Песня тринадцатая

Путники вступают во второй отдел седьмого круга. Перед ними самоубийцы, превращенные в деревья, и расточители, терзаемые гарпиями. Пьер делле Винье, секретарь Фредерика II.

 

 ¹Едва от нас сокрылся мрачный Несс

И чрез поток еще не перебрался,

Как мы вдвоем вступили в темный лес,

 

 

 ⁴И лес непроходимым мне казался.

В нем не было тропинки ни одной.

Он зеленью лесов не распускался:

 

 

 ⁷На нем являлись листья предо мной

Все черные; все ветви кривы были,

И не плоды в трущобе той лесной

 

 

 ¹⁰Росли кругом, но всюду только гнили

Растенья ядовитые везде.

Мы хуже места верно б не открыли

 

 

 ¹³В лесах Корнето и Чечины, где

Лишь дикий зверь в густой листве скрывался

И птицы робко прятались в гнезде.

 

 

 ¹⁶Но страшный лес, где путь наш потерялся,

Наполнен только гарпиями был

(С Строфадских островов от них спасался

 

 

 ¹⁹Когда-то род Троян): меж черных крыл

Они людские головы имели, —

Большой живот, две лапы… Я следил,

 

 

 ²²Как гарпии на деревах сидели

И по лесу их раздавался вой…

Я чувствовал, что ноги онемели…

 

 

 ²⁵Тогда сказал учитель добрый мой:

«О, прежде чем вперед ты устремишься,

Узнай, что перешел ты во второй

 

 

 ²⁸Круг Ада, и пока нам не открылся

Пустыни вид ужасный, до тех пор

Отсюда ты не выйдешь». Я смутился…

 

 

 ³¹«Кругом смотри ты зорко, и твой взор

Понять скорей всю истину сумеет:

Тогда с тобой вступлю я в разговор».

 

 

 ³⁴Смотрю я вкруг, лицо мое бледнеет:

То здесь, то там я слышу тяжкий стон,

Но чьи они? Мой разум цепенеет…

 

 

 ³⁷Не видя никого со всех сторон,

Прислушиваясь, я остановился

Стенаньями страдальцев изумлен.

 

 

 ⁴⁰Поэт разубедить меня решился,

Чтоб думать я не мог, что стон теней

Из-за лесной трущобы доносился,

 

 

 ⁴³И мне сказал: «Чтоб в голове твоей

Мысль приняла другое направленье,

Сломи в лесу любую из ветвей».

 

 

 ⁴⁶Я увидал колючее растенье,

Растущее на деревянном пне.

С него сорвал я ветвь, и в то мгновенье

 

 

 ⁴⁹Древесный пень со стоном крикнул мне:

«За что меня так больно ты терзаешь?

Или в твоей сердечной глубине

 

 

 ⁵²Нет жалости? Зачем меня ломаешь?»

Облившись черной кровью, он вопил:

«Теперь ты за деревья нас считаешь,

 

 

 ⁵⁵Но прежде я, как и другие, был

Таким же человеком, как вы оба…

За что ж меня, как враг, ты оскорбил?

 

 

 ⁵⁸Когда б в тебе не шевелилась злоба,

Ко мне бы прикоснуться ты не мог,

Хотя бы гадом был я…» Вся трущоба

 

 

 ⁶¹Завыла вдруг. Как из березы сок,

Под топором, ручьем порою льется,

Так кровь лилась из пня, как бы поток…

 

 

 ⁶⁴Я чувствовал, как сильно сердце бьется,

И наземь ветвь невольно уронил,

Не в состоянье с жалостью бороться.

 

 

 ⁶⁷Тогда учитель мой проговорил:

«О, оскорбленный дух! Неосторожно

Он на тебя руки б не наложил,

 

 

 ⁷⁰Когда б не растолковывал он ложно

Моих стихов. Желанье убедить

В том, что по виду вовсе невозможно,

 

 

 ⁷³Заставило меня ему внушить

Совет, мне самому невыносимый.

Кто ты – ему ты должен объяснить,

 

 

 ⁷⁶Чтоб на земле, раскаяньем томимый,

Он о тебе не в силах был забыть…

И в памяти сберег неутомимой…»

 

 

 ⁷⁹И дерево ответило: «Хранить

Не буду я упорного молчанья.

Речь добрая твоя не может возбудить

 

 

 ⁸²Сомнения. Прошу у вас вниманья.

Я тот, кому был дорог Фредерик:

Его души все тайны, все желанья,

 

 

 ⁸⁵Как книгу, я читать всегда привык.

Монарха сердце было мне открыто,

Мне одному, и в мире каждый миг

 

 

 ⁸⁸Я охранял то сердце, так что свита

Его рабов в глубь царственной души

Проникнуть не могла, была забыта

 

 

 ⁹¹И заговор затеяла в тиши.

А между тем все силы, все здоровье

Я потерял, не зная сна в ночи:

 

 

 ⁹⁴Готов отдать был Фредерику кровь я,

Но был силен наложницы разврат.

Она, змея порока и злословья,

 

 

 ⁹⁷Она, зараза цесарских палат,

Она, монархов язва моровая,

На мне остановила злобный взгляд

 

 

¹⁰⁰И, завистью и бешенством пылая,

Умела страсти многих возбудить

Против меня, и Август сам, сгорая

 

 

¹⁰³Досадою, свой лик отворотить

От верного товарища решился,

Успел в печальный траур обратить

 

 

¹⁰⁶Все почести, которыми гордился

Я некогда… В душе моей тогда

Проснулся гнев и умысел родился —

 

 

¹⁰⁹Искать забвенья в смерти от стыда.

И – праведник неправедное дело

Я выполнить решился в те года.

 

 

¹¹²Но, слушайте, клянусь теперь я смело,

Что я царю ни в чем не изменял

И верность сохранил к нему всецело,

 

 

¹¹⁵Я кесаря до смерти обожал:

Он стоит и любви, и уваженья…

Пусть тот из вас, кому я жалок стал,

 

 

¹¹⁸Пусть тот из вас, кого ждет возвращенье

В живущий мир, там честь мою спасет

И восстановит истинное мненье

 

 

¹²¹О грешнике, которого гнетет

И клевета и ненависть людская».

Затем сказал Вергилий в свой черед,

 

 

¹²⁴Речь мудрую ко мне лишь обращая:

«Знай – времени не должен ты терять:

Ему свои вопросы поверяя,

 

 

¹²⁷Расспрашивай – он станет отвечать».

И молвил я: «Прошу тебя – спроси ты

Его о том, что было бы узнать

 

 

¹³⁰Полезно мне – ведь от тебя не скрыты

Все помыслы мои – во мне самом

Теперь все чувства горестью убиты,

 

 

¹³³Лишь состраданье в сердце есть моем».

Тогда сказал поэт: «Твое желанье

Исполнит он. Мы просим лишь о том,

 

 

¹³⁶Чтоб ты сказал, как высшее созданье,

Как человек мог обратиться вдруг

В ствол дерева? Ужель для наказанья

 

 

¹³⁹Такого нет конца?» Вздохнув от тяжких мук,

Мне, словно вздохом, дерево сказало,

В стенанья обращая каждый звук:

 

 

¹⁴²«В той повести ужасного немало:

Знай – всякий раз, когда, покинув грудь,

Душа самоубийцы вылетала,

 

 

¹⁴⁵Тогда в седьмой круг Ада страшный путь

Указывает Минос ей. Тогда-то,

Нигде в пути не смея отдохнуть,

 

 

¹⁴⁸В лес этот попадает без возврата

Дух грешника; кругом в лесу – темно.

Рок, не щадящий злобы и разврата,

 

 

¹⁵¹Несет его, бросает, как зерно,

И он росток пускает, как растенье;

Растенье это вырасти должно

 

 

¹⁵⁴И, наконец, не ведая гниенья,

Преобразится в дерево. Потом

На нем все листья в диком исступленье

 

 

¹⁵⁷Жрут гарпии и язвами кругом

Все дерево до корня покрывают.

И никогда, пока мы здесь растем,

 

 

¹⁶⁰Нас муки ни на миг не оставляют.

Мы носимся, чтоб плоть свою найти,

Но в тело нас опять не облекают:

 

 

¹⁶³Что раз не сберегли мы на пути,

Того не получить нам в настоящем.

Плоть потеряв, не жить нам во плоти.

 

 

¹⁶⁶Мы наши трупы в этот лес притащим,

И каждый труп повесим мы тогда

На дереве, где с ужасом палящим

 

 

¹⁶⁹Томится дух наш: худшего стыда

Не знаем мы…» Стояли, ожидая

Дальнейшей речи мы; вдруг – новая беда:

 

 

¹⁷²Шум страшный услыхал в лесу тогда я.

Как дикий вепрь, спасаясь от собак,

Бежит порой, деревья вкруг ломая,

 

 

¹⁷⁵С ужасным, хриплым воем, точно так

Две тени впереди нас быстро мчались.

Истерзан каждый призрак был и наг,

 

 

¹⁷⁸Пред ними ветви хрупкие ломались.

Та тень, что быстро мчалась впереди:

«Эй, смерть, сюда!» – вопила, и старалась

 

 

¹⁸¹Другая тень, что мчалась назади,

Не отставать и громко восклицала

На всем бегу: «О, Лано, погоди!

 

 

¹⁸⁴Я за тобой той быстроты не знала

В сражении при Топпо». И потом

Как бы в изнеможении упала

 

 

¹⁸⁷Она, бежать не в силах, под кустом.

А по лесу за этими тенями,

Раскрывши пасти с черным языком,

 

 

¹⁹⁰Псы жадные неслись меж деревами.

В несчастного, что под кустом упал,

Они впились с неистовством зубами,

 

 

¹⁹³И страшную он участь испытал:

Разорван был собаками он в клочья.

И за руку меня мой спутник взял

 

 

¹⁹⁶(Едва мог тайный трепет превозмочь я)

И подошел к тому кусту со мной.

И куст заговорил: «О, чем помочь я

 

 

¹⁹⁹Тебе мог, Сант-Андреа? И зачем

За мною ты решился укрываться?

Я ль виноват, что пренебрег ты всем,

 

 

²⁰²Чтоб жизнию преступной наслаждаться?»

Учитель мой сказал ему затем:

«Кто ты, уставший кровью обливаться

 

 

²⁰⁵Из вечных ран? О чем страдаешь ты?»

Он отвечал: «О, души! Посмотрите:

Ужасным истязаньем все листы

 

 

²⁰⁸Оборваны на мне. Их соберите

Вокруг меня. Я в городе рожден, —

Не скрою я, когда вы знать хотите, —

 

 

²¹¹Известном вам; переродился он,

Им позабыт был гордый покровитель.

За что навек, изменой возмущен,

 

 

²¹⁴Для города неутомимый мститель

Останется опасным, и давно

Его руки боится каждый житель.

 

 

²¹⁷О, если б на мосту через Арно

Не видели его изображенья,

То все для граждан было б решено.

 

 

²²⁰И, созидая град свой, разрушенье

Пришлось бы им увидеть в страшный час

На пепелище, полном запустенья,

 

 

²²³Оставленном Аттилою для нас.

Тогда бы целый город развалился,

Когда бы Марс мечом своим потряс…

 

 

²²⁶Я в собственном приюте удавился!»