85
Джим посмотрел на пасмурное небо и поежился. Прогноз погоды его подвел, и вместо десяти градусов тепла было чуть-чуть выше нуля. По улице проносились редкие автомобили, многие из которых были украшены рекламными плакатами.
Вот проехал фургон, на котором красовалась улыбающаяся физиономия профессионального жулика.
«Верьте Джакоме Филфайзеру!» – гласила надпись на лбу кандидата.
Фургон остановился на светофоре, и на лицо своего конкурента уставился другой соискатель. Он не улыбался и был похож на отставного военного.
«Генерал Гокс – это порядок», – гласила подпись на плакате.
Включился зеленый свет, и фургоны разъехались в разные стороны, увозя агитацию в другие районы города.
Порыв ветра подхватил целый заряд смятых листовок и понес их вдоль улицы, бешено кружа и поднимая все выше.
Возле угла здания остановился бродячий пес. Он буднично помочился на стену и побежал дальше, бросив на Джима ничего не значащий взгляд.
Прохожих на улице было немного, и все они шли по своим делам, не обращая внимания друг на друга. Джима это устраивало. Остановившись под яркой вывеской, он посмотрел на номер дома. До двадцать первого оставалось пройти совсем немного.
Распахнулась дверь, и на улицу вышли двое водителей грузовиков. Они надели свои форменные фуражки и прошли мимо Форша, оставив запах искусственного кофе и соевых сосисок.
Джим почувствовал, что голоден, да и обогреться ему тоже не мешало. Постоянное пребывание в ровном климате судна привело к потере сопротивляемости холоду, поэтому руки и ноги Форша уже не слушались.
Он толкнул дверь кафе, и теплая волна вкусных запахов ударила ему в нос. В животе заурчало.
– Что кушать будете? – спросил Джима человек, ведавший выдачей еды. Он опирался руками на прилавок, заставленный холодными закусками и салатами. Некоторые из них имели такой вид, будто стояли здесь еще с момента первого открытия кафе. Однако мух не было.
– Мне сосисок… Три штуки… И горячий кофе…
– И все?
– Все.
– Говяжьи сосиски или свиные колбаски?
– А мне все равно. Я не особенно в этом разбираюсь, – признался Джим.
Раздатчик просунул голову в небольшое окошко и крикнул:
– Лейла, три «веревки» и «стакан»!
– Понятно, Кукс, – отозвалась невидимая Лейла. Раздатчик вытащил из отверстия голову и, ткнув пальцем в кассу, сказал:
– Четыре сорок.
Джим дал пятерку. Раздатчик Кукс нехотя вернул ему сдачу, и в этот момент «подали» заказ Джима.
Тарелка вылетела из кухонного окошка, и все три сосиски едва не полетели на пол, однако Кукс ловко придержал их пальцем и поставил тарелку перед Джимом.
– Пожалуйста. Горчица вон там – бесплатно, – сказал он с таким видом, будто давал большие чаевые.
– А кофе?
– Рядом – в автомате…
Горчицу Форш брать не стал. К острому он не был приучен. На судне почти все время приходилось питаться сублимированными продуктами, имевшими совершенно нейтральный вкус.
Остановившись перед автоматом с горячими напитками, Джим внимательно изучил инструкцию.
Все оказалось совсем просто: следовало нажать кнопку «Кофе» и «Сахар», что Форш и проделал. Внутри автомата что-то ухнуло, и Джим испуганно оглянулся на Кукса. Однако тот лениво почесывал живот и на звуки, издаваемые автоматом, внимания не обращал. Поняв, что аппарат работает в обычном режиме и ничего страшного не происходит, Джим стал ждать. Попутно он разглядывал надписи на корпусе автомата, по-видимому оставленные благодарными посетителями.
«Здесь был, пил это пойло и умер Бруно Абрамович», – гласила надпись, нацарапанная гвоздем. А ниже значилось:
«Если я умру, отомстите за меня Рыжему Чугайсу».
«На Линси-авеню, 34, есть хорошая и недорогая шлюха. Зовут Бэби. Рекомендую. Френо Бип».
Прочитать все Джим не успел – автомат выдал стаканчик, наполненный бурой жидкостью. И хотя на кофе она не походила, однако источала весьма схожий аромат.
С тарелкой и стаканом в руках Джим прошел в небольшой зал, где было не более десяти человек. Люди сидели на неудобных высоких стульях, сделанных с таким умыслом, чтобы посетители долго не засиживались.
Джим забрался на свободный стул и взял из коробочки одноразовую вилку. Затем ткнул ею в сосиску, и та выстрелила горячим соком прямо на куртку.
«Какая неудобная еда», – подумал Форш.
– Разрешите к вам присоединиться? – услышал он за своей спиной, и тут же к его столу подошел человек с длинной седой бородой.
– Не помешаю?
– Нет, пожалуйста.
Незнакомец, кряхтя, забрался на стул и сказал:
– Ненавижу я эту забегаловку, но ничего не поделаешь – пенсии едва хватает на пропитание. Приходится экономить.
Джим молча кивнул. Ему удалось откусить кусок сосиски, и теперь он тщательно ее пережевывал, стараясь уловить какие-то вкусовые особенности.
В отличие от его собственной порции сосиски незнакомца были буквально утоплены в бесплатной горчице.
– Меня зовут Лион Барба. Я живу здесь недалеко, – начал разговор бородатый. – А вы?
– Я здесь проездом.
– Это я понял по тому, что у вас мало горчицы.
– Она горькая, – пояснил Джим, и старик засмеялся. Затем обмакнул в горчицу кусок булки и отправил его в рот.
– Понятное дело – горькая. В этом ее прелесть.
Джим кивал и продолжал есть. Он уже съел одну сосиску и принялся за вторую. Наученный опытом, он проткнул ее под безопасным для себя углом, и струя горячего сока брызнула на стол.
– Вы едите свиные или говяжьи? – поинтересовался мистер Барба.
– Даже не знаю.
– Ну-ка. – Барба наклонился над тарелкой Джима и сообщил:
– Это свиные сосиски…
– Правда? А как вы их различаете?
– По длине и цвету волокон. У свиных сосисок мясные волокна короткие и розоватые, а говяжьи волокна длиннее, да и цвет у них ближе к красному.
– Но ведь они, кажется, соевые, – заметил Джим.
– О, тут вы правы. Но соевая у них только основа. Вначале все сосиски одинаковы, и лишь кристаллизатор определяет, кому быть говяжьей, а кому свиной.
– Кристаллизатор?
– А то. Такой умный прибор, я вам скажу. – Мистер Барба снял с бороды каплю горчицы и отправил ее в рот. – Так вот, сосиску кладут под излучатель кристаллизатора и выставляют определенную длину волны. После этого дают разряд – один, другой, третий, и внутри сосиски формируются волокна заданного размера…
Расправившись с горчицей, мистер Барба принялся за сосиски. Проглотив одну в мгновение ока, он ткнул вилкой во вторую и сказал:
– А вот мы едим себе это чудо и не придаем значение тому, что пережевываем миллионы микроскопических роботов, исполнителей тонкого, нанотехнологического процесса…
– Откуда вы все это знаете? – удивился Джим. Он уже наелся, согрелся и не прочь был поговорить.
– Я работал технологом в военном концерне. Мы производили для армии продукты питания. Я отдал военному ведомству тридцать лет, а в результате – грошовая пенсия. – Мистер Барба вздохнул и добавил: – Одна надежда на выборы… Я буду голосовать за Гокса. А вы? Ах да, вы же не местный.
И мистер Барба пустился в длинные и непонятные постороннему человеку рассуждения о политике. Джим все кивал и кивал ему, а сам думал о Зуфаре.
Он звонил еще раз, но ему никто не ответил. Даже племянница. А для охоты за Визирем Джим нуждался в дополнительной информации, которая у Зуфара, по-видимому, была.
Выбрав момент, когда мистер Барба сделал паузу, Джим наскоро попрощался и вышел на улицу.
Холодный ветер снова ударил ему в лицо, но на полный желудок бороться с непогодой было проще.
Семнадцатый и девятнадцатый дома оказались довольно длинными, и, когда Джим подходил к номеру двадцать один, его уши снова ломило от холода, а глаза слезились от встречного ветра.
Забежав в подъезд, Джим постоял минуту возле радиатора и, восстановив дыхание, начал подниматься на второй этаж.
Вот и дверь с номером 12. Джим осторожно нажал кнопку звонка, однако ничего не услышал. Или звонок был неисправен, или работал он очень тихо. Джим надавил еще раз, но опять – ничего.
Форш приложил ухо к двери, надеясь что-то расслышать, но этого легкого прикосновения хватило, чтобы дверь открылась. Как оказалось, она не была заперта.
Джим опасливо покосился по сторонам, а затем шагнул через порог жилища Зуфара.
Плотно притворив за собой дверь, он огляделся. Уже из прихожей было видно, что здесь побывали посторонние. Выброшенные из шкафов книги, вспоротая обшивка кресел, вырванные с корнем стенные выключатели – все говорило о том, что здесь проводился тщательный обыск.
Кто его проводил? Да кто угодно. Зуфар всю жизнь торговал информацией, поэтому мог перейти дорогу кому угодно – политической партии, полиции, спецслужбам, мафии. Скорее всего, его самого уже не было в живых.
Джим прошел в комнату и, перешагивая через разбросанные и поломанные вещи, начал осматривать разгромленное жилище.
Форш знал одну особенность Зуфара. Тот был неравнодушен к ножкам столов и стульев, поэтому часто использовал их в качестве тайников. Ему говорили, что это примитивно, но Зуфар все равно делал свои тайники в этих ножках.
Решив, что ничего другого не остается, Джим приступил к осмотру ножек. Он обошел все комнаты, простукал все деревянные подставки, но ничего не обнаружил. Зайдя напоследок на кухню, Форш обнаружил еще один стул.
На всякий случай Джим разломал и его. Как оказалось, не зря – одна из ножек была полой.
Форш вытащил из тайника кристаллический накопитель – прибор, записывающий все звуки.
Пришлось немного повозиться с воспроизведением, и наконец послышались едва различимые голоса. Потом треск ломаемой мебели, ругательства. Громкие шаги – то приближающиеся, то удаляющиеся. Снова голоса – сначала спокойные, ровные, потом переходящие на повышенные тона.
Затем послышался первый крик. По нему трудно было определить, Зуфар это или кто-то другой. Крик повторился, но потом сделался глухим. Видимо, голову несчастного накрыли одеялом – чтобы перепуганные соседи не вызвали полицию.
Наверное, пытки продолжались довольно долго, но микрофон включался только на звук, поэтому паузы отсутствовали и крики истязаемого были сжаты в один длинный предсмертный вой.
Ему на смену пришли голоса. Они что-то обсуждали. Джим разобрал слово «ванная». Тяжело затопали ноги – по всей видимости, эти люди переносили тело.
Затем Джим услышал женский голос. Слышимость была плохая, но он понял, что это была именно та «племянница», которая с ним говорила.
На этом все закончилось. Потом были только шаги самого Джима Форша.
Решив не оставлять никаких следов, Форш разбил кристалл о край стола. Мелкие осколки разлетелись по всей кухне, и Джим удовлетворенно отметил, что собрать кристалл будет невозможно.
Уже зная, что увидит, Джим прошел в ванную.
Зуфар лежал, накрытый сорванной занавеской. Раковина, кафель и пол в ванной были перепачканы запекшейся кровью. Судя по всему, трагедия разыгралась два дня назад.
Решив, что искать здесь больше нечего, Форш вышел из ванной, и тут же ему в висок уперся холодный ствол пистолета.
– Добро пожаловать, дружок, – произнес чей-то неприятный голос, и на Джима пахнуло дыханием хронического курильщика. – Повернись, лапы на стену…
Джим повиновался. Чьи-то руки профессионально прошлись по его карманам.
– Ничего нет, шеф.
– Ладно, лейтенант, выводи его и сажай в машину, – проворчал курильщик.
– Одну руку назад! – приказал лейтенант.
Джим повиновался и услышал, как на запястье щелкнул замок наручников.
– Вторую руку! Молодец. Теперь поворачивайся к двери и шагом марш.
Форш двинулся к выходу. Уже на лестничной клетке он увидел группу из нескольких человек – судя по всему, это были полицейские эксперты. Они равнодушно скользнули взглядами по лицу арестованного и прошли внутрь квартиры.
– А где труп? – спросил один из них.
– В ванной, – ответил ему курильщик.
Подталкиваемый своим конвоиром, Джим стал спускаться по лестнице. Выйдя из подъезда, он увидел полицейский фургон, а рядом с ним патрульную машину.
– Калахер! – позвал лейтенант.
– Я здесь, сэр, – из фургона выглянул полицейский в форме. Судя по напряженной физиономии, его оторвали от игры в кости.
– Кто там еще с тобой? Уилкинс?
– Уилкинс, сэр.
– Возьми вот этого фрукта и посади в клетку на большую цепь.
Калахер выскочил из фургона и, подбежав к Джиму, крепко схватил его за локоть. Уилкинс только выглянул из кабины, но вылезать не стал.
– Ну-ка, вперед давай! – грозно сказал Калахер, дергая Форша за руку. Однако было заметно, что он слегка струхнул. В клетку, да еще на цепь, сажали не каждого.
Передав арестованного, лейтенант ушел, а сидевший в кабине Уилкинс сладко потянулся.
Джим залез в фургон и пробрался в предназначенный для него «обезьянник» – небольшую отгороженную клетку на двух, максимум – трех заключенных. Не дожидаясь приглашения, он сел на металлическую скамейку.
Калахер, не спуская с арестанта глаз, закрыл дверку и запер ее на замок. Затем снял со стены толстую цепь с замком на конце и потребовал:
– Давай сюда ногу!
Форш просунул ногу между прутьями, и Калахер защелкнул замок на лодыжке. Затем дернул цепь, проверяя, хорошо ли она держится, и, почувствовав себя в безопасности, улыбнулся:
– Ну что, попался, козел?
– Пью, ну ты где? – позвал Калахера его партнер по игре.
– Иди сюда, Уил, а то я теперь на службе.
Уилкинс оставил кабину и, обежав фургон, забрался к Калахеру. Увидев в «обезьяннике» арестованного, Уил улыбнулся и прокомментировал:
– Ни хрена себе струя, да, братан? А ты небось думал, что все будет по-тихому?
– Кончай базары, Уил. Мне еще отыграться нужно успеть.
– Успеешь. – Уилкинс уселся поудобнее, затем достал из кармана стаканчик и кости. – На пол бросать будем?
– На пол, – согласился Калахер.
– А вдруг они к нему укатятся? – И Уил посмотрел на Джима.
– Так он свой парень – он их нам вернет. Вернешь, братан? – Калахер улыбнулся Джиму, и тот кивнул:
– Конечно, верну, ребята, о чем разговор.
– О, ты смотри. Я думал, у тебя голос будет, как у того парня из фильма «Пожиратель девственниц»! – удивился Уилкинс.
– Фантастика, что ли? – спросил Калахер.
– Ты про пожирателя?
– Нет, я про девственниц!
И оба приятеля дружно заржали. Потом они начали увлеченно играть и оставили Джима в покое.
«То, что судно не в порту, это правильно, – думал он. – Иначе бы и ребята вляпались и на «Тритон» наложили бы арест».
Джим посмотрел на полицейских. Калахер здорово злился и играл уже в счет будущего жалованья, а Уилкинс очень тонко его подначивал.
Подъехала «труповозка». Двое санитаров выкатили носилки и потащили их в дом. И тут, словно по команде, начали собираться зеваки. Джим даже удивился, почему они пришли так поздно.
Полицейские прекратили игру и стали конаться, кому идти наводить порядок, поскольку любопытных становилось все больше и они уже закрывали выход из подъезда.
Из довольно эмоционального обмена мнениями между Уилкинсом и Калахером Джим понял, что их капитан может оторвать им все, что посчитает нужным.
– Ладно, друг, мы оставим тебя одного всего на пару минут, – сказал Калахер, и они с Уилкинсом выбрались из фургона.
Сойдя на землю, Калахер обернулся к Джиму и добавил:
– Да, чуть не забыл, если хочешь, можешь пока погулять вокруг машины – ноги размять…
После этой шутки оба полицейских снова заржали.
«Посмейтесь, посмейтесь…» – сам не зная почему, мысленно предостерег их Джим.
В узкое окошко он видел, как Калахер и Уилкинс начали наводить порядок. Они без колебаний пускали в ход дубинки, и вскоре зеваки, которых набралось уже человек пятьдесят, стали выполнять их команды. Если проезжавшие по улице машины притормаживали, полицейские орали на водителей и требовали, чтобы они ехали дальше.
Вскоре появился микроавтобус с прессой. Едва он остановился на обочине, как из него, словно тараканы из помойного ведра, начали выскакивать люди с видеокамерами, фотоаппаратами и микрофонами.
Мастерски уворачиваясь от дубинок Калахера и Уилкинса, представители прессы рванули в подъезд. Однако это был отвлекающий маневр, и двое самых шустрых репортеров прилипли к окошку фургона.
– Мистер Гуров, за что вас арестовали на этот раз? Или вы не мистер Гуров?
– Нет, – покачал головой Джим.
– А кто же вы?
Форш вспомнил одну из фамилий, которую как-то раз слышал в новостях:
– Я Фортунато Маргадон…
– Фортунато Маргадон! Знаменитый анархист-революционер! – одновременно завопили репортеры.
– На чем вас взяли, мистер Фортунато?
– Я пытался получить контрольный пакет акций «Пацифик Ойл».
– А кто вам должен был его передать?
– Вице-президент компании.
– Ох! – От перевозбуждения репортеры засучили ногами. Раскаленный материал прямо-таки лился им в руки. – Вы вынудили его отдать акции шантажом?
– Нет, этот человек давно сочувствует нашей борьбе. – Джим разозлился и врал самозабвенно, заранее готовя полицейским западню.
Послышались крики, шум, и из подъезда стали выбегать журналисты. У некоторых в руках были поломанные видеокамеры, другие зажимали разбитые носы.
Последними с разгоряченными и счастливыми лицами выскочили Калахер и Уилкинс.
Увидев возле фургона двух еще не битых журналистов, полицейские, как пара доберманов, рванулись вперед.
Удар, и один репортер упал возле фургона. Другой удар пришелся в стенку фургона, поскольку второй репортер сумел увернуться. Он бросился наутек, и полицейские погнали его вдоль улицы.
Тем временем его коллега пришел в себя и на локтях кое-как стал отползать от колес фургона. По лицу бедняги текла кровь, но никто из зевак и не думал ему помогать, люди лишь внимательно следили за его действиями.
Репортер достал из кармана телефонную трубку и, набрав нужный номер, стал передавать сообщение:
– Лола, это я, Филипп! Подожди, не перебивай, немедленно в номер! Не перебивай, я тебе говорю… Слушай: сегодня в четырнадцать пятнадцать на улице Адмирала Вольштейна в доме двадцать один был арестован Абрам Гуров, который оказался знаменитым террористом Фортунато Маргадоном. Оказалось, что это одно и то же лицо… Не перебивай, а слушай дальше! Его взяли в момент передачи ему контрольного пакета акций «Пацифик Ойл». Акции пожертвовал вице-президент компании… Нет, как его зовут, я не знаю. – Репортер приложил к рассеченной голове носовой платок и продолжил передачу.
Заинтригованные зеваки подошли к нему ближе и старались не пропустить ни одного слова.
– Пиши дальше. Целью этой акции являлись обрушение рынка ценных бумаг всей нефтяной отрасли и организация беспорядков. В итоге должна была начаться всемирная революция… Все, Лола. Записала? Молодец. Теперь немедленно в номер – на первую страницу! Как не Лола? А кто же? А чего же ты молчишь, корова старая! А я тут перед ней распинаюсь!
Репортер так выругался, что некоторые из зевак переглянулись и одобрительно закивали головами.
Между тем на улице Адмирала Вольштейна движение практически встало. Машины сигналили, водители оскорбляли друг друга, но это дела не ускоряло, и пробка становилась все плотнее.
Вызванные дополнительные силы полиции были вынуждены добираться на своих двоих. Они прибегали потные и злые, поэтому увеличившейся толпе сразу досталось дубинками.
Вскоре вернулись Калахер и Уилкинс. Последний, словно голову убитого врага, держал изорванную репортерскую сумку.
Увидев прибывших коллег, он отсалютовал им дубинками, а Калахер распахнул дверцу фургона и заглянул внутрь. По его нагловатой улыбочке Джим понял, что полицейский собирается сказать очередную гнусность. Форш решил его опередить:
– Вас тут начальство искало. Обещали забить вам в задницы ваши дубинки.
– За что? – опешил Калахер. Улыбка тут же исчезла с его лица.
– За то, что вы оставили без охраны опаснейшего преступника.
– Ну так и что?
– А у меня в кармане мог оказаться графитовый шнур.
– Иди ты, – не поверил Калахер.
– Короче, иди покажись начальству, а то потом сам знаешь что…
– Ага, – кивнул Калахер, – мы быстро, а ты подожди тут.
– Ладно, подожду, – согласился Джим с таким видом, будто делал полицейским одолжение.
Они побежали в подъезд, а Джим уставился на газон, где сидел передававший информацию репортер. Он снова наговаривал свой горячий материал, и его рассказ обрастал все новыми подробностями.
