– Тебе нужно обратиться к врачу, – сказал Санджей. На следующее утро он стоял, склонившись надо мной с градусником в одной руке и пузырьком ибупрофена в другой.
– Оставь меня, – проворчала я. Мне не нужно мерить температуру, чтобы узнать, что у меня не грипп и даже не простуда. Просто я… не смогла встать с кровати.
– Мамочка? Ты заболела? – Из-за спины Санджея на меня изучающе смотрела Стиви. Она выглядела встревоженной.
«Да, я пала духом», – подумала я. Я не знала, когда снова смогу увидеть Сесили, и в этом была моя вина. У моего отца был рак, и он не желал, чтобы я вмешивалась в его лечение – или вообще в его жизнь. Мой муж увлечен другой женщиной, а я увлечена другим мужчиной. Моя безрассудная попытка спасти свой брак привела к обратному результату.
Не могу припомнить, когда в последний раз я чувствовала такую безнадежность.
Хотя нет, могу. Это был тот момент, когда я осознала, что Дженни действительно мертва.
– Со мной все будет в порядке, – сказала я Стиви. Мои веки настолько отяжелели, что я вполне могла показаться больной. – Я подремлю, и мне станет лучше.
– Нельзя спать утром, – сказал Майлз. Он выглядел таким же озабоченным, как и Стиви, и на секунду я засомневалась, не проведут ли они связь между моей болезнью и смертью Дженни. Эта мысль улетучилась из моей головы так же быстро, как поселилась в ней.
– Присмотрите за мной, – сказала я и моментально уснула.
Когда я проснулась, был уже полдень, и я была одна. Утром я написала по электронной почте в офис, что неважно себя чувствую и отпрашиваюсь на день, поэтому сейчас не позаботилась проверить свой телефон. Вместо этого я выпила стакан воды, который Санджей оставил для меня на прикроватном столике. Потом я опять опустила голову на подушку. За опущенными ресницами было так хорошо, темно и спокойно, пожалуй, я могла бы задержаться здесь подольше.
Когда я снова открыла глаза, Санджей поглаживал меня по голове.
– Пен? Ты в порядке? Ты проспала несколько часов.
– Который теперь час? – пробормотала я. На улице было темно, и я ощущала какую-то слабость.
– Почти девять.
– Вечера? – Я рывком села на кровати. – Я проспала весь день? – Такого не бывало с… ну, никогда.
Санджей кивнул.
– С детьми все хорошо, – сказал он, но сейчас мои мысли были не о них. – Я не подпускал их к тебе, впрочем, они не поняли, что с тобой.
– Я не больна, – сказала я.
Он состроил гримасу.
– Ты не беременна?
– Нет, и, глядя сейчас на твое лицо, могу сказать, что слава богу.
– Тогда что это?
Я вздохнула.
– Просто мне кажется, что я не живу. – Санджей встревожился, поэтому я тут же добавила: – Я не думаю о том, чтобы причинить себе вред. Вчера ночью Мэтт прислал СМС, в котором сообщил, что ему нужно время и что визиты Сесили приостанавливаются до тех пор, пока он не будет готов снова встретиться со мной.
Санджей положил ладонь мне на ногу.
– О, Пенни, прости. Жаль, что ты ничего не сказала мне.
– Я думала, что ты ляжешь спать прежде, чем я усну, а потом я вырубилась. – Я села на кровати. – В любом случае я не знаю, что бы ты мог сказать или сделать, чтобы исправить положение. Я… боюсь, что у меня депрессия.
– Ох, – с понимающим видом произнес он. – Отчасти я ждал этого.
– Ты ждал, что я впаду в депрессию?
– Не обязательно в клинически выраженную.
– Ты сейчас выражаешься, как твой отец.
– Возможно. Дело в том, что ты не можешь справиться со своей печалью, ведь так?
– Дело не в Дженни.
Он вскинул брови.
– Да?
– Да, – твердо сказала я. – Я только что сказала тебе о Мэтте. Кроме того, дело в тебе и во мне. И в моем отце. И в том, что все спрашивают меня, что мне нужно для того, чтобы быть счастливой, а у меня, по правде сказать, ни одной мысли на этот счет.
Но это была не совсем правда. Мысли у меня были. Даже парочка. И каждая из них казалась абсолютно невозможной.
– Ты хочешь поговорить об этом? – спросил он.
Нашел время для разговоров!
– Нет, – сказала я. – Я хочу спать.
Он покорно посмотрел на меня, но я была слишком измучена для того, чтобы понять, что он чувствует.
– Тогда приятных снов.
– Санджей, – окликнула я его, но он уже ушел.
На следующий день я опять не пошла на работу, хотя встала с постели до обеда, потому что мой желудок начал пожирать сам себя, и от недостатка кофеина у меня болела голова.
Когда я спустилась вниз, Санджей был на кухне и протирал губкой стол. Он был одет в белую рубашку и свежевыглаженные брюки, и я не сразу вспомнила, что сегодня у него второе собеседование.
– Зачем ты убираешься? – Я огляделась вокруг. – Ты испачкаешься, а в кухне и так уже ни единого пятнышка. – Мой голос звучал раздраженно, и, возможно, я действительно была раздражена, потому что у меня было такое чувство, как будто его успех означал некий провал с моей стороны.
Санджей склонил голову.
– Я просто стараюсь быть на высоте. В любом случае я уже сходил на собеседование.
– Сходил? Когда?
– В девять, сразу после того, как отвез детей.
– И? Как оно прошло? – спросила я.
Его лицо расплылось в широкой улыбке.
– Мне почти страшно сказать это вслух, но, я думаю, что удачно.
Я попыталась улыбнуться, но не смогла. Мой муж сделал то, о чем я его просила. По крайней мере, он был невероятно близок к этому. Он добивался своего.
– В чем дело? – сказал он. – Разве это не то, о чем ты меня просила?
– Ну, да.
– Тогда почему ты не рада? Я понимаю, что на тебя много всего навалилось, но это большой прорыв для нас.
Я безучастно смотрела на него. Мне хотелось признаться, что я страшилась того момента, когда он начнет работать полный день, ведь тогда у него не хватит умственной энергии для работы над своей книгой, и скоро он возненавидит меня за это.
Мне хотелось сказать, что легкость, с которой он выполнил все мои требования, только подчеркнула, каких сил мне стоило выполнить две его пустяковые просьбы. Как я могла завести разговор о том, чтобы укрепить наш брак, но оказаться неспособной выполнить эту работу?
Меня так и подмывало сказать, что я суеверна, и втайне я верила, что, если бы я не позволила себе волноваться из-за того, что больше не смогу содержать четырех человек, работа никогда не материализовалась бы и мы снова вернулись бы к тому, с чего начали.
Вместо этого я сказала:
– Прости. Мне кажется, что я сейчас не в себе. – И я не могла сказать с уверенностью, приду ли я когда-нибудь снова в себя.
В тот вечер я сидела на веранде, потягивая вино из бокала. Только что начало темнеть, и над травой у нас на заднем дворе порхали возбужденные светлячки в ожидании любви.
Глядя на кроны деревьев и видневшееся сквозь ветви темно-синее небо, я почувствовала, как меня захлестывает печаль, такая же постоянная и неуемная, как течение реки. Как бы я ни скучала о Дженни, боль от того, что я не вижу Сесили, была еще острее. Казалось вполне очевидным, что Мэтт наказывает меня за то, что я давила на него, но что, если он предпримет следующий шаг, и Сесили исчезнет из нашей жизни?
– Давай сюда! – закричал Майлз Стиви.
Они должны были лежать в кроватях, но Санджей пошел пропустить стаканчик со старым другом по колледжу, а я разрешила детям присоединиться ко мне в этот дивный час. Я дала каждому из них по банке с крышкой, в которой были проделаны отверстия, и они бегали туда и сюда по лужайке, ловя светлячков.
– Сюда! – все время кричали они друг другу, перебегая с одного места на другое и визжа от восторга, когда ловили ладошками новое насекомое. – Сюда, сюда!
Банка Майлза была почти полной, когда он, подбежав, вручил мне ее, чтобы я полюбовалась. Как только я начала охать и ахать, он начал трясти банку.
– Посмотри сюда, мама! – сказал он. – Электричество!
Я наслаждалась этим моментом, притворяясь, что у меня необыкновенные дети, потому что это отвлекло меня от мыслей о Дженни. Теперь я вернулась в реальность, в которой мой сын, безумный исследователь животного царства, и представления не имел о том, чего стоит его любопытство.
– Милый, – сказала я, – ты убьешь всех светлячков, если будешь трясти их.
Он сразу же перестал трясти банку и начал рассматривать светлячков через стекло. Было видно, что несколько насекомых не пережили своей встречи с его человеческой центрифугой.
– Ой, – сказал он.
Потом он откупорил банку, перевернул ее вверх дном и снова потряс, на этот раз осторожно. Те, кто смог, улетели, он собрал остальных в ладошку и сбросил их темные, обездвиженные тела в траву.
– Прощайте, жучки, – торжественно произнес он. – Вы хорошо провели время, и я тоже. Теперь я отпускаю вас.
Взглянув на меня, он смущенно улыбнулся, внезапно осознав, что его слушают. Почувствовав, что печаль покидает меня, я улыбнулась ему в ответ.
Пока я смотрела, как мой шестилетка скачет по траве, с сумеречного небосвода до меня донесся голос Дженни.
«Ты не можешь теперь отступить, – сказала она. – Посмотри на все, за что ты должна бороться».
Я гадала, где она была последние несколько дней. Я скучала по ней.
«Тебе уже не шесть лет», – добавила она.
«Что это значит?» – подумала я. Я ждала ответа, но не дождалась.
Глядя на то, как Стиви держит в сложенных ладошках светлячка, я вдруг поняла, что Дженни пыталась сказать мне. Даже если ее присутствие было миражом, я вырвалась из тисков печали.
Когда я была девочкой, я была бессильна заставить свою мать остаться или сделать своего отца более заботливым, и это бессилие было самой тяжелой реальностью моего детства.
Я по-прежнему не могла никого, кроме себя самой, заставить что-то сделать. Но я уже не была ребенком, которому мешает его собственное бессилие. Я была взрослой женщиной, обладавшей средствами для того, чтобы бороться за тех, кого я люблю. Я не знала, как дать понять своему отцу, что хочу стать частью его жизни, пока еще не слишком поздно. Я не знала, как положить конец вражде между мной и Мэттом. Честности было недостаточно для того, чтобы мы с Санджеем снова стали настоящими супругами, и я не знала, как решать эту проблему.
Но если я что-то знала, так это как попытаться. И, черт побери, именно этим я и собиралась заняться.