Песня тридцатая

Перед поэтами проносится призрак Мирры. Тень Джианни Скикки бросается на алхимика Капоккио и низвергается с ним на дно вертепа. Другие призраки и упрек Вергилия.

 

 ¹Когда на племя фивское была

Разгневана Юнона за Семелу

И в месть свой гнев ужасный облекла,

 

 

 ⁴Тогда Юноной страшному уделу

Афамас обречен был. До того

Юнона обезумела его,

 

 

 ⁷Что он, жену увидя, у которой

В тот час два сына были на руках,

К ней подбежал, в одной его опорой

 

 

 ¹⁰Безумство было, – крикнув: «О, в сетях

Сейчас поймаю с львятами я львицу!..»

Потом с зловещим бешенством в глазах

 

 

 ¹³Он кверху поднял грозную десницу,

Леарха сына за ноги схватил,

Швырнул его он кверху, словно птицу,

 

 

 ¹⁶И об утес несчастного разбил,

А мать с другим ребенком утопилась…

Когда величье Трои закатилось

 

 

 ¹⁹И царь и царство в сумраке могил

Нашли покой, тогда в плену скиталась

Несчастная, лишенная всех сил,

 

 

 ²²Гекуба и слезами заливалась

О смерти Поликсены, и потом,

Когда в слезах на берегу морском

 

 

 ²⁵Она труп Полидора отыскала,

То ярость в ней такая началась,

Что, словно пес, Гекуба лаять стала;

 

 

 ²⁸От горести рассудок в ней угас.

Но никогда фивяне иль трояне,

В которых кровь от бешенства зажглась,

 

 

 ³¹В дни мирные, или в военном стане,

Жестоки столько не были, людей

Так не терзали люто, как зверей,

 

 

 ³⁴Подобно двум свирепым привиденьям,

Которые – забыть их не могу —

Крутились перед нами с озлобленьем,

 

 

 ³⁷Кусались, словно вепри на бегу.

Вот тень одна мгновенно наскочила

На Капоккио, за́ шею схватила

 

 

 ⁴⁰Противника, согнув его в дугу,

И, бороня им землю, потащила

Его с собой. Тогда проговорила —

 

 

 ⁴³Тень аретинца мне: «Смотри ты: вот

Джианни Скикки бешеный промчался;

Он в ярости других теней грызет».

 

 

 ⁴⁶«Пусть дух другой, – тогда я отозвался, —

Тебя, как эта тень, не загрызет;

Но чей же призрак это?» И дает

 

 

 ⁴⁹Мне тень ответ: «То Мирры похотливой

Преступная и грязная душа.

Она к отцу любовью нечестивой

 

 

 ⁵²Пылала, в тайных помыслах греша.

Но чтоб отец с ней разделить мог ложе,

Она меняла вид свой, уничтожа

 

 

 ⁵⁵Все прежние черты свои, как тот

Свирепый дух, который уже скрылся.

Плененный кобылицей, без хлопот

 

 

 ⁵⁸Он получить за то ее решился,

Что принял вид Донати, сочинил

Духовную и мертвым притворился.

 

 

 ⁶¹За тот подлог коня он получил».

Когда две тени бешеные скрылись,

Свои глаза туда я устремил,

 

 

 ⁶⁴Где новые преступники роились.

И я одним из них был поражен,

Так что невольно очи опустились.

 

 

 ⁶⁷Похож бы был на лютню очень он,

Когда б из бедер ноги не торчали.

Он страшной водяной был отягчен,

 

 

 ⁷⁰И эти ноги чуть его держали;

Раздутостью пугал его живот.

Стонала тень от жажды и печали,

 

 

 ⁷³И, словно пасть, она открыла рот:

«О, вы, вы, избежавшие страданья,

Которое в вертепе адском жжет,

 

 

 ⁷⁶Прошу вас, обратите же вниманье

Вы на меня, – так говорил дух нам, —

Я знаменитый мастер был, Адам.

 

 

 ⁷⁹Огромное имел я состоянье.

Не знал забот, не понимал нужды,

А здесь в Аду одно мое желанье:

 

 

 ⁸²Желаю каплю только я воды.

В моем уме всегда одна картина:

Холмов, цветущих в зелени, гряды,

 

 

 ⁸⁵И с тех холмов зеленых Казентино

Бегут ручьи и падают в Арно…

О них воспоминание одно

 

 

 ⁸⁸На краткий миг во мне не замолкает.

Оно ужасней всяких адских мук,

Ужаснее, чем тяжкий тот недуг,

 

 

 ⁹¹Который вечно здесь меня терзает.

Одно воспоминание о тех

Местах, где совершил я тяжкий грех,

 

 

 ⁹⁴Является моей ужасной казнью,

И вечной мукой, вечною боязнью

Терзаюсь я за то, что выпускал

 

 

 ⁹⁷Поддельные флорины, и за это

Сожжен был я… О, если б отыскал

В Аду я два проклятые скелета

 

 

¹⁰⁰Двух братьев… О, Гюидо! Не желал

Я зрелища другого, и его бы

На волны Бранды я не променял.

 

 

¹⁰³Те призраки, исполненные злобы,

Которые вокруг меня снуют,

Сказали мне, когда они не лгут,

 

 

¹⁰⁶Что в Ад сюда один Гюидо сброшен…

Но для чего теперь о том мне знать?

Вот в чем вопрос! Разит меня как нож он.

 

 

¹⁰⁹О, что могу в Аду я предпринять,

Чтоб насладиться делом отомщенья,

Когда мои все скованы движенья…

 

 

¹¹²О, если б я хотя был легок так,

Чтоб каждое столетье подвигаться

Вперед мог на единый только шаг,

 

 

¹¹⁵То я бы не подумал колебаться

И двинулся б вперед, чтоб отыскать

Во тьме, где души падшие крутятся,

 

 

¹¹⁸Того, кого я должен проклинать,

Хотя окружность адской всей долины

И велика… Нельзя мне забывать,

 

 

¹²¹Что все мои мученья и кручины

Чрез двух презренных братьев я узнал.

Подделывать фальшивые флорины

 

 

¹²⁴Они меня заставили, и стал

Я жертвой их». Но тут спросил его я:

«Не знаешь ли, скажи, кто эти двое,

 

 

¹²⁷Которые правей тебя лежат,

Один к другому плотно прижимаясь,

И пар встает над ними, колыхаясь?»

 

 

¹³⁰Он отвечал: «Когда сошел я в Ад,

Они лежали здесь, не поднимаясь,

Не шевелясь. Столетий многих ряд

 

 

¹³³Им суждено остаться без движенья.

Тень первая – Пентефрия жена,

За клевету достойная презренья.

 

 

¹³⁶Другая ж тень, с которою она

Не разлучаться в бездне сей должна, —

Синона тень: то грек, стыда лишенный.

 

 

¹³⁹Над ними пар стоит всегда зловонный…»

Тогда одна из этих двух теней,

Услыша приговор бесцеремонный,

 

 

¹⁴²Ударила врага рукой своей

По животу отвисшему, и брюхо,

Как барабан, вдруг загудело глухо.

 

 

¹⁴⁵Но и Адам ответил ей в тот миг

Ударом по лицу своей рукою,

И был удар не легок и такою

 

 

¹⁴⁸Закончен речью: «Если не привык

И не могу я с места подвигаться,

Зато своей рукой, могу признаться,

 

 

¹⁵¹Владею я, и мой удар силен».

И отвечал на то ему Синон:

«Когда при жизни должен был взбираться

 

 

¹⁵⁴Ты на костер, тогда твоя рука

Была едва ли столько же ловка,

Как некогда, когда, на диво свету,

 

 

¹⁵⁷Чеканил ты фальшивую монету».

«На этот раз ты правду говоришь;

Зато солгал – и ложь все знают эту —

 

 

¹⁶⁰Ты при осаде Трои. Замолчи ж!..»

Синон же без ответа не остался:

«Пусть так, пусть я обманывать старался,

 

 

¹⁶³А деньгами обманывал ты всех.

Я за один сюда попался грех,

А ты зато в таких грехах попался,

 

 

¹⁶⁶Которые не снятся сатане…»

И тень с раздутым брюхом отвечала:

«О деревянном вспомни ты коне,

 

 

¹⁶⁹Предатель ненавистный! Разве мало

Тебе того, что вся земля узнала,

Как дал тогда преступный ты совет.

 

 

¹⁷²Тебя теперь стал презирать весь свет!

Казнись же тем!» – «А ты страдай от жажды,

От жажды, от которой не однажды

 

 

¹⁷⁵Язык твой будет трескаться и рот,

От той воды поганой и зловонной,

Что, как забор, твой вспучила живот».

 

 

¹⁷⁸И отвечал монетчик разъяренный:

«Преступный рот привык ты раскрывать

Лишь для того, чтоб лгать и предавать.

 

 

¹⁸¹Пусть, тяжкою болезнью изнуренный,

Я пухну, вечной жаждою томим,

А ты – горячкой огненной палим,

 

 

¹⁸⁴И череп твой всегда – воспламененный…

Тебя не стали б долго умолять,

Чтоб зеркало Нарцисса полизать

 

 

¹⁸⁷Решился ты…» Я не щадил усилий,

Чтоб уловить теней взбешенных спор,

Вдруг: «Берегись! – проговорил Вергилий. —

 

 

¹⁹⁰Заслужишь ты и гнев и мой укор,

Когда их спором будешь увлекаться».

Я покраснел и опустил свой взор

 

 

¹⁹³С таким стыдом, что даже, может статься,

Готов теперь воскреснуть он опять,

Когда я стану вновь припоминать

 

 

¹⁹⁶Все, что тогда со мной происходило.

Я словно был охвачен смутным сном,

И хоть вины во мне сознанье было,

 

 

¹⁹⁹Но я молчал; певец сказал потом:

«И бо́льшая вина твоя была бы

Искуплена столь искренним стыдом:

 

 

²⁰²Утешься же! Все люди в мире слабы…

Но если ты еще когда-нибудь

Услышишь спор, достойный лишь презренья,

 

 

²⁰⁵Прочь уходи. Совет мой не забудь».