пятница
Если бы на земле исчезли все кошки

Его маленькое тело сотрясалось, и он издал полное боли «мяу». Он хотел, чтобы я помог ему. Но это было не в моих силах, я только стоял и смотрел. Через какое-то время Латук снова попытался подняться самостоятельно, но тут же рухнул на пол.

– Вот и все…, – прошептал я.

– Наверное…

В тихом ответе мамы прозвучала печальная нотка обреченности.

Прошло пять дней с того момента, как Латук не вставал. Он уже не мог есть. Даже его любимый свежий тунец не вызывал у него никакого аппетита. И он совсем не прикасался к воде. Он спал непривычно долго, и мы заметили, что он не может стоять.

Но все равно Латук снова и снова пробовал подняться без посторонней помощи.

Мне пришлось давать ему воду через пипетку, поскольку он не мог пить самостоятельно. Слегка восстановив силы, кот немедленно принимался вставать, но все равно его чуть пошатывало, и вскоре он уже опять ложился. Он всегда изо всех сил пытался подняться сам, несмотря на слабость. Однажды ему удалось встать на ноги и шаткой походкой дойти до мамы, а потом он рухнул прямо у ее ног.

«Латук!» – закричал я и бросился поднимать его. Тело его было теплым, но он стал таким худым, что почти ничего не весил. Его маленькое тельце, практически лишенное сил, едва заметно дрожало. Латук находился между жизнью и смертью. Было видно, что кот напуган: он не понимал, что с ним происходит. Он не знал, что умирает. Какое-то время спустя я устал держать Латука и положил его маме на колени.

Теперь, когда ему стало удобно, кот заурчал. Он издал максимально громкое «мяу», на которое был способен, словно объявляя нам о том, что это его место. Мама была счастлива взять его на руки и ласково гладила кота. Постепенно его глаза закрылись, и тело перестало дрожать. Казалось, он ожил. На какое-то мгновение Латук поднял голову и посмотрел на нас широко раскрытыми глазами. Затем сделал глубокий вдох и снова положил голову маме на колени, и теперь уже застыл в неподвижной позе, больше не двигался.

«Латук!» – я выкрикнул его имя, пытаясь убедить себя в том, что он просто спит. Возможно, я смогу разбудить мертвого, если просто повторю его имя достаточное количество раз в правильном ритме или с правильной интонацией.

«Успокойся, – сказала мама. – помолчи. Он отправился туда, где нет больше боли».

И, сказав это, мама продолжила ласково гладить его.

«Теперь все хорошо, все хорошо… нет больше боли».

Мама раскачивалась взад-вперед, держа неподвижное кошачье тело, и у нее текли слезы.

Наконец до меня дошло. Латук мертв. Он действительно умер. Я должен был смириться с этим. Он был мертв, как жуки-носороги или речные раки, которых я собирал, когда был маленьким. Через какое-то время они просто переставали двигаться – вот и все. В оцепенении я погладил его тело. Оно все еще было мягким и теплым, и совершенно неподвижным.

Я посмотрел на красный ошейник, который носил Латук. Он постоянно пытался его снять и в результате изорвал и ободрал его. Всего несколько мгновений назад казалось, словно и он был чем-то живым, как сам Латук. Но теперь неожиданно он стал просто холодным, безжизненным предметом.

Прикосновение к его ошейнику дало мне осязаемое чувство смерти, и я съежился, словно пытался прогнать эту страшную реальность.

Проснувшись, я обнаружил, что мои глаза мокрые от слез. Было еще темно. Где-то около трех утра. Я посмотрел на место рядом с собой, где обычно спал Капуста, но его там не было. Меня охватила паника. Я вскочил и принялся внимательно осматривать комнату. Потом я увидел Капусту, который спал, свернувшись в изножье кровати. Я, как обычно, плохо провел ночь. Но вздохнул с облегчением, обнаружив, что Капуста рядом. Воспоминания о прошлой ночи, когда Алоха предложил устранить всех кошек, все еще были свежи в моей памяти.

Так как это будет? Моя жизнь или все кошки на земле? В тот момент я не мог себе представить, как буду жить без Капусты. Прошло четыре года со дня, как мамы не стало. Капуста всегда был рядом с ней. Как я мог стереть его с лица земли? Что же мне тогда делать?

Если бы все кошки исчезли, как бы изменился мир? Что бы мы приобрели и что бы потеряли в мире без кошек?

Я вспомнил, как мне сказала мама когда-то давно: «Кошки и люди были партнерами на протяжении более десяти тысяч лет. Прожив с кошкой в течение долгого времени, можно подумать, что мы – их хозяева, но все совсем не так. Они просто удостаивают нас своим вниманием, составляя нам приятную компанию».

Капуста свернулся клубочком и спал. Я улегся рядом и смотрел на него. Какое умиротворенное выражение мордочки. Никогда в самых смелых своих мечтах он и вообразить не мог мир, в котором его бы не было. Я бы не удивился, если бы он проснулся сейчас, заговорив, как джентльмен, и потребовав накормить его. Но глядя на его сонную мордочку, я также легко мог представить себе, как он отвечает мне, словно преданный друг: «Я с радостью исчезну ради вас, сэр».

Говорят, что только у людей есть такое понятие, как смерть. Кошки не чувствуют ее приближения. Она не вызывает у них страха или беспокойства, как у людей. И люди заводят себе кошек в качестве домашних питомцев, несмотря на свою вечную боязнь смерти и понимая, что кошки умрут гораздо раньше нас, породив в нас несказанную горечь потери.

Но опять же, люди никогда не оплакивают свою собственную смерть. Смерть для нас – это всегда то, что случается с другими. Но если разобраться, то смерть кошки не так уж сильно отличается от смерти человека.

Когда я задумался об этом в подобном ключе, то наконец понял, почему люди держат кошек в качестве домашних питомцев. Мы не видим себя со стороны, нам неизвестно наше собственное будущее, какой будет наша собственная смерть. Но мы можем выявить свои человеческие качества, спроецировав их на отношение к кошкам. Для этого нам нужны кошки. Просто необходимы.

Как говорила моя мама, кошки совсем не нуждаются в нас – это мы, люди, нуждаемся в кошках.

Пока все эти мысли крутились и крутились у меня в голове, резкая боль появилась в ее правой части.

Обессиленный, я скорчился на кровати, дрожа как Латук, когда он умирал. Я чувствовал себя таким маленьким и беспомощным в своем собственном теле, над которым теперь довлела смерть. Казалось, что-то тяжелое давит мне на грудь.

Боль в голове лишь усиливалась. Я пошел на кухню и взял две таблетки обезболивающего, запил их водой, а потом вернулся в постель. И в одно мгновение провалился в глубокий сон.

– Итак, что ты собираешься делать?

Я вспомнил, как прошлой ночью Алоха задал мне этот вопрос.

– Либо твоя жизнь, либо кошки.

И он засмеялся.

– Это не должно стать таким уж трудным выбором, верно? В конце концов, если бы тебя не стало, кто бы позаботился о твоем коте? Ты не много теряешь.

– Можешь дать мне немного времени?

– А о чем тут думать? Ответ очевиден.

– Подожди секундочку!

– ОК, понимаю. Тогда дай мне знать о своем решении завтра… пока не отошел в мир иной.

Сказав это, Алоха выскользнул из комнаты.

Когда я проснулся, за окном ярко светило солнце. Было утро. Я, не торопясь, поднялся с постели, осматривая комнату в поисках Капусты. Но его не было видно.

Где он мог быть? Может, я решил опередить время и сделал так, что все кошки исчезли, пока дремал?

Я обыскал комнату. Сначала проверил старое оранжевое одеяло, на котором он всегда спал, потом заглянул наверх книжной полки, под кровать, в туалет, в душ, но его нигде не было. Капуста любил забираться в укромные уголки. Часто он прятался в стиральной машине, но и там я его не нашел. Наконец я проверил подоконник, где он любил проводить время, покачивая хвостом и время от времени подергивая им. Я вспомнил изгиб его спины, когда он сворачивался, засыпая, и как звук его урчания смешивался с его дыханием. И тепло его тела на своих коленях.

А потом мне показалось, что я услышал слабое мяуканье, раздающееся откуда-то снаружи.

«Капуста?..»

Я в панике выскочил на улицу, нацепив второпях сандалии. Возможно, он спрятался под белым минивэном, который всегда был припаркован на стоянке, через дорогу. Но и там его не оказалось.

Я побежал по тому маршруту, по которому мы с ним гуляли накануне. Быть может, он в парке!.. Я поднялся на холм, где мы были вчера. Может, он уснул в парке на той лавке с облупившимися полосками голубой краски? Никаких признаков присутствия Капусты. Я не встретил его и у лапшичной, где он выпрашивал обрезки скумбрии. Тогда я повернул в сторону магазинов, но не нашел его и там.

«Капуста!»

Я носился вокруг наугад, пока не почувствовал сильную жажду. В горле и легких ощущался такой жар, словно они вот-вот воспламенятся. Мышцы на ногах болели так сильно, что я подумал, что растянул их. Я был как в бреду, голова слегка кружилась. Это напомнило мне один день из прошлого, когда я испытал похожее состояние физического истощения и эмоциональной боли. Но я старался отогнать от себя мрачные впечатления, навеянные этим воспоминанием.

Это было четыре года назад. Я никогда не забуду тот день, как бежал со всех ног в больницу. У мамы случился очередной приступ. Она уже провела там довольно долгое время и спала часами, просыпаясь только от приступов боли. Врачи мне всегда сообщали об этом, и тогда я мчался, чтобы быть рядом с ней.

В тот день она сидела в кровати, мучаясь от боли. Ее трясло, и она то и дело повторяла, что ей холодно. Я был напуган, никогда не видел маму в таком состоянии. Я всегда помнил ее веселой, оживленной и сердечной. Она всегда была на моей стороне. Рядом с ней я чувствовал себя абсолютно защищенным. А теперь она собиралась покинуть меня. Я был так встревожен и расстроен, что боялся потерять сознание. Она повторяла что-то вполголоса, что почти невозможно было разобрать. «Прости… прости, мне так жаль, что я оставляю тебя одного». Комок подступил к горлу, и слезы покатились по моим щекам. Меня сотрясали беззвучные рыдания.

Она промучилась так в течение часа, а потом ей ввели внутривенно обезболивающее, погрузившее ее в глубокий сон. Теперь она мирно спала. Так мирно, что было сложно поверить, что совсем недавно ее мучили такие сильные боли.

Я расслабился и полностью вымотанный сел на стул рядом с кроватью. Вскоре я тоже уснул.

Я понятия не имел, сколько времени прошло, но, когда проснулся, мама сидела в кровати, читая книгу под маленькой портативной лампой. Неожиданно она снова вернулась в свое нормальное состояние.

«Ты хорошо себя чувствуешь, мама?»

«О, ты проснулся. Да, сейчас все в порядке».

«Отлично».

«…Я думаю, что со мной будет».

Мама разглядывала свое запястье. Она очень сильно похудела.

«Я стала совсем как Латук».

«Мама, не надо так говорить!»

«Ты прав, извини».

Окно больничной палаты выходило на запад, и закатное солнце пылало ярко-розовым цветом, еще ярче и красивее, чем обычно. На маминой прикроватной тумбочке стояла фотография. Это была одна из тех фотографий, которые мы сделали во время нашей поездки к горячему источнику. Мама, папа и я – мы все смотрим на камеру, улыбаясь, повернувшись к океану спиной.

«Поездка на горячий источник была чудесной».

«Да, действительно».

«Я тогда разволновалась, а что, если мы не найдем нужный нам отель».

«Да, я и вправду тогда запаниковал».

«А когда вспоминаешь об этом сейчас, то все кажется таким забавным».

«Да, так и есть».

«Сашими там были вкусные».

«Мы должны съездить туда еще раз».

«Да, должны. Но не думаю, что это возможно».

Мама говорила об этом так буднично, несколько раз упомянув, что она не верит, что это произойдет. Я не мог заставить себя как-то отреагировать на ее слова.

«Похоже, папа еще не приходил, верно?»

Я больше не мог обходить стороной этот деликатный вопрос.

«Нет, похоже, нет…»

«Я просила его навестить меня, но он ответил, что придет после того, как закончит ремонтировать часы, которыми сейчас занимается».

«О, вот как…»

У мамы были любимые наручные часы, которые она носила постоянно. Именно эти часы чинил отец. И это были единственные наручные часы, приобретенные ею за все время… что довольно странно, учитывая тот факт, что она вышла замуж за человека, зарабатывающего ремонтом часов.

«А что такого особенного в этих часах?»

«Это первый подарок, который сделал мне твой отец».

«О, вот как».

«Он собрал их собственноручно из антикварных деталей из своей коллекции».

«Так он действительно сделал что-то хорошее однажды?»

«Да. Ты знаешь, он правда очень милый. Просто ему сложно выразить это».

Когда мама заговорила об отце, она вдруг стала вести себя как молоденькая девушка, рассмеявшись девчоночьим смехом.

«На прошлой неделе, когда твой отец приходил ко мне, я сказала ему, что мои часы остановились. И тогда он забрал их, молча. Думаю, он хотел починить их».

«Но, боже мой, почему именно сейчас?»

«Не переживай из-за этого. Я счастлива, что ты здесь. Но все люди разные. И есть разные способы показать кому-то свою любовь».

«Не знаю…»

«Именно так все и происходит».

Это был наш последний разговор. Вскоре ей стало хуже, и через час она умерла.

Я звонил в мастерскую не переставая, но отец не снимал трубку. Наконец он пришел, спустя полчаса после ее смерти. В руках он держал мамины наручные часы. Он не смог завести их. Мамино бездыханное тело лежало там, и тогда я проклял его.

Почему теперь? Почему в такое время? Я просто не мог его понять, как бы мама ни пыталась мне это объяснить.

Они забрали маму в морг. Больничная палата опустела. На кровати, где лежала мама, осталась только чистая белая простыня… Это уже было выше моих сил. На прикроватной тумбочке лежали ее наручные часы. Она всегда носила их, не снимая. Они словно срослись с ней. А теперь из них вышла вся жизнь. Наручные часы стали бесполезным предметом, мусором. Я вдруг вспомнил красный ошейник Латука, и эта мысль только усилила мою боль. Я взял часы и прижал их к сердцу, а потом заплакал, стоя там в одиночестве.

С того дня мы с отцом больше никогда не разговаривали.

Даже сейчас я не могу сказать, как так произошло, что у нас с отцом все разладилось. Мы были счастливой семьей. Мы были близки. Вместе выходили куда-то поесть или ездили отдыхать. Но со временем, по непонятной для меня причине, те основы, на которых строились взаимоотношения с отцом, просто прогнили.

Но все равно мы – семья. Порой ты воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся то, что твои родные всегда будут рядом и что вы как-то худо-бедно справитесь со всеми проблемами.

Я всегда верил в это. Никогда не подвергал сомнению этот очевидный факт. Но по иронии, в силу того что мы оба верили в эту негласную истину, мы с отцом так никогда и не осмелились поговорить друг с другом, чтобы спросить, как ты себя чувствуешь или о чем ты думаешь. Мы оба продолжали верить, что чувства каждого из нас по отдельности наверняка отражали истинное положение дел.

Но все работает совсем иначе. Вместо того чтобы думать о семье как о чем-то постоянном, к чему ты принадлежишь, не следует забывать, что она живой организм, на который ты можешь повлиять своими конкретными поступками. Семья – это глагол – ты «делаешь семью». Мой отец и я были двумя независимыми индивидуумами, которые волею судьбы оказались связанными кровно. И так как мы долгое время держали с ним дистанцию, не пытаясь наладить отношения, то в конце концов последняя ниточка, связывавшая нас, оборвалась.

Даже когда мама заболела, мы с отцом так и не заговорили друг с другом. Мы оба ставили свои потребности и интересы выше семейных. Мы не думали о маме и о том, в чем она нуждается. Даже когда мама стала чувствовать себя все хуже и хуже, она продолжала делать всю работу по дому. И хотя я догадывался, что уже пора показать ее врачу, я так и не отвел ее в больницу. Я только обвинял отца за то, что он, как прежде, ожидает от нее выполнения домашних обязанностей, даже в таком состоянии. И я догадываюсь, что он, в свою очередь, обвинял меня в том, что я не могу сводить ее к доктору.

Когда конец был уже близок, меня заботило только одно – быть рядом с мамой. А единственное, что, похоже, беспокоило отца, – это починить ее часы. Даже мамина смерть не смогла объединить нас.

Я мчался, не понимая куда, но все равно не мог нигде найти Капусту. Может быть, и вправду все кошки на земле пропали? Неужели я заставил Капусту исчезнуть? Неужели я никогда не увижу его снова? Никогда больше не смогу погладить его мягкую шерсть, ощутить тепло его тела, коснуться его виляющего хвоста или его мясистых лапок, или почувствовать глухой стук его маленького сердца?

Уже не было ни мамы, ни Латука, и, возможно, Капуста тоже исчез. Я не хотел оставаться в одиночестве. Я был убит горем, разгневан, встревожен и переполнен болью. Глаза мои наполнились слезами. Я продолжал бежать, тяжело дыша и высунув язык. Я еле переставлял ноги, но плелся до тех пор, пока у меня снова не заболела голова, и я рухнул на холодный каменный тротуар. Но все равно пытался неуклюже ползти.

А потом я различил булыжники мостовой. Посмотрел вверх и понял, что добрался до площади, где пару дней назад встретил свою бывшую девушку. Я одолел расстояние, которое трамвай проходит за тридцать минут. Но мне на это потребовалось значительно больше времени. Холод мостовой вернул меня к жестокой реальности.

Я ликвидировал всех кошек. И вместе с ними Капусту.

Но вдруг я услышал мяуканье. Мне показалось, что оно доносится откуда-то издалека. Я машинально встал. И снова послышался знакомый голос. Я побежал на звук. Может, мне все это снилось? Или же происходило в действительности? Голова моя кружилась, мысли перескакивали. Я заставил себя бежать, даже несмотря на то, что ноги были как свинцом налитые. Ориентируясь на звук мяуканья, я увидел, что стою напротив красного кирпичного здания. Это был кинотеатр.

И опять то же самое мяуканье. Капуста был там, на стойке в кинотеатре. В той же самой позе, которую он любил принимать: он растянулся, помахивая хвостом, свисающим со стойки. Он грациозно спрыгнул на пол и направился ко мне, еще раз мяукнув. Я взял его на руки и крепко прижал к себе. Почувствовав его мягкую шерсть и услышав привычное урчание, я вдруг ощутил, что в этом-то и есть жизнь.

– Хорошо, что вы снова нашли друг друга.

Она стояла напротив нас. Конечно. Моя бывшая девушка. В конце концов, она ведь жила здесь.

– Я так удивилась, когда Капуста появился здесь один.

– Спасибо. Я так рад, что нашел его.

– А ты опять плачешь. Ты совсем не изменился.

И лишь тогда я осознал, что слезы струятся по моему лицу. Мне было неловко, но я был так счастлив, что не мог говорить. Капуста никуда не исчез. Он снова был у меня на руках. Я вытер слезы и поднялся на ноги.

– Ну, это, должно быть, все твоя мама.

– Ты о чем?

Она протянула мне письмо. Оно было адресовано мне. На нем была почтовая марка, но отсутствовал почтовый штемпель, что означало, что оно так и не было отправлено. Кто-то написал его, но так и не отнес на почту.

– Это от твоей матери. Она попросила меня сохранить его для тебя.

– От мамы?!

– Именно. Когда твоя мать лежала в больнице, я навестила ее, и она попросила меня подержать его у себя.

До этого момента я понятия не имел, что моя бывшая девушка навещала мою мать, когда та была в больнице. Мне было сложно в это поверить, но я, конечно, взял у нее письмо.

– Твоя мать написала тебе письмо, находясь в больнице, но не могла его отправить. Она боялась, что никогда больше не увидит тебя, после того как ты прочтешь его. И поэтому она попросила меня передать письмо тебе, когда для тебя настанут по-настоящему сложные времена.

– Понимаю…

– Сначала я отказала ей, потому что мы расстались с тобой еще несколько лет назад, и я не ожидала, что увижу тебя снова. Но она сказала, что не имеет значения, получишь ли ты его когда-нибудь или нет. Просто ей было необходимо передать кому-то это письмо. А сегодня, когда я увидела здесь Капусту, а затем появился ты, весь в слезах, я поняла, что пришло время вручить тебе это письмо.

– Сейчас?

– Она действительно велела мне передать его тебе, если у тебя возникнут сложности в жизни.

– Ну и…

– Твоя мама и вправду была потрясающей. Она все понимала. Казалось, она все могла предвидеть.

Сказав это, она нежно улыбнулась.

Я сел на диван в фойе кинотеатра и посадил Капусту себе на колени.

Потом я аккуратно распечатал конверт. Сверху на первой странице большими буквами (у мамы был красивый почерк) было написано: «Десять вещей, которые я хочу сделать, прежде чем умру». Заголовок слегка разочаровывал. Получается, что оба – мать и сын – не сговариваясь, написали одно и то же.

Я не смог сдержать улыбки и продолжил читать вторую страницу.

«Мне осталось не так много времени, и я подумала, что запишу десять вещей, которые я хотела бы сделать, прежде чем умру. Это, прежде всего, отправиться в путешествие, насладиться изысканными блюдами и, пожалуй, купить себе немного модной одежды. Но потом, прочитав свои записанные желания, я задумалась. Действительно ли это то, что по-настоящему важно для меня? Неужели это то, что я хочу сделать до того, как покину мир? И начала составлять новый список, когда внезапно поняла, что все, что хотелось бы сделать до своего ухода, предназначалось бы тебе. Твоя жизнь будет продолжаться еще многие годы после меня, и в течение этой жизни будут и хорошие времена и плохие. Ты будешь испытывать радость, но встретишь и печаль, и боль. И тогда я решила записать свои мысли о тебе, чтобы ты, оказавшись в трудной ситуации, почувствовал стойкость и уверенность в собственных силах, чтобы двигаться дальше.

И поэтому вместо списка десяти вещей, которые я хотела бы сделать, прежде чем умру, вот, что я написала.

Все прекрасное и хорошее в тебе:

Когда кто-то грустит, ты способен заплакать вместе с ними.

А когда люди счастливы, ты способен разделить с ними радость.

Ты выглядишь таким милым, когда спишь.

Твои ямочки на щеках, когда ты улыбаешься.

Твоя привычка тереть нос, когда ты обеспокоен или взволнован.

Твои переживания из-за нужд других.

Каждый раз, когда я простужалась, ты помогал мне по дому и вел себя так, будто тебе это в радость.

Ты всегда ел все, что я приготовлю, как будто это самая вкусная еда в мире.

Как ты глубоко мыслишь и размышляешь над разными вещами.

И после долгих раздумий ты всегда предлагал лучшее решение проблемы.

Всегда в своей жизни помни об этих своих хороших чертах. Они – твои дары. И пока они у тебя есть, ты обретешь счастье и сделаешь счастливыми всех, кто тебя окружает. Спасибо тебе за все, что ты сделал для меня. И прощай. Надеюсь, ты никогда не растеряешь свои прекрасные качества».

Слезы стекали и капали на бумагу, как соленые капли дождя. Я быстро вытер их, не желая испортить письмо, так много значившее для меня. Но когда я попытался остановиться, я заплакал еще сильнее, и письмо все промокло от слез, чернила начали расплываться. Вместе со слезами пришел поток воспоминаний о моей матери.

Каждый раз, когда я простужался, мама растирала мне спину. Однажды я потерялся, когда мы были в парке развлечений, и расплакался от страха. Мама подбежала ко мне, взяла меня на руки и прижала к себе. Когда я захотел такой же ланч-бокс, как у других детей, мама бегала по городу весь день, чтобы найти именно его. Я всегда елозил по кровати, когда спал, и мама подходила ко мне и поправляла постель. Она всегда покупала мне новую одежду, когда это требовалось. И никогда не приобретала ничего себе. Она готовила лучший японский яичный ролл. Я никогда не мог им наесться, и она отдавала мне свою порцию. На ее день рождения я подарил ей купон на массаж плечевого пояса, но она так и не воспользовалась им. Сказала, что для нее это слишком щедрый подарок, и не хотела его тратить. Она купила пианино и исполняла для меня мои любимые песни, но играла не очень хорошо и всегда запиналась, повторяя ошибки в одних и тех же местах.

Моя мама… Были ли у нее увлечения? Оставалось ли у нее время на себя? Чем бы она хотела заняться? Какие у нее были надежды и мечты? Я хотел как минимум поблагодарить ее, но не нашел нужных слов. Я даже ни разу не купил ей цветов, потому что это казалось мне чем-то тривиальным. Почему я не мог сделать хотя бы что-то малое для нее? Это же так просто. И когда она покинула этот мир, это стало для меня настоящим шоком. Я никогда даже представить себе не мог, что она умрет.

«Чтобы приобрести что-то, ты должен что-то потерять».

Мне снова вспомнились слова мамы.

Мама, я не хочу умирать. Я боюсь умирать. Но именно это ты мне часто повторяла.

Воровать что-то у других, ради того, чтобы жить, – это еще мучительнее.

– Ну же, сэр, вытри слезы.

Я услышал голос и огляделся. Капуста, свернувшись на моих коленях, смотрел на меня. Он неожиданно снова заговорил, и я, конечно, удивился. У него сохранилась та же высокомерная нотка в голосе.

– Это ведь так просто. Все, что от тебя требуется, – сделать так, чтобы все кошки исчезли.

– Нет, Капуста, я не могу этого сделать!

– Позвольте, если бы мне пришлось решать, то я бы оставил вам жизнь, сэр. Мне было бы тяжело, если бы вы покинули нас.

Я никогда не думал, что настанет день, когда меня растрогают до слез слова кота. Без сомнения, он смог бы так же хорошо общаться через мяуканье и урчание. И именно в тот момент, когда я уже успокоился, меня снова начали душить слезы.

– О, пожалуйста, перестань плакать. Моя жизнь – такой пустяк, по сравнению с тем, что ты уже заставил исчезнуть.

– Нет, Капуста, нет. Так не должно быть.

Если бы на земле исчезли все кошки…

Если бы Латук и Капуста, и мама исчезли… Я просто не мог себе этого представить. Я, быть может, не самый умный человек, но внезапно я постиг, что начал разбираться в самом главном. Есть причина, по которой разные вещи существуют в этом мире. И нет достаточного основания для их исчезновения.

Я принял решение. И думаю, Капуста уловил мою решимость. Помолчал какое-то время, а потом снова заговорил:

– Понимаю, сэр.

– Спасибо.

– И еще кое-что.

– Что еще?

– Закройте глаза.

– Зачем?

– Неважно. Просто закройте.

Я закрыл глаза, и тогда из темноты появилась фигура – это была моя мама. О, сладкие воспоминания… воспоминания детства.

Когда я был маленьким, я часто расстраивался и не мог успокоиться, перестать плакать. И тогда моя мама говорила мне ласково и нежно:

– Закрой глазки.

– Зачем?

– Неважно, просто закрой.

И я закрыл глаза, но продолжал плакать. Мне чудилось, будто черный водоворот затягивает меня все сильнее и сильнее.

– Что ты чувствуешь?

– Мне горько, я очень расстроен, мама.

Я медленно открыл глаза, и мама продолжала, неотрывно глядя на меня:

– Хорошо, теперь сделай счастливое лицо.

– Я не могу.

– Давай. Даже если тебе придется делать это через силу.

Между душой и телом был полный разлад. Я не мог толком улыбнуться. Я каким-то образом умудрился состроить кривую ухмылку, но все равно чувствовал себя плохо. Слезы не останавливались.

Звук голоса моей матери, сказавшей мне «не торопись», успокоил меня, и тогда я сумел вымучить подобие довольной улыбки.

– Хорошо, а теперь снова закрой глаза.

Повинуясь маме, я медленно закрыл глаза. Когда я попробовал закрыть глаза, улыбаясь – неважно, насколько вымученной была моя улыбка, – я почувствовал, что мои эмоции стихают. Черный водоворот исчез, и в темноте начало появляться нечто похожее на всходящее солнце. Постепенно этот мягкий кремовый свет заполнил собой все вокруг. Мое сердце наконец стало успокаиваться, по мере того как свет становился все интенсивнее, и меня окутало тепло нежности.

– Как ты теперь чувствуешь себя?

– Сейчас все отлично.

– Хорошо. Я рада.

– Мама, как ты это делаешь?

– Это секрет.

– Что ты имеешь в виду?

– Это маленький волшебный трюк, который ты можешь проделать сам. Каждый раз, когда тебе станет грустно и одиноко, просто улыбнись и закрой глаза. Делай это столько раз, сколько тебе потребуется.

Вот так Капуста напомнил мне о мамином волшебстве. Каждый раз, когда мне было плохо, она просила меня закрыть глаза и улыбнуться. Сидя на диване в фойе кинотеатра, я так и поступил. Тепло вновь наполнило мое сердце, и во мне воцарилось спокойствие и умиротворение. Похоже, во мне до сих пор живы мамины магические слова.

«Спасибо, мама».

Я никогда не мог сказать ей этих слов. Этих простых слов. Но я действительно хотел это сделать. И наконец произнес их.

Я открыл глаза. Капуста все еще был рядом, свернувшись и урча у меня на коленях.

«Спасибо, Капуста».

Я нежно погладил его, и он мяукнул, словно понял мои слова. Потом он мяукнул еще несколько раз. Похоже, он отчаянно пытался ответить. Больше не было той странной человеческой речи, тех выражений, взятых из старых телевизионных сериалов. Мне показалось, что так он прощался со мной.

Я снова вспомнил слова мамы о кошках: «Нам кажется, что мы – их хозяева, но все совсем не так. Они просто удостаивают нас своим вниманием, составляя нам приятную компанию».

Я рад, что у меня была возможность поговорить с Капустой, прежде чем все это закончилось. Может, и это было маминой магией. Прощай, Капуста. Спасибо тебе за то время, что ты подарил мне.

Я так и сидел там, на диване в фойе кинотеатра в угасающем свете дня. Я опять перечитал письмо, пока гладил Капусту. Я перечитывал его снова и снова. Но каждый раз мое внимание задерживалось в конце письма на том, что царапало меня, словно колючий куст.

Я чувствовал в сердце жгучую боль. Оставалась еще одна вещь, которую я должен был сделать.

Вот что было написано в конце письма:

«Пожалуйста, помирись с отцом. Я хочу, чтобы вы с ним поладили».