Глава 9

Обмен

Нанятым профессионалам требовалось выполнить еще одну, последнюю в этой истории, операцию – ненавязчиво охранять девицу во время заточения и произвести обмен пленными, когда заинтересованные стороны обо всем договорятся.

…Девушка очнулась, совершенно не понимая, где находится, и первым делом заглянула в холодильник – нет ли там чего-нибудь такого, что помогло бы снять синдром усталости после вчерашнего. В холодильнике имелось то, что, по мнению пенсионеров, могло облегчить состояние пленницы, – кефир.

Опохмелившись благородным кисломолочным продуктом, Дуня оглядела свое новое жилище и обнаружила следующее. Первое: она заперта; второе: подойдя к окну, она увидела, что находится приблизительно на пятом этаже; и наконец, третье: телефона в квартире нет, а ее мобильник конфискован. То есть шансов оповестить всесильного папу или хотя бы охрану о своем бедственном положении никаких. Хотя, конечно, положение не совсем бедственное, но все же нестандарт, непростое положение. Плен практически.

Сделав такой вывод, Дуня вспомнила о плененном Максиме и невесело усмехнулась. Словно кто-то свыше ей указал: вот и почувствуй теперь себя на его месте.

Дуня побродила по комнате, по коридору, зашла в туалет, в ванную, выпила еще кефира и подошла к книжным полкам. И, разумеется, не случайно ей сразу попался на глаза корешок книги со знакомым названием: М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени». Это опять вызвало горькую усмешку на девичьих устах, так и не тронутых поцелуем.

Дуня перечитывала историю Печорина и Бэлы и изнывала от скуки еще целые сутки. Еда в холодильнике лежала, чистая вода в больших пятилитровых емкостях имелась, чайник, чай и кофе тоже были. Казалось бы, успокойся – сиди и жди, когда все прояснится. Вон телевизор включи. Может, в новостях про тебя скажут, и тогда хоть что-нибудь будет понятно.

Однако на первый план, заслонив собой все остальное, вышло бешенство самолюбивого, свободолюбивого, но почему-то запертого существа. А по телевизору о ней ничего и не могли рассказать, потому что папа никак не мог поведать о ее исчезновении органам: тогда его роль во всей истории неизбежно стала бы ясна и он лишился бы по меньшей мере депутатской неприкосновенности. Под статью уголовную угодил бы уважаемый гражданин!

Тем временем, подняв на ноги весь штат, Спартак в полном недоумении искал дочь. Что это? Похищение с целью выкупа, или враги хотят надавить на него, чтобы он уступил какие-то позиции в бизнесе? Или это требование лоббировать вместе с другими очередной бестолковый, но выгодный для некоторых предпринимателей закон? Или еще что-то в этом роде? Спартак понятия не имел, в чем тут дело.

Дервоед даже предположить не мог, что пропажа любимой дочери – это месть двух старичков, божьих одуванчиков, никчемных пережитков советского прошлого. Седая пыль на небоскребах новейшей русской истории! О, если бы он вдобавок знал, что все было организовано на его же деньги!.. О-о! Он бы увез старичков в суровую тайгу и самолично четвертовал! И он ведь в конце концов узнал об этом! Но поделать ничего не мог, поскольку имел не то что «рыльце в пушку», а целое рыло.

В конце концов Платон Сергеевич позвонил ему и сказал, что к его семейной драме они с женой имеют самое прямое отношение. Прозрачно намекнув на это олигарху, Платон Сергеевич предложил разумно, спокойно и без нервов обсудить ситуацию, для чего им надлежало встретиться на нейтральной территории – скажем, на второй справа от Пушкинской площади скамейке Тверского бульвара. И чтобы Спартак был один, без охраны и без оружия.

Информацию о такого рода встречах Платон Сергеевич черпал исключительно из телевизора, из заокеанских и отечественных боевиков, – больше, слава богу, было неоткуда. Он вдоволь насмотрелся гангстерской классики, в которой типизация и клише, эпизоды и сюжеты, кочующие из фильма в фильм, вызывают в лучшем случае иронию и презрение. Уж сколько раз было: «Отпусти ее (его)», «Положи пистолет!» и «Учти, если хоть волос упадет с его (ее) головы» или «Слушай, если ты моего сына хоть пальцем…» и т. д. и т. д. Длинная вереница банальностей… Но Платон Сергеевич имел только этот телевизионный опыт и диктовал условия встречи, одновременно презирая себя за ржавые штампы, заимствованные из телевизора. Спасибо, сдержался и не потребовал от Спартака, чтобы, мол, нигде не было снайпера. Ну кому он нужен – ботаник на заслуженном отдыхе, тем более мертвый? Ведь так безутешный отец никогда не узнает, где его дочь. Впрочем, он же может подвергнуть пыткам жену Агриппину, его верную Груню. Так что надо сказать про снайпера?.. А с другой стороны, в толпе, на Тверском бульваре, киллер может нож воткнуть – и все! А уж потом приступить к истязаниям Груни…

Поэтому Платон Сергеевич передумал и назначил встречу в Доме ветеранов, точнее, в Комитете ветеранов войны, тоже на Пушкинской площади. В случае чего ветераны его защитят и спасут от людоеда-олигарха.

Надо отметить, что накануне, перед звонком Спартаку, Платон Сергеевич с женой посетили конспиративную квартиру, где содержалась похищенная дочь. Ну, чтобы посмотреть на нее, познакомиться, увидеть в лицо первопричину того, что произошло с их сыном. Девочка им почти понравилась – папа-людоед и она были совершенно разными людьми. Дуня, находившаяся в крайней степени беспокойства и непонимания, вдруг увидела двух седых человечков, вошедших неожиданно в квартиру в сопровождении ее партнера по танцу в ночном клубе – Артура.

Артур ей по-свойски улыбнулся и даже подмигнул. А старички с порога представились и объявили вконец ошарашенной девушке, что они – родители Максима. Максима, которого вероломно и подло увезли в плен именно из-за нее!

– Я… я… Слушайте, я тут совершенно ни при чем, – скулила Дуня, размазывая слезы по лицу. – Это папа все сделал, я его не просила!

– А зачем это вашему папе? – уже сочувственно спрашивали родители Максима, хотя из рассказа олигарха прекрасно знали о некоторых гримасах любви, свойственных богатым наследницам миллионных состояний. Теперь им хотелось послушать, что о своей любви скажет сама девушка, и понять – любовь ли это, все-таки достойная понимания, или каприз рублевской принцессы.

И Дуня, с трудом преодолевая застенчивость, призналась, что она уже давно любит их сына. Но ничего плохого она ему не желала, тем более никакого насилия! И эта, мол, бандитская инициатива отца угнетает ее до сих пор.

– Максим отругал меня два дня назад. Обозвал по-всякому и выгнал из комнаты, – объяснила Дуня, рыдая. – А я не виновата. Виновата только в том, что люблю его. Уже два года люблю!.. А может, и три, вот сколько себя помню, столько и люблю его! А он меня – нет!!! Он меня теперь ненавидит!!! И как мне жить теперь? Как?! – кричала она старикам, которые были уже почти готовы все простить – из сочувствия к этой шекспировской, гибельной, безнадежной страсти.

Но чем они-то могли ей помочь?! Им бы себе помочь – сына спасти.

Агриппина Васильевна подошла к Дуне, обняла за плечи, усадила на диван и стала говорить ей какие-то простые бабьи слова утешения. А Платон Сергеевич, растроганно шмыгнув носом, прервал монолог жены:

– Вот что! Ты не плачь. Эту историю пора заканчивать. Я поговорю с твоим отцом, и на днях мы вас обменяем. Тебя вернут папе, а Максим к нам вернется. Вот такой у нас будет справедливый бартер… Груня, пойдем – нам пора.

И, обратившись к Артуру, строго добавил:

– Поезжай отдыхать, но будь с телефоном. Я тебе позвоню и скажу, где и во сколько состоится обмен. Будь при оружии и напарника с собой возьми, – продолжал Платон Сергеевич играть в матерого резидента нашей разведки на вражеской территории.

В его исполнении роль выглядела совершенно опереточно. Да и обстоятельства обмена, которые он мысленно конструировал, напоминали пародию на известный фильм «Мертвый сезон», где разведчиков двух государств ритуально обменивали на мосту. Но что делать!.. Других приемов и правил Платон Сергеевич не знал.

…Договаривающиеся стороны встретились в назначенное время в Комитете ветеранов. Перекинулись парой слов и, преодолевая брезгливую ненависть друг к другу, холодно обменялись рукопожатием. Спартак с трудом скрывал возмущение тем, что его, крутого мужика, облапошили как последнего лоха. И кто?! А Платон Сергеевич, ведомый, конечно же, не только родительским, но и классовым гневом, выглядел победителем. Потом они перешли за угол, в скромное кафе с говорящим названием «Поколение». И уже там противоборствующие стороны обсудили детали обмена.

Платон Сергеевич предложил произвести его в самое многолюдное время, на том же Тверском бульваре, чтобы мстительному Спартаку не захотелось в последний момент передумать и предать.

И назавтра, в девятнадцать тридцать – в разгар народного гулянья по бульвару, – обмен состоялся.

Максим и Дуня медленно двигались навстречу друг другу. За Дуней, чуть поодаль, шли Артур с напарником, а за Максимом, на таком же расстоянии, топали Прохор с Иваном.

Дуня шла, покрасневшая от волнения и неистового желания, чтобы любимый хотя бы взглянул на нее, хоть на секундочку, тогда она успела бы ему что-то крикнуть, дать понять, что любит его, что ни в чем не виновата, что нельзя за любовь так наказывать и ненавидеть! Но Максим, сблизившись с ней на противоходе, демонстративно отвернулся, показав тем самым, что даже видеть ее не хочет, настолько она ему противна.

Дуня сдержалась, не заплакала. Ее сухие, отчаянные, полные мольбы глаза теперь словно погасли, и она, как сломанная кукла со свернутой шеей, шла вперед, еле передвигая ноги и уставившись в землю Тверского бульвара, истоптанную ногами счастливых влюбленных пар.

Максим, едва поравнявшись с девушкой, бросился вперед, к родителям, радостно хохоча и даже подпрыгивая. Не оглядываясь, эта группа направилась в другую сторону, к Никитским воротам. Они победили! И были уверены, что навсегда вычеркнут из памяти эту злополучную историю.

Удастся ли им это? Встретятся ли Максим и Дуня еще когда-нибудь? По всему, не должны, ведь ничто не обещало продолжения. Однако посмотрим. Посмотрим… Мало ли что?