Глава 22
Мой дядя как чудесный предсказатель. – Берл-Бендет и Сиховский. – Слух о чудесном предсказании. – Он стал знаменит. – План деда. – Положение евреев после восстания.
Во время восстания, как было сказано, положение евреев было особенно тяжёлым. Исчезли доходы, пустовали магазины. Помещики и крестьяне не являлись в город. Последние опасались польских банд – и еврейская нужда была безмерна. Евреи опасались покидать местечко, и все источники существования иссякли.
Ремесленники уезжали в Одессу и на Волынь, продавали дома за хлеб, продавали и закладывали всё, что имели, лишь бы выжить.
Одна надежда была, что такой неравный конфликт долго не продлится: более сильные русские конечно победят поляков, и тогда снова начнётся жизнь, и снова Бог поможет, как не оставлял до этого. Так считали евреи в бет-ха-мидрашах.
Но пока что евреи – нервные, разбитые, потрясённые и потерянные, рассуждали о восстании и прислушивались к любой политической новости.
Я тогда учился у своего дяди раввина. И помню, что в то время приехал к нему страшно взволнованный, задыхающийся Берл-Бендет и рассказал, что к его помещику Сиховскому пришла шайка помещиков, ели и пили и ещё взяли с него три тысячи рублей. Желая очистить имя помещика, он сообщил о них воинскому начальнику в Шерешево и, согласно указу Муравьёва, помещику полагалась медаль. Только воинский начальник, вместо того, чтобы послать медаль, прислал за помещиком троих казаков, чтобы те его взяли, и Берл-Бендет боится, не причинят ли тому вреда.
Поэтому – не может ли раввин помолиться, чтобы помещика освободили, и если молитва раввина подействует, то он, Берл-Бендет, даст в честь реб Меира-Чудотворца восемнадцать рублей.
Раввин, мудрый человек, понимал, конечно, что ничего плохого помещику не сделают, и только спросил:
«Сколько вёрст от поместья Чехчове до Шерешева и сколько – до Каменца?»
«От поместья до Шерешева – две версты, и три – до Каменца».
«Раз так, - сказал раввин, - то вернувшись домой, вы там конечно уже встретите помещика с медалью».
И через несколько часов пришёл-таки к раввину Изроэль-Арон, зять Берл-Бендета, с радостной вестью: тесть уже встретил помещика с медалью и шлёт раввину восемнадцать рублей в честь р. Меира-Чудотворца.
Сразу же об этой истории стало известно и предсказание раввина сочтено за нечто чудесное. В городе и во всей округе чудо обросло кучей всяких небылиц, а раввин объявлен настоящим чудотворцем. И ему не стало покоя. Собиралась ли родить женщина – шли к раввину, плача и прося, чтобы помолился. Через какое-то время приходили поздравить раввина: женщина благополучно родила мальчика или девочку. И если кто-то заболевал, тут же обращались к раввину, и тот ставил кружку р. Меира Бааль-ха-Неса, в которую клали, сколько могли, больной выздоравливал, а слава о раввине как о настоящем воскресителе из мёртвых и кудеснике, ширилась с каждым днём.
Тут уж ему стало не до занятий, и я при дяде тоже превратился в нечто вроде чудотворца. Не в с стоянии больше слушать женские разговоры и просьбы и в тысячный раз повторять одно и тоже, я передавал тоном чудотворца:
«Раби вам шлёт благословение, идите домой, Господь, конечно, поможет, поможет…»
Из-за связанного с восстанием переполоха, который только усилил популярность раввина как чудотворца, люди стали к нему приезжать из Бриска десятками бричек, стекались со всех сторон так, что заниматься было невозможно. Раввин уже решил заниматься четыре часа в день, с двенадцати до четырёх. Я запирал дверь и читал ему, и во всём синагогальном дворе было чёрно от людей, ожидавших чудотворца. И с каждым днём народу всё прибывало, и там становилось всё тесней. Стали уже приезжать из Белостока, и так далеко зашло, что раввину пришлось вызвать своего сына Симху из Пинска. Тот приехал вместе с женой и детьми. Пошли уже в ход записки и бумажки, написанные сыном, и уже понадобился ещё человек, чтобы обслуживать клиентов. Но и этого человека, Бейнуша-шамеса, стало вскоре недостаточно, и дяде пришлось взять на помощь сына, чтобы стоял в дверях, не пропуская всех зараз – а чудес становилось всё больше.
В то время играл важную роль как чудотворец ребе из Несвижа. Был он самым большим чудотворцем изо всех цадиков. Но каменецкий раввин был ещё больше. И я уже с ним не занимался. Я не занимался ни с кем, только готовился к дискуссии с отцом и со всеми хасидами о хасидизме и его противниках.
После восстания правительство отменило все помещичьи привилегии, в том числе и каменецкую аренду. Мы остались совсем без заработка. Но в еврейской черте сразу стало легче: повеяло свежим воздухом, как в материальном, так и в духовном смысле. Для евреев наступила новая эпоха. Вместо того, чтобы, как раньше, крутиться возле помещика, который был единственным источником существования для еврея, состоятельные евреи сами могли теперь стать господами: крупными лесоторговцами и торговцами зерном, и вообще можно было заниматься крупной торговлей.
После восстания почти девяносто процентов поместий оставались в руках у помещиц. Помещики трагически погибли, а помещицы, оставшись одни, не умели и не могли вести своё хозяйство с помощью наёмных крестьян, своих бывших крепостных. Эти дамы, привыкшие к широкой, роскошной жизни, занятые только балами и кокетством, никак не могли в один момент, да ещё без мужей, превратиться в хороших хозяек и иметь серьёзные понятия о сельском хозяйстве.
Деду первому пришло в голову, как помочь помещицам, а заодно что-то сделать и для евреев. А именно – евреи возьмут у помещиц в аренду имения, которые те не способны вести, помещиц это буквально выручит, даст ежегодный надёжный доход и избавит от беспокойства о том, что их имение пропадает, снимет камень с сердца.
Дед тут же поехал к своим знакомым помещикам и выложил им вышеупомянутый план. Он им объяснил, что в нынешнее трудное время им, как видно, следует сдать свои владения евреям, с чего помещицы тут же получат определённый доход. То же – с небольшим числом помещиков, оставшихся после восстания разорёнными в своих домах. В этом своём положении им трудно взяться за хозяйство, нанимая для работы крестьян, своих бывших крепостных. И для них тоже будет правильно сдать поместье в аренду. Понятно, что предложение это в тот момент очень устраивало помещиц и помещиков, воистину диктовалось самой жизнью.
И сразу же дед взял в аренду несколько поместий, для каждого из детей – отдельное поместье. Для себя взял поместье Вилевинского Пруску (было две Пруски: одна принадлежала Осеревскому, а другая – Вилевинскому), в четырёх верстах от Каменца – вместе с винокуренным заводом. Первые годы семья жила в городе, а сам он сидел там с людьми почти всю неделю, приезжая домой только на шабат.
Таким образом состоятельные евреи стали арендовать поместья, и в короткое время не меньше шестидесяти пяти процентов поместий Гродненской губернии были заселены евреями. И можно сказать, что помещицы и отдельные помещики были очень довольны новоиспечёнными поселенцами-евреями.
Сначала арендовали поместья дёшево, но потом стали расти цены на зерно, и арендную плату за поместья так взвинтили, что лет через десять работа на земле оказалась для еврейских арендаторов не таким уж доходным делом.
Помещицы и помещики стали также продавать леса, превращая всё в деньги. Это тоже не осталось без внимания евреев, превратившихся в крупных лесоторговцев. Они покупали разный лес – и для продажи на месте, и для постройки домов. Доставляли стройматериалы во все крупные города, где шла оживлённая торговля. Крупный стройматериал отправляли и в Данциг.
С лесом случилось то же, что и с поместьями. Сначала его продавали очень дёшево, а именно - двести-триста рублей за десятину хорошего леса. Но через несколько лет цены страшно выросли, причём цены повысили сами евреи. Купить лес приходили десятки купцов, и конкуренция сильно затрудняла торговлю. Десятина леса стоила уже не две-три сотни рублей, а целых двенадцать!…
Со временем и казна стала продавать десятинами свои леса, а также и конфискованные леса помещиков. Отношение казны к евреям было не такое, как сейчас, и торговала она с ними так же, как с неевреями.
После восстания Муравьёв издал указ, запрещающий полякам покупать землю в Литве. Он также не забыл евреев, которым его указ это тоже запрещал, что преграждало евреям путь к жизни и к заработку.
И всё же евреи в эти интересные времена во многих местах установили пивоваренные и винокуренные заводы, крупные водяные и ветряные мельницы, маслодавильни, красильни и т т.п. Растили большие стада – овец, коров, быков и т.п. Стада удобряли землю своим навозом, и вместо прежних, при помещиках, копен с акра, земля отдавала теперь шесть. Евреи владели большими молокозаводами, разводили лошадей, добивались породистого потомства. Они также выписывали машины для вспашки земли со всякими приспособлениями для облегчения и ускорения работы
Имения приобрели другой вид. Земля стала плодороднее, и из каждой мелочи они делали золото. Само зерно было только одним из многих продуктов, получаемых евреями из имений благодаря их энергии, способности и труду. . Они отдавали делу день и ночь, ища способов получить разными комбинациями как можно больше от природы.
Помещики, вернувшиеся через какое-то время домой, измученные и истерзанные тюрьмами и Сибирью, не узнавали своих владений. Всё выглядело иначе: везде красота, чистота и блеск, много новых строений, машин и конюшен. Они просто крестились, видя райский сад, в который «жиды» превратили их именье. Также и помещицы хвалили мужьям евреев за их энергию: все работают - муж работает день и ночь, сыновья, невестки, дочери и зятья - все в работе, и ничего у них не пропадает. Не так, как у них, у помещиков – что они знали? Во всём полагались на пьяницу-эконома. Помещица рассказала, что начав с тысячи двухсот, сегодня она уже получает с имения три тысячи пятьсот рублей в год.
Иные помещики завидовали евреям, увольняли их и брались за работу сами. Присматривались к заведённому евреями порядку и сами начинали управлять так же. Но больше двух-трёх лет это не продолжалось, именье возвращалось в прежнее состояние. Что-то было не то, дело не шло, всё расстраивалось, и чем дальше, тем больше. И они снова сдавали поместья евреям.
Время это, однако, отличалось не только коммерцией. В это же время евреи взялись и за образование. Правительство открыло перед ними все школы. Масса евреев стало докторами, юристами, инженерами. Правительство допустило их даже к государственным должностям, и во многих городах евреи становились судебными следователями, врачами, имели звания полковников, генералов и т.п.
Безусловно, что для евреев в российском галуте это было самое хорошее время. В тот период они разъехались по всем крупным русским городам и занялись большими делами. В Москве за короткое время образовалась большая еврейская община из пятидесяти тысяч евреев, много сделавших для развития московской индустрии.
При Николае I в Киеве еврей боялся выйти на улицу. Плывшие на берлинах по Днепру из Пинска в Николаев ночевали у себя в каютах, боясь выйти в город, чтобы переночевать в отеле. А если кто-то и решался, то боялся высунуть из окна голову. Если еврей шёл купить товар в воскресенье - обыкновенно, у русского, поскольку ни одного еврейского торговца там не было - то платить приходилось столько, сколько запрашивал продавец. И горе еврею, если он осмелится предложить меньше. Тут же получит по зубам, будет избит до крови, не смея при этом сказать ни слова в свою защиту. Ведь тут, на этом месте, он вообще стоять не смеет!… Почти то же, что можно видеть сейчас.
Но позже, при Александре П, в Киеве образовалась еврейская община из пятидесяти тысяч евреев. Среди них были миллионеры, сахарозаводчики. Крупнейшие бакалейные магазины процветали тогда в Киеве.
После восстания, когда аренда города была отменена, мы арендовали поместья, принялись за обработку полей, кое как зарабатывая на жизнь, к чему никак не могли привыкнуть. Тут уж мудрость деда не могла помочь: помещиков не стало совсем! Дед никогда не беспокоился о деньгах, он считал, что помещики и городская аренда будут всегда.
В поместья мы ещё не переехали. То есть, ещё считалось неприличным жить в деревне. Мы держали в поместьях людей, а сами туда каждый день ездили.
