Аякс, друг Ахилла. Оба они возглавляют небольшие отряды, но командуют значительными силами — Одиссей чаще всего в центре, Аякс — всегда на фланге. Аякс ближе к Ахиллу, чем к Агамемнону. Наконец, антагонисты вступают в спор за доспехи Ахилла, который кончается самоубийством Аякса — от обиды за присуждение наследства Одиссею. Хотя, по нашему мнению, Аякс скорее мог впасть в бешенство и наброситься на судей с оружием. И был убит в результате схватки. Версия о самоубийстве должна была лишь успокоить войско.

В «Одиссее» очень ясно проявляется связь Одиссея с Менелаем. Возможно, она укрепилась уже после Троянской войны — во время войн Идоменея за свое царство на Крите и походов в Египет. В Троянский период мы знаем лишь о посольстве в Трою, когда Менелай и Одиссей от имени ахейцев пытаются решить спор о Елене и ее приданом полюбовно. Здесь Менелай явно старший — замещает Агамемнона. Нет иной причины, почему Нестор рекомендует Телемаху ехать за сведениями о своем отце именно к Менелаю, чем критские и египетские события, которые нам в деталях неизвестны.

Посмертная слава, которую принес Одиссею Гомер, была настолько велика, что от его имени пошли не только топонимы, но и героические культы. Причерноморская Одесса, существующая доныне, — от Одиссея. Страбон пишет о речке Одиссий у города киконов Истмары, где Одиссей отметился грабежами. Плутарх свидетельствует о герооне Одиссея в Спарте, а также о Палладии, украденном из Трои. В Аркадии, как рассказывается у Пасания, Одиссей считается основателем святилищ Посейдона, Афины и Артемиды. В аркадской Мантинее чеканились монеты с изображением Одиссея. Это может быть связано с аркадийским происхождением Пенелопы и ее отца Икария. Павсанию показывали в Аркадии могилу Пенелопы. Ликофрон сообщает, что в горах Этолии был оракул Одиссея. Этолийские и эпирские династии выводили свой род от Одиссея. Что означает: приключения Одиссея с возвращением на Итаку не закончились. Последующие бурные времена не оставили его в стороне от сражений и не избавили от скитаний.