Глава 18
– Видал, старый гном? – старший двенадцатой отдельной рабочей команды шестого барака четвёртой производственной площадки особого управления «Дальлага» Гюнтер Краузе добродушно ткнул стоявшего рядом с ним каптёрщика того же шестого барака Клауса Шнауцена кулаком в бок. – Таких птичек в нашем фатерлянде, увы, нет. А вот у них – есть, – после чего обернулся и, окинув несколько высокомерным взглядом стоявших рядом с ним бывших военнопленных, а ныне «работников особого управления «Дальлага», угрюмо наблюдающих, как на построенную им бетонную ВПП приземляется огромная машина с ранее невиданным двигателями, у которых напрочь отсутствовали винты, поинтересовался уже у них:
– Ну как, спорщики, понятно почему мы им проиграли?
– Я-то это понял ещё когда нас привезли в первый лагерь, – вздохнул Шнауцен. – Ну когда увидел карту. Это вот до этих до сих пор хрен чего дошло.
Карта в том лагере действительно была знатная. На всю Евразию. В масштабе. Ну то есть на ней вполне свободно можно было сравнить размеры Германии и СССР. Обычно-то во всех странах продают карты, где твоя страна расположена в самом центре. И занимает большую часть видимой площади листа. Все же остальные страны, ну, которые обозначены, ютятся где-то по окраинам. Такие мелкие и убогие… А вот на той карте был изображён весь континент. В цвете и, как это уже упоминалось, в масштабе. Бывший гауптфельдфебель, увидев её в первый раз, даже завис, недоумённо уставившись на стену, на которой она была нарисована. И после почти пятнадцати минут тщательного рассматривания и чуть ли не обнюхивания озадаченно повернулся и спросил у стоявшего рядом Краузе:
– Оно действительно на самом деле вот такое?
– Что?
– Ну это… размеры.
– Да, – кивнул тот. – С этим тут всё точно.
– Шайзе! – горестно взревел Шнауцен. – Ну почему этому идиоту Гитлеру никто из умных людей не показал эту карту до того, как он придумал напасть на русских?
– Ладно, хватит стоять, быстро схватили лопаты – и вперёд! А то вон конвоиры хмурятся…
Все, стоящие вокруг, «работники особого управления» тут же подхватили инструмент и принялись снова остервенело вгрызаться в землю. Новый капонир сам себя не построит…
– Как думаешь, зачем они пригнали сюда этого монстра? – поинтересовался у Краузе бывший гауптфельдфебель, когда тот, раздав подчинённым «животворящие пинки», как это называли их русские начальники, подошёл к полевой кухне, которой заправлял Шнауцен, хлебнуть стаканчик крепкого чая.
– А тут и думать нечего. Узкоглазых ждёт серьёзный пинок. И куда побольше того, который в своё время они отвесили нам в Руре.
– Но зачем им это? Почему они вообще ввязались на стороне американцев? Зачем объявили войну Японии? Их же Сталин совсем не дурак. В отличие от Адольфа… Пусть бы узкоглазые и плутократы продолжили мочить друг друга, а они бы спокойно восстанавливались. У них же полстраны разрушено.
– Эх, старина, – вздохнул Краузе, осторожно отхлебнув из горячей кружки, – если бы я так хорошо разбирался во всей этой большой политике, как ты про меня думаешь, я бы давно уже сидел в имперской канцелярии.
– В тюрьме Моабит ты бы сейчас сидел, а не в имперской канцелярии. И ждал бы, пока тебя повесят. Ну как наш тупенький Адольф. Вот надо же было ему так глупо вляпаться! – сердито рявкнул бывший гауптфельдфебель. – Я бы на его месте ни за что не рискнул попасться в руки русским. Ну, после всего, что он натворил. Точно застрелился бы или яду выпил… А ты кончай крутить задницей, как старая проститутка перед потенциальным клиентом. Всем известно, что ты всегда откуда-то знаешь чуток больше, чем другие. И к тому же умеешь делать из этого правильные выводы. Не всегда, конечно. С той же последней атакой русских ты облажался по полной. Потому как раскатали нас просто в блин…
– А вот тут, извините, не согласен! – взвился Краузе. – Я сказал, что нам повезло – и нам таки повезло. Потому что мы хоть и в плену, но живы! Так разве я не прав?
– Прав-прав, чёрт тебя побери, если это для тебя так важно, – сердито махнул рукой Шнауцен. – Отвечай уже, балабол…
Тот довольно ухмыльнулся, а потом снова неторопливо отхлебнул и лишь затем начал:
– Понимаешь, старина, всё становится понятным, как только ты осознаёшь, что русские играют вдолгую. Бесноватый Адик считал их полузверями, которые живут в норах, питаются подножным кормом и разрушают остатки великой промышленной цивилизации, которую им построили немцы. Ведь именно так вещал его подручный Геббельс, не правда ли? А всё было совсем по-другому. Я тут поговорил с фрау Эглитис… – эта приятная женщина средних лет, родом из Риги, работала в их лагере преподавателем русского языка. – Так вот, в то время пока мы готовились напасть на поляков и укрощать французиков, русские строили. Всё. Заводы, плотины, шахты, дороги… Причём гораздо больше, чем мы. А ведь мы кичились тем, как много мы строим! Но, как выяснилось, по сравнению с «соседями» все наши успехи напоминали возню с совочком в песочнице.
– По-моему, ты преувеличиваешь, – недоверчиво произнёс Шнауцен.
– Может быть, – легко согласился Краузе. – Но ненамного. Вот как ты думаешь, во сколько раз выросло производство стали в России по сравнению с последним мирным годом перед Первой мировой войной? То есть, считай, в самый пик развития их старой империи.
– Раз? – удивился бывший гауптфельдфебель. – Ну-уу… раз ты так говоришь, значит, раза в полтора, – но, бросив взгляд в сторону ухмылявшегося Краузе, недоверчиво уточнил: – Неужели в два?
– В четыре, старый гном… А если считать по отношению к началу двадцатых, то и вообще в сто раз. После Гражданской войны у них тут всё лежало в разрухе. Так что красные реально начали с куда большего дна…
– Майн гот! – ахнул тот.
– Вот так-то. И у них в планах был ещё больший рост. Так что война им была не нужна. У них и так было чем заняться. Но после того как они прочитали «Майн кампф», в которой, как ты помнишь, наш «гениальный фюрер» – эти слова Клаус произнёс о-очень саркастическим тоном – объявил всем, что собирается прирастить Германию восточными территориями, потому что там, мол, живёт разный мусор, а не люди, они поняли, что она точно будет. И начали к ней готовиться. Но не только к войне, а ещё и к тому, что и как они будут делать после того, как победят. Ибо в том, что они точно победят – у них не было никаких сомнений. И вот это, – Краузе ткнул пальцем в сторону монструозного самолёта, – как раз и результат этой подготовки. Пока наш фюрер со своими прихвостнями кричали о «вудерваффе», созданных «великим германским гением», они молча делали своё дело. И сделали.
– Ну, хорошо, я готов согласиться. Но как всё, что ты сказал, отвечает на мой вопрос? – после короткого раздумья спросил Шнауцен.
Краузе хитро прищурился.
– А помнишь, перед самым нашим нападением они максимально отодвинули свою границу на запад?
– Ну да…
– А на сколько знаешь?
– Ну-уу… километров на сто пятьдесят, наверное?
– Минимум на двести с лишним. А по многим направлениям и куда больше. Но им хватило и двухсот. Вспомни, на каком расстоянии от своей столицы Москвы они остановили наши войска?
– Шайзе! – скривился бывший гауптфельдфебель. – И ведь Адольф сам отдал им эти земли! Ну, когда подписал тот самый пакт.
– А без этого они бы никогда не подписали этот пакт, – пожал плечами Краузе. – Так что деваться ему было некуда. Поэтому на тот момент он всё сделал правильно. Но продолжим… Как ты думаешь, кто станет теперь главным врагом Советов после того, как повергли Германию и добьют Японию?
Шнауцен усмехнулся.
– Тут и думать нечего – их же бывшие союзники. Черчилль и так им последнее время пытается гадить насколько может – то есть на самой грани, чтобы окончательно не разорвать отношения. А вот американцы пока держатся. Наверное, из-за того, что русские подписались за них против японцев.
– Вот тебе, кстати, первая причина, – хмыкнул Краузе, снова отхлёбывая из кружки.
– Ну так это ж ненадолго. Как додавят японцев – так всё и закончится! Ну, может, ещё некоторое время протянут, если их этот почти вечный новый/старый президент будет испытывать к ним благодарность за то, что они своим объявлением войны принесли ему победу на выборах, но-о…
– Вот и вторая, – расплылся в довольной улыбке бывший оберфельдфебель. – Я думаю, без состоявшегося перед самыми выборами ультиматума русских Японии – хрен бы его снова избрали. А любые другие варианты помимо него для русских куда хуже… Но я тебе толкую о другом. Перед прошлой войной они отодвинули границу на западе. Причём настолько, что нам не хватило как раз этих километров, чтобы захватить Москву. А теперь границы на западе вообще можно считать полностью безопасными. Потому что между русскими и их потенциальными противниками целая толпа стран, которые попали в полную зависимость от русских. И прежде чем подойти… ну, или, там, подлететь к границам Советского Союза, врагам сначала потребуется преодолеть их. А вот на востоке совершенно не так, не правда ли? Здесь у русских сразу за их границами нет никаких зависимых стран, ибо те, что имеются, – под японским контролем или прямой оккупацией. Но! Если американцы с англичанами задавят Японию самостоятельно, то они смогут взять здесь всё уже под свой контроль точно так же, как русские в Европе. А зачем русским здесь, прямо у себя под носом, новые враги? – Краузе подмигнул и, одним глотком допив кружку, развернулся и двинулся к своей бригаде. Шнауцен проводил его взглядом и, недовольно сморщившись, пробормотал:
– Вот ведь путаник – намотал, накрутил, навертел, а ничего толком и не сказал. Контроль, враги… тьфу!
Вечером бывший гауптфельдфебель первый раз пристроился на стульчике в общей комнате, в которой Зеленхоф, тоже сумевший выжить в том бою и попавший в плен, очередной раз вещал о «нераздельном единстве немецкого и славянского народов…». Насколько Шнауцен знал, типы, подобные Зеленхофу, имелись практически в каждом бараке. И даже пользовались некой поддержкой лагерной администрации… Вот как раз это его раньше во многом и останавливало от того, чтобы к нему прислушиваться. Типа красные хотят им тут задурить башку, поэтому и поддерживают всяких идиотов… Но после того, как на взлётную полосу приземлился тот «монстр», в разы превышавший всё, что нынешний каптёрщик когда-либо видел в рейхе (как, кстати, и «над» рейхом), ему захотелось разобраться, сколько в том, что вещал Зеленхоф, если и не правды, то как минимум логики…
Когда он после того как всё закончилось, наконец-то добрался до своей каптёрки, бывший оберфельдфебель был уже тут.
– Похоже, у Зеленхофа появились новые прихожане, – с ухмылкой поприветствовал он старого приятеля.
– А ты что к нему не присоединяешься? – сварливо парировал Шнауцен. – Сам же мне говорил, что за этим что-то есть.
– Не совсем так – я говорил, что это не совсем чушь. А не присоединяюсь, потому что бесполезно.
– В смысле?
– Понимаешь, пока мы побеждали, мы не хотели и слышать о том, что какие-то русские, которых «наш великий фюрер» обозвал «унтерменшами», то есть недочеловеками, могут быть нам не то что родственниками, а даже просто ровней. А теперь мы здесь, в плену, с кайлом в руках. Восстанавливаем то, что разрушили, как сказал их, в отличие от Адика, уж точно великий вождь Сталин. Так с какого теперь русским верить в то, что мы им не то что родственники, а даже ровня?
– Но как же? – удивился тот. – Ведь тот красный гебитскомиссар, который выступает перед нами каждое воскресенье перед фильмом, сам об этом говорит…
– А солдаты-конвоиры? – ехидно прищурившись, поинтересовался Гюнтер.
– Ну тут да, – сник бывший гауптфельдфебель. – Для этих мы скоты, пыль под ногами…
– Вот то-то, – наставительно произнёс Краузе. – Просто они – бойцы, прошедшие фронт. И прекрасно видевшие, что именно эти чёртовы эсэсманы и их айнзацкомманды творили на русских территориях. Ты же помнишь тот фильм, который нам показывали? Как он там назывался? «Обыкновенный фашизм», кажется… Хотя почему они обозвали режим, который установил бесноватый Адик, так, как это называется у «макаронников», я не понимаю. Но не в этом дело. Просто вспомни, что там показано. Какие мы после этого «родственники»? С «родственниками» так не поступают!
– Уж можешь мне поверить, поступают. И даже куда хуже, – вздохнул Клаус. – Мою мать родня не просто выгнала на улицу, а объявила сумасшедшей и заперла в психушку, из которой ей пришлось выбираться через забор в одной тонкой рубашке… А всё, чтобы не делиться наследством. И за ту неделю, что она провела в заведении доктора Зденека, она успела слегка кукукнуться. От чего вся наша семья потом страдала всю жизнь…
– Ха, так вот почему ты всегда вызывал у меня такие опасения, старый гном! – расхохотался Краузе. – Это, оказывается, наследственное.
– Да ну тебя, балабол… – и Клаус обиженно отвернулся.
– Ладно, не обижайся, – Гюнтер примиряюще похлопал приятеля по плечу. – Пошли лучше попьём чайку перед сном…
А на следующий день весь состав четвёртой производственной площадки внезапно перебросили на другие объекты.
– Не делается так, – зло бормотал бывший гауптфельдфебель, которого рано утром, ещё до рассвета, выдернули из тёплой постели и поставили в общий строй, не дав даже на минутку заглянуть в каптёрку. – Раз-раз, давай-давай, шнель, левой-правой. Ничего ж даже загрузить не успел. Да даже в карманы ничего не сунул! Всё там осталось. Вот из-за чего они нас с места сдёрнули?
– А чтобы мы не подсмотрели, что там за каверзу они готовят узкоглазым, – ухмыляясь, объяснил ему Краузе. – И я думаю, что из-за того, что мы увидели вчерашнего «монстра», у русских уже кому-то хорошенько намылили холку… Что же касается нас с тобой, старина, – привыкай. Как обещал Сталин, а он, в отличие от нашего доброго Адика, умеет держать слово, ближайшие десять лет мы – совершенно бесправные существа. Рабы! Сколько у русских таких, как мы, – миллионов шесть? Ну, если считать вместе со всякими там венграми, итальяшками, румынами и так далее. Вот все скопом такие и есть… Но я считаю это проявлением высшей справедливости. И знаешь почему? Потому что наш бесноватый утырок именно так собирался поступить с самими русскими. А мы, идиоты такие, ему в этом радостно потакали…
Между тем на недостроенном аэродроме, который так поспешно покинул весь переменный и постоянный состав четвёртой производственной площадки особого управления «Дальлага», вовсю разворачивались события, которые должны были отразиться на ситуации во всём мире. Впрочем, началось всё, как это обычно случается в России, с натуральной катастрофы…
– Ганевский, ты, блин, Герой Советского Союза! У тебя за сотню боевых вылетов. Как? Как, блин, ты умудрился не только подломить стойку шасси, но ещё и выкатиться за пределы полосы?
Высокий капитан с целым иконостасом наград на груди стоял перед подполковником Чалым потупившись, словно нашкодивший ребёнок.
– Ну вот как ты умудрился?
Капитан шмыгнул носом.
– Полоса узкая…
– Сорок метров для тебя узкая?!
– Так размах крыльев-то какой. И дополнительные стойки шасси очень близко к законцовкам. А тут ещё и порыв ветра. Вот и повело…
– Повело его, блин! Руки надо иметь, которые не из жопы растут. Ну и что теперь делать с твоей машиной, которую ты умудрился поперёк полосы развернуть? Ни взлететь, ни сесть…
– Так это… инженер сказал, что завтра уже отбуксируют.
– Завтра… Хрен его знает, что будет завтра. А сегодня мне что делать? Ты понимаешь, что здесь, на Дальнем Востоке, аэродромов, которые могут принять наши машины, – раз-два, и обчёлся. А с которых они потом могут взлететь – вообще хрен да ни хрена! Мне что, теперь половиной эскадрильи воевать? И без единого заправщика? Может, мне тебя под трибунал отдать?
– Това-арищ подполковник…
Через десять минут красный как рак капитан вылетел из кабинета подполковника Чалого. Сам же подполковник нервно встал и подошёл к окну. О-ох, как бы ему самому под трибунал не угодить…
Война с Германией закончилась… внезапно. Нет, все понимали, что Тысячелетнему рейху осталось немного – неделю, две, максимум месяц. Но все эти неделя или две должны были пройти в упорнейших боях.
РККА сумела поймать в «котлы» несколько немецких группировок на территории уже самой Германии, самая большая из которых была окружена в районе Франкфурта-на-Одере, где и сидела тихо, как мышь под веником. Потому что всем было понятно, что уже всё, конец, и речь может идти только о сроках. Прорываться же на запад… Англичане и американцы, для которых почти мгновенный развал немецкой обороны оказался полной неожиданностью, причём настолько, что когда совещание объединённого англо-американского штаба начало рассматривать перенос даты англо-американского десанта во Францию с двадцать девятого июля на более ранний срок, танки четвёртой гвардейской танковой армии генерала Лелюшенко уже катили по улицам Страсбурга, попытались наверстать упущенное, отдав приказ на поспешную высадку. Но, как это обычно бывает, отказ от уже разработанных планов в пользу «давай-давай-быстрее» обернулся не ускорением, а замедлением. Кроме того, к огромному удивлению многих, в минус сработал совершенно неожиданный фактор – боевой опыт… Дело в том, что и англичане, и американцы совершенно справедливо составили костяк своего десанта из подразделений, уже имевших опыт боевых действий на Тихом океане и в Северной Африке, из которой немцы начали эвакуировать войска уже в конце сорок третьего, оставив итальянцев на милость союзников, хотя всех вывезти так и не успели. Но со снабжением там стало очень и очень кисло. Вследствие чего к лету сорок четвёртого боевые действия там практически прекратились. Так что англичанам удалось снять часть своих войск с того театра и перебросить на Остров… В принципе это было вполне логичным шагом. Кого ещё отправлять в бой первыми, как не тех, кто уже обстрелян и прошёл через как минимум один десант? Но-о-о… специфика тех театров боевых действий состояла в том, что там всё снабжение войска получали исключительно от своих тыловых служб. Совершенно всё – боеприпасы, топливо, амуницию, даже продукты шли в подразделения с собственных складов. Да-да, даже продукты. Потому что попытки поснабжаться за счёт местных ресурсов, раздобытых в арабских или берберских деревнях либо рыбачьих посёлках канаков, чаще всего приводили к тому, что целые подразделения теряли боеспособность от массовой диареи. Так что в подкорку практически всех командиров нижнего и среднего звена, успевших повоевать на тех театрах боевых действий, оказалось накрепко вбито – как только у тебя заканчивается топливо, продукты или боезапас, тут же останавливаешься и ждёшь снабжения. Но! Вследствие резкого переноса даты десанта на более раннее время всю ту близкую к идеалу систему снабжения, которая так блестяще показала себя в операциях на Тихоокеанском и Североафриканском театрах, к началу операции просто не успели выстроить. Планы-то строились под совсем другие даты! Так что часть снабжения ещё не была подвезена, часть пока зависла на запасных путях и в портовых складах, потому что необходимая для их размещения складская инфраструктура всё ещё не была построена, а кроме этого, оказалась не развёрнута и существенная часть необходимых тыловых и снабженческих подразделений. Нет, для того чтобы снабжать войска, накапливающиеся в районах сосредоточения на территории Англии, уже развёрнутого снабжения вполне хватало. Но как только эти войска оказались переброшены на континент – всё посыпалось… Это привело к тому, что англо-американские войска, даже успешно высадившись, первые две недели бестолково толклись в стокилометровой полосе вдоль побережья, захватывая мелкие населённые пункты и не рискуя далеко отдаляться от причалов, через которые им как раз и поступало необходимое снабжение. Даже несмотря на то, что какое-либо внятное сопротивление им полностью отсутствовало… И только спустя эти две недели союзные войска, взбодрённые свирепым рыком совершенно взбешённого подобным развитием ситуации Черчилля, наконец-то двинулись вперед. И довольно шустро. Но было уже поздно… К тому моменту Германия уже оказалась со всех сторон буквально «окаймлена» советскими войсками. Вследствие чего «прорываться на запад», чтобы сдаться американцам или англичанам, подавляющему большинству немецких частей и соединений стало совершенно бесполезно. При любом раскладе они всё равно, рано или поздно, натыкались на танковые и моторизованные армии РККА… Нет, кое-кто пытался, особенно те, кто попал в «котёл» неподалёку от Рейна, но-о-о… успешных попыток не было. Только несколько мелких гарнизонов на юго-западе Германии, которые русские не стали не то что атаковать, но и даже хотя бы окружать, сумело вырваться на юг, к швейцарской границе и, перейдя её, разоружиться и интернироваться. Все же остальные попытки закончились полным крахом… Вследствие чего большинство командующих немецкими окружёнными группировками приняло решение, формально не заявляя о собственной сдаче, просто прекратить боевые действия и спокойно дождаться уже очевидного конца. Тем более что русские вроде как совершенно не были против подобного развития событий и, сразу после того, как попавшие в «котёл» войска «затихали», так же прекращали обстрелы, бомбёжки и штурмовки. Серьёзно защищаться, судя по всему, собирался только Берлин, в который стянули наиболее боеспособные и фанатичные части. Ну так казалось… Потому-то все и ждали, что операция по взятию Берлина затянется не менее чем на месяц, ну минимум на пару недель. Сталино-то эвон сколько держалось… А Берлин был подготовлен к обороне куда лучше. Некоторые же, учитывая, что в его гарнизон входили такие прославленные и фанатично преданные фюреру соединения, как танковые дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Тотенкомпф», панцергренадёрская «Рейхсфюрер СС», предполагали, что бои затянутся и на больший срок… Впрочем, судя по тому, что не менее прославленные и фанатично преданные Гитлеру дивизии, как «Викинг», «Хорст Вессель» и «Норд», тихонько сидели себе во «Франкфуртском котле», даже не пытаясь прорваться на помощь Берлину, существовало мнение, что эти надежды вполне могут не оправдаться. Но-оо… никто не ожидал, что всё закончится буквально за один день.
Подполковник Чалый вздохнул. Да уж, отличился братик… Так отличился, что все три его собственных Золотых Звезды по сравнению с тем, что совершил младшенький, ну просто ни о чём. Это ж надо – самого Гитлера в плен взял! Да не его одного. Геббельс, Гиммлер, Геринг… около сотни самых главных фашистских бонз, поспешно собравшихся в рейхсканцелярии после того, как туда поступила информация о том, что в Берлин «прорвалась» некая «американская воинская часть», сдача которой была единственным шансом не попасть в плен «злобным русским», оказались скопом захвачены в фюрербункере. После чего по всем каналам связи пошёл приказ прекратить сопротивление и сложить оружие. Который гарнизон Берлина дисциплинированно выполнил. Вот так брат Сашка одним батальоном взял Берлин…
В дверь торопливо постучали, после чего в приоткрывшуюся щель просунулась голова адъютанта.
– Товарищ подполковник, там…
– А ну в сторону! – дверь резко распахнулась, ударившись о стену, и в кабинет стремительно ворвался командующий дальней авиацией СССР генерал Голованов.
– Что ж ты творишь, сукин сын?! – взревел он, хватая Виталия за грудки, – Что ж ты творишь, морда твоя геройская? Кто мне докладывал, что эскадрилья полностью готова к выполнению любой боевой задачи? Где твоя готовность, где?! – орал генерал, с каждым предложением свирепо встряхивая Виталия, от чего его голова болталась из стороны в сторону.
– Чёрт! Ну как так-то?.. – тоскливо закончил генерал, когда, наконец, устал трясти подполковника за грудки.
– Товарищ генерал, уже завтра самолёт будет отбуксирован на стоянку, и взлётно-посадочная полоса будет полностью освобождена. Так что…
– Завтра будет поздно! – рявкнул Голованов. – Завтра вы уже должны были лететь! – он снова окинул Виталия свирепым взглядом, но почти сразу же потух и сгорбился.
– Ох, подполковник, подвёл ты нас обоих под трибунал… – он вздохнул. – Японцы готовят десант на Владивосток. Они вернули с Тихого океана два своих последних тяжёлых авианосца и все оставшиеся линкоры, а также стянули в порт Майдзуру большой десантный флот. Ваша эскадрилья должна была завтра ударить по акваториям порта Майдзуру и военно-морской базы Сасебо, где сосредотачивались боевые корабли, спецбоеприпасами нового типа… – генерал сделал короткую паузу, бросив быстрый взгляд на Виталия, тот молча кивнул. Атаку «спецбоеприпасами», чтобы это ни означало, его эскадрилья отрабатывала последние полтора месяца. Она не так уж сильно отличалась от обычной атаки тяжёлыми бомбами, калибром от трёх с половиной тонн. И даже была в чём-то полегче. Поскольку считалось, что круговое вероятное отклонение в сто метров для «спецбоеприпаса» не слишком существенно. Чем таким мощным были снаряжены эти бомбы, никто не догадывался, но столь низкие требования по вероятному отклонению впечатляли. Народ прикинул, что действительная мощь подобных бомб должна была превышать номинальный весовой эквивалент в тротиле не менее чем в двадцать раз! То есть пятитонная бомба должна была рвануть на всю «соточку» тонн. Нет, то, что существует снаряжение, позволяющее бомбе рвануть сильнее, нежели если бы она была снаряжена тротилом, все знали по той же «жидкой» взрывчатке, но в двадцать раз…
– Это должно было устранить возможность японского десанта, – продолжил генерал глухим, надтреснутым голосом. – А также создать условия для высадки уже советских десантов не только по всей Курильской гряде, но и в Корее, и даже на территории самой Японии – на Хоккайдо. Под эту операцию уже с нашей стороны к Владивостоку были подтянуты бригады морской пехоты всех флотов Советского Союза, развернута авиация, подготовлены высадочные средства… Представляешь себе, ЧТО стоит на кону?
– Ммм… товарищ генерал, я не думаю, что для уничтожения японского десанта и поддерживающих сил планировалось задействовать одну лишь мою эскадрилью. Даже если «спецбоеприпасы» действительно имеют тот эквивалент, который подсчитали наши «любители», – то есть целую сотню тонн, в чём я, если честно, сомневаюсь, всё равно нашей эскадрильи мало. Так что если операцию непременно надо начать завтра, то пусть её начинают другие части, а мы уже к вечеру…
– Сорок тысяч тонн! – внезапно прервал его Голованов.
– Эээ… что?
– Расчётный тротиловый эквивалент «спецбоеприпаса» – сорок тысяч тонн, – повторил генерал и продолжил: – Нет никаких других частей. Ваша эскадрилья должна была всё сделать сама. Причём бомбить должны были четыре самолёта. Остальные были резервом. Два должны были сбросить «спецбоеприпасы» на Майзуру, два на Сасебо. По расчётам, этого должно было хватить с лихвой. Конструкторы завязали взрыватели каждой пары бомб на одновременную детонацию, вследствие чего там должен получиться какой-то «синергический эффект». Ну и то, что подрыв должен был произойти в закрытой бухте, тоже должно было сработать на усиление результата. Да что уж теперь говорить… – он замолчал. На некоторое время в кабинете повисла напряжённая тишина. Но через три минуты её разорвал напряжённый голос подполковника Чалого:
– Взлётная полоса будет освобождена сегодня. К одиннадцати часам вечера. Спихнём машину с полосы и подрывами обломаем ей крылья. Да, из-за этого мы, скорее всего, потеряем самолёт капитана Ганевского, но полоса будет свободна.
– Толку-то? – усмехнулся Голованов. – У тебя тут всего три машины успело приземлиться. Ну, целыми… Остальных пришлось разворачивать на Новосибирск. А там ни обслуги, ни «спецбоеприпасов». И сюда не перегонишь. И к вылету готовить там некому, и заправлять нечем. То есть обычного топлива, ну для поршневых машин – там хоть залейся, а вот керосина для вас нету. И даже с воздушных танкеров не залить. Они с сухими танками шли…
Чалый задумался.
– А почему так важно ударить именно завтра? Послезавтра японский десант собирается выйти из порта?
Голованов страдальчески сморщился.
– Не знаю, может быть. Хотя разведка вроде как утверждает, что им нужно ещё несколько дней на подготовку. Но сам знаешь – с японцами ни в чём быть уверенными нельзя. Американцы вон весь японский флот проморгать умудрились, вследствие чего и получили Пёрл-Харбор… Однако дело не только в десанте. Там многое одно за другое цепляет. Причём такие особенности вылезают, о которых с другими боеприпасами и подумать было нельзя. Например, ветер… Я сам до конца не в курсе – секретность мать её, но вроде как при подрыве «спецбоеприпаса» образуется какая-то очень вредная зараза, которая этим самым ветром может разнестись на многие сотни километров. Поэтому, если мы не хотим загадить этой заразой Владивосток, нам нужно, чтобы ветер дул в сторону Тихого океана. И сегодня такой ветер в районе объектов бомбёжки, наконец, появился. Но синоптики не гарантируют, что он сохранится надолго. А здесь каждый день важен. Этой заразы много даже в дыме пожаров, которые там точно начнутся…
– Хм, понятно, – Чалый снова задумался, а затем медленно заговорил:
– Взлётная полоса на этом аэродроме очень длинная. Почти четыре с половиной километра. А мне говорили, что машина, теоретически, способна поднять около восьми тонн. Только для этого ей нужна взлётная полоса длиной более четырёх километров. «Спецбоеприпас» же, настолько я помню по тем «макетам», с которыми мы летали, весит где-то чуть больше трёх с половиной. Так что я смогу поднять два «спецбоеприпаса».
Голованов вскинулся и уставился на Чалого взглядом, полным отчаянной надежды. Но затем посмурнел и мотнул головой.
– Не вариант. Последний километр «бетонки», насколько я знаю, уложен всего две недели назад и не успел набрать достаточной прочности. Ты просто увязнешь!
– На этот километр я войду, уже набрав минимум две трети скорости отрыва, вследствие чего крылья уже будут работать на подъём, и потому нагрузка на шасси будет куда меньше. Так что уже набранной прочности бетона должно хватить… – он замолчал. Молчал и Голованов. Наконец Чалый не выдержал:
– Товарищ генерал, если мы не рискнём – японцы высадят десант, и тем войскам, которые должны были, как вы сказали, захватывать Курилы и Корею с Хоккайдо, придётся отбиваться от японцев на улицах Владивостока. Причём в условиях, когда им на голову будут сыпаться снаряды японских крупнокалиберных корабельных орудий… Поверьте – я справлюсь. У меня отличный экипаж. А штурман-бомбардир – вообще виртуоз. Она обычные пятитонки с восьми тысяч кладёт в круг диаметром двадцать метров, несмотря ни на какую облачность!
– То-то ты так стремился её из экипажа убрать, – буркнул Голованов. Но было видно, что он крепко задумался…
Ночь прошла в диком аврале. Но они успели. Четыре «спецбоеприпаса» были доставлены на аэродром на тех самых уродливых «транспортниках», которые Чалый впервые увидел, когда проходил переподготовку в запасном полку, дислоцированном на аэродроме Калужского аэроклуба. Сразу по прибытии два из них разгрузили и тут же откатили к двум остальным самолётам эскадрильи, где и укрыли в развёрнутых рядом с машинами здоровенных палатках. Те же, которые были предназначены для машины Чалого, уволокли куда-то в ангар и принялись с ними колдовать. Что именно они там делали – никто не знал, но у Фаины насчёт этого имелись некоторые предположения.
– Так ведь, товарищ подполковник, бухты там большие – я смотрела, – пояснила она Виталию. – И чтобы всё сработало как надо, нам, скорее всего, нужно так сбросить боеприпасы, чтобы между ними нужное расстояние было. Ну чтобы всю длину пирсов зацепить… Но при этом в момент подрыва они должны находиться приблизительно на одной высоте. Чего ну никак не получится, если их бросить как есть. Вот там сейчас и колдуют над парашютами, чтобы первый сброшенный боеприпас падал медленнее, а второй, наоборот, быстрее…
На Сасебо Виталий решил идти сам. Вследствие чего взлетать ему выпало первым. В плане операции вылет должен был состояться в три часа ночи, чтобы к объекту атаки бомбардировщики подошли на рассвете, но к трём часам не успели. Так что взлетать пришлось в пять.
Перед тем как он поднялся в кабину, к нему подошёл Голованов и крепко обнял.
– Вот что, подполковник, если справишься – четвёртого Героя дам. И генерала. Сразу же!
Чалый усмехнулся.
– Не за награды и звания воюем, товарищ генерал. И можете не беспокоиться – справлюсь…
До цели шли в полном радиомолчании. Чалый всё время крутил в голове, откуда заходить и в какую сторону выбираться. По плану полёта он должен был заходить со стороны Кореи, хотя более выгодно, как ему объяснили, было бы зайти с юга. Но иначе не получалось по топливу. Однако ветер, о котором предупреждали синоптики, помог, поскольку дул почти попутно. Вследствие чего кое-какая экономия топлива образовалась. Так что можно было и рискнуть. Ну а если не получится… слава богу, род свой на русской земле он продолжил. Сын есть. Жена… Аглаи сейчас в экипаже не было. «Нейтрализовать» её удалось самым надёжным способом – в настоящий момент она находилась на шестом месяце беременности и не имела возможности пребывать в составе экипажа просто по стоянию здоровья. Так что если и что, то-оо… Но, лучше, конечно, не надо! Фая вон тоже даже не рожала ещё. И парня хорошего себе пока не нашла. Несмотря на то, что на неё многие засматриваются. Да и остальных из экипажа жалко. Но если удар окажется недостаточно сильным, народу погибнет куда больше. Так. Решено – рискуем!
Над Сасебо было облачно. Но для радиолокационного прицела это было совершенно неважно. Истребителей, как он опасался, в воздухе не было. Впрочем, это было ожидаемо. Американские и присоединившиеся к ним после того, как Япония отвергла советский ультиматум и СССР объявил ей войну, советские подводные лодки сильно затруднили морские сообщения между Японией и бывшими голландскими колониями в Тихом океане, откуда в Японию шёл основной поток нефти. Так что на островах были большие проблемы с топливом. Вследствие чего японские ВВС в настоящий момент практически не реагировали на одиночные самолёты, предпочитая поберечь топливо для отражения массированных налётов. Они пока были довольно редкими, потому что, в отличие от ситуации, которая сложилась в другой истории, бомбёжки осуществлялись только с аэродромов, предоставленных СССР. Ибо ни с какой другой стороны американцы до японской территории пока не дотягивались. Потому как в настоящий момент самыми близкими к японским островам территориями, на которых уже находились американские войска, были Филиппины и Гуам. Но использовать их в качестве базы для дальних бомбардировщиков пока было совершенно невозможно. Потому что и там, и там, ещё вовсю шли бои… Впрочем, штабная группа ВВС США, прибывшая во Владивосток несколько дней назад, уже начала проработку варианта так называемых «челночных» операций, когда самолёты, взлетающие с одного из южных Филиппинских островов, которые, в отличие от Лусона, в настоящий момент уже находились под полным контролем американцев, после бомбежки Японии приземлялись бы на аэродромах СССР, где, после отдыха, вновь загрузившись, вылетали бы уже в сторону Филиппин, по пути ещё раз побомбив Японию. Что, по планам, должно было увеличить интенсивность налётов на Японские острова минимум в три-четыре раза. Но и те, что были, заставили японцев относиться к ним с достаточным напряжением…
Зайдя с юга, подполковник Чалый занял эшелон и, чуть наклонив нос самолёта, положил руку на шеренгу РУДов после чего лёгким движением сдвинул их назад на две трети сектора. Потому что, как ему довели на предполётном инструктаже, наскоро увеличенный парашют первого «спецбоеприпаса» на высокой скорости сброса могло и порвать.
– На курсе!
– Принято, – звонко отозвался в наушниках голосок старшины Ланской. – Влево два.
– Исполнил!
– Выше шестьдесят!
– Исполнил.
Последние секунды тянулись невыносимо медленно. Наконец звонкий голос Фаи произнёс:
– Сброс! – сразу после чего Виталий торопливо толкнул РУДы до конца вперёд и резко повёл штурвалом. Их спасением была скорость. Иначе ударная волна от чудовищного взрыва могла догнать самолёт и сбросить его с неба. Но перед сбросом первого «спецбоеприпаса» её пришлось сильно уменьшить. И теперь надо было как можно быстрее нагнать получившееся отставание…
– Второй! – короткий доклад Фаи ударил в барабанные перепонки как набатный колокол. Машина всё ещё разгонялась, и пока было совершенно непонятно, достаточно ли набранной скорости для безопасного ухода. Поэтому Чалый стиснул зубы и ещё сильнее отжал штурвал от себя. Хотя подобное действие могло привести к тому, что огромный самолёт наберёт слишком большую скорость. Такую, на которую его аэродинамика была вовсе не рассчитана… Через несколько мгновений машина загудела, завибрировала, будто протестуя против подобных издевательств, но он продолжал упрямо держать угол пикирования, разгоняя огромную стальную птицу всё быстрее и быстрее. И тут за его спиной и заметно ниже внезапно вспыхнули два новых солнца…
