Coffee Break – Почему труден Шекспир

Продолжая тему поэтической кухни, давайте бросим не слишком пристальный взгляд на творчество одного из столпов английской литературы и английского языка в целом, каким был человек (или даже группа товарищей), подписывавшийся псевдонимом «Потрясающий Копьём» (shake + spear). В том, что к реальному персонажу, никогда не выезжавшему за пределы Англии, не умевшему толком писать и предусмотревшим в завещании всё до последней ложки, но не упомянувший ни одного рукописного листка, автор «Гамлета», «Ромео и Джульетты», сонетов и т. д. никакого отношения не имеет, лично я нисколько не сомневаюсь (особенно после визита в дом «того самого Шекспира»), а потому ни в чём убеждать вас не буду и вообще не стану об этом рассуждать.

Гораздо интереснее мне представляется вопрос, отчего же «Шекспира» (как брэнд) считают таким сложным. Причём не столько мы с вами, сколько сами англичане и американцы (а также прочие австралийцы, новозеландцы и т.п.). Как вы уже могли понять из моих мыслей насчёт перевода поэзии, нашему вниманию в этом случае предлагается отнюдь не Шекспир, а его более или менее схожее переложение на русский язык. Это почти то же самое, что почитать хвалёный набоковский перевод «Евгения Онегина» на английский. Тем, кто никогда его не видел, поясню: это просто пересказ строчка за строчкой, без соблюдения размера и рифмы. Набокова я люблю, но, увы…

Вернёмся к Шекспиру. Пока не устареет тот язык, которым стилизовали Шекспира уважаемые (без иронии) переводчики прошлого века, мы с вами будем читать и понимать его легко и просто. В русском Шекспире нет сложности. Как нет в нём почти и самого Шекспира. А теперь давайте разбираться по порядку.

Разумеется, в англоязычном мире, как и у нас в отечестве, хватает дебилов, которые никогда в руки не только Шекспира, но и вообще книжку тяжелее комиксов (в лучшем случае) не брали. Речь не о них. Меня очень порадовал один американский профессор, который, рассуждая об истории английского языка и обращаясь к студентам-соотечественникам, честно признался, что плохо понимает Шекспира. Он сказал примерно следующее: «Довольно претворяться, что, сидя в зале и глядя на сцену, мы понимаем всё, что говорят шекспировские персонажи. Это не так. Мы не знаем многих звучащих со сцены слов, а если и знаем, то не всегда в том значении. Нам приходится привыкать к устаревшим формам глагола. Нас сбивает вольный порядок слов в предложении…».

Если вам будет досуг, можете сами поискать в Интернете переводы Шекспира на… английский язык. На современный английский, разумеется. Прелюбопытнейшая, надо сказать, штуковина. Теряется всё очарование оригинала напрочь, но зато Дэвидам и Сарам становится понятен смысл фраз. В чём же дело? Что имел в виду в своей тираде уважаемый профессор?

Первое, о чём всегда надо помнить, читая Шекспира, это как раз то, что для чтения его пьесы не предназначались. А предназначались они для того, чтобы их озвучивали актёры. Публика же, соответственно, должна была воспринимать всё на слух. Поэтому, если, скажем, Шекспиру хотелось выделить какие-то слова, подчеркнуть их интонационно, он что делал? Правильно – поплёвывал на порядок слов и расставлял их так, как ему больше хотелось. Ничуть не хуже Пушкина или Твардовского. Для нынешнего англосакса это почти дикость. Представьте, чтобы он вдруг получил возможность сказать «Я ел бутерброд» аж шестью различными способами:

I ate the sandwich.

I the sandwich ate.

Ate the sandwich I.

Ate I the sandwich.

The sandwich I ate.

The sandwich ate I.

Из которых, как вы понимаете, «правильным» по нынешним меркам является только первый.

Одного порядка, разумеется, мало. Важны и сами слова. Почему-то считается, что около 95% слов из словаря Шекспира – те же, что мы используем сегодня. Вероятно, в этом есть правда, но не вся. Дело в том, что «Шекспир» сам ввёл в оборот порядка 3000 новых слов, которые нам кажутся «исконными». Хотите, назову несколько? Вот полюбуйтесь: champion, critic, dawn, elbow, eyeball, hint, label, lonely, marketable, Olympian, undress, torture, и даже такое, которое известно всем фанатам компьютерных игр, как unreal. Причём в Интернете можно найти сайты, где эти и многие другие им подобные слова приводятся не просто списком, а с указанием, где впервые их «Шекспир» упомянул. Скажем, слово elbow (то есть «локоть») впервые прозвучало в «Короле Лире». Кто бы мог подумать!

Если человек вводит в обиход 3000 слов, то сколькими же он пользуется? В случае «Шекспира» лексический запас превышает 29 000 слов. Много это или мало? У Пушкина он составлял порядка 22 000 слов. Чтобы читать современных английских авторов без словаря, достаточно знать тысяч 5—6. Про отечественных я не говорю. Вот и считайте…

Многие слова шекспировского времени вышли из употребления. Если не сами слова, то их значения. А ведь слово и его значение – две большие разницы. Почему мы с вами рано или поздно приходим к заключению, что общаться по-английски с итальянцами, французами или японцами проще, чем с англичанами или американцами? Да потому что мы, не носители, пользуемся обычно основными, первым или вторым, значениями. А носитель может использовать это же слово в его 6-м или 10-м значении и оставит нас не у дел. Велико заблуждение, будто английский язык беден, особенно если сравнивать с русским. Можете провести эксперимент. Загадайте любое русское слово, будь то существительное, прилагательное или глагол. Возьмите какой-нибудь большой русско-английский словарь. Я пользуюсь электронным «Lingvo». Готов поспорить, что из 10 слов у 9 будет больше одного соответствия в английском. Причём если вы проведёте эксперимент в обратную сторону, результат получится примерно тем же самым…

Поскольку «Шекспир» писал для сцены, многие его слова оказывались записанными не совсем так, как того требовали бы нынешние правила. Например, вместо it is он пишет ’tis, вместо over – o’er, вместо never – ne’er, вместо ever – e’er или ere, вместо often – oft и так далее.

Выше я упомянул о словах, вышедших из употребления как таковых или в определённом значении. Вот вам несколько примеров, взятых из «Шекспира». Сегодня мы ко всем обращаемся на You. Переводчики фильмов и книг вольны интерпретировать его и как «вы» и как «ты» в зависимости от ситуации. У «Шекспира» сплошь и рядом встречается Thou, то есть именно «ты». Сейчас в случае, когда мы воскликнем «Ничего себе!», англичанин скажет No kidding, а «Шекспир» писал Forsooth. Мы раньше говорили «Ух ты!». Теперь наши ЕГЭ-шники на буржуйским манер приучаются выдавливать Wow, а у «Шекспира» читаем Marry! или By my faith. То, что сегодня Darn it! (Чёрт!), тогда было Alack, Alackaday, Alas, Fie или, вероятно, не слишком приличное Out upon it! Всем нынче известное Maybe тогда могло принимать обличие нормандского Perchance. «Обманывать» мы сегодня знаем как lie или cheat, а тогда это было forswear. Слово betimes могло заменять такие разные по значению выражения как soon (скоро), very early (очень рано) или даже in time (вовремя). Сегодня все (кто хочет) знают слово tomorrow (завтра), а ещё недавно, несколько сотен лет назад «Шекспир» использовал в этом значении лишь его часть – morrow. Предлог to прилип к нему позже.

В заключении нельзя не упомянуть, что со временем менялась и произносительная норма. Если вам посчастливилось учиться тогда, когда учителя ещё не боялись упоминать Пушкина и Лермонтова, то вы наверняка обращали внимание на то, что какое-нибудь прилагательное «окрыленный», которое сегодня мы произносим «окрылённый» (это же чудо, что на клавиатуре до сих пор сохранилось многострадальное «Ё»! ) легко рифмовалось со словом «Вселенной». У «Шекспира» также можно найти немало подобных казусов, когда, например, love (лав, «любовь») рифмуется с prove (прув, «доказывать»). Правда, на этот счёт у меня есть подозрение, что здесь мы имеем дело с западной поэтической традицией, когда рифмуется не звучание, а именно написание, но, как я уже упоминал выше, к «Шекспиру» это не относится – он писал для голоса, а не глаз.

Вот несколько моих сумбурных мыслей по существу вопроса. Я же обещал лишь беглый взгляд. Если кому есть что добавить, не стесняйтесь, пишите!