11 сентября они были в Дрифтлессе. За несколько дней до этого она читала титульный доклад на конференции по политике питания в университете Висконсина в Мэдисоне, и после конференции они с Оливером поехали навестить друзей — Джона и Лауру, у которых был дом за городом. Дрифтлесс — это сельская местность в юго-западном Висконсине, и Оливер давно хотел побывать в этих местах из-за их уникальной геологии — это было палеозойское плато, каким-то образом избежавшее оледенения. Плато, собственно, получило название из-за отсутствия ледниковых отложений: ила, песка, глины, мелких камешков и валунов, — дрифта, который оставляет обычно после себя отступающий ледник. Его особенно интересовали пещерные системы, исчезающие реки, слепые долины и карстовые воронки — всё характерные приметы местной топографии, но Рут нервничала. Мать ее тогда была еще жива и жила с ними на острове, и хотя Рут договорилась с соседями, что они будут время от времени заходить, приносить еду и проверять, как она там, ей не нравилось оставлять мать одну надолго. Но осень в Висконсине была чудесная, и побыть с друзьями было так хорошо. Они провели долгий, ленивый день в каноэ на Миссисипи, наблюдая, как черепахи принимают солнечные ванны на бревнах, купаясь в золотистых лучах.

На следующее утро они сидели вчетвером вокруг кухонного стола после неторопливого завтрака и с удовольствием пили по второй чашечке кофе, когда вдруг услышали звук мотора соседского пикапа. Джон пошел на улицу поглядеть, что ему нужно. Через пару минут он вернулся; вид у него был серьезный.

— Что-то случилось в Нью-Йорке, — сказал он. На ферме телевизора не было. Он включил радио и поймал NPR как раз в тот момент, когда второй самолет врезался в Северную башню.

Следующий час Рут провела, стоя на садовом столике, там, где на участке была небольшая возвышенность, пытаясь поймать сигнал сотовой связи, позвонить друзьям в Нью-Йорк. Наконец она смогла дозвониться до своего редактора, которая наблюдала за разворачивавшейся катастрофой из окна своей кухни в Бруклине.

Голос редактора прорезался сквозь статику.

— Она падает! — вскрикнула она. — Боже мой, башня падает!

И связь оборвалась.

Они поехали обратно в Мэдисон, включили телевизор и провели остаток дня, наблюдая, как самолеты врезаются в башни и башни падают. Она все думала о маме — как она там, совершенно одна в маленьком домишке в Канаде. Мама ее всегда смотрела новости, пусть даже и не могла вспомнить о событиях предыдущего дня. Рут пыталась звонить, но никто не брал трубку. Мама у нее была практически глухая и не слышала, как звонит телефон.

— Мама телевизор смотрит, — сказала она Оливеру. — Она подумает, мы в Нью-Йорке. Она с ума сойдет от беспокойства.

— Позвони соседям, — сказал он. — Скажи им выдернуть телевизор из розетки.

К тому времени, как она наконец смогла кому-то дозвониться, наступило следующее утро.

— Очень нужно, чтобы вы пошли к моей маме и узнали, видела ли она что-то, — сказала она. — Если видела, просто успокойте ее. Скажите, мы в порядке и к Нью-Йорку даже близко не подъезжали. Потом выдерните телевизор из розетки и скажите ей, что он сломался.

На другом конце провода повисло долгое молчание.

— Да не вопрос, — сказала соседка. — А в чем проблема?

— Боюсь, она услышит новости и впадет в панику.

Опять долгое молчание. Потом:

— Какие новости?..

Рут быстро объяснила, а потом повесила трубку.

— Нам нужно обратно, — сказала она Оливеру.

Аэропорты были закрыты, так что они взяли напрокат машину, белый «форд-таурус», и поехали на запад вдоль канадской границы. Они собирались сдать «таурус» в Сиэтле, а потом обратно в Канаду морем, катером на подводных крыльях. В Канаде было безопасно.

Пока они ехали по стране, повсюду вокруг появлялись флаги, как цветы после дождя, — они свисали с шестов и антенн автомобилей, из окон домов и магазинов. Вся страна купалась в красном, белом и синем. Ночью, в мотелях с названиями вроде «Super 8» или «Motel 6», они смотрели, как президент клянется выследить террористов. «Живыми или мертвыми, — обещал он. — Выкурим их из норы. Пусть делают ноги, мы до них доберемся».

Однажды вечером они остановились поужинать в ресторане «Великая китайская стена» в Гарлеме, Монтана. Ресторан пустовал и должен был закрыться пораньше. Это дополнительная мера безопасности, объяснила официантка, вручая им счет.

— Никогда не знаешь, кто будет их следующей целью, — сказала она.

— Вы думаете, арабские террористы нападут на нас здесь, в Гарлеме, Монтана? — спросил Оливер. В Гарлеме, Монтана, обитало 850 человек. От Нью-Йорка его отделяло две с половиной тысячи миль, а вокруг была пустыня.

Официантка — по виду она была похожа на мексиканку — потрясла головой:

— Мы тут на авось не надеемся, — сказала она.

Позднее вечером в мотеле «Super 8» они смотрели репортаж о волне преступлений на почве ненависти против американцев-мусульман по всей стране.

— Знаешь, думаю, я был не прав, — сказал Оливер.

— Насчет чего?

— Наша официантка. Думаю, она не арабских террористов боялась.

Они наконец пересекли границу, и никогда еще Канада не казалась такой безопасной. Их соседи по острову выразили обеспокоенность их благополучием, но новости из большого мира имели мало отношения к их повседневной жизни. О том, что там происходит на юге, у них имелось весьма слабое представление, что не мешало им иметь обо всем свое мнение.

— Я практически уверен, что это все фальшивка, — сообщил ей один сосед, заехавший, чтобы передать им лекарство от Альцгеймера для Масако, которое он забрал для нее в клинике.

— Фальшивка? — повторила Рут. — То есть ты считаешь, ничего не случилось?

— О нет, — сказал он. — Случилось, конечно. Просто не то, что они рассказывают.

Оглянувшись вокруг, он шагнул к ней поближе, так, что их лица разделяло всего несколько дюймов. — Хотите знать мое мнение — это правительственный заговор.

Он был американец, ветеринар, прошедший Вьетнам. Свою награду, «Пурпурное сердце», он сдал американским иммиграционным властям, когда пересекал канадскую границу. Ему так и не удалось вылечить до конца травму позвоночника и требовалась регулярная доза морфина, чтобы держать боль под контролем. У Рут не было сил на споры. Она предложила чаю и посидела с ним, слушая его теории и думая о коробке в подвале. Как хорошо было бы свернуться там калачиком и заснуть.

Из своего погруженного в туманы форпоста на замшелом краю мира она наблюдала за тем, как США вторгаются в Афганистан, а потом обращают взоры к Ираку. Полки́ без суеты отправлялись на Средний Восток, а она сидела с матерью на диване в домике в самой гуще темного и мокрого дождевого леса, уставясь в маленький светящийся экран телевизора.

— Что это за программа? — спрашивала мать.

— Это новости, мам, — отвечала она.

— Не понимаю, — говорила мать. — Это похоже на войну. У нас что, война?

— Да, мам, — отвечала она. — У нас война.

— Ох, ужас какой! — восклицала мать. — А с кем мы воюем?

— С Афганистаном, мам.

В молчании они смотрели вместе, до рекламной паузы. Мать поднималась и шаркала в туалет. Вернувшись, она останавливалась и всматривалась в экран.

— Что это за программа?

— Это новости, мам.

— Это похоже на войну. У нас что, война?

— Да, мам. У нас война.

— Ох, ужас какой! А с кем мы воюем?

— С Ираком, мам.

— Правда? Но я думала, та война закончилась.

— Нет, мам. Она так и не закончилась. Америка всегда воевала с Ираком.

— Ох, ужас какой! — Мама наклонялась и вглядывалась в экран.

Проходили дни, недели. Месяцы проходили, потом годы.

— Погоди, с кем, ты сказала, мы воюем?