18.

Когда я привел Леру, у нас состоялся разговор, короткий – который тут же улетучился из Иришкиной безмозглой головы. Я посадил их – Иришку и Леру, и предложил разделить обязанности по принадлежности: Ира – президент, Лера – генеральный директор, я – генеральный менеджер. С чем все присутствующие согласились с преувеличенной серьезностью.

Нет надобности говорить, что Иришку тут же выдуло с фирмы на три месяца – она лечилась, молилась, обхаживала ведущего программы в надежде, что ее возьмут назад, вела какие-то концерты, – после чего звонила мне по ночам и с большим достоинством сообщала, что ей целовал ручку Егор Яковлев или другой знаменитый алкоголик, и как она не осталась на фуршет. Как подобает статс-даме. В том смысле, что она не из таких. Не из остающихся на фуршеты. Она – как мы, ест из холодильника по ночам. Словом, внешнее окружение фирмы тоже стало моей проблемой.

Предвидя последствия этих рысканий, я решил развязать себе руки.

Я сказал, что без контракта работать не буду. На что мне тут же предложили написать контракт. Где-то я слышал, что контракты служащим предоставляет компания – и что служащие не пишут их себе сами в домашних комфортабельных условиях. Но нечего делать. Я взял обычный американский контракт с менеджером, привел его в соответствие с нашим трудовым правом, и через несколько дней отдал Иришке в собственные руки. Та – успевшая записать мою жену в свои лучшие подруги, – потребовала, чтобы «Лерка просмотрела» мой контракт. Потом, точно этого было мало, сумасшедшая пожелала, чтобы его изучил Борис Львович. И Борис Львович изучил. Он сделал кое-какие замечания, которые я внес, не вникая. Мне были до фонаря любые замечания. Главное, чтобы в контракте не трогали преамбулу и условия расторжения. Именно в них была суть – я имел право немедленно расторгнуть контракт в случае воспрепятствования своей работе, сокрытия информации о действительном положении дел, – словом, по основаниям, которые, по моему разумению, должны были возникнуть неизбежно. Контракт не подразумевал, что я лично работаю за фирму, фирмой и вместо фирмы, и это тоже было существенно. В результате я снова оказался в гостинице «Пекин».

Бедный Борис Львович – пятидесятилетнего мужика, решившегося жениться на Иришке, стоило пожалеть – глядя в сторону, предложил мне вариант: меня берут в акционеры с десятью процентами и я имею деньги – три, что ли, процента, в прибыли, подлежащей распределению, за конечный результат, который оговаривался и обуславливался. Далее, мы – и я, и остальные акционеры – на основании корпоративного соглашения вкладываем деньги в бизнес и нанимаем мне персонал. Потрясающе. Я должен был заработать деньги всем и на всё. После чего, вложив их заново, мы наймем нескольких парней, которые будут со мной работать. А до тех пор я работаю один. Таких людей я люблю за наивность. Наивность позволяет им считать, что они умнее всех. При этом они очень настырны. Я сказал, что для меня большая честь стать акционером «УЛЬТРА Плюс». Момент был очень торжественный. Лере они предложили те же условия.

Песня всегда одна и та же: если компания в заднице, вам предлагают акции. Я знал, что Борис Львович в этом меня не подведет. И каким образом они перепродадут нам акции? Немного – из своих, остальные заберут у Вальдемара. Днями приедет Ушаков, и вопрос с составом акционеров будет решен автоматически.

Надеюсь, вы не удивитесь, услышав, что вопрос не решен до сих пор.

И в этом я не сомневался ни минуты.

19.

Кстати. Я высчитал, что всё, что говорится или пишется Иришке, с грехом пополам доходит до нее с запозданием ровно в три месяца. Ни днем раньше. И что тогда ее посещают идеи. Например: как-то нежданно-негаданно она прискакала на фирму и принялась компостировать нам мозги, как сделать так, чтобы наш фильтр можно было демонстрировать клиентам, как эти проклятые кастрюли Zepter, – нельзя ли наливать в него, допустим, чернила, и на выходе получать воду, чистую как слезы Богородицы. У специально приглашенной Шлитман встали дыбом ее седые волосы. А можно, например, превратить водку в воду на глазах изумленной публики! А можно, например… На этом месте я извинился и покинул наш маленький совет в Филях. Или: несколько недель назад я пытался втолковать ей, что все на фирме может и должно приносить деньги, пусть небольшие – но деньги. Даже машинка для пластиковых карт. Для нанесения фотографий наших никчемных представителей МЛМ на пластиковые карты; или зал обучения, который простаивает постоянно, но обходится нам в тысячу долларов США. Что там, мы бы могли открыть не одно вспомогательное производство!

Шлитман – святая женщина, тут же привела в пример какого-то собственного знакомого или собутыльника, с которым они просчитали проект продажи клиентам бутилированной, абсолютно очищенной воды (моя старая идея!). Дело не в том, что три месяца спустя ClearWater, поставлявший такую воду в элитные дома в комплекте из четырех сменных десятилитровых бутылей, развернулся покруче сети китайских прачечных, а в том, что Иришку и раньше посещали идеи кооперации с Саньком – вы помните Сашу – который со своими бандитами держал шиномонтаж. Иришку посетила идея организовать «жрачку», или fast food, при заправках, мойках и шиномонтажных – новая, как пенициллин, и такая же оригинальная, но она хотела продавать пиццу – именно пиццу, очень хорошую и не толстую, с большим количеством сыра, колбасы, помидоров, консервов, обрезков, поскребышей, отрубей, собачьего корма и черт знает чего еще. Чего именно? Это Санек «решит» в Италии.

Санек ничего не «решил». И очень правильно сделал. Но Иришке въехало в голову продавать что-нибудь, лишь бы продавать. На смену припадкам пришел период административной ажитации, когда дуре некуда себя деть. Покрутившись среди знакомых баб – и записав «Лерку» в свиту – она обегала магазины second-hand, убедилась, что даже фасовать и продавать тряпье по бросовой цене – занятие, требующее постановки дела – и остановилась на блинчиках.

Блинчики, господи спаси! Солнце мое ненаглядное попробовало урезонить меня тем, что теперь «она зато не мешает», – но меня душила злость и я сорвался. Начался дикий скандал. И вдруг я услышал нечто странное. Не надо было обещать Иришке вытащить фирму в девяносто дней. Не надо было то и се. Я оторопел. Потому что услыхал от моей жены голос Иришки – и это было выше моих сил. Я сказал, что обещал это с большими оговорками. Она не знает – ее там не было. Мало ли что, Лера, сказал я ей, тебя и при распятии Христа не было. Вообще – где ты всё это время была? А когда все на свете обещают мне – и не выполняют, это как? Ее и при этом не было. Она не знает, как именно я договаривался.

И я понял, что Иришка воцарилась в нашем доме. Я понял и другое – мне не до борьбы за компанию, мне нужно бороться за нас. Вот так так!

Мы сидим друг против друга на кухне. Воскресенье. Неяркий свет сочится сквозь шторы, мне сорок шесть лет, ей – сорок. Мы курим. Склонив голову, она рассматривает свою сигарету. У нее обозначились морщины на переносице и в углах рта, лицо напряжено, губы сжаты. Она сутулится. На ней китайский шелковый халат, затканный золотыми цаплями. Под халатом – маленькие твердые груди и округлые колени. Губы очерчены, точно резцом. Глаза темно-карие, глубокие, скорее внимательные, чем чувственные – если она не смеется. В постели она выгибается дугой. Но сейчас это не важно. А когда я ставлю ее на колени, пытается свободной рукой ухватиться за меня, когда всё плывет, и тонет, и низвергается в страсти, но в данный момент это тоже не существенно. Ее отец спивается. Мать заведует столовой на Тверской, столовую лишают права аренды, когда положено столько сил, чтобы сделать из нее кофейню-кондитерскую. Она с мальчиком живет в квартире бывшего мужа, записанной на сына. Вот о чем говорят мне впадинка у скулы, брови, сведенные к переносице, и наше гробовое молчание. Эмоции дня: горечь и ожесточение. Во дворе безветрие, грязные газоны, поникшие деревья и машины, загаженные голубями. И просвет серого неба между домами.

И, конечно же, я пью нейролептики, потому что устал от этой шаткой жизни. И, конечно, мы миримся – хоть нам обоим ясно, что это перемирие, modus vivendi. И отныне я живу с генеральным директором, который будет отстаивать свое дело, битое оно или нет, против клиентов, конкурентов, арендодателей, кредиторов, фискалов, бандитов, приставов, против всего мира – и против меня.

Что ж, теперь я – в курсе. Хотя от негодования у меня нет-нет, да спирает дыхание и тяжелеют кулаки. Говорить с ней об Иришке я больше не могу, разговоры бессмысленны. Словами ничего не решишь. Я бы дал денег, чтобы мне всё это приснилось. Проходит суббота, настает воскресенье, и в три часа дня – как заведено, я остаюсь один. И буду один всю неделю. Потому что у нее – сын и родители и обстоятельства жизни.

И я решаю заняться проблемой формирования нашего внешнего окружения. Потому что внешнее окружение в нашем случае решает и предоставляет всё – заказы, помещения, кредиты, протекционистские меры. Мои связи для этого не годятся – американские компании, Великие Американские Банки, страховщики и еще бог весть кто, с кем мы работали по инвестиционным проектам, пока не я свернул себе шею с новыми властями – благо, на этом поскользнулся не я один – определенно не годились. Нам нужны – Министерство здравоохранения, органы санэпиднадзора, люди в органах местного самоуправления, префекты муниципальных округов Москвы, члены московского правительства и – Администрация Президента.

Кроме того, нам нужны строительные и ремонтные организации.

Это долгий путь, но – не для меня. Поскольку я награжден персональной Благодарностью Президента, знаю людей в его Администрации, к которым могу обратиться. Что мне и приходится сделать, когда мне – неожиданно для меня – отказывают предоставить необходимые фамилии, адреса в Управлении по связям с территориями и в Аппарате Правительства. И я извлекаю эту мою заветную бумагу на свет божий. Персональная Благодарность Президента. Они всегда выглядят как-то жалко, эти артефакты прошлой жизни. Впрочем, бумага меня не подводит – в один день мои письма расписываются, и я получаю нужные списки и справочники.

С Минздравом сложнее – я иду к Шлитман и прямо выкладываю, кто мне нужен. Если уж вы пошли таким путем, забудьте про ложную интеллигентность – и про не ложную, по возможности, тоже. Мы живем в эру первичного накопления, становления капитализма. Мы должны совершать преступления. Мы должны раздавать взятки и попирать законы. Мы должны ввозить китайцев и прокладывать железные дороги через тоннели к скважинам и рудникам. Мы должны покорять пространства и распивать винные склады в задних комнатах салунов с важными людьми. В итоге – я привожу на фирму главного специалиста Минздрава – тетку с глазами рыси и таким же хищным умом, и она напрямик заявляет, что ее не устраивает ее оклад. И мы договариваемся, что называется, не отходя от стола. Руки в руки. Минздрав разошлет циркулярные письма и отдельным постановлением обяжет министерства и ведомства, тресты и главки использовать устройство 1Q для спасения нации.

Мы торим себе путь к государственным закупкам. Начало неплохое. Но Шлитман успела нашептать помешанной Иришке, что Осовец – тетка из Минздрава – отпетая взяточница, запросто может взять деньги и не сделать ни черта. Иришка начинает скулить. Ей жаль денег, она трусит – ведь я же не могу голову дать на отсечение, что циркулярные телеграммы Осовец во все концы страны дадут нам оптовые продажи, так ведь?

Я пытаюсь объяснить ей, что в сегодняшней России люди делают состояния с такими бумагами в руках: закупают разное дерьмо для государственных нужд, снабжают армию, перепродают квоты на лов рыбы редких пород, добывают изумруды, торгуют ураном и плутонием, и уносят золотые слитки в свои крысиные норы. Но она меня не слышит. Она уже не с нами. Накрыв голову платком, она сидит, тихая и благостная, с блуждающей полуулыбкой, точно входит в образ другой полуидиотки, жены Ставрогина. Краем уха я слышал, что ей предлагали роль.

К слову: я прошу ее написать короткий список людей, способных повлиять на нашу судьбу – например, знает ли она Кобзона? Она знает – но обратиться не может, его она уже динамила, и я подозреваю, что мы с Лерой – последние люди на планете, кого она еще не динамила, но у нас всё впереди.

Еще Шлитман мне дает человека в Администрации Президента. Некоего Штемлера, математика, занимающегося экологическими проблемами. Если хотите торить дорогу своей организации, заиметь государственную поддержку, готовьте крупный проект. Просите трехгорбого верблюда. От прошлой жизни у меня был такой – не будем входить в детали – великолепно оформленный и масштабный. Что он очень толковый, понимает даже Штемлер, читающий всё вполглаза, делающий всё на бегу, пребывающий в состоянии «то вышел, то еще не вошел», и морочащий мне голову месяц. Я сразу понял, что нельзя обращать внимания на галиматью, которую он несет – думая об одном, делая другое, говоря третье и интересуясь четвертым; у них свои заскоки – семинары «по математическому моделированию поведения потенциальных инвесторов на российском рынке», на которые он исправно приглашает меня, прознав, что смыслю в управлении проектами. Если б он не был математиком, с карманами, набитыми какими-то бумагами, я б побожился, что он – аферист с его математическим моделированием поведения потенциальных инвесторов.

Математическое моделирование поведения инвесторов! Я лично мог рассказать о поведении инвесторов за десять минут всё. Без математики и семинаров. Какое поведение может быть в стране, в которой каждое распоряжение правительства – бред, налогов – туча, препон – не счесть, чиновники – ворье, а бизнесменов называют предпринимателями и время от времени расстреливают где-нибудь в переходе метро на глазах у обобранного реформаторами населения? Одного постановления мэра Москвы, объявившего всех главных бухгалтеров новоявленных ОАО финансовыми директорами достаточно, чтобы инвесторы разбежались от греха.

Я смотрю на этого Штемлера, у которого всё через задницу, слушаю телевизор по вечерам, пью пиво под очередную порцию идиотских сентенций, скучаю по Лере, квашусь в четырех стенах, из которых когда-нибудь да вырвусь – и спрашиваю себя: ну не напоминает ли этот сумасшедший дом со взяточниками в правительстве, бездарными и обнаглевшими до беспредела, с дураками-депутатами, с непринятыми законами, неработающими постановлениями и населением, которому всё до фени – нашу молодую и перспективную во всех отношениях компанию «УЛЬТРА Плюс»?

Но я упорно продолжаю начатое. Мне надо, чтобы меня знали – в Союзе Российских городов, Международной ассоциации развития регионов, Совете Федерации, знали и не боялись. Как говорит Писание: «Ищи друзей своих среди врагов своих».

Леру всегда восхищает мое умение закрутить по телефону чиновника любого ранга, в чем ничего удивительного нет: я общался с ними годами, знаю «аппаратный» язык, владею им в совершенстве, и это всё. Они реагируют на голос. И если вы думаете, что профессионально сделанные представления, проекты, концепции, которые вы им послали, пропадают без следа – вы ошибаетесь. Чиновники читают всё и всё помнят. Вам могут сказать «нет», положить документы под сукно – но к ним вернутся спустя год или годы, и тогда люди, отделывавшиеся от вас, вдруг, будто выходцы с того света, являются – и просят принять их на работу или предлагают помочь. Если «вопрос актуален». Правильно говорят немцы: только мертвые не возвращаются.

Спросите меня, на что мне всё это? Отвечаю: работа не пропадает. И даже если раньше или позже, с легкой Иришкиной руки, «УЛЬТРА Плюс» заедет так, что ее не вытянешь портовой лебедкой, имея превосходные документы, инструкции, контракты, – словом, то, что в просторечье называют «наработками» и чего не бывает у молодых организаций, можно открыть идентичную фирму и перезаключить основные контракты, оставив прежнюю компанию тихо доживать свои дни. Канут долги бюджету, ненужные люди разбредутся – и господь отпустит оставшимся грехи. Если вы вняли разуму, перестали строить на песке и биться об стену головой. Если это дело стало вашим и у вас не опустились руки.

Мне нужны были альтернативы на все случаи жизни. И я работал над этим. А чтобы мне не было скучно, возил с собой Хоменко Любовь Семеновну, во-первых, как технолога, во-вторых, как живое напоминание: что ни день, она увольнялась, на следующий – рвалась в бой, и я не хотел ни уподобляться ей, ни потерять самоиронию и – чувство юмора. Не надо терять чувство юмора – даже если у президента компании все признаки шубной шизофрении.

Между тем, у нас на фирме – иллюзия деловой активности. Борис является каждую неделю, как к себе домой, рисует какие-то модели, пишет служебные записки, пачками забирает документы, листовки и всё, что разработал маленький менеджер – и требует фильтры, фильтры, фильтры. Кроме того, он требует ведро.

С ведром – о котором я еще не говорил – геморрой тот еще. Есть на свете фабрика Reinfresh, которая производит очистные устройства в виде ведер – модели М2 и М4. Ведро ставится на ведро, кран ввинчен в нижнее ведро, в котором есть еще и картриджи, и вы своими глазами можете видеть, какую воду вы налили и какую получили. Такой вот фокус. Ведра красные. Размером с обычное ведро. Вся сеть МЛМ заждалась этих ведер, я – со своей стороны – довольно быстро прорабатываю контракт с Reinfresh, которые сперва артачатся – никто не любит грамотные и обязывающие контракты – затем сдаются, и мы согласуем отдельные пункты.

«Машец» за свои кровные купила пару ведер и прислала нам. Борис уже готов продавать ведра – не за горами дачный сезон, и ведра должны отлетать, но есть несколько «но». При всех своих замечательных технологических свойствах, ведро есть ведро. Это не фильтр с синей лампой, железками, стаканами, весь в лейблах и канадских листьях – ну кто же, спрашивается, будет платить триста долларов за ведро, если оно не золотое? Что ни говори, кастрюли Zepter были в таком исполнении, что народ выставлял их в сервантах вместо хрустальных горок. Словом, на ведра я не очень-то рассчитываю и – позиция за позицией – составляю ассортимент, начиная с тестов на здоровье производства Biomerica – десятка два наименований, начиная с тестов на овуляцию и кончая тестами на рак и СПИД. Это пойдет. Люди мнительны, не доверяют ни врачам, ни их паршивым диагнозам – врачи так и норовят отчекрыжить тебе или мошонку, или полечить на все твои сбережения. Да что там! Я нашел всё, от филиппинских чудодейственных таблеток до магнитных сидений в автомобили, любых очистителей воздуха, воды, помещений, только что не живую воду и не Фаустовский эликсир! Что толку, когда у нас нет денег на сертификацию этих продуктов, закупку минимальных партий – словом, нет оборотных средств и системы распределения? У меня нет персонала. Я один. У меня две руки, в сутках – двадцать четыре часа. Я не могу объять необъятное.

Лера теперь генеральный директор. Время от времени я слышу указания – найди, например, компанию, которая будет осуществлять установку и послепродажное обслуживание наших фильтров. Легко! За сорок минут я нахожу «Мосремжилсервис» – муниципальную контору, производящую отделку, элитный и неэлитный ремонт жилья, с хорошим малым – руководителем, готовым не только обсуживать, но продавать наши фильтры и с этой целью создать целое подразделение. Башка у него варит, но не это важно. Я не могу показать ему договор с «Машец» – поняв, что у нас нет ни соглашения с производителем, ни права на замену, он вышибет мне лучшие зубы – и будет прав. Я говорю и повторяю это Иришке – от которой мои увещевания отскакивают, как градины от куполов храма Христа Спасителя. Я нашел три такие конторы. Прекрасные организации – и все готовы. Да мало ли, кого я нашел – вплоть до поставщиков в Европе.

У Леры нейтральное лицо. Мы не ведем разговоров о блинчиках, пицце, second-hand и прочих грандиозных начинаниях. Мы сосуществуем в параллельных мирах.

И, разумеется, настает момент, когда прибывают фильтры – сто штук, как заказывали, и на фирме начинается национальный праздник. Щебечут птицы. Все пляшут и поют. Кроме маленького менеджера, понимающего, что нам нужны три-четыре поставки в месяц, чтобы сделать оборот – который не даст сеть МЛМ, от которой не откажется Иришка.

Борис образуется тут же – и забирает двадцать пять. Двадцать пять фильтров. Якобы его люди будут чувствовать себя увереннее при наличии складского запаса. Вот это мне по-настоящему не нравится. У меня собственные мысли на сей счет, но – может быть, я ошибаюсь. По крайней мере, я выпускаю директиву, позволяющую им не просто продавать фильтры в первую очередь тем, кто оплачивает их полностью – но стимулирующую такие продажи. Это – временная мера, позволяющая нам создать оборот. Потом мы всё это переиграем, упорядочим. Знаю, как.

И наконец, мир облетает сногсшибательная новость – в Москву рядами и колоннами прибыл мистер Ушаков, муж «Машец», в пришествие которого я верил, признаюсь, меньше, чем в сошествие кометы. Вот на кого мне любопытно поглядеть – так это на мистера Ушакова. Иришка, конечно же, окружает его ореолом – у него было три миллиона долларов, которые сплыли, и в прошлой жизни – в бытность гражданином РФ, он был банкиром. Воображаю. Теперь я слышу только сетования и жалобы – «Машец» нечем платить за телефон, дом забирают за долги, детей гонят из школы. Так проходит слава мира. Такова печальная повесть о падении дома Ушаковых. Таковы реалии сегодняшнего дня.

Мистер Ушаков изволит посетить нас на дому, в сопровождении Иришки – которой хреново так, что она ложится на нашу постель в комнате и лежит пластом во всё продолжение наших консультаций. А еще мистера Ушакова сопровождает некто Петров, его партнер, тип с бородой, основательный во всех отношениях и, несомненно, умудренный. Похож на онаниста-истязателя. Приглядывается. Из тех, кто всё видели, всё слышали, всё знают. Прибыл к нам явно с инспекторской миссией. Мы садимся на кухне – напротив этой парочки, Лера и я. Мы у себя дома.

Ушаков выглядит моложе меня лет на пятнадцать, хотя старше, как выясняется, на пять. Канада пошла ему на пользу. Позер тот еще – но время, когда эмигрант мог кого-то впечатлить позами и апломбом, вышло.

Первые его слова: денег нет. Нет так нет. Его бизнес. А где, спрашиваю я, те двести тысяч, которые вложил он – не считая денег Бори и Саши? Каким образом он вкладывал их, против чего, почему они нигде не обозначились?

Небрежный жест: подумаешь, дали двести тысяч «девчушкам на колготки». Ну, тогда, может быть, не следует жалеть, что девчонки промотали деньжонки?

Инспектор Петров из своего угла что-то бурчит про санацию.

– Какая санация, – говорю я, – вы кто – ангелы, у вас есть деньги?

Вообще они хотели бы проверить положение дел на фирме. Это пожалуйста. И еще они хотели бы получить планы развития – только не очень длинные. Вот это – нет.

И я объясняю, что меня наняли для одной-единственной задачи: получить положительный баланс. Как только сальдо будет плюс один доллар США, моя миссия окончена. Пусть ищут другого менеджера. Инспектору Петрову, который норовит вставить свои три копейки, я цитирую народный фильм: «У нищих слуг нет». Петров замолкает – что тут скажешь. Нет денег. И я говорю – мне не интересно, куда и как их растратили – важно, что их в бизнесе нет. Уже неделя, как я знаю судьбу этих злосчастных двухсот тысяч долларов. Иришка в припадке откровенности проболталась Лере, под строжайшим секретом – чтобы, не дай господи, не дошло до меня.

Как выяснилось, Иришка с «Машец» накупили на эти деньги канадские шубы на продажу, не посоветовавшись даже с «челноками», как раз когда на наш рынок вошли греки, турки и итальянцы со своими шубами, дубленками и лейблами – и дамы заехали с этими шубами тут же. Шубы лежат непроданными. Возможно, по сей день. Почему нет? Неделю я исправно прикидываюсь олухом. Обожаю розыгрыши. В восторге от семейства Ушаковых.

Еще, узнав, что у него какие-то дела в Украине – не то с поставками леса, не то гробов, я предлагаю помочь моими связями. Снова небрежный жест: в Украине все схвачено. Где-то я это уже слышал. Я предлагаю им кофе – намек, что переговоры окончены. Ушаков идет в комнату к Иришке и что-то ей тихо втолковывает. Возвращается. Нервно и зло говорит, что если дела не пойдут в гору, он прихлопнет эту фирму. На что я отвечаю: он очень обяжет всех нас, если сделает это завтра же. И привезет супругу объясняться с клиентами. Этого я не говорю, и так сказано достаточно, для первого раза.

И действительно, назавтра мне звонит Петров – и просит разрешения ознакомиться со всей внутрифирменной документацией, и я с ходу понимаю, что он затеял выяснить – не обворовывают ли их? После того, как всё уже украли. «Что вы еще хотите получить?» – спрашиваю нейтральным тоном. Ну, он хотел бы посмотреть «экономику фильтра». Вот это я люблю. Что значит – экономику фильтра? Калькуляцию себестоимости? Тут он мне говорит, чтобы я бросил свои американские штучки – про сети распределения и планирование продаж. Нужно брать фильтр в зубы и бежать продавать. Кто, спрашиваю я, мешает ему взять фильтр в зубы? Фильтры на складе, зубы – при нем. У них для этого целая сеть наготове. Взяли да побежали. И все дела.

Петров действительно припирается на фирму и пытается произвести там ревизию. Я аккуратно и молча снабжаю его всем, чем пожелает.

И тут, наконец, до них доходит, что раз нам наплевать, значит, генеральный директор и генеральный менеджер готовы развернуться и уйти на все четыре. А где еще найдешь профессиональных и порядочных людей, вкалывающих на совесть? С нами явно перегнули палку, это надо исправлять.

И нас снова вызывают в «Пекин». Предстоит решить вопрос с акциями. Мистер Ушаков прибывает без эскорта, за ним подтягивается Иришка, нас сажают за круглый стол, с нами все вежливы, обходительны и предупредительны. Карта козырная у меня есть – и не одна, – и для начала я выкладываю на стол все бумаги Вальдемара. Смотреть их никому не хочется, все кривятся и куксятся, но – деться некуда, надо смотреть. Всем противно – но почему противно должно быть только мне? Хорошо, денег нет, вложить нечего – но что нам нужно? Мне нужно, чтобы меня слушали и перестали вставлять палки в колеса. Я говорю, что утомился бороться с ними – и вдруг мне становится нехорошо. Ах, как это некстати – впрочем, это всегда некстати. Меня тут же тащат в соседний модуль – в смежные номера, где обретается брат Бориса Львовича, мануальный терапевт, и, сразу видно, хороший. Он велит мне раздеться до пояса, нагнуться, давит болевые точки железными пальцами и говорит, что у меня – запущенный остеохондроз. Что мне и так хорошо известно. И я даю ему слово стать его пациентом – когда он будет мне по карману. Но: работая на «УЛЬТРА Плюс», я знаю, что в ближайшее время обо всем можно забыть. Забыть про всё. Про здоровье, задыхания, мнимые и блуждающие боли.

Нет, нет, у меня не будет денег ни на бассейны, ни на докторов, ни на квартплату, – ни на что. Потому что мы с Лерой решили причитающиеся нам деньги вложить в новые сто фильтров. Всё потому, что Лере жаль эту клиническую дуру Ирину Еремину, записавшую ее в лучшие подруги. И за это я люблю Леру. Или думаю, что люблю.