10.

Фамилия типа была Борис, с ударением на «о». Он тоже был обижен чем-то или кем-то. И вспыхивал по любому поводу. Он надувался и краснел – и всякий раз я готовился треснуть его стулом потяжелее, потому как другим способом его было явно не унять. Как вы понимаете, он был тоже из Zepter.

«Умный учится в Гарварде, дурак – на собственном опыте», – гласит народная мудрость перестроечных времен. Перефразируя французский фразеологизм, Иришка «ничему не научилась и ничего не забыла». Собственный опыт не учил ее ничему. Повторялась та же схема: Борис пообещал Чернавцевой бешеные продажи в Ярославле – где, оказывается, у людей были деньги – Чернавцева пообещала их Иришке, та повелась – и все они были из Zepter.

«Сделай ему всё, что он попросит», – ныла она, стоя у меня над душой. Маленький менеджер резонно отвечал, что если сделать Борису всё, что он попросит – можно забеременеть. Пусть делает всё, что он попросит, сама. Безумная вылетела из комнаты как управляемый снаряд. Но не унялась.

Я заметил за ней ту же подробность, что замечал за нашим дурачьем повсеместно: они слушают всех подряд, кроме специалистов. Если бы я мог ответить, почему – то разгадал бы причину нашей вековой отсталости! «Слушай, зачем ты меня наняла?» – как-то спросил я ее. С тем же успехом я мог обратиться к оконному шпингалету у нее за спиной. Так или иначе, я предложил мастеру Борису открыть коммерческое представительство, от чего мастер Борис тут же отказался, побагровев от ярости. Он хотел территориальное представительство – то есть структурное подразделение фирмы, в котором он, его секретарь и тренинг-менеджер были бы нашими служащими на окладе. Я предложил ему купить у нас франшизу, когда мы зарегистрируем торговый знак. (Поскольку из беседы с «Машец» в коридоре выяснилось, что она подала заявку, которую канадское ведомство будет рассматривать год, я, дабы нас не обвинили в «фальшивой услуге», поручил провести ускоренную регистрацию Хоменко, и дело, вместе с поиском, заняло месяц.) У Бориса кровь прилила к голове, он сделался бордовым от негодования, а я взял за спинку стул, прежде чем начать объяснять ему, что такое роялти. Чернавцева, кляча водовозная, ходила кругами мимо нас и заламывала руки. Наконец меня вызвали в коридор. Там за меня снова взялась Иришка. Она уже успела купить Борису факс.

«Ты ничему не учишься, Ира», – сказал я, теряя терпение. – «Если этот боров – твой служащий, он отвечает за любые убытки в размере двух минимальных окладов, разве что офис не спалит или не убьет кого-нибудь. Ты бы почитала законы страны, в которой живешь!» – но что законы полоумной?

Хотите анекдот? Когда через два дня я сделал общее Положение о филиалах, отделениях и представительствах, а также Положение о территориальном представительстве в г. Ярославле, и приехал на фирму, там стоял такой крик, что слышно было с улицы. Иришка скандалила с Борисом. Шифоньер требовал, чтобы ему пообещали снять офис к концу месяца, который «будет для его представителей и менеджеров, что дом родной». Конечно. Еще бы. Дайте мне кабинет, и я переверну мир. Сколько раз я это слышал? Иришка артачилась и бушевала – у нее не было денег, но если бы были, она б включила заднюю, поверьте мне. Перед Борисом она робела.

Я вывел Бориса из боя, посадил в соседней комнате – Иришку в зале, кажется, отливали водой – ткнул пальцем в Положение, открыл ГК, юридический справочник, еще несколько книг и пояснил, что никакое обособленное территориально подразделение не может быть убыточным. Следовательно, оплачено ничего не будет до тех пор, пока мы не спустим план, исходя из общего показателя рентабельности, и если ему не нравится – пусть катится к черту.

Это он, кажется, понял. Мне показалось, что понял. Он спросил, когда будет план. И я ответил: – «Через пятнадцать дней». Неисповедимы пути господни. Знай я, чем это кончится, у меня бы руки отсохли – а ведь я действительно знал всё.

11.

Я называю Иришку сумасшедшей. Понимаю, что для человека, работающего у сумасшедшей, тоже есть определенное название. Если б не обстоятельства, я, безусловно, покинул бы «УЛЬТРА Плюс». Суть в том, что Иришкино безумие – поголовное. Я бы даже сказал: повальное. В последние годы частные и государственные издательства выпустили тысячи книг, о которых в мое время только мечтать было можно, но никто – или почти никто в стране – ничему учиться не желал. И не желает. Мы живем в стране, где все всё понимают и так. По стране катится волна разорений. Люди думают только о своем кармане и сегодняшнем дне, и пускаются во все тяжкие, скрывают налоги – даже социализм не породил теневую экономику такого размаха! Всё же мне в голову не придет дирижировать хором, снимать фильм или открыть сезонную торговлю женским бельем, потому что ничего не смыслю женском белье, и этого достаточно. Я не стыжусь признать, что существуют поприща – или сферы деятельности – где я бесплоден и бездарен, как библейская смоковница.

Хороший руководитель стремится окружить себя специалистами. Мне, в бытность мою генеральным директором, доводилось платить специалистам больше, чем себе – и много больше. Хороший руководитель никогда не стоит над душой, и возникает в двух случаях – когда случается нечто, требующее вмешательства, или когда его зовут. Хороший руководитель руководит, когда он нужен. Настоящий руководитель в состоянии не то что проконтролировать – заменить любого сотрудника, или подразделение, если на то пошло, поэтому его не взять за горло. Ему не поставишь условия. И не сумеешь им помыкать. Я рассуждаю о Хорошем Руководителе, как Конфуций – о Благородном Муже. Вот до чего человека практического может довести долгое общение с Ириной Михайловной Ереминой и другими жителями Земли.

Безумие Иришки – весьма узнаваемое для человека, выросшего в Украине. Первая ее реакция на что бы то ни было – неприятие в агрессивной форме. «А, из этого ни хрена не выйдет!» или что-то в этом роде. Не выйдет ни хрена. Поскольку она не допускает мысль, что у кого-то может выйти что-то, что не вышло бы у нее самой, у нее же самой выйти не может ничего по определению. Как это напоминает мне украинское «нэ трэба!». Принадлежи наш мир Иришкам, мы до сих жили бы в пещерах, а железный век был бы делом далекого будущего. Психология называет собственную неспособность, продуцируемую на других, отрицательным отождествлением. Любой менеджер знает, что это такое, поскольку знает в общих чертах психологию и теорию игр. Что ничего не дает менеджеру, если он наемный работник в таком зверинце. И конечно, ей неизвестно, что никто не может обмануть другого по-настоящему, если другой не желает быть обманутым. Ее хитрости и ухищрения шиты белыми нитками, она понятна, как букварь, хотя считает себя загадкой. Теоремой Ферма. Она искренне уверена, что может околпачить и нахлобучить всех и каждого. Хотя пока что всё происходит наоборот.

Она не в состоянии предвидеть результаты своих поступков. Мыслительный процесс у нее спорадический, напоминающий заскоки или приступы. Она феноменально бестактна – верный признак душевной глухоты, бездарности. Ей невдомек, что важно не то, что она говорит, а то, как она будет понята. Подозреваю, что мы для нее – умозрительные величины, которыми она манипулирует в сознании, и не пытается понять, что мы такое на самом деле. Для нее мы голограммы. Механизмы, снующие туда-сюда. Модели во Дворце пионеров. Она ни черта не смыслит в людях, поскольку не интересуется ими, но пытается ими манипулировать, и результат каждой ее глупости для нее – настоящее откровение.

Она верит авторитетам. Мужчин она не любит и не скрывает этого. Но полагает, что мужчины должны дарить ее любовью и деньгами. А за что?

При всём том, она пытается быть порядочным человеком и хорошим другом – точней, подругой. Ее без конца обманывают и используют все кому не лень. Что по большому счету говорит в ее пользу. Ибо это говорит о ее простодушии. Часто граничащем с недоразвитостью – но всё же.

И у нее нет мужества, мужества женщины. Вообще нет. Самое ужасное то, что любые отношения она немедленно переводит в личные. Отсюда – скандалы, интриги, сплетни, всё то, чего я не выношу. Как подавляющее большинство работодателей эпохи становления капитализма в России, она ставит перед вами центральную проблему: вы должны выбрать, заниматься ли вам ею или ее бизнесом. Она требует этого властно. На свой дурацкий манер. Вот вопрос, который вам всегда задают в нашей деревне. Ответ известен. При молоке всегда будет доярка и никогда – агроном.

Всё это плохо для бизнеса. Очень плохо, а ведь она – не худшая из людей, с которыми мне доводилось работать. Я знаю: с ней не заработать по-настоящему. И, даже если б это было возможно, оно того не стоит. Затраты не сопоставимы с результатами. Из вышеизложенного надо исходить. Быть против – всё равно, что жить на Аляске и быть против снега. Такова жизнь в России. Иришка – ходячий стресс для окружающих. Мне она прямо противопоказана, в чем я убеждаюсь день за днем. Кому понравится сутками работать на дуру? И не знать, что она выкинет через десять минут? Тем не менее, есть в ней что-то, из-за чего я вожусь с ней – и не я один. Что же?

Точно в срок я заканчиваю все учредительные документы, основные инструкции – правила внутреннего распорядка, инструкцию по делопроизводству, положение о заключении контрактов, положение о конфиденциальной информации, о филиалах и отделениях, совете директоров и правлении, регламент общего собрания, – словом, основной внутрифирменный инструментарий плюс семнадцать протоколов и приказы – всю юридическую историю.

Теперь надо подписать протоколы – о создании совета директоров в первую очередь, о назначении Иришки президентом, и прочее, – поскольку я преследую две цели: раз – сделать ее президентом, два – разграничить полномочия президента, генерального директора и генерального менеджера применительно к специфике фирмы. В чем специфика фирмы, и почему я вынужден уделять ей столько внимания?

Рыночная ниша, избранная «УЛЬТРА Плюс», фантастически перспективна. Со времен мелиорации, гербицидов и пестицидов, Чернобыля и Семипалатинска, экологических и техногенных катастроф у людей укоренилось стойкое убеждение, что их изводят, как насекомых. И не без оснований. Платная медицина, возрастной ценз при приеме на работу, крах системы здравоохранения и жалкие попытки создать социальную систему страхования западного образца вынуждают людей просто быть здоровыми и заботиться о здоровье постоянно. И полагаться только на себя. Мы больше не страна героев. Мы страна пациентов. Трехгрошового самолечения. Думай о себе, если ты решил выжить на руинах СССР. Идет «вьетнамизация», термин подарен миру Умберто Эко. Человек и его жилище должны быть обособлены, самодостаточны, укреплены. Периметры начнут охраняться. Прожектора будут обшаривать небо, когда мы спустимся в бункеры. Вакцину не примчат из Лос-Анжелеса. Помощь не придет. Мы тщетно будем слушать ветер в эфире. Нам предстоит жить без энергосистем. Без центрального отопления. Без того и другого. Нам предстоит привыкнуть к ядерной зиме. К космическому излучению. К кислотным дождям. К смене климата. К смене полюсов и концу света. К жизни без жизни.

Фирма с продуманной миссией и стратегией может получить потрясающие возможности в России, если даст человеку системы экологической защиты. В первую очередь, воду для питья.

А пока мое дело – создать коллегиальный орган, способный работать с окружением фирмы. Использовать возможности. Я должен разграничить полномочия генерального директора и генерального менеджера (генерала-директора и главного конструктора). Это – творческая задача. Я отношусь к ней именно так. Самоотверженно. Дать классный устав – всё равно что Конституцию стране. С которой можно жить, смело глядя в будущее.

Нравится это не всем, понятно не многим, и никому не нужно, кроме меня. Первое по порядку унижение: Иришка хватает устав и несет его Вальдемару, чтобы тот внес свои замечания и исправления. А ведь я несколько раз объяснял ей, что всегда консультирую Вальдемара, и никогда – наоборот. Тот, разумеется, просит предоставить ему все разработанные мной документы, делать такие он не в состоянии, но цену им знает крепко. У него в банке полно клиентов – фирм, которые бы заплатили за такие инструменты. Незадолго перед этим он делает мне предложение: войти в состав консалтинговой фирмы с какими-то стряпчими, у которых лицензия на юридическую деятельность – чтобы всем вместе паразитировать на мне. Я вежливо отказываю. Говорю, что не готов к такой масштабной работе.

Иришке я прямо объясняю, что для того, чтоб торговать моими документами, их надо у меня купить. «Машец» в Канаде удивлена – почему, собственно, Боря не позволяет Вальдемару продавать его документы? На что Боря с римской прямотой отвечает: пусть «Машец» не суется в чужие дела. Грубый Боря.

Что юридическая история готова, Вальдемару известно. Кроме того, она готова вовремя: Иришка будет президентом, увольнение Гончаренко законно, словом – всё в шоколаде, и дня три он названивает мне, поливая Иришку, но сказать мне в лоб, что они с «Машец» спелись и решили прокатить ее, не отваживается; я вынуждаю его к этому. Я прямо спрашиваю: есть ли президент на замену? И получаю ответ, до некоторой степени определенный: «Надо подумать, поискать». Поискать – где, в ближайшем газоне?

Он прав по сути: из Иришки президент, как из меня – Джон Гальяно, но если они так решили – должны говорить с Ереминой глаза в глаза. Я – менеджер, приглашен Ереминой не затем, чтобы интриговать и менять солдат на фельдмаршалов. Крыть ее сколько угодно я могу. Но сдавать или подставлять – не ко мне. Глупый Боря.

«Машец» – не человек открытого боя. Верная Вартанян быстренько подписывает протоколы у мамаши Кашиной. Собственно, игра сыграна. Так понимаю я, но так не считает Вальдемар. Можно придраться к протоколам – да мало ли, что можно! Кажется, в пятницу – сутки у меня сместились, биологические часы сбились, я не сплю ночами, я на взводе днем, курю и пью кофе литрами (за что меня бы расчленил мой покладистый профессор Бурд) – Вальдемар звонит мне, и назначает время для встречи и переговоров с каким-то господином Субботиным – в конце дня, когда он сам освободится в банке. Он заодно посмотрит протоколы. Я говорю: ладно. В конце дня я взведен, как курок.

Господин Субботин или собственник страховой компании, или совладелец таковой – во всяком случае, под ним армия страховых агентов (это он объясняет мне, знающему, что страховой бизнес не то умер, не то не родится). И, конечно, у него схвачена вся Украина. Я думал, она схвачена у меня. Неважно. Факт тот, что господин Субботин готов дать себе труд подумать о наших фильтрах, запродавать их приложениями к полисам. В виде технической страховки, так сказать. Жертвам абортов и Чернобыльской АЭС. Недотепам промышленного Востока. Лесным братьям в Прикарпатье. Они у него тоже схвачены.

Вальдемар тут же приказывает: выдать господину Субботину документы по фильтрам и цены по Ярославлю для Москвы, поскольку господин Субботин «возьмет» Москву.

Дело не в том, что ярославские цены на сто долларов ниже московских. Я извиняюсь перед господином Субботиным и поясняю, что не готов превысить данные мне полномочия. Не уполномочен раздавать слонов и провинции. Не готов выдавать документы без распоряжения президента. Я свяжусь с ним в течение часа, и он получит сообщение по факсу или e-mail. На что Вальдемар заявляет: президента в компании нет. «Прекрасно», – говорю я, – «кто ты, чтоб отдавать распоряжения?». Он – член совета директоров. «Да, братец», – говорю я, – «Но совета директоров тоже нет. Как нет и президента. Ты – акционер, жди дивиденды. Тебя позовут». По крайней мере, он вправе прочитать протоколы? Разумеется. Пожалуйста.

Я откланиваюсь господину Субботину, надеваю дубленку в зале и выхожу в коридор.

Там топчется Вальдемар, злой и окончательно сбитый с толку. Что всё это значит – я что, не буду сидеть с ним? Нет. Свои протоколы я знаю наизусть, рабочий день у меня кончился. Я стучу по стеклу часов. «Что ты стоишь, как засватанный?» – говорю я ему. – «Я не твой служащий, не ты меня нанял». И я ушел.

Субботин, как условились, всё получил через сорок минут – и тут же пропал с горизонта. И, разумеется, было это только началом.

Как я и предвидел, Вальдемар не подписал основных протоколов, написав на полях некоторые замечания – одни по незнанию законов, другие – по злобе. И заявил, что подписывать не будет: ему запретила наша Маша.

Эта возня начала меня доставать. Кто скажет мне, что с таким остервенением начали делить эти люди? Документы были первым шагом, продажи еще не начались.

Я послал Маше message, в котором перечислил, что сделал я и чего не сделал Вальдемар. Не даст ли она мне пакет в десять процентов на тех же условиях? Разгорался скандал – или, точнее, первый из скандалов, – который, как я знал, я выдерживаю: за мной были сделанная работа, опыт, знания, за ними – желания и пожелания. Тривиальная ситуация, если не брать в расчет Иришку. Мне она не доверяла – особенно после того, как я имел неосторожность сказать ей, что записал на диктофон наши беседы с Вальдемаром. Я знал, зачем записывал их – не для себя, для нее, чтобы уразумела, наконец, сколько желающих – и каких желающих – отправить ее следом за Васей. За товарищем Гончаренко В. В. На слово она б мне не поверила. И не захотела прослушать записи, когда ей предложил.

Ей не хотелось расставаться с иллюзиями.

Вот тогда-то у нас произошла первая ссора, и я вышел из ее машины – на городской простор. С Вальдемаром она перезванивалась. Она перезванивалась с «Машец», скандаля из-за меня, и «заступаясь за меня», как она говорила – перед кем? Что она сделает дальше, я мог только догадываться – но догадался быстро. В телефонном разговоре, между делом, Иришка пробросила мне, что денег у нее больше нет. Честно говоря, я не всполошился. Если вы договорились с человеком, то, как минимум, обязаны объясниться – или выполнить договоренности. Или найти компромисс. Или нажить беду.

Конечно, Иришка пришла в ярость из-за Вальдемара. Грозилась, что Санек разберется с ним, хотя всё происходило наоборот: стоило ей позвонить ему в банк, тот посылал ее прямым текстом. Простить ей не мог, что она – президент. И что с ним не посчитался чертов Боря.

Был ноябрьский слякотный вечер, когда она подвозила меня домой – вела машину она классно – и ни с того ни с сего ляпнула:

– Знаешь, что сказал Вальдемар? Он сказал: «Бумажки мы все писать умеем. Поглядим, как он может продавать.

– Что ж он не написал тебе бумажки?

– Да нет, – сказала она, – я не о том, Боря. Ты молодец, сделал огромную работу, с этим никто не спорит. Но ведь она сделана, так? Я ведь тебе за нее заплатила – и теперь это собственность компании?

– Совершенно верно, – сказал я. – Дальше.

– Я не могу больше платить тебе такие деньги. Давай договоримся реально: восемьсот–девятьсот долларов я платить смогу, чтобы ты не умер с голоду. (Это я-то. Она хочет посмотреть, как я «реально умею продавать». Это она-то.)

– Ну, что скажешь?

– Подумаю, – сказал я. – Но, если скажу «да», у меня будет одно условие.

– Условие? – спросила она.

– Именно. Вальдемар не получит ни цента из денег от продаж, организованных мной. И мне плевать, как ты это сделаешь. И подыщи себе директора – ты-то теперь президент.

И я потрепал ее по щеке.

Бумажки – надо же. Испанская поговорка гласит: вытащи женщину из воды, и она закричит, что ты сам в нее свалился.

Я знал, что время всё расставит на свои места. И что теперь не уйду ни при каких обстоятельствах. И доведу всё до конца, чего бы мне это ни стоило. И что мы все получим то, зачем пришли. Вместе и порознь. Каждый свое. Вопрос был в том, сколько уйдет времени?