27. Велька и Мцвели

Не совсем трезвого Давида Вахтанговича днем привезли двое сумрачных мужчин солидного возраста. Вместе с ним они выгрузили из машины несколько мешков и четыре огромных глиняных кувшина. Потом прошли к Барскому, пробыли у него несколько минут, вышли с чуть посветлевшими лицами, сели в машину и уехали.

Это были отец и дядя Алика и Миши, они принесли Барскому все возможные извинения и попросили забыть инцидент и похлопотать перед «уважаемым Гурамом», заверив, что «эти два шакала, позор рода» будут немедленно высланы из города к родне в Дагестан, где и просидят до того самого дня, когда старшие подберут им невест и женят остолопов. Потому что, видимо, пора. А за сгоревшую машину претензий нет, что вы, уважаемый! Никаких претензий, вот еще машина, почти новая – хотите ее? Забирайте, уважаемый, только скажите Гураму Александровичу, что нет у вас обиды на наш род, пожалейте молодых дураков. Один, между прочим, вообще контуженый, больной весь.

Барский машину не хотел. Но пообещал напуганным до смерти родственникам, что мстить наши мужчины не будут. И что Гурама Александровича он лично успокоит.

В мешках оказались два огромных гуся, вся задняя половина крупненького бычка, овощи и фрукты, в кувшинах – дивное вино и чача, которым все вечером и отдали должное. По стаканчику, не больше – завтра рабочий день.

Гурам, очевидно, обладал мощным даром убеждения: он коротко поговорил о чем-то с Иркой, и мы больше не видели ее в вызывающих нарядах и боевой раскраске. Оказалось, что обычные платьица и чуть-чуть подкрашенные ресницы делают ее даже моложе, милее и симпатичнее.

Эта история, как почти все истории, связанные у меня с цирком, имела свое необыкновенное продолжение: через несколько дней я, собираясь утром с Ритой Бакиревой, Алдоной и собаками пойти на дальний пляж, столкнулась у ворот с Аликом. В руках парень держал большую плетеную корзинку, прикрытую голубой тряпочкой, у ног стояла еще одна корзина, огромная, полная крупного фиолетово-дымчатого инжира. Синяки на лице Алика расцвели дивным цветом, кровоподтеки от пальцев Агеева на предплечьях только-только начали зеленеть, но вид был отчаянно-решительный. И он почему-то совсем перестал заикаться:

– Я пришел извиниться перед тобой. Хорошо, что тут старшие женщины – дед сказал, что чем больше людей услышат мои слова, тем скорее бог простит.

И извинился. Он говорил искренне, горько, чувствовалось, что стыд его буквально сжирает. Я мельком глянула на Риту и Алдону, а они почти незаметно синхронно обе кивнули: пусть продолжает, пока можно верить.

– Клянусь могилой матери, что никогда и пальцем к тебе не прикоснулся бы! Да, понимаю, что поздно, все уже случилось, ваш страх обернулся нашим позором. Мы уедем из Сухума завтра, а чтоб память все-таки стала хорошей, это тебе, вам – инжир от бабушки моей, не откажите, она сама собирала, пожелала, чтоб жизнь твоя такой же сладкой была. А от меня и от деда вот, – он протянул корзину, которую держал в руках. В этот момент голубая тряпочка зашевелилась, потом сползла – из корзины на меня смотрели карие внимательные глазки под трогательными бровками. Круглая меховая голова, темно-пепельная, с черной маской потянулась ко мне, из крохотной пасти появился розовый язык и лизнул мой палец. Конечно, я завизжала от восторга, конечно, я выхватила щена из корзинки и прижала к себе, рассматривая толстые лапищи в белых «носочках», розовое тугое пузо со смешной пипиркой, грудку в белоснежной манишке, широкую спинку с черным чепраком, хвостик-морковку – я никогда до этого не видела таких щенков. Он был прекрасен, он восхитительно пах теплым мехом, молоком, медом и почему-то свежевыглаженным бельем.

– Стоп-стоп, – Алдона взяла у меня малыша, осмотрела со всех сторон, – это отличнейший кобель кавказской овчарки с великолепными статями, насколько я могу судить. Где взяли щенка, молодой человек? Он больших денег стоит…

Алик аж побледнел, даже глаза заблестели подозрительно, он как-то судорожно дернул кадыком, будто проглотил обиду:

– Вы имеете право подозревать, я скомпрометирован. Щенок родился на пастбище моего деда, в горах. Документов нет, откуда? Только вам любой на Турбазе расскажет о наших собаках. За его отца люди из Нальчика, которые собачьими боями занимаются, тысячу рублей деду давали, дед не согласился! Сказал, что друзей не продает. А за щенками со всего Кавказа к деду едут, баранов везут, деньги везут, вино и чачу везут, записываются на год вперед. Они у нас громадные вырастают, умные, преданные, пастухи и охранники хорошие, дед не каждому отдает собаку, сначала разговаривает долго с человеком.

Алдона даже смутилась, вернула мне щенка и сказала, что ничего такого в виду не имела вовсе, Рита же поинтересовалась, зачем мне охранник и, особенно, пастух здесь, в цирке? Но щенка отобрать теперь можно было, только применив ко мне грубую физическую силу. И то не факт. Задыхаясь от умиления, я просюсюкала: «А как его зовут, моего холесенького?»

И тут Алик впервые улыбнулся. Оказалось, что у него хорошая улыбка, прекрасные ровные зубы и ямочки на щеках:

– Мцвели. Защитник, Хранитель, если по-русски. Можно звать Вели, Велька…

Велька?!

В нашем доме, построенном по советским технологиям вручную, по кирпичику, а не секционно или из блоков, стены были очень толстые, подоконники – широченные и слышимость почти нулевая. Можно было разговаривать, слушать музыку и все такое, но если не выйти на лестничную площадку, то ничего слышно не было. Входные же квартирные двери в середине прошлого века ставили самые обычные, деревянные, и слой дерматина, которым их квартировладельцы обивали «для тепла», звуку совершенно не мешал.

Так мы и узнали о новых соседях: из квартиры № 23 доносились восторженные мужские маты и визгливые причитания женщины: «Ой, цэ ж дви кимнаты, цэ ж у тому баку вода гаряча, це ж викна здорови яки!» Бабуля, мамочка, я и надменный белый болон Кузя жили в новой квартире уже почти три месяца, а дом продолжал заселяться, и теперь на нашем первом этаже собрался полный кворум.

И Диденко из квартиры справа, и Кондратьевы из квартиры слева помогали нам с обустройством – там в семьях были мужчины, которые могли вкрутить всякие шурупы и прибить карнизы. Взамен моя бабуля на всех пекла пироги и жарила фирменные оладушки с абрикосами, мама проверяла домашние задания по русскому у сына Кондратьевых и у Танечки Диденко, а я иногда возилась с младшим Кондратьевым, смешным годовалым Кирюшкой.

Мы жили очень дружно и с соседями по нашей площадке, и с теми, кто над нами, вплоть до пятого этажа. И только обитатели квартиры № 23 скользили мимо бурыми тенями (почему-то вся одежда тети Жени, дяди Василия и их сыновей казалась мне бурой, хотя наверняка такой не была), она и летом, и зимой в платке, он – всегда в кепке. Ни в чем они участия не принимали, ни с кем особо не общались, только к бабушке моей соседка шастала все время за хлебом, яйцами, солью, мукой, называя все почему-то с уменьшительно-ласкательными суффиксами: яэчки, хлебушек, мучичка, солька («Анна Иванна, не будете такие ласкавые занять мэни яэчка три?»). А еще тетя Женя ходила, втянув голову в плечи, и мне казалось, что она постоянно больна.

Пока я была мала и в девять вечера уже укладывалась спать, Пивневых для меня как бы не существовало – ну, живут себе какие-то бурые люди за стеной и живут. Но как только стала старше, открылось интересное: однажды вечером пятницы, возвращаясь с прогулки с Кузькой и пробегая под окнами, я услышала из форточки двадцать третьей квартиры звон разбитой посуды, грохот и женский вой. Я даже не сразу поняла, что это женщина так кричит, решила, что какой-то детектив идет и у соседей просто очень громко работает телевизор (потом я узнала, что телевизора у них никогда и не было). Прибежала домой – нет, все попытки обнаружить фильм не увенчались успехом, я зря крутила ручку. Тут за стеной отчетливо грохнуло, и опять приглушенно завыла женщина. Бабуля посмотрела на меня, потом на маму:

– Дина, придется объяснить ребенку…

– Дочечка, понимаешь, дядя Вася иногда пьет водку. А когда пьет, становится злой – так бывает, когда жизнь человека оказывается не заполнена радостью и чем-то хорошим. Представь гулкие и пыльные помещения в доме, в который даже свет не проведен. Человек пьет, а спиртное открывает двери в его внутренние черные комнаты, а там не веселье и шутки, а злоба и горечь. И эти темные чувства, поселяясь в человеке, на время превращают его во что-то другое, иногда похожее на злобного зверя. Вот сейчас за стеной хозяйничает зверь, дочечка, крушит все вокруг и делает больно тете Жене.

Так я узнала, что люди бьют других людей, бьют просто так, а не в кино, в бою или защищая справедливость и сражаясь со всякими злодеями. Однажды, когда у нас были в гостях мамины друзья, все сплошь здоровые мужики, за стеной веселились особо люто, и двое из гостей не выдержали, пошли поговорить. Буйный Василий затих, как умер, но утром мы с мамой увидели тетю Женю, мышкой выскользнувшую из подъезда, еще более согбенную, чем обычно. Лицо ее было черно-синим.

– Ой, Дина, нэ трэба бильш никого посылаты, дуже прошу! Васька мий як напьеться, вдарыть разив пять и спаты падае, а учора як сказывся, рота мени закрыв и лупцював як оту грушу… Боюся, шо вбье якось.

– Женя, да почему ж ты терпишь побои? Милицию вызывай, пусть его определят на пятнадцать суток, чтоб поостыл и подумал!

– Як це? Свого мужика ридного в милицию? Так й як выпустять його – точно вбье мэне.

Больше мама не вмешивалась в высокие отношения соседей, а там и старший сын, Витька, подрос. Подрос и стал лупцевать папашу своего героического почем зря – тот только от стен отлетал, судя по звукам. А тетя Женя ходила без синяков и гордая. Но по-прежнему во всем серо-буром, очень потертом и бедненьком. Больше не сотрясаемый побоями, ее мозг придумал способ пополнения семейного бюджета – нуждались в деньгах Пивневы отчаянно и постоянно.

В те давние времена по дворам ездили будки-звероловки. В нашем городе это случалось, к счастью, редко и появлялись они всего два раза в месяц. Был период, когда звероловы платили добровольным помощникам по рублю за каждую предъявленную собаку и по пятьдесят копеек – за кошку. Конечно, во дворе жили несколько общих собак, которых все кормили, у которых было место в подвалах (да, в наших пятиэтажках имелись отличные сухие подвалы, где жители хранили картошку, консервы и всякий хлам). Собаки рожали чудесных щенят, которых разбирали по домам, и все были счастливы. Пока на тропу бизнеса не вышла давно не битая тетя Женя.

Сначала у одного из мальчишек пропала домашняя собака, совсем щенок. Пропала бесследно. Потом у бабули из дома напротив исчезли две пожилые кошки, прожившие с бабулей чуть ли не двадцать лет. Двор насторожился, потому что раньше такого никогда не случалось. А еще через неделю исчез Велька. Велька, большой, лохматый, добрейший Велька, бабушка которого явно согрешила с ньюфаундлендом, наш всеобщий любимец. Он жил во дворе уже года два, шел ко всем, ласково махая хвостом, сопровождал наших пацанов на пляж и в посадку, а девочек охранял, когда те играли в «классы» или в «резиночку» – лежал рядом и зорко следил, чтоб все было в порядке на вверенной ему территории. И вот он исчез. Мы сбились с ног, два десятка наших обшарили всю округу, оббегали окрестные магазины, навестили кухни в двух школах и в двух детских садах рядом (там Вельку тоже знали и любили, угощали вкусными кусочками), обыскали огромную кручу, где Велька часто играл с нами в экспедицию на Марс, наревелись, но не смирились с потерей и собирались продолжить поиски в субботу.

Рано утром в дверь отчаянно зазвонили и заорали, чтоб скорее. Мой одноклассник Вовка прямо приплясывал на пороге и вопил:

– Бегом, шевелись уже! Там эта жаба, соседка ваша, Вельку живодерам тащит!

Оказывается, все эти дни предприимчивая тетя Женя прятала нашего доброго Вельку в подвале, который считался давно закрытым, дожидаясь субботнего приезда будки звероловов, и сейчас на веревке вела его в сторону пустыря – там торчала страшная зеленая машина, а около нее курили два худых мужика помятого вида. Под мышкой тетя Женя держала еще двух толстых маленьких щенков. Велька спокойно шел навстречу смерти – он привык доверять людям, а щенки радостно виляли смешными хвостиками и тянулись мордочками к суровому лицу предпринимательницы.

Мы были воспитанными и вежливыми детьми, сцепиться со взрослым человеком никому из нас даже не пришло бы в голову, но… я так толкнула ее двумя руками в бок, что тетка, крутанувшись, плюхнулась на задницу, выронив щенят. Веревку с Велькой вырвали у нее из рук Вовка и Саня Грек. Не слушая злобных матюков и проклятий, мы помчались ко мне домой, рассказали все маме и бабуле, накормили Вельку и щенков и решили пока не оставлять их без присмотра.

Странно, но у тетки хватило ума не ломиться к нам с выяснениями, мы слышали, как хлопнула дверь двадцать третьей квартиры, а потом все стихло. Только никто не собирался прощать Пивневой жестокость, жадность и бездушие: поздно вечером мы с пацанами украсили черный дерматин их двери ярко-красной надписью «ЖИВОДЕРКА, укравшая Вельку!» – исполнив ее импортной краской Вовкиного отца (он гарантировал, что никакой растворитель надпись не возьмет), а потом толстой железной проволокой накрепко примотали дверную ручку к трубе центрального отопления, которая проходила рядом, – дверь теперь можно было приоткрыть на два пальца, а дальше проволока не пускала. Глупые, мы мечтали, что зараза эта там будет сидеть и глодать свои пальцы (Василий с сыновьями уехал к матери в село), но совершенно не учли, что это ж первый этаж и путь эвакуации очевиден.

За ночь надпись отлично подсохла и нарядно заблестела, а утром дверь начала сотрясаться от ударов изнутри и диких воплей. Должна заметить, что никто из взрослых нашего подъезда, проходивших мимо, не проявил желания освободить страдалицу из плена, хоть она и взывала из щели в двери ко всем соседям. Наоравшись, тетка полезла из окна, и смотреть на это было отдельным удовольствием, много зрителей собралось. Двор уже знал историю исчезновения Вельки, и молчание, с которым соседи наблюдали за неловкими телодвижениями тети Жени, было очень напряженным. Я не знаю, о чем говорили с ней взрослые, слышала только, как рыженькая Лидочка, продавец нашего маленького магазинчика на углу, громко сказала:

– И не приходи ко мне в магазин, живодерка! Иди к школе, пусть тебя обслуживают те, кто тебя, дрянь такую, не знает. Моя Варька рыдала двое суток, когда Велька пропал, оловянные твои глаза!

Дверь простояла с проволокой и надписью несколько дней – тетя Женя предпочла уехать к мужу и сыновьям. Вернулись они все вместе, и дядя Василий долго возился с проволокой – не мог открутить. Да и дерматин пришлось весь менять, и за такой расход супруга огребла от разгневанного хозяина дополнительных люлей, а сыновья орали на мамашу в унисон с папаней.

А Велька, чудесный Велька, вскоре обрел дом – из плаванья пришел кавалер и будущий муж нашей Рыжей Сонечки, большой и добрый старпом Юра. Он и забрал к себе пса. Спасенные щены тоже нашли хозяев. Один, кстати, оказался полуспаниелем.

Это ли не перст Судьбы, скажите? Далеко на юге ко мне вот таким замысловатым путем пришел комок меха, которого звали именем главного пса моего детства. Дело в том, что домашний белоснежный болон Кузя, под благовидным предлогом сбагренный нам уже взрослым псом какой-то из маминых знакомых, нрав имел суровый, склочный и придурковатый, любил только маму, детей не жаловал никаких, а меня просто терпел, чуть ли не морщась. Я его кормила, расчесывала и гуляла с ним, а он все равно уходил под журнальный столик и там ждал прихода мамы с работы. Не получилось у нас с ним дружбы, а вот бездомный лохматый черный Велька меня любил. И теперь мне принесли Вели, Вельку-Хранителя, подаренного неизвестным стариком от чистого сердца, и он будет только моим. Как отказаться? Никак.

Алдона, однако, подошла к вопросу серьезно:

– А не могли бы мы как-то встретиться с вашим дедом, поговорить с ним, посмотреть на отца и мать этого товарища? Да хоть в ближайший понедельник? Понимаете, в цирке много животных, только у меня, например, четырнадцать собак и пять щенков. Я должна увидеть место, где ваш Мцвели родился и выкармливался, чтоб не думать потом о всяческих инфекциях. Ведь справки от ветеринара у вас нет? Этот толстый Хранитель не привит? А хотя бы родители вакцинированы?

Он был, конечно, не привит (да и рано же, малышу еле-еле два месяца исполнилось), опять загрустивший было Алик, поняв, что его лично ни в чем не подозревают, с радостью нарисовал подробный план проезда к пастбищу в горах, где жил в балагане дед. Там же, сказал Алик, и вся родня маленького Мцвели службу несет. Парень пообещал предупредить деда о нашем визите, попрощался, еще раз извинился и ушел, а мы вернулись домой – какой там пляж, вот же щен!

Детеныши кавказских овчарок одним своим видом рвут сердце вдребезги и пополам: когда я опустила моего шарообразного толстолапого увальня на травку в тени магнолии, он и хвостишкой вильнуть не успел, как был подхвачен под пузо и пошел по рукам толпы пищащих девушек и улыбающихся парней, ухитряясь каждого лизнуть хоть куда-нибудь. Якубову-Чингачгуку Вели успел облизать весь выдающийся нос, прежде чем был отобран Витькой Ковбоем. Олег Таймень, выросший среди таежных собак и отлично понимающий все живое вообще, взял кутенка двумя руками, покачал, легонько щелкнул по носу. Раздалось потешное «грррррыыых» – как будто рычал мультяшный персонаж. Массажист сгреб Вели за шкирку, приподнял. Щенок извивался всем тельцем, но молчал, только сопел.

– Правильно реагирует, добрый пес вырастет, с достоинством. А уши, вижу, обрезали очень низко. Видать, работают все его родичи нешутейно так-то, при деле серьезном они, и его готовили к тому же, – одобрительно сказал Олег Яковлевич.

Восторги бушевали до самого представления, да и после тоже. Маленький Вели ужасно утомился от объятий и поцелуев, несколько раз поел принесенной Алдоной щенячьей кашки и ничком заснул на свежем воздухе, уткнувшись носом в мою старую футболку, временно назначенную подстилкой, и вытянув умильные задние лапки пока еще розовыми пятками вверх. Я сидела на ящике рядом с ним, читала книгу, когда пришел Агеев.

– Детка, скажи, ты отдаешь себе отчет в том, кого тебе подарили? Видела кавказских овчарок когда-нибудь? Нет? Так вот, этот милый пупс будет гораздо больше Алдониных сенбернаров. Выше, тяжелее, мощнее и серьезнее. Если не воспитаешь его и не внушишь, что тут навсегда главная ты, будут проблемы. Понимаешь ты это? Вижу, что не очень… Ладно, я поеду с вами, хочу быть рядом и видеть твое лицо, когда ты увидишь родню этой игрушечной собачки.

Володя сунул мне в руку огромный гранат, погладил по голове и ушел. И тут же появился Костя. Улыбнулся, присел рядом на корточки (видел или нет, как Агеев гладил меня по голове, словно дошкольницу?), погладил спинку и хвостик Вельки, легонько почесал пятку – лапка дрогнула и поджалась, а щенок смешно зачмокал.

– Совсем малыш, недавно мамку сосал… Хороший пес будет. Только тебе бы не нужно привыкать к нему, трудно будет расставаться потом. Это сейчас он пуся толстопопая, а всего через полгода ты не сможешь удержать его на поводке, понимаешь? Хотя, чего это я, сама все увидишь. Я же могу поехать в горы с вами?

У меня дыхание перехватило, а сердце прыгнуло к горлу – он еще спрашивает! Я и надеяться не смела, и попросить бы ни за что не смогла, а тут он сам предложил. Еще четыре дня, скорее бы, скорее…