четверг
Если бы на земле исчезли все часы

Забавно, как за одной странной вещью часто следует другая. Например, вы теряете ключи, а потом исчезает ваш бумажник. Или во время бейсбольного матча ваша команда выбивает один хоум-ран за другим. Или группа ведущих художников манга независимо друг от друга в начале 1960-х поселяется под одной крышей, в одном дешевом многоквартирном доме (Токива-со).

Что касается меня, то я узнаю, что у меня неоперабельный рак, затем появляется Дьявол, телефоны и фильмы пропадают, а кот разговаривает.

– Почему Вы все еще спите, сэр?

Я, должно быть, вижу сон.

– Ей-Богу, поднимайтесь сейчас же!

Это явно сон.

– Ну же, вставайте!

Но нет, это не сон. Это действительно мой кот по имени Капуста, и он разговаривает. Причем его речь была на удивление вычурной… Было сложно разобраться сон это или явь.

– Немного смущены, не так ли?

Алоха возник передо мной со своей широкой ухмылкой на лице. Сегодня на нем была очередная гавайская рубашка. И у меня появилось желание посоветовать ему сменить одежду. Наряд был выдержан в соответствии с его кричащим стилем, к которому я уже успел привыкнуть: на рубашке изображены попугаи и гигантские леденцы на палочках. Она была такой цветастой, что я отвел глаза. Не самый приятный момент при пробуждении. Алоха уже стал для меня настоящим мучением. И я не выдержал.

– Да ладно, парень, ты постоянно проводишь опыты надо мной! На этот раз я просыпаюсь, а мой кот не мяукает, а разговаривает. Причем как представитель поместного дворянства! Серьезно, что здесь происходит?

– Вот это да! Что-то мы сегодня утром не в духе. Ну, это всего лишь маленький бонус тебе от меня.

– Бонус?

– Так точно. В конце концов, нет больше телефонов; фильмы, которые ты так любил, исчезли. И я подумал, что тебе потребуется что-то такое, что развеселило бы тебя. Например, какой-нибудь собеседник или новое хобби… И поэтому я попытался заставить кота говорить. Просто я немного балуюсь магией – разве ты не знал? В конце концов, я – Дьявол…

– Но, когда появляется говорящий кот, это немного, м-м, ошарашивает, как мне кажется. Ты можешь прекратить это?

– А?

И внезапно Алоха затих, не реагируя на мои слова.

– Я что-то не то сказал?

Алоха хранил молчание.

– Надеюсь, это не то, что ты не в силах восстановить – ну, вернуть все в обычное русло.

– Ну нет, конечно, нет. Это не проблема, я могу вернуть все, как прежде… – просто это вопрос времени. Ну, можно сказать… Я имею в виду, Бог знает! Во всяком случае, я на самом деле не знаю. Ну, я ведь не Бог. Я всего лишь Дьявол.

«А что, если я сейчас размозжу твою голову о стену!» – подумал я, но сдержался и не произнес этого вслух, лишь поглубже зарылся под одеяло. Мир без фильмов, в котором коты разговаривают, был не тем миром, где я хотел бы проснуться.

А потом Капуста принялся топтать мое лицо лапками. Он всегда проделывал это, чтобы разбудить меня (я никогда не был жаворонком). Однажды я слышал, что изначально японское слово «нэко» – «кот» – означало «спящий ребенок» (то же самое звучание, но пишется по-другому). Мне кажется, это полная чушь.

Капуста никогда не спит допоздна – всегда просыпается рано и начинает меня теребить.

– Я приду в совершеннейшее расстройство, если Вы быстро не подниметесь!

Капуста продолжил болтать, но его интонации звучали заметно по-кошачьи.

– Вот, началось! Я больше не могу его слышать!

Реальность, похоже, не собиралась оставлять меня в покое. Я собрался с силами и энергично поднялся с кровати.

– О, только чтобы убедиться, что ты все помнишь, не так ли?

Произнося это, Алоха придвинул свое лицо ко мне вплотную.

– Что? Что ты имеешь в виду?

– Конечно же то, что я удаляю сегодня.

Я совершенно забыл, что это должно было быть. Что шло следующим пунктом в его списке? Осмотрев комнату, я не заметил никаких перемен.

– Извини, не помню. А что это?

– Честно говоря, то, что я собираюсь сделать… Это часы, парень. Часы.

– Часы?

– Точно. Сегодня мир лишился часов.

Напрягаю память. О да, я заставил исчезнуть часы.

Если бы на земле не осталось часов…

Изменился бы тогда мир? Я какое-то время размышлял над этим.

Первым, кого я вспомнил, был отец. Я мысленно представил себе его, сгорбившегося, работающего в своей мастерской, маленькой мастерской по ремонту часов.

Первый этаж нашего дома, в котором я вырос, был отдан под мастерскую отца. Каждый раз, когда я спускался по лестнице, мой взгляд утыкался в затылок отца, склонившегося в полутьме над рабочим столом; свет настольной лампы был направлен на его руки.

Я не видел отца четыре года. По всей видимости, он так и продолжал ремонтировать часы в своей мастерской, спрятанной в закоулках нашего небольшого городка.

Если бы на земле исчезли все часы, тогда бы отпала надобность и в мастерских по ремонту часов. Часовая мастерская отца тоже бы оказалась ненужной, как и его профессиональные навыки. После таких мыслей меня охватило заметное чувство вины.

Но действительно ли часы исчезли из нашего мира? Сложно было представить мир без часов. Я оглядел комнату. Мои наручные часы явно «испарились». И будильник не попадался на глаза. Быть может, произошло то же, что и с телефонами: я просто перестал их видеть. Но как бы там ни было, часы исчезли.

А потом меня осенило: как же я узнаю время, когда часов больше нет? По освещению и ощущениям сейчас было утро. И так как я слегка заспался, я прикинул, что должно быть, вероятно, около 11 утра. Но даже когда я включил телевизор, на экране не высветился ни день, ни час, как бывало обычно. И, конечно же, телефонов тоже не было, чтобы проверить время. Откровенно говоря, я не представлял сейчас, который час.

Но при этом я не испытывал дискомфорта в произошедшем. Почему так? В этот раз все было иначе, чем тогда, когда я заставлял исчезнуть другие вещи. Если не считать чувства вины перед отцом, я не ощущал ни боли, ни потери. Но это событие наверняка заметно повлияет на весь мир. Часы заставляют мир вращаться.

Школы и предприятия, общественный транспорт, фондовая биржа и все другие общественные учреждения явно придут в хаос.

Но для кого-то, вроде меня, пребывающего здесь в одиночестве (ну, еще плюс кот), не было особой разницы. Складывалось впечатление, что в своей обычной жизни мы прекрасно обходимся без часов и вообще без знания конкретного времени. Похоже, это и вправду не имело никакого значения.

– А почему вообще появились часы?

Алоха наверняка знает ответ.

– Хороший вопрос. Но чувство времени, еще до того как изобрели часы, было только у людей.

– Как? Не понимаю.

Увидев мою озадаченность, Алоха продолжил:

– Ну хорошо, объясняю. Понимаешь, время, или то, что мы называем временем, создано на основе условно выработанных правил. Правил, которые придумали люди. Я не говорю о том, что цикл восхода и захода солнца не существует как природный феномен – потому что объективно он существует, – но именно люди усмотрели в этом явлении природы относительную последовательность и использовали ее для организации собственной жизни, для создания порядка в жизни, назвав ее временем: они дали наименования и числа разным частям дня – скажем, шесть часов, двенадцать часов, полночь и так далее.

– О-о, ита-ак…

– И хотя люди считают, что они видят мир таким, каков он есть, воспринимают они его совершенно неоднозначно. Фактически они просто наделили вещи неким значением, предложили то определение мира, его сути, которое их устраивает. И я просто подумал, что людям будет интересно увидеть, каким станет мир в отсутствии такого понятия, как время. Ну, понимаешь, я решил все слегка смешать…

– О, оказывается все так просто, да? Только потому, что у тебя было такое настроение?

– Ага, ну, не без этого. Так что, желаю тебе приятного дня! Ох, ну да, теперь ведь уже больше нет такого понятия, как день!

Выплеснув на меня поток красноречия, Алоха удалился – а его бойкие фразы все еще висели в воздухе.

События последних ста лет, вероятно, можно было бы вместить в одну страницу учебника истории. А может, достаточно было бы и одной строчки.

Когда я узнал, что мне осталось не так уж много времени жить, я решил попробовать воспринимать час не как шестьдесят минут, а как 3600 секунд, просто так мне было приятнее. Но теперь, когда часы исчезли, подсчет секунд не имел больше никакого смысла.

Даже значение таких слов, как «сегодня» или «воскресенье» стало неясным. Но после среды приходит четверг, и так как я знал, что сейчас утро, это означало, что сегодня должен быть четверг. И при этом следует помнить, что эти дни – всего лишь условные человеческие изобретения…

В любом случае, у меня не было никаких особых дел, и мне захотелось убить немного времени. Хоть и не было времени, которое можно было убить. И даже если бы я решил потратить время, теперь уже не было времени, как такового.

Это и вправду не оставляло мне простора для действий.

Сколько минут прошло с того момента, как я проснулся? Обычно я смотрю на будильник, что стоит на тумбочке около моей кровати, но сегодня его на месте не было. Мир без часов. Меня захватил бесконечный поток времени. Я не видел его, но чувствовал, что меня несет Бог знает куда, даже показалось, что затягивает в прошлое.

Так, если подумать – люди спят, просыпаются, работают и едят в соответствии с установленным набором правил, который мы называем временем. Другими словами, мы сверяем свои жизни по часам. Люди взяли на себя труд изобрести правила, которые ввели ограничения в их жизнь, втиснув ее в часы, дни и года. А потом они изобрели часы, чтобы время руководило нами еще точнее.

Сам факт наличия этих правил означает, что мы отказались от части своей собственной свободы. Да к тому же люди разместили повсюду средства напоминания об этой потере свободы: повесили часы и на улице, и у себя дома. И, как если бы этого было недостаточно, им нужно, чтобы часы были с ними везде, куда бы они ни направлялись, что бы ни делали, и поэтому они никогда не расстаются с ними: носят на руке. Люди стали рабами времени.

Но теперь я по-новому оценю многие вещи.

Вместе со свободой приходит неопределенность, неуверенность и беспокойство.

Люди осознанно отдали свою свободу в обмен на чувство безопасности, которое возникает, если живешь, следуя правилам.

Пока я размышлял над этим, Капуста подошел ко мне бочком. Обычно, когда Капуста явно демонстрирует свою привязанность, ему от меня что-то нужно.

– В чем дело, Капуста? Ты голоден?

Каждое его утро, как правило, начинается с завтрака.

– Нет, это совсем не то, чего я хочу.

– О?

Я все еще никак не мог поверить, что кот отвечает мне. Капуста глубоко вздохнул.

– Сэр, вы в очередной раз отказываетесь понимать меня правильно.

– Сэр? Да что здесь происходит?!

Очевидно, он имел в виду меня. И как далеко он зайдет с этими своими джентльменскими замашками?

– Я объясню, если позволите. Когда я хочу прогуляться, вы думаете, что я хочу есть. Когда я действительно хочу есть, вы считаете, что мне требуется небольшой отдых – «подремать», если вам так угодно, – а когда мне по-настоящему хочется подремать, вы предполагаете, что я изъявляю желание играть с вами. Ваше суждение всегда, если можно так выразиться, бывает невпопад.

– Неужели! Это действительно так?

Кот кивнул мне и продолжил:

– Да. Именно. Вы ведете себя так, будто понимаете моего брата, хотя фактически вам это недоступно. Вы спрашиваете, грустно ли мне, когда мне не грустно, и полагаете нормальным обращаться ко мне этим заискивающим тоном. Я действительно хочу, чтобы вы прекратили сие! О, ну хорошо, по правде говоря, вы не единственный такой. Все люди ведут себя подобным образом.

Я был в шоке. Я прожил с Капустой четыре года и думал, что мы понимаем друг друга. Когда коты начинают говорить на твоем языке, это настораживает.

– Извини, Капуста. Так чего ты действительно хочешь сделать?

– Я бы хотел пройтись по парку.

Капуста полюбил гулять с тех пор, как был котенком. «Этот кот совсем как собака!» – заливисто смеялась мама и часто брала его с собой на прогулки.

Я попросил Капусту дать мне минутку на сборы и пошел в ванную. Вскоре я услышал, что кто-то возится с ручкой двери. Дверь открылась, и внутрь ввалился Капуста.

– Ну, давай же, поторопись, поторопись. Пошли.

Да все, уже иду! Я выпихнул Капусту из ванной.

Но буквально через секунду почувствовал на себе пронизывающий взгляд Капусты, поторапливающий меня. Оглянувшись, я увидел, что он наблюдает за мной из-за угла.

– О, ну пошли уж. Я жду тебя целую вечность.

– ОК, Капуста, один сек!

Обычно было достаточно мяуканья, но теперь он разговаривал со мной! Это заметно осложнило мне жизнь!

Я быстро разделся и встал под душ. Намылив голову, я почуял что-то позади себя, похожее на привидение. Было ощущение, будто ты оказался в фильме ужасов, – холодок пробежал у меня по спине. Я стоял зажмурившись, чтобы пена не попала в глаза, пока промывал волосы. Когда я открыл глаза, то увидел распахнутую дверь и подглядывающего за мной Капусту.

– Пошли!

Ты кто, преследователь? Мне даже захотелось накричать на него, но я сдержался. Я захлопнул дверь и закончил принимать душ. Затем позавтракал – съел банан и выпил немного молока – и молниеносно оделся.

– Я настаиваю. Сию же секунду открой дверь. Я хочу выйти.

Капуста стоял уже в маленьком коридорчике, ведущем из квартиры, когтями царапая дверь. Теперь я был готов, и мы отправились на улицу.

Погода была хорошая. Идеальный день для прогулки. Капуста шел впереди вальяжной походкой. Мама всегда выходила подышать свежим воздухом с котом. Следовательно, это означает, что Капуста в чем-то знал мою мать лучше, чем я. В любом случае, я решил, что расслаблюсь и проведу этот день с Капустой.

Еще я задумался над тем, как же вышло, что Капуста заговорил как джентльмен из высшего общества. И тут до меня дошло.

Это было влияние мамы.

Примерно в то время, когда Капуста попал в наш дом, будучи котенком, мама увлеклась историческими драмами. В конце 1990-х была мода на подобные фильмы.

Она смотрела популярные сериалы и говорила, что «все японские мужчины должны походить на их героев».

Это ее новое увлечение также породило устаревшие представления о японской мужественности.

«Извини, мам, но мне больше нравятся фильмы, а не сериалы». Я вежливо отклонял ее предложения разделить с ней ее страсть к историческим драмам.

И так как мама часами просиживала перед телевизором вместе с Капустой, свернувшимся у нее на коленях, то, должно быть, Капуста выучил человеческий язык благодаря тем сериалам, что они смотрели.

И потому японский Капусты был странной смесью речи моей матери и диалогов из телевизионных исторических драм. Это было ужасно… но в то же время и забавно. И тогда я решил, что не буду пытаться исправлять это. Вот какие мысли бродили в моей голове, когда я шел вслед за Капустой.

Любимый маршрут прогулок Капусты зарос сорняками, но кое-где виднелись полевые цветы. У опоры телефонной линии я заметил неприметные цветущие одуванчики, и тогда вспомнил, что на дворе весна. Капуста подошел к цветам и понюхал их.

– Одуванчики.

Когда я произнес это слово, Капуста скорчил гримасу.

– Вы называете это одуванчиками?

– А ты разве не знал?

– Нет.

– Это цветок, что цветет по весне.

– А, понятно…

Капуста продолжил разглядывать каждый цветок, мимо которого мы проходили, бесконечно спрашивая: «А как вы называете это? А это?»

Вдоль дороги росло множество самых разных диких цветов, и Капуста впитывал в себя название каждого из них: вика, пастушья сумка, блошница обыкновенная, маргаритка, яснотка и так далее.

Цветы, растущие у дороги, обдувались северным ветром и полностью зависели от толики солнечного тепла, которое им доставалось. Наступило время цветения. Я попытался извлечь из своей памяти названия цветов, чтобы ответить на все вопросы Капусты. Довольно странно ко мне возвращались эти названия цветов – из воспоминаний моего детства, такого далекого времени.

Подобно Капусте, я часто гулял здесь с мамой, когда был маленьким, и тоже задавал ей вопросы: «Как называется это? А это?» Наверняка Капуста напоминал ей меня. Только подумать, что мама проводила все дни, посвящая их мне, а потом – Капусте.

«Ты обычно находил какой-то цветочек и усаживался рядом, потом находил другой и снова усаживался. Наши прогулки длились часами. Нелегкое дело воспитывать детей». Мама часто повторяла мне это, когда я уже вырос. «Но все равно это было счастливое время». В ее взгляде появлялось мечтательное выражение, она с ностальгией вспоминала о прошлом, а потом тихонько смеялась.

Неторопливо прогуливаясь, мы с Капустой наконец дошли до парка, раскинувшегося на вершине холма.

Оттуда открывался прекраснейший вид. Прямо под нами проходила дорога, ведущая вверх, по обеим сторонам которой тянулись дома. А за ней внизу простиралось лазоревое море. Это был довольно большой парк с детским игровым комплексом, горкой и качелями. Матери играли со своими детишками в песочнице.

Капуста обошел парк по кругу, повертелся немного около детей, а потом направился к скамейкам, где старики разыгрывали партию в японские шахматы.

– Убирайтесь прочь. Я здесь сижу, – заявил он.

Я опасался, что неожиданное появление говорящего кота напугает пожилых мужчин, но они только улыбнулись. Очевидно, я был единственным, кто мог слышать, как Капуста разговаривает.

– Нет, Капуста. Сейчас этим людям нужна твоя скамейка, – объяснил я.

Но Капуста проигнорировал мои слова. Он неожиданно запрыгнул на шахматную доску, и фигуры разлетелись. Старики же только посмеялись над этим и повели себя так, будто это происходило постоянно. Они уступили свое место Капусте.

Я виновато склонил голову, когда мужчины поднялись и ушли. Капуста взглянул на меня искоса и разместился на деревянной скамье с облупившимися полосками голубой краски.

Он начал вылизывать себе лапы.

Казалось, что пока он не собирался никуда идти, и поэтому я уселся рядом и с отсутствующим видом уставился на безбрежный океан. Было ощущение, что этот момент затишья может длиться целую вечность. Я по привычке поискал взглядом парковую башню с часами. Как я и ожидал, часов там не оказалось. Являлось ли причиной этой умиротворенности исчезновение всех часов и времени? Или так было всегда? Я не мог сказать. Но теперь, когда я наконец смирился с фактом, что часов больше нет, я ощутил легкость и свободу.

– Люди – странные создания. – Капуста закончил свое умывание и смотрел в мою сторону, пока говорил.

– С чего это?

– Почему люди дают названия цветам?

– Потому что существует очень много разных видов цветов. И если бы не было названий, ты бы не смог их различать.

– Многообразие цветов вовсе не означает, что каждый из них требует отдельного названия. Почему бы не называть их все просто цветами? Разве этого недостаточно?

Полагаю, он был прав. Почему люди обязательно именуют цветы? И цветы – не единственная вещь. Мы придумали названия для всех вещей на свете.

Цвета имеют названия, а люди – имена. Зачем нам имена?

То же самое со временем. Солнце всходит и заходит. А люди взяли и навязали природному явлению свое собственное определение месяцев и лет, часов и минут. Потом мы дали всему этому названия. Вот что такое время.

Капуста существовал в этом мире без всякого времени. Нет часов, нет расписаний и опозданий. И нет никаких отпусков и каникул, потому что изначально нет точки отсчета. Все подчинено законам природы, в том числе и физическая реакция – вроде голода или сонливости.

В мире без часов можно не торопиться. Всевозможные правила, принятые людьми, здесь не работают. Напрашивается вывод, что такие понятия, как, скажем, температура или отражение света, – искусственные творения человека, так же как время. Изначально люди просто приклеивали ярлыки к разным вещам так, как им взбредало в голову. С точки зрения мира природы, часы, минуты и секунды не существуют.

Так же, как цвета – красный, желтый и голубой. И температуры нет. Но, с другой стороны, если желтого и красного нет, означает ли это, что Капуста не считает одуванчики милыми, а розы – красивыми?

– Знаешь, Капуста, это было очень благородно со стороны мамы брать тебя с собой на те длинные прогулки.

– Как это?

– Для нее важно было проводить все это время с тобой. Мама по-настоящему привязалась к тебе.

– Мама, ты говоришь?

– Моя мать. Думаю, для тебя она в каком-то смысле тоже была мамой.

– А кто этот человек, которого ты называешь «матерью»?

Я лишился дара речи.

Должно быть, Капуста забыл о маме.

Но это невозможно. Или же он мог просто заставить себя забыть о ней.

Я вспомнил лицо мамы в тот день, когда она подобрала на улице Капусту. Она казалась немного печальной, но в то же время была так счастлива. Она часто смотрела телевизор с Капустой, свернувшимся у нее на коленях, гладя его, пока он не заснет. А потом и сама засыпала на диване, с Капустой под боком. Она выглядела умиротворенной. От этих воспоминаний повеяло грустью.

– Разве ты не помнишь маму?

– О ком ты говоришь?

У Капусты был такой вид, словно он удивлялся тому, что за чушь я несу. Он явно забыл ее. Как же это все горько. Полное неведение Капусты еще больше расстроило меня. Думаю, что где-то в глубине души я верил в те истории о животных, которые всегда помнят о своем хозяине, наподобие истории о Хатико, годами ждавшего у станции возвращения своего хозяина, даже не подозревая, что тот умер…

Но, может быть, просто мы, люди, хотели бы так думать. Забудет ли меня Капуста так же быстро? Настанет ли тот день, когда я исчезну из мира Капусты?

Многие моменты жизни, о которых я раньше и не задумывался, сейчас показались мне очень важными. Сколько еще прогулок я смогу совершить с Капустой? Учитывая то время, которое мне осталось, сколько еще раз я смогу послушать свою любимую музыку? Насладиться чашечкой кофе или вкусной едой? Сказать «доброе утро», чихнуть или засмеяться?

Никогда прежде я не думал о жизни подобным образом. Мне не приходила такая мысль во время моего общения с матерью. Если бы я тогда понимал, что однажды все это закончится, то больше бы ценил время, проведенное с ней.

Но, прежде чем я осознал это, мамы не стало. Она умерла раньше, чем эти мысли посетили меня.

Совершил ли я что-то значительное за свои тридцать лет? Проводил ли я время с теми людьми, с которыми действительно хотел общаться? Сказал ли я нужные слова людям, которые много значили в моей жизни?

Было время, когда я мог позвонить матери, но тогда все мои мысли были заняты просмотром входящих звонков в телефоне. Я был озадачен текущими вопросами, возникавшими в каждый конкретный момент, и откладывал все серьезные разговоры на потом.

Я увяз в мелких проблемах и в итоге потерял время, которое мог бы потратить на более весомые дела. Но самое страшное в том, что я никогда даже не замечал, что теряю свое драгоценное время. Если бы только я мог остановиться на мгновение и оглядеться, отвлечься от всей этой круговерти. И тогда бы стало понятно, что на самом деле является первостепенным и какие из всех моих звонков по-настоящему значимы.

Я посмотрел на Капусту.

Пока я размышлял над этим, он свернулся на скамейке клубочком и уснул. Подоткнув под себя белые лапки, он напоминал круглую диванную подушку.

Я погладил его и почувствовал, как бешено колотится его крошечное сердечко. Казалось невероятным, что такая мощная жизненная сила течет в этом маленьком мирно спящем существе.

Когда-то я слышал, что в течение жизни сердце млекопитающего совершает примерно два миллиарда ударов. Средняя продолжительность жизни, к примеру, слона составляет около пятидесяти лет. У лошадей – двадцать лет, у кошек – десять, а у мышей – всего около двух лет.

Но какой бы ни была средняя продолжительность жизни, все их сердца совершают примерно два миллиарда ударов. Средняя продолжительность жизни человека – семьдесят лет. Я задумался, отсчитало ли мое сердце два миллиарда ударов?

Вся моя жизнь до этого момента воспринималась мной, как неопределенное завтра. Но как только я обнаружил, что моя жизнь имеет реальный предел, возникло ощущение, словно будущее с невообразимой скоростью и вправду надвигается на меня. Теперь я шел навстречу неотвратимой судьбе. По крайней мере, так я чувствовал.

Какая же во всем этом ирония. В первый раз за всю жизнь я внимательно и беспристрастно заглянул в свое будущее, но лишь после того, как мне сообщили, что я скоро умру.

Правая часть головы начала болеть, и мне стало трудно дышать.

Я не хотел умирать. Я хотел жить.

Завтра я в очередной раз сделаю так, что бесследно пропадет какая-то вещь из этого мира.

Или, другими словами, какая-то вещь должна будет вычеркнута из моего будущего, чтобы я мог прожить дольше.

Капуста все еще спал.

Парк начал пустеть, дети разошлись, а солнце катилось к западу. Капуста наконец проснулся. Потянулся, стараясь не упасть со скамейки, и громко зевнул, неторопливо отходя ото сна. А потом лениво уставился на меня.

– Я говорю, может, пойдем?

Капуста едва отошел ото сна, но при этом говорил заметно покровительственным тоном, не обращаясь ни к кому конкретно. Он спрыгнул со скамейки и неспешно побрел своей вальяжной походкой.

Капуста направился в сторону улицы, ведущей к станции через торговый квартал. Он остановился напротив лапшичной и громко мяукнул. Хозяин магазина вышел, неся в руке горсть обрезков скумбрии, оставшихся после приготовления бульона, который они подавали с лапшой. Съев свою добычу, Капуста вылизал щеки и двинулся дальше, пробормотав себе под нос «отлично». Глядя на подобное поведение, было сложно сказать, кто здесь хозяин, а кто – домашний питомец.

Складывалось впечатление, что Капуста стал местной знаменитостью в этом торговом районе. Куда бы он ни заходил, люди приветствовали его. Выглядело так, словно я стал компаньоном кота с речью аристократа. Хотя, с другой стороны, популярность Капусты имела свои преимущества: я мог купить овощи и рыбу, и все, что угодно, со скидкой. Кто бы подумал, что есть кошачья скидка.

– С этого дня я буду ходить за покупками только с тобой! – сообщил я Капусте, неся в каждой руке столько пакетов, сколько мог удержать.

– Да, это очень хорошо. И теперь ты сможешь приготовить мне блюдо, которое я действительно люблю.

– Я всегда так и делаю. Как насчет того кошачьего корма, Neko-Manma, который я обычно даю тебе?

Капуста шел чуть впереди меня, но при этих словах резко остановился.

– В чем дело?

Он выглядел недовольным.

– Что касается этого Neko-Manma… я уже давно собирался тебе кое-что сказать.

– Что? ОК, давай, говори.

– Я только хотел спросить, что это за корм, который вы называете Neko-Manma?

– А?

– Да это просто крошево из объедков со стола и других сомнительных ингредиентов, которые вы, люди, смешиваете, и этому крошеву даете симпатичное название.

Казалось, сейчас он взорвется от возмущения и сердито «завоет». Он подошел к ближайшему телефонному столбу и начал точить когти, вдавливая их в дерево.

Я и не подозревал, как сильно он ненавидит то, чем я его кормлю. И я задумался обо всех тех традициях, которые мы, люди, искусственно создали. Но в этот момент из-за холма показался наш дом.

Вернувшись домой, мы вместе поели рыбу на гриле (натуральный продукт) и продолжили нашу размеренную беседу.

– Итак, Капуста…

– Что такое?

– Ты и вправду забыл все о маме?

– Ничего не помню.

– Это очень печально.

– Почему?

Я не знал, как объяснить Капусте, почему это печально.

При этом я не мог винить Капусту в забывчивости. Но в то же время я хотел напомнить ему о времени, которое он провел с мамой… Все это происходило в действительности. Невозможно отрицать, что это было.

Я встал, подошел к шкафу и достал из него старую, покрытую пылью картонную коробку. Внутри нее лежал фотоальбом темно-красного цвета. Я захотел показать этот альбом Капусте.

Я переворачивал страницы и комментировал Капусте каждую фотографию.

Вот фото со старым креслом-качалкой, на котором мама любила сидеть, раскачиваясь туда-сюда, с Капустой на коленях. Это ты, Капуста. Вот где ты всегда сидел. А это моток ниток, который так нравился тебе. Ты мог играть с ним часами напролет. А вот старое потертое жестяное ведро, в котором ты любил спать, свернувшись. Помнишь, как ты выглядывал оттуда на маму? А вот старое зеленое полотенце. Это было мамино любимое полотенце, но потом оно досталось тебе. Было еще маленькое детское пианино, купленное мамой для тебя на Рождество. Какое фото! Здесь ты играешь на детском пианино. Ты был немного неуклюж с ним, но какое же это было исполнение! А потом, вот еще, рождественская елка. Мама каждый год украшала ее, и тебя это забавляло. Ты срывал все игрушки, как только мама вешала их. Так что ей всегда приходилось непросто.

О, а вот еще. Это ты выпрыгнул из-под рождественской елки. Какой кавардак! Ты и вправду был еще тем сорванцом, Капуста. Но мама на этих фото выглядит счастливой.

Мы закончили просматривать один альбом и перешли к следующему. Наш разговор с Капустой продолжался. Я рассказал ему о Латуке и о том дождливом дне, когда он попал к нам в дом и стал жить с нами. О том, как мама потеряла всякий интерес к жизни после смерти Латука. Она перестала выходить из дома и сидела без дела. А потом я напомнил Капусте о том дне, когда она нашла его, и обо всех последующих счастливых днях. Я также поведал ему о болезни мамы. Капуста сидел тихо и внимательно вслушивался в каждое мое слово.

Время от времени я теребил его, помнил ли он что-нибудь из этого, но он, кажется, забыл все. А потом неожиданно его глаза загорелись при виде одной фотографии.

Раннее утро в красивом месте на побережье. На снимке я, одетый в юкату, летнее кимоно. Рядом папа с мамой. Мы толкаем инвалидное кресло, в котором сидит мама, а у нее на коленях расположился Капуста с недовольным выражением морды. Мы с папой смеемся, хотя и выглядим слегка смущенно. Смеющиеся лица были для меня непривычными и задержали мой взгляд.

– Кто это? – спросил Капуста с интересом.

Здесь папа впервые появляется на фото.

– Это мой отец, – ответил я отрывисто. Я не хотел говорить о нем.

– А где было сделано это фото?

– Похоже, это снято на горячих источниках, куда мы ездили вместе.

На снимке стояла дата. Это было всего за неделю до маминого ухода.

– Маму госпитализировали, и она не могла уже передвигаться самостоятельно. А потом неожиданно она сказала, что хочет поехать на горячие источники.

– А почему?

– Ей, вероятно, хотелось, чтобы у нас остались приятные воспоминания. Она редко куда-то выезжала.

Капуста напряженно вглядывался в снимок.

– Ты что-то вспоминаешь?

– …Думаю, что да. Мне кажется, я начинаю что-то чувствовать.

Создалось впечатление, что у Капусты всплыл какой-то фрагмент воспоминаний. Я захотел проверить, смогу ли я извлечь из него чуть больше, а потому продолжил показывать ему фотографии и давать пояснения к ним.

Фото четырехлетней давности…

Мамино состояние стало безнадежным. Ее рвало каждый день, боли не отпускали. Она не могла спать.

Но однажды утром, проснувшись, она позвала меня к себе в комнату. Мама сказала, что хочет поехать на горячий источник, туда, где она могла бы увидеть океан.

Эта просьба удивила меня, и я выспрашивал снова и снова, уверена ли она в том, что хочет отправиться в поездку. Я не понимал, действительно ли она намерена предпринять это. Но мама настаивала на своем. До того момента у нее никогда не возникало каких-то особых просьб, поэтому я был в крайнем изумлении.

Я сумел убедить врача отпустить ее всего на один-два дня, а потом она раскрыла свой план.

– Я хочу, чтобы мы поехали всей семьей. Ты, твой отец и Капуста.

Вот что было главным для нее. Чтобы вся семья была вместе.

Несмотря на мамино состояние, я не обмолвился с отцом ни единым словом за все то время, что она болела. Мы даже ни разу не взглянули друг другу в глаза. За долгие годы наши отношения или их отсутствие закрепились в таком виде навсегда. Как только мы с ним определились, что прекращаем всякое общение, это стало чем-то привычным, что продолжалось столь долгое время. Так что можете себе представить, как я противился идее отправиться на горячий источник вместе с ним или даже обсудить с ним нашу поездку. Но я знал, что эта поездка станет последней для моей матери, и поэтому собрался с силами и решил проверить, смогу ли я убедить моего отца поехать.

«Какая глупая идея», – ответил отец, и это было его обычной реакцией практически на все. Но, несмотря на ту неприязнь, которую я испытывал к нему, и моральное опустошение, возникшее, когда я пытался контактировать с ним, я был настойчив и убедил его не отказывать маме в ее просьбе.

Эта поездка стала последней для моей матери. А еще это был первый раз, когда я отправился с ней вместе куда-то достаточно далеко. Так что я сделал все возможное, чтобы поездка получилась особенно приятной. Чтобы добраться до горячего источника на побережье, потребовалось три часа езды на поезде. Местный пляж, омываемый ласковыми лучами солнца, тянулся так далеко, насколько хватало глаз. Я забронировал приличный отель с красивым видом на побережье. Мама увидела этот пейзаж на фотографии в журнале – это было то место, которое она мечтала увидеть своими глазами.

Отель был идеальным – традиционный старый фермерский дом, построенный более ста лет назад и переделанный под отель. Там было только два номера, со второго этажа открывался завораживающий вид на океан. За пределами зоны купания располагалась живописная сельская местность, а прибрежная полоса уходила в бесконечность. Можно было сидеть и любоваться закатом. Я был уверен, что мама будет счастлива, а потому приложил все силы, чтобы забронировать именно этот отель.

И в назначенный день вся семья отправилась в поездку, а врачи и медсестры вышли проводить нас, махая нам на прощание у дверей больницы. Впервые за долгое время вся семья – мы трое плюс кот – уезжали куда-то вместе.

В переполненном вагоне поезда мы сидели друг напротив друга, но с отцом я почти не разговаривал. Мама устроилась рядом, смотрела на нас и только улыбалась. Мы пережили три часа, проведенные вместе в одном закрытом пространстве, и когда напряжение между нами уже почти достигло своего предела, поезд остановился, и кондуктор громко объявил станцию, рядом с которой находился горячий источник.

Я катил мамино кресло, и мы, полные надежд, отправились в наш отель.

Но, когда добрались, случилось непредвиденное: моя бронь не прошла, и кто-то другой выкупил этот номер.

Я не мог в это поверить. Я повторял владелице отеля снова и снова, что забронировал номер по телефону. Я объяснил ей, как важно это для моей матери – что это будет ее последней поездкой. Но она не желала слушать мои мольбы. Вежливо принесла извинения, но не изменила своего решения. Я был в растерянности и чувствовал себя подавленным, потому что не смог порадовать маму.

«Не переживай из-за этого», – улыбнулась она. Но как можно оставаться спокойным и не нервничать? Не зная, что делать, я стоял в оцепенении.

Из этого состояния меня вывел отец, потрепав по плечу своей большой тяжелой рукой.

«Ну, нельзя же позволить твоей матери в ее состоянии жить в палатке. Пойду поищу что-нибудь».

Сказав это, папа выскочил из отеля. За всю свою жизнь я никогда не видел, чтобы он бегал так быстро. И я бросился вслед за ним.

Папа метался по ближайшим отелям, выясняя, нет ли у них свободных номеров. По моим детским впечатлениям, отец большую часть времени проводил в своей мастерской. Он сидел тихо и подолгу, ремонтируя часы. А сейчас я поверить не мог в то, что он умеет передвигаться с такой скоростью. Даже когда он приходил посмотреть, как я занимаюсь спортом в школе, он всегда «восседал» неподвижно, как скала. И вот впервые в жизни я вдруг увидел, что он бегает.

«Когда-то твой отец был очень резвым». Я вспомнил эту мамину фразу, когда пытался угнаться за отцом, который, несмотря на свою плотную мускулистую фигуру, носился по всему курортному комплексу с удивительной легкостью.

Стоял высокий сезон, и все отели были заполнены. Мы обежали все вокруг, но нам везде отказывали. В какие-то гостиницы мы заходили по одному, в другие же заглядывали вместе, уговаривая владельцев отелей поселить нас.

Мы не могли устроить маму в первый попавшийся отель, желая найти для нее достойный вариант. Нам хотелось сделать для нее эту поездку особенной. Это был первый раз – и, возможно, единственный – с того момента, как я повзрослел, когда желания отца и мои совпали.

После того как мы прочесали все отели, стоявшие вдоль пляжа, бегая туда-сюда, мы наконец нашли свободный номер. Уже стемнело, и со стороны гостиница выглядела чуть обветшалой. Казалось, она слегка пришла в упадок. Наши первые впечатления подтвердились, когда мы вошли внутрь и половицы заскрипели у нас под ногами.

«Это весьма милый отель», – отметила мама, просияв, когда мы привезли ее туда. Но я чувствовал себя ужасно, поселив ее в таком месте. Однако, как отметил папа, тут ничего не поделаешь: не могли же мы разместить маму в палатке, в ее-то состоянии. А потому, не имея иной альтернативы, мы остались там.

Пусть интерьер отеля был довольно скромным, но хозяин гостиницы демонстрировал доброжелательность и радушие. Еда не поражала воображения, но повар явно готовил с душой, и она была вкусной. Мама то и дело восклицала, как же здесь хорошо и какая здесь вкусная еда. Видя ее улыбку, я немного успокоился.

В ту ночь мы все спали в одной большой комнате с татами, разместив свои матрацы в ряд. Впервые за десять лет мы были вместе, рядом.

Глядя на старый деревянный потолок, я вспомнил о доме, в котором мы жили, когда я ходил в начальную школу. Там было мало комнат, и вся семья спала на втором этаже в единственной спальне, положив матрацы впритык друг к другу.

Теперь, двадцать лет спустя, мы сделали то же самое. Это казалось странным. В последний раз мы снова проведем время вместе, как раньше. Эти мысли не давали мне уснуть. Интересно, чувствовали ли то же самое мама с папой. Было тихо. В маленькой темной комнате слышалось только сопение Капусты, смешивающееся, но все же различимое среди ритмичного шума океанских волн.

Наконец за окном забрезжил рассвет. Было, наверное, четыре или пять утра. Я поднялся с постели и примостился на подоконнике. Отодвинув занавеску, выглянул в окно. К моему удивлению, старый отель стоял почти у воды, и взору открывалась практически одна морская гладь. К тому времени, когда мы нашли отель, уже стемнело, и я не разглядел, насколько близко мы от моря.

Какое-то время я сидел и глядел на океан. Окутанный бледным утренним светом, он, казалось, возник из сна.

Чуть позже я заметил, что родители тоже не спят. У них у обоих были круги под глазами. Думаю, им даже не удалось заснуть.

Мать, все еще одетая в ночную юкату, выглянула из окна полюбоваться панорамным видом моря и предложила всем вместе пройтись по пляжу.

«Давайте сфотографируемся. Я обожаю гулять по пляжу утром».

Она привела себя в порядок, уселась в кресло, положила себе на колени спящего Капусту, и мы направились на пляж. Еще не совсем рассвело, веяло прохладой. Мама хотела приблизиться к воде, но было трудно толкать кресло по влажному песку. Вскоре я уже не мог сдвинуть его с места. Когда солнце стало всходить, его лучи, падая на поверхность океана, создавали искрящийся эффект. Мы трое замерли, завороженные красотой этого зрелища.

«Скорее! Сделай снимок!»

Мамины крики вернули меня к реальности, и я достал фотоаппарат. Мы с папой по очереди сделали фотографии. А потом хозяин отеля вышел и предложил сфотографировать нас всех вместе. Мама сидела на фоне океана в своем кресле, а мы встали по обе стороны от нее.

Мы с папой присели, чтобы наши головы находились на одном уровне, а Капуста, который наконец проснулся, скорчил гримасу и громко зевнул, сидя у мамы на коленях.

«ОК, ч-и-и-из!» Хозяин отеля щелкнул затвором.

«Спасибо!» – крикнули мы хором.

А потом он предложил: «Еще раз!» И мы снова выстроились, на этот раз стоя.

«ОК, улыбнитесь… Чизкейк!»

Искренние попытки владельца отеля заставить нас засмеяться и его дружелюбие – иногда чрезмерное – все это развеселило нас, и именно в тот момент затвор щелкнул.

– Ты что-нибудь помнишь?

Я не оставлял попыток расшевелить Капусту, закончив свой рассказ.

– Извини, старина. Я пытался, но не могу ничего вспомнить.

– Очень плохо, Капуста.

– Мне правда жаль. Но ничего с этим не поделаешь. Сколько я ни старался, не получается. За исключением, пожалуй, одной вещи…

– Одной вещи?

– Я был счастлив. Это все, что я помню.

– Ты был счастлив?

– Да. Вот, что я чувствую, когда смотрю на эти фотографии: я был счастлив.

Мне показалось странным, что Капуста не мог восстановить в своей памяти никаких деталей поездки – ни отель, ни даже саму маму – но при этом он помнил, что был счастлив. Но что-то в словах Капусты заставило меня погрузиться в раздумье, и я понял… Маме нужна была эта поездка вовсе не для себя. Она хотела, чтобы мы с папой помирились.

Интересно, почему я никогда не думал об этом раньше. С момента моего рождения мама все время отдавала нам с папой. Я даже не мог представить себе, что, когда у нее появлялась свободная минутка, она все равно думала только о нас. Это было совсем не обязательно, но она всю свою жизнь посвятила нам, до самого конца.

А я даже не догадывался об этом – мне понадобилось столько времени, чтобы все это понять. Я вновь смотрю на фотографии и замечаю смущение на лице отца, когда он пытается выдавить улыбку. И я почти с таким же лицом вымучиваю какое-то жалкое подобие улыбки. А мама сидит между нами такая довольная, словно счастливее ее никого нет.

Я смотрел на маму, и мое сердце сжималось от боли: я думал о ней и обо всем, что она сделала для меня.

И у меня полились слезы, прямо на виду у Капусты. В горле комок. Но я молча продолжал разглядывать фотографию.

Капуста с встревоженным видом подошел поближе. Запрыгнул мне на колени и свернулся клубочком. Меня обволокло теплом его тела, и я почувствовал умиротворенность в сердце.

Кошки – это действительно нечто. Они могут игнорировать тебя большую часть времени, но, похоже, всегда чуют, когда ты действительно нуждаешься в утешении.

И так как у кошек нет ощущения времени, то они, должно быть, также не знакомы с таким состоянием, как одиночество. Просто есть время, которое ты проводишь один, и время, когда ты находишься с кем-то рядом. Я полагаю, одиночество – другое дело, его чувствуют только люди. Но, глядя на мамино улыбающееся лицо на тех старых фотографиях, думаю, что, может быть, лишь благодаря чувству одиночества мы испытываем и другие чувства.

Гладя теплое пушистое тело Капусты, я решил задать ему несколько вопросов.

– Скажи, Капуста, а ты знаешь, что такое любовь?

– А что это, сэр?

– Ну, я догадывался, что кот вряд ли это поймет. Это то чувство, которое испытывают люди. Когда тебе кто-то по-настоящему нравится и действительно значим для тебя. И ты хочешь быть с этим человеком всегда.

– Это хорошая вещь?

– Да. Хотя подозреваю, что иногда может причинять и боль, и ты начинаешь воспринимать другого человека, как бремя. Но в целом это хорошая штука.

Да, именно так. Мы чувствуем любовь. Именно это выражение было на лице мамы на этой фотографии. Чем еще это можно назвать, как не любовью? И эта любовь, эта «штука» свойственна лишь людям, пусть даже в какой-то момент она мешает тебе. Это то, что держит нас, человеческих существ, на плаву. В каком-то смысле она напоминает время. Это нечто, что существует только для людей – как время, цвет, температура, одиночество и… любовь. То есть то, что испытывают исключительно люди, то, что в некотором смысле правит нами или контролирует нас, но также позволяет нам жить полной жизнью. И именно это делает нас теми, кто мы есть – людьми.

Только мне в голову пришли эти мысли, как вдруг я различил некий звук, похожий на тиканье часов. Но когда я взглянул на прикроватный столик, как в прошлый раз, я не увидел там будильника.

И все же, хоть я не мог видеть его глазами, я отчетливо ощутил, как что-то подстегивает меня. У меня возникло чувство, что тот бесконечный тикающий звук в моей голове на самом деле может быть звуком сердец всех людей в мире, стучащих в унисон.

Разные образы в быстрой последовательности сменяют друг друга. Мысленно я представляю себе секундную стрелку секундомера, движущуюся по кругу.

Затем спортсменов, бегущих стометровку.

Секундная стрелка все бежит и бежит по кругу. Кто-то нажимает на кнопку.

Но это кнопка будильника.

Дети, нажавшие на кнопку, вновь забираются в постель.

В своих снах они видят стрелки больших часов, висящих на стене, которые все бегут и бегут по кругу.

Потом появляется башня с часами, озаренная лучами утреннего солнца.

Молодые люди ждут своих возлюбленных под башней с часами.

Я быстро иду мимо них в сторону трамвайной остановки, бросая взгляд на свои наручные часы.

Трамвай, как всегда, немного опаздывает.

Я выхожу напротив маленькой часовой мастерской.

Бесчисленное количество часов разложено в стиснутом пространстве мастерской.

Я слышу, как они тикают. Их звук наполняет маленькое пространство. Это звук разделенного на множество частей времени.

Какое-то время я стою неподвижно, прислушиваясь к звуку.

Звук, который я слышал постоянно с самого детства.

Звук, который правит моей жизнью, но также дает мне свободу.

Постепенно биение моего сердца успокаивается.

И уже вскоре звук мало-помалу растворяется вдали и наконец исчезает.

– Ну что, Капуста, думаю, время идти на боковую.

Я убрал фотоальбом и позвал Капусту.

Капуста мяукнул.

– Капуста, что случилось? Теперь ты снова ведешь себя как кот.

Но никаких саркастических комментариев в теперь уже знакомой мне выспренней манере не последовало.

Капуста просто мяукал.

Тут я заподозрил что-то недоброе.

– Как, сэр, Вы разочарованы?

Сзади неожиданно раздался голос. Я обернулся в удивлении и увидел стоящего напротив меня Алоху. На этот раз он надел черную гавайскую рубаху с довольно странным принтом – океан ночью. Он стоял с широкой ухмылкой на лице.

– Позвольте на этом закончить, сэр?

– Это не смешно!

– Хорошо, хорошо, извини! Похоже, магические чары действовали меньше, чем я ожидал. Поэтому он снова стал обычным котом. Вы расстроены… сэр?

– Эй, давай-ка отдохнем!

– ОК, понимаю. Но, видишь ли, момент был просто идеальным.

Алоха произнес это с улыбкой. С этой своей дьявольской улыбкой. Я вдруг смекнул, что видел ее где-то раньше. Это был взгляд человека с дурными намерениями – то, на что способны только люди.

– Итак, я решил, что еще исчезнет из этого мира.

С лица Алохи не сходила все та же широкая нелепая ухмылка.

У меня появилось предчувствие, что скоро произойдет что-то неизбежное, и вдруг я стал задыхаться.

Воображение. Вот еще то, что присуще только людям.

Страшные мысли пронеслись у меня в голове.

– Пожалуйста, перестань! – невольно вскрикнул я. О, это был не я, а, скорее, дьявол, очень похожий на меня.

– Тебе хочется кричать, не так ли?

Алоха засмеялся.

– Пожалуйста… перестань, – умолял я его, упав на колени.

И тогда дьявол раскрыл свой план.

– На этот раз сделаем так, чтобы исчезли все кошки.