Глава 11
– Он толкнулся! – Виталя оторвал ухо от живота жены и обалдело уставился на неё. – Вот честное слово! Я только приложил ухо, а он ножкой – раз!
Аглая улыбнулась и, протянув руку, взъерошила мужу волосы.
– Какой ты у меня ещё мальчишка, товарищ капитан…
Капитана Чалому присвоили после возвращения из того теперь уже легендарного налёта на Рурские плотины. К удивлению всех – от самих пилотов до командования, потери оказались куда менее ожидаемых. Похоже, ПВО рейха не успело отреагировать. Скорее всего, из-за того, что мощная волна, образовавшаяся после обрушения плотин, смела напрочь не только дома, мосты, заводы и рудники, но и телеграфные и телефонные столбы. Так что подвергнувшиеся разрушению районы оказались полностью лишены связи. Вследствие чего масштабы катастрофы стали немцам понятны гораздо позже. Скорее всего, после того, как пострадавшие районы облетели на самолёте. Так что над территорией рейха возвращающиеся после бомбёжки самолёты никто особенно не прессовал… Нет, несколько попыток перехвата случилось. Уж больно далеко на территорию Германии они на этот раз забрались. А кислорода, чтобы уйти на высоту, в баллонах практически не осталось. Но даже одиночный дальний бомбардировщик – это пять оборонительных точек с десятью крупнокалиберными стволами. А их шла целая эскадрилья. Так что отбились… А вот над линией фронта большинству пришлось куда хуже. Но не им. Самолёт комэска Виталия после бомбёжки не пришёл на точку сбора, так что вести эскадрилью обратно пришлось ему. И при подходе к линии фронта Чалый приказал всем набрать максимальную высоту, отключив при этом от кислорода весь экипаж, кроме пилота. Остальным было велено устроиться максимально удобно и не двигаться. Потому что только таким образом выходило обеспечить набор высоты более десяти километров и полёт на ней в течение получаса. Что должно было обезопасить машины от атак фронтовых истребителей. Как позже выяснилось – это было верное решение. Несмотря на то что остальным членам экипажа пришлось пережить очень неприятные ощущения, выдержав целый час, пока набирали высоту в десять километров, шли на ней над линией фронта и затем снижались, в условиях сильного кислородного голодания. Около десяти человек после приземления пришлось даже отправить в госпиталь, поскольку для их организмов подобное издевательство не прошло бесследно. Но зато все остались живы. И даже дырок в плоскостях не привезли. А вот другие эскадрильи их полка так легко не отделались. Первая при прорыве над линией фронта на более низкой высоте потеряла три самолёта, а вторая – четыре! Да и остальные машины вернулись порядком избитыми… У них же единственной потерей стал не вернувшийся в точку сбора самолёт комэска. И что с ним случилось – выяснить так до сих пор и не удалось.
Сразу после приземления Виталий долго сидел в кабине, не столько отходя после тяжёлого боевого вылета, сколько… не решаясь выйти и столкнуться с зеленоглазым рыжим чудом и разбираясь в своих чувствах. Впрочем, этот разбор начался ещё раньше, после того как его бомбардировщик, после сброса «игл», натужно гудя двигателями начал набирать высоту. Что это было? И как ему на это реагировать? Как командиру или… И как смотреть в глаза товарищам? А ну как скажут, что он воспользовался своим положением иии… но он же ничем не пользовался! Наоборот – старался пересекаться с ефрейтором Кивелиди пореже и только по служебной необходимости. Причём почти всегда подгадывая момент, когда рядом были ещё люди… А почему? Почему он вот это делал? Потому что знал, чувствовал, что ефрейтор Кивелиди, что она, что это зеленоглазое рыжее чудо… короче, что она ему не безразлична? Чувствовал, но старался гнать от себя эти чувства. Мол, нет ничего такого и быть не может. А оно… оно может! Как себя ни обманывай.
Вот так он и сидел, пялясь на приборы с упавшими стрелками и хмуря лоб, пока по лесенке, ведущей в кабину, не застучали звонко каблучки ушитых по ноге сапожек, а затем в люк не просунулась чья-то рыжая макушка…
– Знаешь, я думаю, не надо тебе дожидаться «декретного». Давай я тебя уже в понедельник в тыл отправлю.
– Фигушки тебе с макушком, – вскинулась Аглая. – Я, между прочим, тоже военнослужащий. И у меня есть свои обязанности. Выполнять которые я буду до самого последнего момента.
– Ага, пока пузо на нос не налезет. А потом что? Прям в поезде рожать начнёшь? В теплушке? А акушером кто будет? Проводник? Или ездовой из соседнего вагона?
– Ах ты! – жена вскинулась на кровати и, сверкая своими зелёными глазищами, сердито развернулась к Виталию. Но в следующее мгновение побледнела и, вскинув руки, зажала себе ладошками рот, промычав:
– Дай мне, пожалуйста, водички…
Капитан Чалый взвился с кровати и одним броском прыгнул к столу, на котором стоял уже загодя приготовленный стакан.
– Что, плохо? Тошнит? На, попей! – нервно забормотал он, подав ей стакан и осторожно придерживая жену за плечи. Аглая поспешно схватила воду и сделала большой глоток.
– Уф… да когда ж это кончится-то? – с тоской произнесла она. – Мама говорила, что только первую половину беременности блевать тянет, а потом больше пузо мешается. А у меня всё не проходит и не проходит…
– А я тебе что говорю, – наставительно произнёс Виталий. – В тыл тебе пора. К моим поедешь. Они сейчас в эвакуации, в Сталинграде. Или, лучше, к брату в Москву.
– Фуух, – жена шумно выдохнула, – отпустило… – после чего сердито боднула его своими зелёными глазищами. – Я же тебе сказала – никуда я не поеду. Просто… – она задумалась, а затем просияла: – Попрошу Сергея Васильевича, чтобы он меня в медсёстры взял. Он же на гражданке родильным отделением заведовал. Вот и у меня, если что, тоже роды примет.
– Ага-ага, старшего техника – в медсёстры, – пробурчал Виталий, но так, дежурно. Потому что понял, что этот раунд он проиграл. Аглая была жутко упрямой, и если ей в голову втемяшивалась какая-то идея, переломить её до того момента, пока всем, в том числе и ей, не становилось очевидно, что идея глупая и не сработала, было невозможно. Но такое случалось не так уж часто. Всё-таки старший техник эскадрильи, старшина Чалая была девуш… то есть теперь уже женщиной умной и образованной. А ещё, с её характером, окружающие частенько предпочитали сделать-таки так, как она хотела, нежели объяснять, почему так делать нельзя… Так что Виталию оставалось надеяться только на то, что начальник полкового медицинского пункта сумеет как-то переубедить его рыжее чудо. А если даже и нет – вариант с медпунктом всё равно лучше её прежних идей насчёт пребывания до упора в должности техника. Ещё не хватало с таким пузом карабкаться по шатким стремянкам…
Почти всю утреннюю политинформацию капитан Чалый прокемарил. Аглае к утру снова поплохело. И хотя она, жалея мужа, попыталась сама разобраться со стаканом, а потом добраться до туалета, Виталий всё равно проснулся. Ну и не заснул. Жене было плохо, и он, укутав её в одеяло и обняв, просидел с ней два часа, гладя её по голове и шепча на ушко всякие милые глупости. Так что она, бедная, под утро даже придремала… Но едва только он пошевелился, собираясь встать и потихоньку одеться, тут же встрепенулась и поскакала на кухню готовить мужу завтрак. Хм, ну-с поскакала он несколько преувеличил, конечно, но… Аглая свято соблюдала правило, которое, как она рассказывала, мать буквально вбила ей в подкорку: «Что бы и как бы ни происходило – именно жена должна обеспечить, чтобы муж был сыт и ухожен! Всё равно как – самой ли стирать и готовить, домработницу ли озадачить и контролировать, – но это дело жены! Иначе нормальной семьи не будет». И судя по тому, что родители Аглаи, по её рассказам, уже сорок лет жили буквально душа в душу, что-то за этим было…
– Ну что там – Берлин ещё не взяли? – поинтересовался он в офицерской курилке, после того как политинформация закончилась.
– Если б не дрых – сам бы знал, – поддел его Косычев, доросший уже до командира звена в его эскадрилье. Ну да – после гибели комэска на эскадрилью поставили Виталия. А кого ещё-то? Чай, единственный дважды Герой Советского Союза в полку. Дважды – потому что звание Героев по возвращении было присвоено всем командирам экипажей, а также вторым пилотам и штурманам, вне зависимости вернулись они из вылета или нет. Бортмеханики, радисты и стрелки получили орден Красного Знамени. А техсостав – Красную Звезду. Так что весь полк теперь – орденоносцы. Да что там полк – дивизия!.. Да и эскадрилью он как лидер привёл обратно без потерь, «проявив способности к анализу и тактическое мастерство», как было написано в представлении на назначение.
– Кончай цепляться, – вздохнул Чалый. – Сам же знаешь, почему меня рубит.
– Знаю, – кивнул Косычев и вздохнул: – Да уж, бабе в таком положении куда как тяжко приходится. Ох, грехи наши тяжкие…
– А грехи-то тут при чём? – удивился лейтенант Семенихин, назначенный Виталию в экипаж штурманом после того, как его старый штурман после госпиталя, в который он попал после того перелёта из-за того, что его организм плохо справился с последствиями кислородного голодания, был списан подчистую.
– Так это ж из-за них Господь сказал: «В муках рожать будешь детей своих», – ухмыльнулся Косычев.
– А вот этого не надо! – возмутился Семенихин, ко всему прочему являвшийся комсоргом эскадрильи. – Развели тут, понимаешь, религиозную пропаганду… Короче так, товарищ командир, – удар армейской группы генерала Манштейна, пытавшейся прорваться к войскам фельдмаршала Паулюса, окружённым в Сталинском котле, окончательно остановлен. Попытки фашистских недобитков вырваться из кольца окончились полным фиаско…
– Хэх, – хмыкнул Косачёв. – Об этом уже вторую неделю талдычат.
– И чего? Хотите сказать, врут? – вскинулся штурман.
– Да не врут, а ничего толком не рассказывают, – отмахнулся старый ГВФник. – Одна трескотня и никакой конкретики. Манштейна вон ещё неделю назад вроде как «окончательно остановили», а если прикинуть по карте, в каких населённых пунктах бои идут, – так ни хрена его пока не остановили. Притормозили – да. Но силы у него ещё есть. И умелости у фрицев тоже вполне хватает. Потому они буром не прут, а пытаются слабые места по флангам нашей обороняющейся группировки нащупать. То прямо ударят, то километров на тридцать южнее, а потом на пятьдесят севернее…
– И что? Всё равно ж наши держатся. А Паулюс с фон Виттерсгеймом уже даже назад покатились. Их удар навстречу Манштейну полностью провалился. Только зря остатки топлива растратили. Теперь сдача в плен группировки Паулюса стала только вопросом времени…
Виталий криво усмехнулся. Всё – народ схлестнулся, так что о своём вопросе можно забыть. Ну и не очень-то и хотелось. Тем более что, судя по тому, что уже успели рассказать, ничего нового на фронте не произошло.
Год, начавшийся с успехов и побед (да стоит только их операцию по разрушению рурских плотин взять, не говоря уж о «Трёх Сталинских ударах»…), к разочарованию всех советских людей, продолжился поражениями и потерями. И если майское наступление на Центральном фронте немцы себе в победы могли записать только с очень большой натяжкой – ну не тянуло оттеснение линии фронта на восток на семьдесят-сто километров и потеря нескольких районных и одного областного центра на что-то не то что эпическое, но и сильно значимое, особенно на фоне того, что немцы творили летом – осенью сорок первого, то вот следующие удары привели страну и мир в недоумённое и даже тревожное состояние…
В начале июня немцы ударили в Прибалтике. Причём так, что фронт, считай, посыпался. Вследствие чего в первые дни темпы немецкого наступления достигали тридцати, а то и сорока километров в сутки. До прежних рубежей отступление РККА не откатилось, и противник был остановлен на линии Псков – Великие Луки, но Таллин снова попал в блокаду. А в конце июня, когда наступление немцев в Прибалтике наконец-то было окончательно остановлено, последовал ещё один и даже куда более сильный удар на юге. Встревоживший Виталия куда более сильно, поскольку именно на юг был после училища распределён младший братик Сашка. Нет, совсем уж совершенно капитан Чалый в этом уверен не был – военная цензура бдила, так что прямо написать об этом брат никак бы не смог – вымарали бы, а то ещё и до кучи по шапке бы надавали. Но разные намёки, типа упоминания о купании в речке «со смешным названием Большой Несветай» читались достаточно понятно… Они в то время были заняты полностью бесполезным, но зато не очень опасным занятием – разбрасыванием над Румынией, Словакией, Венгрией и Чехией сотен и сотен тонн листовок. Бесполезным, поскольку никакой пользы от листовок, по общему мнению, не было и быть не могло. Бомбить, бомбить и бомбить! В щебень, в песок, в пепел – только такую «агитацию» все эти уроды, напавшие на нашу страну, и понимают. А почти безопасным… После «Большой порки» немцы заметно усилили зенитное и истребительное прикрытие наиболее важных для них стратегических объектов в союзных странах – нефтяных промыслов в Румынии и Венгрии, заводов «Шкода» в Чехии и так далее, так же заставив и своих союзников перебросить на их защиту максимум авиации и зенитной артиллерии. Вследствие чего почти вся остальная территория этих стран практически лишилась прикрытия с воздуха. Так что полёты на «бомбёжку бумагой» таких городов, как Будапешт, Прага, Дебрецен, Пловдив, Брно, Велико Тырново, Сибиу и София чаще всего оборачивались лёгкой прогулкой. Вследствие того, что вероятность встретиться с истребителями или нарваться на плотный огонь зениток во время таких налётов была исчезающе мала… Понятно, конечно, что во многом, кстати, потому, что «бомбили» эти города именно «бумагой». Начни они бомбить по-настоящему – после первых же налётов были бы предприняты какие-то меры. Но поскольку на головы жителей крупнейших городов союзных уроду Гитлеру государств пока сыпалась именно и исключительно бумага – никто и не дёргался.
Перед обедом Аглая гордо выложила перед носом Виталия приказ по полку, согласно которому старшину Чалую переводили в медсанчасть полка на должность… санитарки? Прочитав название новой должности жены, Виталя поднял на неё удивлённые глаза. Аглая у него была той ещё карьеристкой… Но та только высокомерно фыркнула.
– Па-адумаешь! Это ж только до родов. К тому же майор Крутиков давно уже предлагает мне аттестоваться на среднего коман… то есть, ну-уу, на офицерскую должность.
Переименование средних командиров РККА в офицеров произошло аккурат к началу осеннего наступления РККА, после которого в «Сталинский котёл» попала едва ли не вся группа армий «Юг» в полном составе. Причём столь пафосное название этого «котла» на этот раз не было придумано пропагандистами из ЦК, а являлось результатом того, что именно город Сталино, до революции носивший имя Юзовки, оказался наиболее крупным населённым пунктом из числа тех, которые оказались внутри кольца окружения. Одновременно с этим в армию вернули и погоны. Отношение к этому решению было неоднозначным. Часть глухо роптали, мол, «офицерщину возрождаем, что теперь ждать – зуботычин»? Ещё часть, особенно из числа старших возрастов, помнящих ещё империалистическую, по большей части приняла его сугубо положительно. Остальные, которых было большинство, – отнеслись сдержанно. Хотя и тоже положительно. Уж больно красивым оказался заход. В преамбуле приказа Верховного главнокомандующего, вводившего новые нормы, был довольно обширный отсыл к русской истории – сражениям с тевтонцами, поляками, отражению нашествия Наполеона. А в конце преамбулы заявлялось, что как тогда русская армия закончила это нашествие «объединённой Европы», посмевшей затронуть «гиганта с Востока», взятием Парижа, так и сегодня внуки и правнуки тех героев и чудо-богатырей, несомненно, закончат эту войну в Берлине! Это звучало лестно и народу нравилось… Но, так сказать, в подкорку новые звания ещё не въелись. Так что большинство пока ещё частенько путалось.
– …вот и будет время позаниматься, – закончила жена. Капитан Чалый согласно кивнул. Как бы там ни было – пусть лучше сидит в домике полкового медпункта и читает литературу, готовясь к экзаменам, нежели карабкается по крутым лесенкам, рискуя сверзиться с высоты крыл…
– Но твою эскадрилью я всё равно вести буду – даже и не думай! – тут же разрушила его надежды Аглая. – Вместо меня Крутиков обещал Арефьева поставить. А он должность старшего техника эскадрильи пока не потянет. Руки у него, конечно, золотые, и голова светлая – но опыта ещё маловато. Так что никуда ты из-под моего присмотра не денешься, – и она, дразнясь, высунула язык, отчего капитана Чалого просто захлестнуло волной любви к этому шаловливому рыжеволосому и зеленоглазому чуду, которое лишь какой-то немыслимой удачей стало его женой…
Вечером, в клубе, показывали новый фильм производства режиссёра товарища Ромма «Обыкновенный нацизм». Он был снят как продолжение его же фильма, вышедшего этой весной, – «Обыкновенный фашизм». Только тот, первый, был посвящён в первую очередь немецким фашистам, в этом же большое внимание было уделено разным фашистским прихвостням.
Когда фильм закончился – народ потянулся в курилку. Впечатление от фильма было сильное. Тем более что, вследствие специфики их боевой работы, о том, что происходило на земле, личный состав полка узнавал больше из газет и на политинформациях. А в фильме были широко представлены фото– и киноматериалы причём зачастую снятые самими фашистами и их прихвостнями из зондеркоманд и полицейских частей, сформированных в основном из бывших членов ОУН и организаций националистов из Прибалтики. На этих кадрах они, совершенно не стесняясь, запечатлели наиболее «живописные» моменты. Типа того, как во Львове прогнали по улицам палками поляков и евреев, предварительно сорвав с них одежду, а потом забили их насмерть этими же палками и камнями. Или массовые убийства в Вильнюсе и Каунасе… Для себя ж делали – чего стесняться-то? Поэтому первые несколько минут народ курил молча, переваривая увиденное.
– Да уж, – задумчиво произнёс старшина Струков, старший стрелок его экипажа. – Никогда бы не подумал, что люди могут так оскотиниться… Своих же соседей, с которыми жизнь, считай, прожили, детей вместе в школу водили, горести и радости делили, работали бок о бок, и вот так… И из-за чего? Только из-за того, что они всего лишь другой национальности! Это ж какими уродами надо быть-то?
– Это – да! – согласно кивнул стоявший рядом инженер полка Крутиков. А потом встрепенулся. – У меня ж Фидельман родом из Вильнюса! Надо бы спросить, может, у него тоже кто в этой мясорубке погиб?
– Да нет, – махнул рукой Струков, который иногда помогал начальнику политотдела полка заполнять документы. – Фидельмана из Перми призвали. Значит, его семья успела эвакуироваться. Ты лучше Ефременко спроси. Он как раз из Львова, и мать у него – полька. А там, сам видел, какая резня была…
– А я вот думаю – это какую ж работу наши органы провели, чтобы всё это отыскать, установить и задокументировать! Да ещё и на вражеской территории! Вильнюс-то мы прошлой зимой хоть ненадолго отбили, а во Львове немцы сидят безвылазно с самого начала войны…
– Это точно! А про концлагеря «Аушвиц» – Биркенау я вообще не говорю. Это ж в саму Германию надо было забраться!
– Да не, Аушвиц – это Польша. И на самом деле город называется Освенцим. Просто немцы после захвата Польши эти земли к Германии «прирезали»…
– А вот интересно…
Капитан Чалый дымил сигареткой чуть в стороне, рядом с Косачёвым, почти не прислушиваясь к этим разговорам. На него фильм тоже произвёл сильное впечатление, вот только его мысли нынче, по большей части, были заняты совершенно другим. Ну а старый ГВФник просто был по жизни суровым циником.
– Слышал – завтра вылет, – внезапно произнёс командир звена.
– Опять «бумагой бомбить», – слегка скривился Виталий.
– Скорее всего, нет, – мотнул головой Косачёв. – По поводу «бумажных бомбёжек» приказы обычно по телефону поступали. А сейчас мотоциклист приезжал. Я его перед самым началом фильма углядел. И, кроме того, помнишь – начальника бомбосклада прямо с сеанса вызвали. Да и вон, глянь, какая на складе сейчас суета творится.
– Хм, и точно…
– Так что с боевым грузом пойдём. И как бы не на полную дальность…
– А это почему?
– А вон, глянь, БАОвцы два топливозаправщика собирают, с которыми последнюю неделю очень не торопясь телепались. А сейчас как наскипидаренные бегают! Переноски развесили, и только звон стоит. А зачем им так торопиться? Только если завтра полные баки заливать будем.
– Хорошо бы. А то я уже забыл, когда на настоящее боевое задание летали. Смешно – дальняя авиация, а заняты черт-те чем. Агитационная эскадрилья, блин… Последний раз немцев бомбить летали, стыдно сказать, в «котёл». Да туда «У-2» на бомбежки летают! И «ТБ-3»! Так, глядишь, скоро в штаты вертолётное звено введут, как у штурмовиков и пикировщиков.
– Эт точно… – кивнул Косачёв. Винтокрылые машины, способные взлетать и садиться на самых маленьких площадках, поступили на вооружение поисково-спасательной службы взамен «ОКА-38». Что тут же сильно увеличило возможности ПСС ВВС. Потому что новая техника превосходила старую по всем показателям. Не говоря о том, что «Аисту» для посадки всё-таки требовалась какая-никакая полоса, в самолёт влезало всего максимум четыре человека, в новые же вертолёты – до десятка. К тому же они были вооружены парой пулемётов, установленных на турелях в открытых проёмах боковых загрузочных люков. А кроме пилота и стрелков в состав экипажа поисково-спасательного вертолёта входили ещё санитар и трое стрелков-спасателей, вооруженных пулемётом и автоматами, в чьи обязанности входило извлечь пилота из упавшей машины, если он оказался не способен сделать это сам, оказать ему первичную медицинскую помощь, если требовалось, ну и если в этом была необходимость, то и прикрыть огнём. Одинокий же пилот «Аиста» способен был максимум помочь пилоту выбраться из кабины… Вот только в составе полков дальней авиации вертолётов не было предусмотрено. Потому что это было бесполезно. Дальние бомбардировщики выполняли боевые задачи далеко за пределами дальности винтокрылых машин. Да и базировались они, как правило, на аэродромах, находящихся от линии фронта за пределами радиуса действия не только вертолётов, но и даже «ОКА-38»…
Они сделали ещё пару затяжек, прислушиваясь к горячему спору молодёжи, потом Чалый последний раз затянулся и отбросил бычок.
– Ладно, пошёл я – к жене под бочок.
– А чего она на фильм не пошла-то?
Виталий вздохнул.
– У неё и так беременность тяжело идёт – ну куда ей такие волнения?
– Это – да. Фильм тяжёлый.
– А вот интересно – его только у нас покажут или и за границей тоже? А то говорят, что после того, как «Обыкновенный фашизм» в Америке показали, американцы нам сразу же половину долгов по ленд-лизу простили.
– Ага, держи карман шире, – усмехнулся всё знающий Косачёв. – Ни хрена они никому ничего не простили и прощать не будут. Наоборот, ещё в бо́льшую кабалу постараются загнать. Это простые люди, фермеры, там, рабочие, прогрессивная интеллигенция… после этого фильма создали специальный фонд помощи. Как он там точно называется – я не помню, но для нас. И вот на собранные этим фондом деньги для СССР закупили много продовольствия. Дополнительно. Помимо ленд-лиза и всяких других поставок. У меня дружок по ГВФ на Аляску регулярно мотается – поставленные нам по ленд-лизу самолёты перегоняет, так вот он и рассказывал… – тут Косачёв хитро прищурился. – Но они и тут не прогадали. Продукты-то они же у своих собственных фермеров закупали? Так что всё одно – все эти деньги у них же остались! Американцы – те ещё хитрованы. Я знаю.
Аглая уже спала. Виталя осторожно разделся, но, прежде чем лечь, некоторое время молча стоял и любовался женой, которая спала лежа на боку, по-детски умостившись щекой на ладошке. «И чего это она думает, что большой живот её портит? Ни фига он не портит! Потому что там растёт мой… то есть – наш ребёнок…» – с нежностью подумал Чалый и, заботливо подоткнув одеяло, слегка сбившееся из-за того, что его рыжеволосое чудо по своей привычке заткнула большой кусок одеяла между ног, прилёг рядом и осторожно обнял жену. Она сонно зашевелилась, инстинктивно поудобнее устраиваясь в кольце сильных мужских рук, после чего засопела куда более успокоенно…
Утро началось с того, что сразу после завтрака комэсков вызвали к командиру полка. В кабинете командира кроме командования полка их встретили ещё четыре человека. Первый из гостей сразу же заставил рефлекторно расправить складки гимнастёрки и вытянуться. Ибо им оказался командующий авиацией дальнего действия ВВС РККА генерал Голованов. Вторым был командир их дивизии. Принадлежность третьего можно было идентифицировать сразу – по петлицам и новеньким погонам с яркими васильковыми просветами. Четвёртый, судя по петлицам и погонам, принадлежал к ВВС. Но Виталий до сего момента его ни разу не видел… Похоже, гости подъехали, когда все были на завтраке.
Когда комэски вошли в кабинет, Голованов встал и, подойдя, пожал каждому руку.
– Здравствуйте, товарищи, садитесь. Разговор нам предстоит долгий…
Совещание началось с доклада командира полка, в котором он заверил, что к настоящему моменту боевой потенциал полка полностью восстановлен, а все эскадрильи, звенья и экипажи полностью укомплектованы техникой и личным составом.
– Это хорошо, – удовлетворённо кивнул генерал. – Потому что командованием принято решение начать вновь интенсивно использовать авиацию дальнего действия для работы по стратегическим объектам на территории Германии. Ранее это считалось нецелесообразным, потому что после операции «Большая порка» немцы перебросили на территорию своего рейха очень большое количество истребителей, резко усилив возможности своей ПВО, что, впрочем, пошло нашим войскам на фронте только на пользу. Но сейчас у них и на фронте складывается аховая ситуация. Это, а также то, что мы после «Порки» практически прекратили налёты на объекты в Германии, а английские ВВС понесли большие потери и тоже резко снизили интенсивность налётов, в настоящий момент привело к тому, что они начали перебрасывать самолёты обратно на фронт. В принципе, этот процесс начался ещё в ноябре. Но только сейчас, по нашим расчётам, он достиг такого уровня, который позволит нам провести как минимум один массированный налёт на объекты, расположенные на территории самого рейха, не рискуя при этом потерять существенную часть самолётов.
– Да мы ж только за! – воскликнул командир второй эскадрильи Никита Середа. – А то другие немцев бьют, а мы в них только бумагой бросаемся. Как в сортире, чес-слово…
– Неправильно рассуждаете, товарищ, – тут же встрял энкагэбэшник. – Ваши листовки, между прочим, подбирает и читает кто? Отцы, матери и жёны тех солдат, которые воюют на нашем фронте. Которые потом пишут своим мужьям и сыновьям.
– Ага-ага – воюй крепче, сыночек, и грабь побольше, потому что эти русские в нас только бумагой кидаются, – пробурчал Середа.
– И вовсе нет, – нахмурился энкагэбэшник. – Наоборот, судя по беседам с перебежчиками и пленными, именно письма родных, ознакомившихся с информацией, содержащейся в разбрасываемых вами листовках, побудили как минимум треть из них задуматься о сдаче в плен, – он повернулся к сидевшему рядом с комполка начальнику политотдела. – У меня есть материалы по данному вопросу. Я вам потом передам – проведите работу с личным составом.
– Так точно!
– Ладно, как бы там ни было – я уже сказал, что вы возвращаетесь к привычной боевой работе, – примиряюще произнёс Голованов. – Вашему полку предстоит особая задача. Именно поэтому у вас появилась такая представительная делегация, – усмехнулся командующий дальней авиацией. – Ну а конкретику вам сейчас доложит Сергей Семёныч, – и он кивнул четвёртому из гостей.
Сергей Семёныч оказался заместителем начальника службы авиаразведки ВВС РККА. Поэтому свой доклад он начал с того, что извлёк из принесённого с собой тубуса склейку карт и несколько больших листов аэрофотографий.
– Санкт-Фалентин, Амштеттен, Нижняя Австрия. Небольшой городок с населением около четырёх тысяч человек. Вот здесь, – он развернул одну из фотографий, – находится крупный танковый завод, который немцы с присущим им пафосом назвали «Нибелунгверке». Это и есть ваша цель.
– Ммм… какое прикрытие?
– С этим сложнее, – вздохнул докладчик. – Как вы понимаете, регулярной разведки на такую дальность мы уже давно не производили. После «Порки» немцы серьёзно озаботились ПВО рейха и установили на существенную часть переброшенных с фронта истребителей нагнетатели и новую, высотную топливную аппаратуру. А также заметно увеличили выпуск высотных модификаций истребителей и ускорили разработку новых образцов, заточенных именно под ПВО, часть из которых уже поступает на вооружение. Так что каждый полёт туда до последнего момента был сродни игре в русскую рулетку. Вследствие этого особенно много информации по тому, чем и как прикрыт этот завод, у нас нет. Но прикрытие точно есть. И истребительное, и зенитное. Причём довольно сильное. Но пока мы смогли обнаружить только четыре батареи малокалиберных тридцатисемимиллиметровых флак тридцать шесть… – он с каким-то сомнением пододвинул ещё одну фотографию, – вот здесь что-то непонятное. «Судя по всему, это какие-то новые зенитные пушки, причём очень крупного калибра. Как бы не миллиметров сто тридцать и… Но мы о них пока ничего не знаем.
– Хм, а «восемь-восемь» что, нет?
– Скорее всего, есть. И, если уж вот такие есть, то и стопятимиллиметровые тоже должны быть. Но увы, обнаружить их нам пока не удалось.
– А с истребителями что?
– Здесь чуть получше. Вот здесь и здесь – аэродромы. Но по ним отработает первый полк вашей дивизии.
– Толку-то… – буркнул кто-то. – Ночью, с высоты…
– Для этой операции выделены новые образцы бомбового вооружения, – присоединился к разговору генерал Голованов. – Кассетные и так называемые боеприпасы объёмного взрыва. С «жидкой» взрывчаткой.
– А это что за звери? – не удержался от вопроса Виталий.
– Ну, точно я вам не расскажу, но вроде как за счёт этой взрывчатки и какой-то особенной технологии её подрыва мощность такой бомбы раза в полтора-два превышает обычную. Ну и ещё там какие-то преимущества имеются… Вы их, кстати, тоже получите.
– То есть вместо пяти тонн нагрузки мы, получается, повезём восемь, а то и десять? – обрадованно оскалился Середа. И все комэски удовлетворённо загомонили.
– Я вот что ещё хочу сказать, – снова встрял энкагэбэшник. – Поскольку завод находится на территории Австрии и использует именно её ресурсную базу, последствия «Рурской катастрофы», как именуют нашу «Большую порку» и в Германии, и наши союзники, именно на нём отразились в наименее значительной степени. Вследствие чего сразу после той операции немцы начали предпринимать энергичные усилия для того, чтобы резко нарастить на этом заводе производство танков. Ну, чтобы компенсировать падение на других заводах. Это оказалось сделать дешевле и быстрее, чем восстановить производство на них. По существу, – тут он сделал паузу и окинул сидящих перед ним комэсков и командира полка с начальником политотдела строгим взглядом, – к настоящему моменту немцам удалось построить здесь нечто похожее на наш уральский Танкоград. Месячное производство боевых машин, по оценкам разведки, к началу сорок третьего года могло достигнуть объёмов трёхсот машин. А то и более! Кроме того, есть некоторая информация, согласно которой данный завод стал головным предприятием по разворачиванию производства немецких танков новых образцов, которые немцы спешно разрабатывали после того, как столкнулись с нашими «Т-76» и «НБ», а также с высоким уровнем насыщения нашей пехоты противотанковыми средствами. Понимаете, насколько важно нанести по этому заводу достаточно серьёзный удар? – он замолчал и снова весьма требовательно посмотрел на сидящих перед ним офицеров.
– Да понятно всё…
– Есть ещё одна трудность, – снова вступил в разговор заместитель начальника службы авиаразведки. – Завод расположен довольно компактно. Ну для такого предприятия. Так что бомбить нужно очень точно, поэтому… – он сделал небольшую паузу, а затем жёстко закончил: – Бомбить придётся днём. По свету. Иначе толку будет немного.
В кабинете установилась напряжённая тишина. Комэски некоторое время молча рассматривали лежащие на столе карты и аэрофотоснимки, а потом Виталий поднял глаза и спокойно произнёс:
– Ну что ж, днём – значит днём…
