Глава 15
– Вот это машина-аа… – восхищённо выдохнул Виталий. Да уж – сказать, что новый самолёт впечатлял, – это ничего не сказать. Во-первых – двигатели. Их было восемь. Восемь! По два в четырёх спаренных гондолах, подвешенных на пилонах под обоими крыльями. Но это ещё было не самое главное. Главным было то, что это были двигатели совершенно нового типа – реактивные! Чёрные жерла воздухозаборников на местах, на которых глаз ожидает увидеть исполинские (под стать самолёту) винты, невольно резали глаз. Но всё искупала скорость, которую эти двигатели могли обеспечить. Семьсот пятьдесят километров крейсерской скорости при нагрузке в пять тонн! И восемьсот пятьдесят – максимальной! Да какой истребитель может догнать это чудо?
– Что, нравится? – усмехнулся стоявший рядом инженер.
– Очень! – горячо отозвался живая легенда дальнебомбардировочной авиации СССР, трижды Герой Советского Союза гвардии майор Чалый.
– Вот на такие машины и будет перевооружена ваша эскадрилья. Первая боевая эскадрилья дальних реактивных бомбардировщиков.
Виталий гордо кивнул, а затем указал рукой на какую-то штангу, торчащую далеко вперёд.
– А это что, ПВД такой?
– Нет, ПВД вот тут, – инженер показал на куда более мелкую штангу, торчавшую с противоположной стороны кабины. – А это приёмник системы заправки в воздухе.
– В воздухе? – Виталий недоумённо обернулся к инженеру.
– В состав вашей эскадрильи входит звено воздушных топливозаправщиков, – терпеливо пояснил инженер. – Они способны передать топливо бомбардировщикам прямо во время полёта. Вы знаете, что наибольший расход топлива у самолёта во время взлёта и набора высоты?
– Ну да…
– А здесь после взлёта и набора высоты к вам подходит воздушный танкер и перекачивает в ваши опустевшие баки израсходованное топливо.
– А он нас догонит? – уточнил майор Чалый.
– Так топливозаправщики сделаны на базе этой же машины. Так что скорости у них одинаковые… Но дозаправка, конечно, осуществляется на гораздо более низкой скорости.
– Хм, вот оно как… А боевой радиус в три с половиной тысячи километров это с дозаправкой?
– Нет, конечно! С дозаправкой он, считай, не ограничен. Ну-уу, теоретически… – слегка смутился инженер.
Тот январский налёт на объекты немецкой промышленности стал лебединой песней советской дальнебомбардировочной авиации. Потому что оказался последним налётом советских дальних бомбардировщиков на стратегические объекты рейха. Их дивизия кроме танкового завода «Нибелунгверке» бомбила ещё и подшипниковый завод в Швайнфурте, и авиазавод в Регенсбурге. А вторая дивизия их авиакорпуса, также вооруженная «Петляковыми», отметилась ещё на трёх не менее важных объектах… Почему последним? Потому что хотя экипажи советских бомбардировщиков и продемонстрировали своё мастерство, сумев положить бомбы довольно точно и нанести объектам атаки довольно серьёзный ущерб, но и немцы доказали, что способны делать правильные выводы из полученных уроков. Вследствие чего этот налёт обошёлся дальней авиации СССР дороже любого из предыдущих. Таких потерь у неё никогда ещё не было. Из восьмидесяти четырёх «Петляковых», выделенных для проведения операции, над целями было потеряно тридцать самолётов. Причём вместе с экипажами. Кто-то сгорел, кто-то взорвался вместе с машинами от попадания снаряда крупнокалиберной зенитки, а те, кто успел выпрыгнуть… Немцы устроили за советскими лётчиками настоящую охоту, а затем публично расстреляли всех захваченных, объявив это возмездием за «массовые убийства мирных жителей, погибших при разрушении плотин в Руре». Советский Союз объявил это грубейшим нарушением правил войны и предупредил, что все, виновные в этом расстреле, непременно понесут самое суровое наказание, но, увы, расстрелянных это не вернуло… Из пяти с половиной десятков машин, сумевших оторваться от преследования набросившихся истребителей, до линии фронта дотянуло всего сорок. Но большая часть экипажей машин, потерянных на данном этапе, была спасена партизанами и подпольщиками. Так что их чуть позже удалось выдернуть из-за линии фронта и вернуть в строй. Ещё двадцать с лишним машин, едва перевалив линию фронта, грохнулись на брюхо, сели на воду, приземлились на чужих аэродромах и так далее. Так что до своих аэродромов сумело добраться лишь семнадцать самолётов. Девять из которых после осмотра списали в утиль. Потому что восстановить их было невозможно. Уж больно они были избиты…
Так что за одни сутки советская дальняя авиация почти полностью лишилась своей наиболее длинной и мощной «руки». И восстановить её уже, скорее всего, было невозможно. Во-первых, потому что месячное производство дальнего бомбардировщика «Петлякова» даже в самые «пиковые» месяцы составляло всего четыре машины. Вследствие чего всего годового производства хватило бы лишь для укомплектования, дай бог, полутора-двух полков! И во-вторых, потому что после этого налёта всем стало ясно, что тактико-технические характеристики этого бомбардировщика против ПВО рейха уже не тянут. Даже успех последнего налёта (хотя можно ли его назвать успехом после таких-то потерь) объяснялся, скорее, тем, что в этой операции была достигнута стратегическая внезапность. Поскольку это был первый налёт на территорию рейха после длительного, многомесячного перерыва. Только поэтому немцы среагировали с запозданием, позволив бомбардировщикам сбросить бомбы до того, как на них навалились. И более рассчитывать на такую удачу нельзя… Правильность этого вывода уже через месяц подтвердили англичане и американцы, попытавшиеся совершить свой налёт на стратегические объекты рейха. Причём куда большим количеством бомбардировщиков, характеристики которых не очень-то отличались от советских. А кое в чём даже и превосходили. Иии… Ну-у… Что-то они сумели разбомбить. Точно! Уж больно Геббельс разорялся по поводу «чудовищного преступления американской плутократии и английского еврейско-масонского капитала» и призывал немыслимые кары на голову тех, кто «забрасывает бомбами спящие кварталы с женщинами и детьми». Как это соотносилось с тем, что англо-американский налёт происходил днём, – никто объяснить не мог, но Геббельс есть Геббельс… Нет, тому, что часть английских и американских бомб, и даже весьма существенная, упала мимо цели и даже, возможно, на обычные городские кварталы, народ верил. Опыта-то у английских и американских экипажей пока было куда меньше, чем у экипажей советской дальней авиации. А даже они, бывало, промахивались. Но всем уже было понятно, что, несмотря на все громогласные заявления, верхушка нацистов относится к своему собственному народу как к пушечному мясу, как к ресурсу для удовлетворения своих амбиций. И будь дело только лишь в бомбёжке гражданских кварталов – Геббельс не визжал бы недорезанной свиньёй. Так что чего-то американцы и англичане добились. Но вот потери… Большая часть бомбардировщиков была потеряна ещё на подходе к целям. Тем более две из них – подшипниковый завод в Швайнфурте и авиационный в Регенсбурге, совпадали с теми, которые бомбили русские, так что там немцы оказались не просто готовы, но ещё и, так сказать, натренированы… А большая часть тех, что остались, – сбита при возвращении. Немцы хвастливо заявили, что во время этого налёта ими было уничтожено более восьмидесяти процентов самолётов, принимавших в нём участие. После чего они ещё и провели «парад пленных», проведя по Берлину колонну экипажей англо-американских бомбардировщиков.
Впрочем, ответка прилетела почти сразу же. Уже через месяц по Москве прошло почти четыреста тысяч уже немецких пленных, и репортажи с этого унылого шествия бывших сверхчеловеков тут же оказались растиражированы по всему миру. Даже Германию засыпали несколькими сотнями тонн листовок с фотографиями. Эту работу взяли на себя куда более скромные двухмоторные «Илы», теперь ставшие основным самолётом советской дальней авиации. Да, они уступали практически выбитым «Петляковым» по боевому радиусу в два раза, а по боевой нагрузке более чем в четыре, но и того в принципе хватило. Теоретически с венгерских аэродромов «Илы» доставали даже до Дании. Другое дело, что соваться на куда менее живучем и скоростном «Иле» к немецким стратегическим объектам, прикрытым весьма мощным ПВО, – смысла не было никакого. Ущерб будет минимальным. В отличие от потерь. Поэтому «Илы» работали в основном по объектам транспортной инфраструктуры, расположенным за пределами досягаемости тактической авиации, прикрыть которые полностью, вследствие их многочисленности, никакая ПВО была не способна. Ну и «бомбили бумагой» не очень крупные немецкие и австрийские городки, не имеющие на своей территории серьёзных промышленных объектов и потому практически не прикрытые ПВО. Ибо к крупным им соваться было смерти подобно. Но, по расчётам управления иностранный агитации и пропаганды Главного политического управления РККА, по заявкам которого и осуществлялись подобные вылеты, их эффективность вследствие этого снижалась не слишком сильно. Ибо главное, по прикидкам этого управления, было вбросить нужную информацию – а дальше начинали работать слухи. Слухи же во время войны распространяются со скоростью лесного пожара…
Из тех «Петляковых», которые пусть и с трудом, но удалось вернуть в строй, сформировали отдельную эскадрилью, которую, неожиданно, предложили возглавить Чалому. Ну после того, как он вышел из госпиталя. Потому как, посадив-таки свой «Пе-8» на родной аэродром, он от потери крови просто не смог выбраться из кресла. Нет, ни один снаряд или осколок, которыми его бомбардировщик оказался испятнан, как дошкольник при ветрянке, конкретно по нему не попал. Но зато майор оказался сильно посечён острыми обломками обшивки и силовых балок фюзеляжа, а также осколками разбитой аппаратуры. Перевязать же его было некому. Второй пилот был убит ещё над целью, штурман потерял сознание вскоре после отхода от неё, а тем стрелкам, которые остались в живых, до кабины пилотов было не добраться. Так он и вёл машину, сочась кровью из десятков небольших ран и порезов и с трудом удерживаясь на грани потери сознания от всё усиливающейся слабости. И довёл. За что и получил третью «Золотую Звезду». Но поваляться в госпиталях ему после этого пришлось.
Впрочем, особо сильно гвардии майор по этому поводу не расстраивался. То, что он просто выжил, – уже можно считать чудом. Ибо даже в тех экипажах, которые смогли добраться до своей территории, потери зашкаливали. Например, из экипажа его приятеля бывшего гэвээфовца Косачёва выжило только трое – штурман и два стрелка. А вот сам он не выжил. По рассказам штурмана, он, скорее всего, умер за рычагами своего бомбардировщика, сумев перед этим дотянуть до линии фронта и приказать всем, кто ещё может, прыгать. После чего его самолёт рухнул на землю… Да уж – тот налёт обошёлся советской дальней авиации ОЧЕНЬ дорого.
Аглая всё это время была вместе с ним. И даже родила там, в госпитале. В соседней палате. Произведя на свет крупного крикливого мальчугана. Виталию, кстати, даже не сказали, что роды начались. Наоборот – за обедом ливанули ему в компот снотворного. Ну чтобы не путался под ногами. Здесь и так госпиталь, а не родильный дом – ну куда ещё и так еле держащийся на ногах папаша будет мешаться…
Отдельной эскадрильей, которой с момента создания присвоили наименование «гвардейская», как бы отдавая дань всей советской дальней авиации, майор Чалый командовал уже почти восемь месяцев. Но особенно серьёзных задач им не ставили. В Германию они, естественно, больше не совались, да и вообще, чаще летали не на бомбёжки, а на сброс грузов для сербских и греческих партизан. А самым дальним заданием на бомбардировку оказался налёт на базу итальянского флота в Таранто, оказавшийся лебединой песней уже их эскадрильи… Нет, порезвились они там знатно. Как в лучшие времена! И итальянцы не смогли им ничего противопоставить. Так что потерь, слава богу, не случилось… Но из этого налёта стало ясно, что летать с полной нагрузкой на их изношенных машинах уже стало чревато. Техника подошла к своему пределу. Замены же не предвиделось. Потому что Ставка отчего-то приняла решение остановить производство «Петляковых» и передать завод, на котором они производились, под какую-то новую машину… Вследствие чего через месяц после налёта на Таранто их перебросили под Таллин, где на эскадрилью была возложена задача ведения дальней разведки в интересах Балтийского флота. Нет, пару раз они ещё слетали на Гамбург и Копенгаген, правда, с половинной нагрузкой, но всё же… однако основные цели оказались плотно прикрыты зенитной артиллерией и перехватчиками. Так что пришлось отбомбиться по дополнительным и уходить на полной скорости, вследствие чего из того вылета без потерь вернулись, считай, чудом. У самого Чалого к моменту приземления на аэродром устойчиво работало только два двигателя, третий заглох, а четвёртый он отключил сам, потому что из его топливопровода начало вовсю сифонить топливо! После чего задач на бомбардировку им более не ставили… А две недели назад его вызвали в управление восемнадцатой армии, в которую свели все дальнебомбардировочные дивизии ВВС РККА, где ему было сообщено, что его эскадрилья будет перевооружена на новые самолёты. Так что на последней эскадрилье «Петляковых» уже точно можно было поставить крест. Всё, не будет больше таких машин в советских ВВС…
Когда они поднялись в кабину, инженер с гордостью продемонстрировал Виталию «купе», как он обозвал спальный отсек, а также туалет и бытовой отсек.
– Да тут вы не купе, а целый купейный вагон устроили?! – изумился майор Чалый.
– А что вы хотите? – гордо усмехнулся инженер. – В техзадании недвусмысленно требовалось обеспечить возможность находиться в воздухе не менее шестнадцати часов, а лучше – сутки. Причём экипаж на всём протяжении полёта должен быть способен осуществлять противозенитные манёвры, уходить от атак истребителей и обеспечивать точное бомбометание, – он вздохнул, – эх, мы ещё сюда велотренажёр хотели воткнуть и что-то типа «шведской стенки», но смежники подвели. Не смогли «впихнуть» радиолокационную аппаратуру в необходимые габариты. Так что от «спортгородка» остался вот этот турник в дверном проёме и вот здесь парочка откидных поручней, на которых можно поотжиматься, как на брусьях…
– Да-аа, – зачарованно произнёс Виталя, – это не самолёт, это – дворец в воздухе! Как вы сюда ещё бассейн не впихнули? А потолок у него точно четырнадцать тысяч?
– Точно! И это при штатной нагрузке. А так он способен забраться и повыше. Не слишком высоко – максимум на километр, но испытатели это делали. Что же касается нагрузки – он вообще-то может утянуть почти восемь тонн. Ну, теоретически… Мы этого ещё не пробовали, потому что, по расчётам, ему для этого нужна взлётная полоса длиной более четырёх километров. А такой у нас в стране пока не существует.
– Соли-идно, – покачал головой гвардии майор Чалый. – Но я ещё вот чего не понял. Почему в экипаже предусмотрен всего один стрелок. Установок-то целых пять.
– А это не стрелок, а стрелок-оператор, – улыбнулся инженер. – Все пушечные оборонительные установки завязаны на специальную стрелковую станцию, с которой они и управляются. Это позволяет сосредоточить на одной цели огонь до четырёх установок одновременно. Вследствие чего по приближающемуся перехватчику будет бить восемь стволов со скорострельностью восемьсот выстрелов в минуту каждый. Что даёт нам интенсивность минутного залпа в шесть тысяч четыреста выстрелов! Представляете, какой это шквал огня?
– Уж можете мне поверить – представляю, – усмехнулся Виталий. Инженер смутился.
– А… ну да… конечно…
– Но, знаете, что я вам скажу, – от массированного налёта и это не спасёт.
– От массированного – нет, – согласился инженер. – Но в техзадании было указано обеспечить оборону от отдельных самолётов и небольших групп численностью до звена. Так как подразумевалось, что на той высоте, на которой может лететь этот самолёт, достать его смогут только отдельные специализированные модели, которых априори много быть не может. А если ещё учитывать скорость… Да у нашей машины крейсерская больше, чем у любого истребителя мира!
– Так-то оно так, – вздохнул Чалый. – Вот только бывают ситуации, когда с высоты бомбить бессмысленно – облачность! Ни хрена не попадёшь! Так что приходится опускаться под облака. Да и скорость снижать, чтобы бомбу при выходе из бомбоотсека не закрутило и не унесло к хренам куда-нибудь в сторону. Такие скорости – это ж уже другая аэродинамика… Ну да ладно – понятно же, что все хотелки всё равно не исполнить! А где я могу познакомиться с новыми членами моего экипажа?
Второго пилота, штурмана, радиста и стрелка (то есть, как выяснилось, стрелка-оператора) он забрал с прошлого экипажа. А вот штурмана-бомбардира и бортмеханика ему должны были выделить новых.
– Э-э-э… не знаю, – инженер растерянно огляделся. – Я этими вопросами не занимаюсь. Я по машине… Может, в «подводной лодке»?
– А это ещё что за зверь? – удивился гвардии майор.
– Да это мы учебный класс так называем, – снова смутился инженер. – Вернее, ангар. Ну, в котором учебный класс как раз и расположен… У нас там натурные образцы установлены – двигатель, пушечная установка, радиолокационный бомбовый прицел, а в углу – и вся кабина в сборке. Она же округлая, удлинённая и потому похожа на подводную лодку. Вот и приклеилось… Весь техсостав у нас там как раз и обучается.
Кабина бомбардировщика, закреплённая на пружинных опорах, действительно чем-то отдалённо напоминала подводную лодку. Маленькую. И пополнение экипажей тоже находилось здесь. Вот только…
– А ты каким образом здесь оказалась? – изумился Виталий, уставившись на свою жену. – Ты же это… экзамены сдавать уезжала. На офицерское звание…
Аглая усмехнулась и, лихо вскинув руку к обрезу лётной пилотки, оттарабанила:
– Товарищ гвардии майор, лейтенант Чалая, представляюсь по случаю присвоения звания лейтенант. В настоящий момент нахожусь на переподготовке по освоению новой машины – реактивного бомбардировщика типа «Ту-5». Лейтенант Чалая доклад закончила, – после чего показала ему язык и рассмеялась.
– Да ты… ты… ты вообще думаешь, что творишь? – взревел гвардии майор Чалый. – Ну куда ты всё время лезешь? А если ты-ы-ы… если у тебя молоко пропадёт – кто парня кормить будет?!
– Не волнуйтесь, товарищ гвардии майор – не пропадёт, – зло отрезала лейтенант Чалая. – И нечего на меня орать! Если вам так неприятно моё общество, то я готова перейти в другой экипаж. И даже с огромным удовольствием. Может, там будут более спокойные и адекватные люди, которые точно будут ценить специалистов, прошедших переподготовку на «отлично», – и она резко развернулась, едва не засветив Виталию по носу своей толстой рыжей косой. На несколько мгновений в ангаре установилась напряжённая тишина, а затем тонкий девичий голосок прошептал:
– Товарищ гвардии майор – старшина Ланская. Представляюсь по случаю назначения на должность штурмана-бомбардира вашего экипажа.
Гвардии майор Чалый вздрогнул и уставился на стоявшую рядом с его женой тоненькую девчушку с испуганными глазами. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, после чего девчушка густо покраснела и опустила взгляд. Из горла майора вырвался какой-то невразумительный то ли рык, то ли стон, после чего он пробормотал:
– Да они что это – совсем с ума сошли? – и, развернувшись, стремительно покинул ангар.
Вечером ему пришлось выдержать настоящий семейный скандал. Нет, Аглая вообще-то была натурой страстной и порывистой, так что в их семейной жизни «взбрыки» время от времени встречались. Но такого, что она ему устроила после его возвращения из политотдела, где он пытался протестовать против превращения его экипажа в «бабскую команду», до сих пор не было. Нет, Аглая не орала – за занавеской спал сын, но шипела, как змея. И так же больно жалила. Словами. Причём несправедливыми. И вовсе он не «дремучий ретроград». И не «мужской шовинист». И не нужны ему никакие «неграмотные, забитые крепостные крестьянки века девятнадцатого». Он и со своей женой вполне счастлив. И вовсе не пытается ставить пределы её профессиональному росту. Но надо ж понимать! Лезть под огонь и гибнуть – дело мужчин. Так было в веках и так правильно. А дело женщин – рожать детей! Самое главное дело. Потому как никто, кроме них, с этим делом не справится. Вот с любым другим, даже чисто женским, – запросто. Виталий и стирал, и макароны варил, и комнату их лично драил до блеска, когда Аглая после родов отходила. Да и потом случалось. Несмотря на то, что после полётов иногда так уставал – что хоть ложись и помирай. А куда деваться – семья дело такое. Если хочешь иметь крепкую семью, в неё требуется много вкладывать. Причём, по большей части, самый драгоценный ресурс – собственное время. Ситуация, когда «я женился, а теперь обихаживайте меня и не мешайте мне заниматься тем, что мне нравится», никогда не проходит! Ну вот совсем… И он это понимал. И вкладывал. И помогал, причём не только со стиркой, уборкой и готовкой, но и ночами подменяя Аглаю у кроватки сына… Ну вот почему она говорит ему такие обидные слова?! И чем дальше, тем больше в его душе поднималась звенящая горькая волна, готовая обрушить, взорвать, снести всё то, что составляло середину, стрежень, самое сердце их отношений. Вот ещё одно слово, иии…
Аглая замолчала. А затем прянула к нему и, обняв, прижалась к мужу всем телом. Они замерли и около минуты молча стояли. Напряжённый Виталий и обнявшая его жена. Потом гвардии майор Чалый выпустил воздух между стиснутых зубов и, подняв руки, осторожно обнял жену.
– Никогда так не говори, хорошо?
Аглая молча кивнула.
– Просто есть слова, которые произносить не просто неправильно, но нельзя. Ни в коем случае нельзя! Если ты хочешь сохранить семью… Иначе, рано или поздно, – они превратятся в правду. Так что, как бы тебе ни было обидно – никогда так не говори.
Аглая всхлипнула и ещё сильнее вцепилась в мужа. Тот пару мгновений помедлил, а потом осторожно погладил её по волосам.
– Эх, рыжик, какая ты у меня всё ещё глупая…
Аглая потёрлась носом о его плечо, а потом прошептала:
– Ага, знаешь как мне было обидно? Когда ты меня при всех… да ещё и Фаину! Между прочим, она – лучшая. Знаешь, радиолокационный прицел имеет минимальную погрешность в сто метров, а у Фаи никогда больше тридцати пяти не было!
– Какой Фаи? – не понял Виталий.
– Ну, старшины Ланской, – пояснила повеселевшая Аглая, понявшая, что собирающаяся грозовая туча, которую она со своим дурацким характером едва не накликала на свою голову, похоже, прошла стороной. Ой, дура-а-а… Нельзя так с мужиками. Особенно с такими, как её муж, – воин, победитель, скала! Это какому слюнтяю и рохле можно регулярно мозги полоскать безо всяких последствий. А Виталя – он терпит-терпит, а потом ка-ак… Но кому эти слюнтяи нужны? Ох, говорила мне мама: «Глаша, все твои проблемы придут тебе через твой язык», а я, дура, не верила…
Первое совместное занятие нового экипажа гвардии майора Чалого прошло вполне мирно. Несмотря на ожидание некоторых личностей, ставших вчера свидетелями неожиданной встречи супругов. Но с утра пара объявилась в классе под ручку и во вполне мирном настроении. Грозный гвардии майор даже мило улыбнулся старшине Ланской и добродушно поинтересовался:
– Фаина, говорят, вы настоящий мастер в обращении с радиолокационным прицелом?
Та снова густо покраснела и едва слыша прошептала:
– Й-а… преподаватель говорит, что у меня… что я… что почти всегда у меня лучший результат…
– Ну, вот и хорошо. Я надеюсь, вы поможете мне разобраться с тем, что может этот ваш радиолокационный прицел. А то на наших старых машинах таких не было. Я же, как командир экипажа, должен достаточно хорошо представлять возможности моей… нашей машины.
Фаина покраснела ещё сильнее и молча кивнула, так и не осмелившись поднять взгляд аж на трижды Героя Советского Союза! И живую легенду дальнебомбардировочной авиации СССР. А также настоящего красавца, в которого она влюбилась сразу же, как в первый раз увидела его фотографию в газете. Ещё когда училась в школе. А потом вечерами лежала в кровати, зажмурив глаза и мечтая о том, как они встретятся иии… И что с того, что он – муж её подруги. Сердцу-то ведь не прикажешь…
Занятия шли весьма интенсивно, но до полётов пока было далеко. Уж очень много нового соединилось в этой машине, вследствие чего и управлялась она так же совершенно по-другому. Начать с того, что реактивный «Ту» был оснащён шасси совершенно нового типа. Так называемым велосипедным. Поэтому как взлёт, так и посадку сначала нужно было до автоматизма отработать на тренажёре. Иначе гробануться на новой машине можно было очень запросто. Свою лепту вносили и совершенно новые двигатели, у которых были свои особенности. Ну кто, скажите, до сего момента слышал о такой проблеме, как «помпаж»? Свою лепту вносил и увеличившийся почти два раза взлётный вес, и иная центровка, и подскочивший в несколько раз объём дополнительного оборудования, серьёзно расширявший возможности машины, но также требовавший времени на освоение…
Кстати, инженер-двигателист обмолвился, что кроме бомбардировщиков в стране разрабатываются и реактивные истребители. Произошло это случайно. Рассказывая о двигателе и показывая его конструкцию на реальном моторе со снятым капотом, он обмолвился, что, мол, на бомбардировщиках-то их обслуживать удобно, со всех сторон доступ нормальный, а вот на истребителях… Виталий, начинавший истребителем, тут же сделал стойку. Но не стал сразу задавать вопросы, а, дождавшись окончания занятия, отозвал преподавателя в сторону и уж тогда принялся его пытать. Инженер краснел, бледнел, отнекивался, клял себя за несдержанный язык, отбивался, рассказывая о данных подписках, но под напором Виталия, заявившего, что у него подписок куда как больше, чем у самого инженера, всё-таки сдался и немного рассказал.
Истребитель делал Поликарпов. В первую очередь как перехватчик. Он был оснащён двумя двигателями, установленными в средней и задней части фюзеляжа, воздух к которым поступал через два боковых воздухозаборника. В носу же был установлен радиолокатор, радиолокационный прицел и батарея из четырёх новых авиационных пушек калибра тридцать миллиметров. Точных технических характеристик этой машины инженер не знал, но рассказал, что воздухозаборники и сами двигатели рассчитывались на работу до скорости в тысячу сто километров. Впрочем, скорее всего, это была не штатная максимальная, а допустимая скорость на пикировании. Но всё равно цифра была очень вкусная… Сколько этих машин уже было изготовлено – инженер не знал, но по его прикидкам, пара-тройка эскадрилий уже были. Потому что двигатель доводили именно на истребителях. Ибо в серию эти машины пошли раньше.
Немного поностальгировав и погоревав о своей потерянной истребительной молодости, гвардии майор и трижды Герой Советского Союза, а также живая легенда дальнебомбардировочной авиации снова впрягся в процесс освоения принципиально новой машины. Она действительно оказалось прямо-таки сгустком новейших технологий. Очень многое в ней было сделано впервые. Например, электробустерное управление. Или использование в приводной системе рулей высоты, направления, а также в приводах закрылок и предкрылок металлических трубчатых тяг вместо привычных тросов. Что заметно повысило точность управления, потому что трубчатые тяги практически не имели выбираемой слабины, но зато увеличили нагрузку на штурвал. Потому что трубчатые тяги были заметно тяжелее тросов. Вследствие чего и пришлось широко использовать электрические бустеры. Кроме того, машина обладала чрезвычайно развитым электронным оборудованием. Чего стоит только система кругового радиолокационного обзора, позволяющая засекать вражеские истребители даже ночью и в условиях облачности. Да, на расстоянии всего пяти километров, но это при скорости сближения на догонных курсах до ста километров в час (что, как прикинул Виталя, исходя из услышанной от двигателиста информации, было максимумом) увеличивало время реакции на угрозу до лишних пары, а то и тройки минут. Ну если считать, что противник откроет огонь с расстояния не менее трёхсот метров. А приводы пушечных установок обеспечивали скорости горизонтального и вертикального наведения в двадцать пять градусов в секунду. То есть даже если в момент подлёта вражеского истребителя их стволы были направлены в противоположную сторону – на то, чтобы развернуть их, требовалось не более шести или, даже с учётом возможной задержки реакции самого стрелка-оператора стрелковой станции, восьми-девяти секунд. То есть в момент выхода вражеского самолёта на дальность действительного огня стрелок будет давно готов начать его расстрел, а не вертеть головой по сторонам, лихорадочно пытаясь понять в темноте, откуда летят очереди вражеских пушек и пулемётов…
Теоретические занятия, а также наземная подготовка затянулись на три месяца. За это время наши войска успели прорваться в Италию, Австрию и на юг Франции. А Балтийский и Северный флоты высадили десанты в Дании, Голландии и Бельгии. Кроме того, в Бельгии и Франции десантировались англичане с американцами. Причём во Франции – сразу в нескольких местах: в Нормандии, Бретани и Дюнкерке. И сейчас союзные войска бодро двигались вперёд, почти не встречая сопротивления. В то время как советским частям, двинувшимся на север по Австрии и из Южной Франции, немцы сопротивлялись отчаянно. Но задержать продвижение армий Второго и Первого Украинских фронтов не могли. «Красная машина», как теперь стали именовать РККА и немцы, и союзники, неудержимо накатывалась на Тысячелетний рейх… Так что у личного состава эскадрильи появилось опасение, что им, а также и их новым замечательным машинам так и не удастся принять участие в окончательном уничтожении «нацистской гидры в её логове», как об этом заявлялось в газетных передовицах. Просто не успеют. Войска эвон куда уже дошли, а они ещё ни одного полёта не успели сделать. Притом, что реактивные истребители за это время успели уже засветиться на фронте. А они всё по классам сидят. Ну сколько можно-то?
Первый полёт на новой машине Виталий совершил утром в понедельник, девятнадцатого июля сорок четвёртого года. Конечно, это был не первый полёт этой машины. Но это был первый полёт «Ту-5» с настоящим боевым экипажем! То есть под управлением тех людей, которые будут выполнять на нём боевые задачи. Так что, как ни крути, это было знаковое событие. Вследствие чего на аэродром прибыло много гостей, среди которых оказались и главный, и ведущий конструкторы, а также нарком обороны товарищ Фрунзе и начальник Генерального штаба РККА маршал Триандафилов. Так что в кабину гвардии майор Чалый поднялся, осенённый рукопожатиями и похлопываниями по плечу весьма высокопоставленных личностей…
Двигатели запустились штатно. С пока ещё непривычным, но уже знакомым лёгким посвистом. Рулёжка-то по аэродрому у них уже была… Виталя подвигал штурвалом, проверяя рули, после чего закосил глазом на планшет и забормотал карту контрольных проверок, которую авиационные остряки обозвали «молитвой»:
– Заглушки, чехлы?
– Сняты, – тут отозвался звонкий голос жены.
– Привязные ремни?
– Застёгнуты!
– Управление?
– Проверено!
– Топливо?
– По полётному заданию – на один час тридцать минут полёта! – на самом деле их полёт вряд ли продлится более получаса, но они обязаны иметь резерв топлива. К тому же меньший запас топлива должен был куда сильнее нарушить стандартную центровку самолёта, что для первого вылета было совсем не в тему.
– Топливные краны?
– Открыты…
А потом мягким движением руки свист турбин превратился в рёв, и огромный воздушный корабль начал постепенно разгоняться по взлётной полосе.
В тот момент, когда колёса оторвались от бетона, Виталий едва не задохнулся от восторга!..
