Coffee Break – О чистоте вещей

Хотя за последние сорок пять с лишним лет я ни разу не был уличён в вещизме, недавно оно случилось: я влюбился. В вещь. Нет не так. В Вещь!

Давайте повременим и задумаемся: к чему мы сегодня с вами привыкли. Вернее, к чему нас с вами приучили. К тому, что вещи ломаются. Постоянно. Причем с завидной, почти запрограммированной точностью. Если гарантия на что-то один год, будьте уверены, не пройдет и 370 дней, как у вашего дорогого электрического чайника перегорит невидимая пружина накаливания, кондиционер перестанет холодить воздух, а у автомобиля полетит сцепление. Не перегорела, не перестал, не полетело? Считайте, вам повезло. Пока.

Бывают и другие случаи. Покупаешь супер-пупер телефон («читалку», «таблетку» и т.п.), одеваешь его во всякие пуленепробиваемые мундиры, чтобы не разбить и не поцарапать, холишь, лелеешь, а у него в один далеко не прекрасный день отвалится у крышки какая-нибудь крохотная пластмассовая деталька, и всё, телефон хочется выбросить, потому что спасти его может разве что пошлая изолента, но ведь не обматывать же его скотчем? Коллеги засмеют!

И что мы тогда делаем во всех этих случаях? Правильно: расстаёмся с поломавшейся вещью и спешим купить новую. И всё это выходит из строя так регулярно, что вместе с праведным гневом невольно закрадывается догадка: уж не делают ли нынче все эти вещи именно с таким расчетом, чтобы они своевременно ломались, а мы своевременно обзаводились новыми. У новых туфель отлетел каблук? Проще купить новые, пусть и дорогие, чем искать, где их починить. Испортился телевизор? На помойку! Не чинить же! Новый купим! Вон от них, все магазины и рынки ломятся…

А ведь когда-то применительно к вещам, которых, и правда, окружало нас как будто не так много, было применимо давно позабытое нынче слово— добротность. Я уж не говорю про те вещи, которые люди делали для себя сами, с любовью (кто умел, разумеется) – мебель сколачивали на века, одежду шили для нескольких поколений, потому что ей сносу не было, ботинки точили по ноге, а не разнашивали с болью и пластырями, и т. п.

Если вы ещё не до конца поняли, о чём я говорю, то подойдите к любому автомобилю, припаркованному на улице (как правило, прямо на тротуаре, где не то что с детской коляской, а бочком не протолкнешься), так вот, подойдите и потыкайте в него. Нет, не гвоздём, а хотя бы пальцем. Что вы почувствуете? Тонкий слой металла, который будет пружинить и всячески вашему давлению поддаваться. Если вам, читающему эти строки, лет двадцать отроду, вы удивитесь тому, что же в этом странного: машина как машина, все такие. Вот именно. Теперь все. А я ещё помню, как в 80-е годы один наш знакомый, у которого была старенькая «Победа», рассказывал, как проезжал на ней… сквозь автобусы. В смысле, при столкновении тогдашний (современный) автобус рассыпался в пух, а с «Победой» ну ничегошеньки страшного не происходило. Не верите? Сходите на выставку старых машин и убедитесь сами. Просто раньше мы жили в стране не только производившей нефть на экспорт, но и потреблявшей её в качестве бензина, а оттого он почти ничего не стоил. То есть, можно было позволить себе ездить на автомобилях, которые «жрали» его литрами, зато это были Машины. А железо у них на боках не продавливалось, потому что было закалённым, настоящим. Зато теперь любая покупка автомобиля обходится не только головной болью хозяину, но и прибылью многочисленным мастерским и продавцам запчастей, куда этот хозяин очень скоро прибежит, потому что поцарапал нежный бочок и не готов выбросить автомобиль на свалку, как поступил бы с чайником или телевизором.

Это была первая часть моей неспешной мысли. Вторая заключается в том, что мы нынче привыкли ещё и к тому, что всякая вещь – не совсем то, за что себя выдаёт. Вы только присмотритесь к рекламе, сопровождающей те или иные товары. Когда мы хотим купить телефон, нам зачем-то рассказывают о том, что он делает замечательные фотографии. Когда я покупаю фотоаппарат, мне говорят, что он очень недурственно снимает видео. Телевизор так дорого стоит потому, что у него есть задняя подсветка, которая будет передавать всю гамму цветов… на стену. Постойте, зачем мне фотоаппарат, если я хочу звонить по телефону? Мне важно, чтобы был громкий звонок, хорошая связь и долго не садилась батарейка. Всё! Не нужно ничего лишнего!

Наконец, перехожу к сути произошедшего со мной. Я купил велосипед. Разумеется, очередной. Разумеется, в дополнение к тем шести, что стоят у меня в деревне (на всё семейство плюс нежданных гостей), и ещё одному тут, в Москве. Ну, бывает. Не удержался. Увидел странноватую по своей нездешней простоте раму, толстую, крепкую, без лишних сварочных швов, изгибов и пружин с поршнями. Сел в широкое седло, не гелиевое, не толщиной со спичку (раньше эта пытка так и называлась – посадить на кол), а в такое, в каком, собственно, не ощущаешь, что сидишь на велосипеде. Взялся за руль, к которому, о чудо, не нужно тянуться, ломая спину, который вот тут, под руками, высокий и упругий, почти как у Харлея. И понял, что домой уеду на нём. Пока ехал (из Сокольников на Сухаревку) размышлял о том, о чём написал выше. Подо мной была вещь, которая делалась как велосипед и была велосипедом. Всю дорогу меня не покидало ощущение, что я еду в удивительно удобном кресле, если не сказать – развалясь на диване. При этом не нужно было забивать голову мыслями о том, как правильно переключать все 156 скоростей, чтобы цепь не слетела с десятка передних или нескольких десятков задних шестерёнок. Потому что всего скоростей было 7, и все они при желании переключались правой рукой, поскольку педальная шестерёнка была одна-единственная. То есть, если вы представили себе эту конструкцию, то уже поняли, чем она мне так приглянулась: она максимально хорошо делала то, для чего предназначалась (переносила меня в пространстве), и при этом у неё было минимальное количество деталей, которые грозили в самый неподходящий момент выйти из строя.

Какое всё это отношение имеет к английскому языку? Прямое. Оно как нельзя лучше объясняет значение прилагательного «pure» (чистый, незамутненный, без примесей), которое красовалось на серебристой раме, означая доселе неизвестную мне марку этой редкой по своей добротности Вещи.