Историчность Приама доказывает эпитет «копьеносец», который явно сформировался до Троянской войны, до «Илиады» — из неизвестных нам сюжетов троянской истории. Но подобные соображения не интересуют специалистов по расчленению Гомера.

Они пытаются зацепиться за имя «Приам», объявляя его «негреческим». Все дело в суффиксе «-ам», характерном для малоазийских имен. Что же это доказывает? Что Приам — не грек? Тогда в современной России большая часть населения, носящая греческие имена, должна считаться нерусской. Но такой нелепости никто не утверждает. Между тем, имя царя Трои сходно с греческим глаголом «приамай» — «покупать», «жертвовать». Это сходство, конечно, тоже ничего не доказывает, а древняя притча о пленении Приама и его сестры Гесионы Гераклом и выкупе Приама сестрой после своего освобождения может считаться выдумкой, специально предназначенной для объяснения имени. Тем не менее, это может быть и обычным совпадением, которое потом уже связали с именем — Приамос.

Приамос — звучит в языках, близких к Троаде народов, знаково. В хетто-лувийском языке оно означает «первый, лучший» (примерно то же означает и имя «Парис»). Трансформация этого прозвища (может быть, означающего «первенец») в имя также обозначено в имени Парийамувас. В греческом варианте оно превращалось в Прийамуас, Приамос. Однако, неясно, первично ли имя или прозвище. И нас это не особенно волнует. Ведь происхождение имени — это отдельная проблема. Что имя Приама могло иметь как греческие, так и хетто-лувийские истоки, ничего не говорит о его выдуманности, которую так страстно хотят доказать «аналитики», какого бы гомеровского героя они ни касались.

«Аналитический» подход, призванный разорить «Илиаду» до основания, предполагает однозначно установленным, что Парис — это тот самый Алаксандус, который упомянут в хеттских хрониках. Поскольку вся «Илиада» в этом подходе выглядит поздней поэтической фантазией, а других «фактов» в подтверждение этого домысла просто не существует, Парис становится ключевой фигурой, которой «аналитики» пользуются как инструментом для разрушения «Илиады».

Вырвать Париса из Троянской войны, будто бы, позволяет примитивный довод о том, что Алаксандус явно старше событий, описанных в «Илиаде». Поэтому вместо эпической последовательности наследования троянского престола Трос (Трой) — Ил — Лаомедонт — Приам, выдумывается совершенно абсурдная Александр — Гектор — Приам. При этом, разумеется, от «Илиады» не остается камня на камне, и все свидетельства Гомера представляются ничего не стоящими — в сравнении со смутным хеттским текстом и доводами «аналитиков».

Казалось бы, на этом можно было оставить в покое Приама, но нет, его фигура объявляется в целом «странной», поскольку он бездействует в течение большей части «Илиады». Фактически его роль — больше литературная: он известен разве что своей поездкой к Ахиллу и выкупом тела Гектора. Трагизм сцен, которые мы воспринимаем, исходя из собственного переживания художественных произведений, театрального пафоса, крупных планов кинематографа, на самом деле — выглядят достаточно сдержанно, если учесть, что похищение тел поверженных героев и выкуп их родственниками был сложившимся обычаем для ахейцев, а троянцам пришлось его принять и привыкнуть к нему за десятилетие войны. Нам чудится милосердие там, где налицо хладнокровный расчет. И мы воспринимаем ритуальные рыдания как острый психологизм.

Приам считается «странным», потому что на десятом году войны просит Елену представить ему ахейских вождей, за которыми он наблюдает с башни. Простейшее понимание того, что сцена относится к началу войны, а в «Илиаде» она заняла свое место в результате перестановки незатронутых исправлениями блоков, как-то не укладывается в головы «аналитиков», и они начинают размышлять о каких-то сознательных подтасовках, которые были предприняты древними певцами. По крайней мере, этот фрагмент «Илиады» считают недостоверным.

Чтобы совсем убрать Приама из гомеровского эпоса, под сомнение ставится и сцена выкупа тела Гектора. Потому что Ахилл обещал выбросить его на съедение псам — без погребения. Без этой сцены Приам оказывается фиктивным персонажем, а реальным царем Трои в этом случае объявляется Гектор. В то же время, «аналитикам» почему-то не приходит в голову, что психологизм последнего фрагмента «Илиады» исходит вовсе не от Гомера, а от его восприятия современным человеком, привычно сострадающим подобным сценам. Что Ахилл в порыве ярости обещал осквернить тело Гектора, не противоречит его расчету получить за тело выкуп. Причем Ахилл не отказал себе в надругательстве над телом поверженного троянского героя. И здесь нам стоило бы согласиться с нелицеприятными оценками Гомера, а не выдумывать обстоятельства, которые вовсе отменяют «Илиаду», убирая из нее одного персонажа за другим.

Отрицая Гомера, «аналитики» усматривают в «Илиаде» литературную неуместность Приама. Коль скоро в эпосе множество симметричных ситуаций, то Приам из симметрии выпадает. На стороне ахейцев — два брата Агамемнон и Менелай. Первый — главнокомандующий, второй — инициатор войны. У троянцев тоже два брата — Гектор и Парис. Тоже один главнокомандующий, другой — инициатор раздора. Где параллель для Приама? Старцы Нестор и Феникс не годятся. Приам в троянской иерархии выше своих сыновей, а в ахейской сыновья Нестора — третьестепенные фигуры, сам же он — подчинен Агамемнону и лишь дает ему советы. Феникс и вовсе эпизодическая фигура. Какой вывод? «Аналитики» просто выбрасывают Приама из «Илиады», считая его вставной фигурой.

Если все же уклониться от литературщины, то надо признать, что у троянцев однозначно прослеживается разделение царской власти и власти главнокомандующего. Приам безраздельно правит в городе, Гектор — на поле боя. Приам своей волей решает не уступать Елену ахейцем — вопреки желанию троянцев. Приам выполняет роль верховного жреца — о чем свидетельствует его участие в принесении взаимных клятв перед поединком Париса и Менелая. Не Гектор, а Приам является гарантом исполнения клятвы со стороны троянцев. Со стороны ахейцев в той же роли выступает Агамемнон.

Приам не командует войсками Трои не потому что стар, а потому что такова традиция — старший сын является военачальником, а царь решает вопросы войны и мира. Совершеннейшим безумием следует считать, что такое положение происходит не из традиции, а из литературной выдумки: мол, Приам введен в эпос, когда там уже есть Гектор, и роль главнокомандующего уже занята. При всей «симметричности», свойственной «Илиаде», летописец не мог пойти против правды и устроить симметрию там, где ее не было. Поэтому фигура Приама доказывает именно историчность эпоса — Приаму среди ахейцев нет «симметричного» персонажа.

Удаление Приама из троянской истории обосновывается не только литературными «законами» (симметрией персонажей), но филологическими изысками. Так, исследователи заметили, что Ахилл постоянно именуется по своему патрониму (по отцу) — Приамид (104 употребления из 304 упоминаний). А вот сыновья Приама патронима удостаиваются гораздо реже (Гектор — 26 раз из 444, Александр (Парис) — 1 из 45). Какой же из этого делается вывод? Что патроним «не прирос» к сыновьям Приама! Между тем, совершенно очевидно, что Ахилл — единственный сын Пелея, и замена его имени на патроним — обычное и распространенное до сих пор средство снизить повторяемость одного и того же слова путем замены на равнозначное. При этом использование патронима Приамид может просто запутать читателя: он не поймет, о котором из десятков сыновей Приама идет речь. Замена имени на патроним будет приемлемой, если из контекста ясно, о ком идет речь.

У «аналитиков» бытует теория о том, что оснащенность имени героя или томонима эпитетами является показателем: чем чаще встречаются эпитеты, тем древнее их носитель. Более того, равная оснащенность, будто бы, означает одновременность возникновения нросителя. Так, если Александр и Илион оснащены эпитетами в равной мере — на 47 %, то и образовались в одно время. То же для Приама и Трои, но в 32 % случаях; и это, будто бы, отражает не только одновременность Приама и Трои, но и их позднее включение в эпос, в сравнении с Александром и Илионом. Совершенно нелепая идея становится причиной разделения Трои и Илиона, а также наследования престола от Александра к Приаму (через Гектора).

Другая выдумка «аналитиков» — очевидная для них искусственность языка Гомера. Они исследуют этот язык по поздним диалектам, не допуская, что эти диалекты как раз образовались в постгомеровские времена — за те сотни лет, что прошли после событий Троянской войны. Поэтому вместо изначальности языка Гомера предпочитают брать диалектные формы и сравнивать эпос с этими формами. Тогда имя «Приам» начинает напоминать поэтическую форму имени VII века до н. э., присущую лесбийской поэзии — Перам или Перрам. Источником этой формы считается не удлиненное (ради поддержания ритмики гекзаметра) звучание первого слога в имени Приам, а древнейшая традиция. Откуда эта древность, если не от Гомера? Этот вопрос опускается, а Гомеру приписывается искаженная форма лейсбийского «Перрам».

Наконец, поздняя форма ликийского «труели» («по-троянски») превращается в исходную, и тогда не Ликия заимствует традицию от Трои, а наоборот — Троя от Ликии. А коль скоро Ликии приписывается хетто-лувийская речь (без серьезных оснований), то и Троя становится хетто-лувийской, что закрепляет имя Приама не как заимствованное у сопредельных народов, а как коренное. И Приам из грека превращается в азиата, сама Троя — в азиатскую твердыню, которую протоевропейцы низвергли — к радости современных евроцентристов.