Привычка к литературному психологизму побуждает современного исследователя считать вождя ахейского войска Агамемнона фигурой «противоречивой». И полагать, что вся эта противоречивость — это литературные изыски, измышленные певцами, которые на все лады перевирали древнее предание. И почему-то им вздумалось эпическую фигуру Агамемнона представлять то великим воином, то готовым сбежать трусом. Он никак не подходит под облик героя, который годился бы для греческой мифологии периода классики. Но именно это и является обстоятельством для современных «аналитиков», чтобы расчленить образ Агамемнона и выбросить из «Илиады». Мол, образ так часто переделывали, что он утратил изначальную чистоту. Одним был угоден великий воин и полководец, другим — алчный трус и вздорный правитель.

Все это, конечно, чепуха. Агамемнон нарисован Гомером не теми приемами, которыми пользуется современная литература. Он очерчен фактически. И фактология свидетельствует о противоречивости его фигуры. Реальность ее именно в противоречивости и несоответствии позднее сложившимся стандартам эпического героя. Как и сказочному стандарту глупого, жесткого и одновременно трусливого царя.

Действия Агамемнона современный «аналитик» сочтет трусостью, потому что ждет от эпоса именно сложившегося в его представлении стандарта. При этом опыт истории знает не столько трусливых, сколько неудачливых или осторожных полководцев. Призывы Агамемнона к отступлению вовсе не были связаны с опасениями за свою жизнь. Скорее — с недооценкой способности своего войска к сопротивлению. Предложения к отплытию из Троады в начале «Илиады» связано с плачевным состоянием разложившегося войска и эпидемией, а также с отказом значительной части войска (под руководством Ахилла) от участия в боевых действиях. В остальных случаях отступление было естественным действием — попыткой спасти хотя бы часть войска перед лицом очевидного поражения. Заметим: у Гомера Агамемнон нигде не осуждается, и его никто из ахейских вождей не обвиняет в трусости.

Мы видим реальную личность, а не подправленный эпический образ. Что еще раз подчеркивает бережное отношение греческих певцов и переписчиков к изначальной «Илиаде», к которой можно было делать украшающие дополнения, но никак не искажающие исправления.

Как и в отношении других героев Троянской эпопеи, приходится защищать имя Агамемнона, которому пытаются найти первоистоки и привязать его судьбу к созвучным именам.

Очевидность созвучия имени вождя ахейцев Агамемнона с именем вождя союзных троянцам эфиопов Мемнона побуждает «аналитиков» не только сопоставлять эти персонажи, но и сближать их происхождение. Поскольку первое имя кажется производным от второго, то «аналитику» мерещится и соответствующее происхождение: Мемнон — противник Ахилла — изначальный персонаж, а Агамемнон — тоже вступивший в конфликт с Ахиллом — подставной, придуманный на основе ранее существовавшего прообраза. Приставка «Ага-» означает превосходство (по аналогии: Меда — Агамеда, Мемнон — Агамемнон). Получается, что «Эфиопида», в которой Мемнон появляется на короткий период, чтобы быть убитым Ахиллом, наверняка старше «Илиады», и тогда «Илиада» — это сплошная выдумка. И даже отсутствие самого текста «Эфиопиды» ничего не значит: из пересказа в схолиях «аналитики» делают вывод, что в «Илиаде» имеются немотивированные сюжетом моменты, перекликающиеся с «Эфиопидой», где они вполне уместны.

Поскольку и Мемнон не принимается «аналитиками» как реальное лицо, и одного свидетельства того, что он — сын богини Эос и юноши Тифона, достаточно, чтобы признать его персонажем неисторическим, то уж для Агамемнона совершенно точно не может быть места в истории Троянской войны. Да и сама Троянская война, полностью освобожденная от каких-либо персонажей, оказывается просто вымыслом, над которым непонятно ради чего трудились многие поколения рапсодов.

Не лучше и обратная процедура — выведение образа Мемнона из вымышленных сюжетов эпического цикла с Агамемноном. Раз Агамемнон присутствует во всем цикле, то Мемнону достается только эпизодическая роль. И он — «позднейшая вставка», усиленная мифологизацией.

Еще одна попытка исходить из созвучия — подтягивание к «Илиаде» хеттских текстов, где фигурирует Акагамунас, царь Ахийявы. Его правление датируется XIV веком до н. э. Вроде бы близость времени и имени, а также названия страны по имени народа — ахейцев — позволяет радостно всплеснуть руками: все подтверждается! Но при этом стоит сдержать эмоции, поскольку первая буква в хеттской надписи сомнительна — можно сказать, что она подгоняет задачку под ответ. Да и вековой разрыв в датировках стоит принять во внимание. Впрочем, подобрать в микенских генеалогиях какое-либо еще созвучное к (А)кагамунас имя не удается.

Еще раз обратим внимание на период мифологизации предания — классическая Эллада. Мифология в эпосе — только украшательство, возникшее гораздо позднее летописного свода — Троянского эпоса. Что не делает Мемнона фиктивной фигурой. Она лишь украшена фантазиями певцов, но историчность ее этими украшениями не отменяется. Как и, разумеется, фигуры Агамемнона, которая прорисована в «Илиаде» настолько ясно, что места для украшательств остается немного.

Против историчности Агамемнона и Мемнона, якобы, свидетельствует множественность форм написания их имен в поздней вазописи: «Агамеммон», «Агаменон», «Агамесмон». Тут же начинаются поиски исходной формы — лишь бы она не совпадала с гомеровской. Предположить поздние диалектные искажения или даже ошибки вазописцев — оказывается для «аналитиков» делом немыслимым, поскольку целостность «Илиады» для них непереносима, и считать ее первоисточником они не желают.

Тупик возникает от датировки «Илиады» периодом греческой архаики, а не периодом заката микенской цивилизации. Поэтому Агамемнон для «Илиады» «слишком древен» — искажения имени должно было какое-то время накапливаться, и поэтому прототип как-то уж очень удаляется от архаической датировки и приближается к Троянской войне. Что неприятно «аналитикам», ибо это противоречит их схеме: Агамемнон тоже должен быть придуманным персонажем, а его прототип — жить не ранее VIII в. до н. э., а вовсе не в XIII в. до н. э.

Поскольку прототип не обнаруживается, Агамемнона объявляют богом — изначально вымышленным персонажем. Раз уж грамматик Александрийской школы Ликофрон, живший тысячелетие спустя после Троянской войны, поминает некий культ Зевса Агамемнона в Спарте, то удобно считать, что это не переплетение культа бога и героя, а отзвук божественного статуса Агамемнона. Но в «Илиаде» в Агамемноне нет ничего божественного. Напротив, очень много от вполне земного персонажа. Ошибался Гомер или толкователи Ликофрона? Скорее всего, мы имеем дело со святилищем Зевса, основанным Агамемноном. Именно поэтому, а не по какой-то иной причине, эпитет «Агамемнон» пристал к имени бога.

Как и в случае Гектора, у Агамемнона находится поздний прообраз. Аристотель упоминает о царе Агамемноне, правившем в VIII веке до н. э. в Киме — греческой колонии в Эолии. «Аналитик» недоумевает, как может царь получить имя бога или героя? Но если отбросить сам метод «аналитиков», то все встает на свои места. Мифологизация Троянской войны началась в период греческой архаики, а развилась уже в классический период. На периферии Греческого мира летопись Троянской войны еще не приобрела священного характера, и поэтому имена давались в прежней микенской традиции. А в те времена, как мы теперь знаем из расшифровки кносских и пилосских табличек, имена, звучащие в Троянском эпическом цикле, были распространены и давались обычным людям. Последующая традиция заставляла греков строго следовать правилу: никаких священных имен своим детям они не давали (не говоря уже об именах богов). Именно это и свидетельствует о периферийном расположении города Кима, а вовсе не о заимствовании имени Агамемнона из «Илиады». Единственное разумное предположение — что царь Кимы получил свое имя по имени своего отдаленного предка, возможно — участника Троянской войны. Это предположение принадлежит Страбону. Но обосновать его нет никакой возможности. Одинаковость имен еще не значит, что они принадлежат одному родовому стволу. И даже если догадка верна, она ничего не дает для понимания истории Троянской войны или истории Древней Греции. Ясно только одно: царь Кимы не был прототипом ахейского царя Агамемнона. И противоречивость образа Агамемнона связана не с разнородностью отношения расподов, выдумывающих эпос, к прототипу, а с достоверностью исторического облика реально существовавшего царя — одной из ключевых фигур Троянской войны.

Попытки критики Гомера исходят из уловок, которые легко разбиваются, поскольку исходят из неменяющихся взаимоотношений между людьми и стабильных статусов правителей. Что совершенно не соответствует временам перемен. Мы прекрасно видим судьбу ахейских вождей, которые в большинстве своем лишились своих царств. Но то же самое происходило не только после, но и до Троянской войны: ахейцы находились в состоянии постоянных междоусобиц. Поэтому кто-то сохранял свой статус лишь формально, кто-то был реальным правителем. Именно поэтому гегемония Агамемнона над всем Пелопоннесом и Центральной Грецией сочеталась правлением в ядре его империи — в «Илиаде» он представлен как правитель всего Аргоса и многих островов.

Попытка использовать для дискредитации «Илиады» и историчности Троянской войны то обстоятельство, что в «Каталоге кораблей» сам Аргос, Арголида и многие острова, включая Эгину, принадлежат Диомеду, терпит крах, поскольку в данном случае мы сталкиваемся с прошлым статусом — уже серьезно ослабленным владычеством Агамемнона. Последний правит, разумеется, из своей резиденции — златообильных Микен, но Арголида уже подчинена ему, хотя это подчинение и оспаривает Диомед. Само участие Диомеда в Троянском походе говорит именно об этом: он лишь формально сохраняет царский статус. И мы видим, что он действует постоянно заодно с худородным царем Одиссеем, который имеет в подчинении всего 12 кораблей. А у Диомеда их 80 — немногим меньше, чем у Агамемнона. Отсюда мы можем вывести только наличие определенной иерархии: власть Диомеда над Арголидой условна, хотя и власть Агамемнона не абсолютна. Поздний греческий историк Эфор сообщает, что Аргос был захвачен Агамемноном во время отлучки Диомеда в Этолию. При этом формальный статус царя за Диомедом сохранился, и об этом свидетельствует его участие в войске ахейцев.

Почему же в «Илиаде» так слабо выражена локализация Агамемнона в Микенах, почему он возвращается после Троянской войны не в Аргос, а в Лаконию — к мысу Малея? Или даже высаживается в Амиклах близ Спарты? «Аналитик» тут же делает вывод: на самом деле Агамемнон был царем Спарты, а его скромный брат Менелай был ему подчинен. В таком случе эпос Гомера просто отбрасывается без всяких на то оснований.

Мы следуем другому объяснению. История Микен сохранилась слабо, поскольку в классические времена город был полностью разрушен — аргосцы отомстили за свое подчиненное положение. Предания Микен сохранились гораздо хуже, чем в других городах. Кроме того, династия Пелопидов, которую представлял Агамемнон, потеряла влиятельность в борьбе с гераклидами, ее преемники закрепились в периферийных городах или даже бежали на чужбину. Поэтому о Микенах в целом очень мало свидетельств. А у Гомера не было повода расписывать Микены, которые в его время были центром междоусобиц, и в них Гомер, скорее всего, не бывал.

Что касается возвращения Агамемнона на родину через Спарту, а не через Аргос, то в этом обстоятельстве отражена нестабильность его статуса — неполная подчиненность Аргоса Микенам, не самые теплые отношения с Диомедом, возможные вести о заговоре в родовом гнезде. Поэтому Агамемнон отправился в Спарту, где ожидал встретить своего брата Менелая, но тот на годы задержался в Египте. Наверняка Агамемнона в Спарте встречали с великими почестями — как брата царя, как гегемона Пелопоннеса. Чего не могло быть в недавно подчиненном Аргосе. От этого времени происходит и культ Зевса Агамемнона, и предание о могиле Агамемнона близ Амикл, и спартанский род Талфибиадов (Геродот, Павсаний), происходящий от Талфибия — вестника Агамемнона. Собственно, после убийства Агамемнона в результате заговора его жены Клитемнестры и двоюродного брата Эгисфа, его тело, действительно, могло быть доставлено в Спарту. И Спарта вряд ли признала власть Эгисфа, прославляя Агамемнона и ожидая возвращения Менелая, символизирующего права на гегемонию во всем Пелопоннесе.

Тот же принцип нестабильных статусов мы можем применить и при анализе странного обещания Агамемнона подарить Ахиллу семь городов в Мессении, хотя там правит Нестор. Власть подчиненных Агамемнону царей, скорее всего, касалось в основном их резиденций, а прочие территории не были в их безраздельном владении. Нестор правил в Пилосе, остальная же Мессения лишь формально числилась за ним. Агамемнон предлагает Ахиллу встать с ним вровень — иметь в подчинении земли других царей, наряду со своими собственными.

Разумеется, подобное положение касалось лишь очень короткого периода гегемонии Агамемнона, а потому и не сложилось в традицию. Обычно каждый ахейский царь числился сувереном и никому не подчинялся. В условиях Троянской войны мы видим, что Агамемнон зачастую не командует, а уговаривает. Тем не менее, во время конфликта с Ахиллом он ведет себя высокомерно и рассматривает других ахейских вождей как своих вассалов.

Таким образом, статус Агамемнона, действительно, нестабилен. Но это не дает никакого повода считать его царем Спарты, а не Микен и Аргоса. А тем более, относить его правление к VIII–VII вв. до н. э., когда земли Мессении были подчинены Спарте. А заодно — относить создание «Илиады» к этому периоду, представляя певцов, передававших обстоятельства Троянской войны уже полными идиотами — которые забыли, что произошло у них перед глазами, и стали приписывать обстоятельства Первой Мессенской войны периоду Троянского похода.

Род Агамемнона прописан в предании самым подробным образом и охватывает семь поколений — от Тантала до сыновей Тисамена. Но сына Тантала Пелопа (Пелопса) предпочитают считать мифической фигурой — только на том основании, что его имя дало название всему Пелопоннесу — Пелопснесос, остров Пелопа. Но имя Пелопа происходит от племени пелопов, и потому Пелопоннес — это остров пелопов, которые некогда главенствовали над другими народами. Прозвище Пелоп, скорее всего, замещает имя, данное при рождении, и означает признание величия и власти над всем полуостровом. Происхождение деда Агамемнона — фригийское, что подтверждает тесные связи Пелопоннеса и Малой Азии, общую культурную основу всей микенской цивилизации, включая Троаду и сопредельные ей земли. Это совершенно ясно Гомеру, но теперь активно оспаривается.

Отец Агамемнона Атрей также представляется как выдуманная фигура, поскольку особенности написания его имени свидетельствуют, что это скорее родовое имя, чем принадлежащее отдельному человеку. Гесиод и Стесихор в качестве отца Агамемнона называют Плейсфена, который по преданию является одним из братьев Атрея. Плейсфен также — имя племянника Атрея. Таким образом, имя Плейсфен, действительно, распространено в родовом древе Пелопидов. Но Менелай и Агамемнон называются Атридами (Атреидами), а не Плейсфенидами. Мог ли летописец запамятовать или по каким-то причинам игнорировать имя отца Агамемнона? Нет, в таких случаях «отчество» всегда сопровождало имя и упоминалось в уместных случаях. Что касается особенностей написания имени Атрея в патрониме (Атреид — короткое «е» вместо длинного), то причины его отклонения от нормы могут следовать каким-то неизвестным нам поэтическим мотивам. Останемся верными версии Гомера: Плейсфен является дядей Атридов — Агамемнона и Менелая.