Глава 21

Одна-единственная тайна – что одинокий таракан. Ты понимаешь, что появятся новые, вопрос только когда. После того как я узнала, что брак Дженни потерпел крушение, откровение о ее зависимости было скорее неизбежным, чем поистине удивительным. И хотя мне было неприятно думать об этом, я была вполне уверена, что Дженни умалчивала не только об этом. Скрывая такие важные тайны, ей, вероятно, приходилось быть слишком изворотливой для того, чтобы ей все время верили.

Однако я не предполагала, что тайна, которая выведет меня из ступора, не будет иметь никакого отношения к Дженни.

Это имело отношение к Санджею.

– Я заберу вечером детей, – сказала я в четверг, одеваясь, чтобы пойти на работу. Ближе к вечеру у него было назначено собеседование.

Он сидел на краю кровати в майке и трусах, в которых спал.

– Нет, я смогу заехать за ними. Думаю, что собеседование закончится не позже пяти, а оттуда до лагеря всего пара миль.

– Но у тебя группа, – напомнила я. – Тебе нужно будет время, чтобы переодеться и доехать до Кристины.

– Я сейчас не играю в группе.

Выражение его лица было загадочным. О чем я не преминула сказать ему.

– Я не пытаюсь ничего скрывать, – сказал он, пожимая плечами. – Я ушел.

– Что? Когда?

– Пару недель назад.

– Когда ты повел меня на ужин, ты сказал, что в тот вечер ты пропустил репетицию.

– Тогда я просто взял паузу. На прошлой неделе я решил, что навсегда.

Внутри у меня возникло нехорошее предчувствие.

– Это из-за списка, да? А твое собеседование? Ты думаешь, что у тебя не будет времени писать, поэтому уже отказываешься от того, что приносит тебе радость.

– Дело не в этом, Пенни. – Его голос звучал безучастно.

– Тогда в чем?

Его зрачки были так расширены, что почти заслоняли радужную оболочку.

– Кристина.

Кровь бросилась мне в голову. Вопреки всем моим проповедям о честности, в ту самую секунду, когда Санджей произнес имя клавишницы их группы, оно нанесло мне такой удар, какой наносят те события в жизни, о которых лучше умолчать.

– Что Кристина?

– У нас… напряженные отношения.

По его лицу было ясно, что напряженные отношения были не из области искусства. Я почувствовала тошноту.

– У вас роман? – прошептала я.

– Нет, – сказал он.

– Тогда что? Если я буду сидеть и гадать, уверяю тебя, у меня крыша поедет.

– Она слишком кокетлива.

Кристина была из тех женщин, которые будут строить глазки даже слепому.

– Да, и что?

Пока я пристально смотрела на мужа, картина постепенно начала вырисовываться. Санджей не ушел бы, если бы это касалось ее насмешек над ним или его мыслей о том, какова она в постели.

– Ты влюблен в нее? – выпалила я.

– Нет. Но…

– Но что?! – прорвало меня.

Казалось, он нервничает.

– Ты кричишь на меня. Разве ты не говорила, что мы должны быть честными друг с другом?

Не знаю когда, но я начала мерить шагами нашу спальню.

– Ты полагаешь, что я перестану притворяться, что все идет хорошо, когда это совсем не так, но буду это делать только определенным образом, то есть не повышая голоса. Поняла.

– Ладно, ладно. Прости. Кричи, если тебе это необходимо. Но поверь мне, Пенелопа, нет никакого романа. Ни прикосновений, ни общих секретов – ничего. Просто мне кажется, что наши с ней отношения развиваются не в том направлении.

У меня так болело сердце, что с таким же успехом он мог признаться, что они каждый четверг срывали друг с друга одежду. Чужая женщина была увлечена моим мужем. И он тоже был увлечен ею. Почему бы и нет? У нее были белокурые кудрявые волосы и ямочки на щеках, и ей не было еще и тридцати. Вдобавок ко всему, Кристина просто источала обаяние. Она была смешливой и часто говорила комплименты, и относилась к тому сорту людей, которые оживляют любой разговор.

Тогда как выдохшейся, старой женушке приходилось с трудом шевелить мозгами, чтобы поговорить о чем-то другом, кроме работы и писающего в постель ребенка. А как насчет кокетства? Это поезд ушел в тот самый час, когда мой первый тест на беременность показал положительный результат.

– Что ты имеешь в виду, говоря в неправильном направлении? – На этот раз Санджею не пришлось просить, чтобы я не кричала, я снова перешла на шепот.

Санджей глубоко вздохнул.

– Мне казалось, что она обращает на меня слишком много внимания, и мне это очень нравилось. Я не хочу сидеть на месте и ждать, пока произойдет нечто большее. По-моему, мы с тобой сейчас налаживаем свои супружеские отношения, и быть рядом с Кристиной показалось мне… неуместным.

То, что сделал Санджей, было правильно. Любой женщине, которую хотя бы чуть-чуть волнует ее брак, хотелось бы, чтобы ее муж поступил так в подобных обстоятельствах. Однако благодаря его признанию я поняла, почему Санджей с такой готовностью согласился наладить наши супружеские отношения. Мы находились в бо́льшей опасности, чем я думала.

Неудивительно, что его первая просьба заключалась в том, чтобы мы занимались сексом.

– Прошу тебя, не злись на меня, Пенни, – сказал Санджей. – Я бы предпочел не рассказывать тебе, но мы обещали быть честными друг с другом, верно?

– Я не злюсь на тебя, – тихо проговорила я. – Ты не совершил никакой ошибки.

Нет, это я облажалась. Предлагая быть честными, чтобы улучшить наши супружеские отношения. Думая, что мы сможем воскресить свою эротическую страсть, принудительно занимаясь сексом.

Предполагая, что наш брак дал только те трещины, которые видны мне.

Санджей пересек спальню, по которой я продолжала расхаживать. Подойдя ко мне, он обнял меня.

– Пенни, – мягко сказал он. – Прости. Ты в порядке?

Мои руки безвольно висели вдоль тела, я не могла собраться с силами, чтобы обнять его. У моего мужа была тайна от меня. Что еще скоро раскроется? Я не желала знать.

– Я в порядке, – сказала я, уткнувшись в его майку. – И ты тоже.

* * *

Когда позже я села за рабочий стол, глаза у меня все еще были на мокром месте и я чувствовала себя разбитой. Включив компьютер, я увидела сообщение о том, что Иоланда вызывает меня к себе на совещание через полчаса.

«Фантастика», – подумала я, просматривая свой список неотложных дел. Что бы это ни было, не могло бы оно подождать до нашего обычного совещания в четверг, вместе с Рассом? Но она как раз вернулась из отпуска и, вероятно, хотела прочитать мне нотацию по поводу того, что я нагрубила ей, когда мы говорили о Джоне Стерлинге.

Направляясь к Иоланде, я прошла мимо кабинета Расса. Дверь была открыта, но его за столом не было. Сама не знаю почему, я остановилась и вошла.

Стены в кабинете Расса были такими же белыми, как в моем, в нем стояла та же универсальная мебель, что у меня. Разница была лишь в том, что в нем не было никаких личных безделушек, тогда как мой был украшен семейными фотографиями и приклеенными к стенам рисунками Стиви и Майлза.

Но, приглядевшись получше, я поняла, что кабинет Расса просторнее, чем мой, возможно, на пару футов больше как в длину, так и в ширину. Как я не замечала этого раньше? Или, может быть, замечала, и моментально складировала эту информацию в свою ментальную корзину для мусора, где хранится то, что несправедливо, но не поддается изменению.

«Это неважно», – сказала я про себя, выходя обратно в коридор. Лишнее место в кабинете не поможет купить продукты или оплатить страховку.

Когда я подошла к кабинету Иоланды, она не разговаривала по телефону и не глядела на экран компьютера. Если глаза меня не обманывали, она ничего не делала, что было странно.

– Входи, – позвала она. – Закрой за собой дверь.

Я села перед ней, раздумывая, что она скажет. Откинувшись на спинку своего эргономичного кресла, Иоланда сложила руки на груди.

– Ты связалась со Стерлингом? – спросила она.

– Да. На следующей неделе у нас назначена встреча.

– Хорошо. Я была удивлена твоим ответом, когда попросила тебя заняться этим вопросом.

Теперь мы переходили к делу.

– Ну а я была удивлена, что ты сомневалась во мне, – сказала я, надеясь, что говорю бесстрастно. – Тем более сразу после благотворительного взноса Вайнгартен.

– Ты не стеснялась в выражениях.

– Я лишь пыталась подчеркнуть свой вклад в работу медицинской школы. Я подумала, что не в моих интересах преуменьшать свою роль и свой вклад.

Она вскинула брови.

– Пенелопа, я хочу спросить тебя напрямик.

Я затаила дыхание, ожидая, что она спросит, хочу ли я сохранить свою работу.

– Ты здесь счастлива?

– Счаст…лива? – заикаясь, проговорила я. – Почему ты спрашиваешь?

– У меня впечатление, что ты недовольна тем, как в последнее время идут дела.

Я должна была отвечать не как человек, умоляющий, чтобы его не уволили с работы. Я не знала, как это сделать, поэтому решила последовать совету Вайнгартен.

– Как тебе известно, Иоланда, я пережила очень сильный стресс. Прошу прощения, если это случайно дало о себе знать, но я делаю все возможное, чтобы держать себя в рамках, и мне кажется, что мне это очень хорошо удается.

Иоланда поджала губы.

– Ты избегаешь личного общения, что вызывает некоторые сомнения в твоей готовности быть командным игроком.

– Я не часто могу позволить себе выпить по коктейлю с коллегами. – При этом под словом «часто» я подразумевала «всегда». – Тем не менее я пашу по пятьдесят часов каждую неделю, и это не считая той работы, которую я беру домой. Я бы сказала, что я очень хороший командный игрок. Например, я закончила три благотворительных проекта Эдриана, пока он болел.

– Ты редко ездишь в командировки.

– Ты редко просишь меня об этом. Я точно так же готова к командировкам, как любой другой из нашей команды. – Отчасти это было той правдой, которая в некоторых кругах считается ложью. Но поскольку Санджей работал дома – во всяком случае, на данный момент, – я могла бы разъезжать чаще, чем многие из работающих матерей. Нельзя сказать, чтобы их не брали на работу в наш офис.

Иоланда ничего не сказала, поэтому я решила продолжить.

– Только за последний финансовый год я принесла прибыли на двести тринадцать тысяч больше, чем любой другой в отделе развития.

Иоланда взглянула на меня так, словно пыталась понять, что она думает обо мне. На этот раз я заставила себя помолчать, вместо того чтобы заполнить паузу. К сожалению, это также означало, что, пока я сидела, в моей голове стремительно пронеслась череда тревожных мыслей о том, как быстро я смогу найти другую работу и как я буду выплачивать медицинскую страховку за четырех человек.

Когда Иоланда наконец снова заговорила, она казалась скорее усталой, чем огорченной.

– Есть ли что-то, что могло бы стимулировать твою преданность команде отдела развития?

У меня все перевернулось внутри при мысли о том, как мое семейство катит свои чемоданы в подвал дома родителей Санджея. Что меня стимулировало, так это желание, чтобы моя семья осталась дома. Но если Иоланда спрашивает, значит, она – пока – не собирается увольнять меня.

– Ты сказала, что я не предана? Или что я неэффективна? Потому что если это так, то я вполне готова поработать над этим.

– Не совсем так. Я пытаюсь разобраться в твоих профессиональных качествах. Грядут перемены, хотя я пока не вправе говорить о них. На данный момент я пытаюсь определить, как передвинуть фигуры и продумать дальнейшие шаги.

У Иоланды был угловой кабинет, в нем была куча окон. Она была профессионалом, и я не завидовала ей из-за этих окон. Но когда я посмотрела на поросший деревьями парк за нашим зданием, мне сразу показалось, что все это – стремиться к цели и стараться достичь ее – было совершенно бессмысленно. Поскольку смерть Дженни больно напомнила мне о том, что все мы умрем и не заберем деньги с собой в могилу. Возможно, поэтому, снова посмотрев на свою начальницу, я почувствовала себя удивительно спокойной. На данный момент было достаточно.

– Спасибо, – сказала я ей. – Я поработаю над личным общением и подумаю о своих профессиональных качествах. Пожалуйста, сообщи, если тебе от меня что-то понадобится.

* * *

– Как прошло собеседование? – Я только что вошла в дом, вернувшись с работы, и увидела Санджея на кухне, еще одетого в свежую рубашку с галстуком. Казалось, ему стало легче от того, что я, прежде всего, не спросила его о Кристине. Что же, довольно скоро он поймет, что я вообще не собираюсь пилить его из-за нее. На самом деле я была вполне уверена, что больше никогда не произнесу вслух ее имени. Одно признание может повлечь за собой второе, потом третье, и вскоре один из нас станет паковать чемодан, и в следующий раз мы будем разговаривать в присутствии пары адвокатов.

– Замечательно, – ухмыльнулся он. – Брайану, парню, который будет моим начальником, мои статьи показались потрясающими, а в отделе я встретил еще пару крутых парней. – «Крутой» – это была самая высокая похвала в устах Санджея. – Брайан уже прислал мне письмо с просьбой через неделю прийти на следующее собеседование.

Несмотря на утренний разговор о Той, чьего имени я не назову, я не могла не порадоваться за него.

– Я ужасно рада за тебя, – сказала я.

– Правда? Ты так сомневалась.

– Я знаю. Но я вижу, что ты полон энергии, и это меня радует. Кроме того, будет намного легче, если у нас появится еще один постоянный доход.

Санджей был доволен.

– Спасибо. А как у тебя? Как прошел день?

Это был простой вопрос – тот, которого я давно не слышала. Я надеялась, что он задал его спонтанно, а не потому, что я попросила проявлять внимание ко мне.

– Не очень, – призналась я и рассказала о разговоре с Иоландой.

– Мне неприятно говорить это, но, знаешь, попросить тебя, чтобы ты стала честнее, было не самой удачной идеей, – сказал он, развязывая галстук.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, создается впечатление, будто ты бросаешь Иоланде вызов. Просто я беспокоюсь…

– Как бы меня не уволили, – добавила я.

Он кивнул.

– Пока я еще не устроился на работу, твоя безработица стала бы для нас полным крахом. Жаль, что я не понял этого раньше. Я никогда ничего не говорил, поэтому… – Он пожал плечами. – В любом случае с моей стороны было глупо не думать о том, как сильно мы зависим от тебя.

Я обрадовалась, что он признал это, но тут же рассердилась. Потому что пока он позволял себе роскошь лишь беспокоиться о том, как оставаться честным, я крутила педали, чтобы мы оставались платежеспособными. Иметь семью и заботиться о ней – это привилегия. Признание, которое облегчает ношу, как часто говорила Дженни. Но вряд ли оно освобождает от нее.

Тем не менее мне пришло в голову, что не только моя прямота стала причиной того, что я могу пополнить ряды безработных. При сокращении бюджета могли уволить половину отдела. У нас мог появиться новый декан, который привел бы свою собственную команду. Если пошевелить мозгами, вариантов была куча, и все они привели бы к катастрофе.

Тогда что же? Мы с Санджеем были не готовы к худшему, не говоря уже о каких-то переменах.

Все меняется. Постоянно меняется.

– Это тяжело. Невероятно тяжело и еще страшно. – Я помахала рукой в воздухе. – От всего этого можно было бы отмахнуться, если бы я все время не выбивалась из сил. Знаешь, что самое забавное? – Я начала повышать голос, но ничего не могла с собой поделать. – Сейчас, когда я думаю об этом, вопрос Иоланды кажется мне абсолютно абсурдным.

Санджей встревожился.

– Что ты имеешь в виду?

– Кого интересует, счастлива ли я на работе? – сказала я. – Если счастье – это цель, я бы прежде всего не пошла бы на эту работу. Все всегда крутится вокруг денег! Может быть, если бы я поняла это быстрее, я на самом деле стала бы счастливее.

В кухню вошла Стиви. Положив ладонь мне на руку, она умоляюще посмотрела на меня.

– Мамочка, не ссорься с папой.

У меня кольнуло сердце, когда я услышала от нее эти слова. Разве смысл брака не в том, чтобы защитить своих детей и обеспечить им счастливую семью?

«Конечно, но как насчет твоего счастья, Пенни?»

Дженни умела появляться в дьявольски тяжелые моменты.

Вместо того чтобы вступить с ней в мысленный разговор, я стала рассматривать нахмуренное лицо Стиви.

– Прости, милая. На самом деле мы с папой не ссоримся, – сказала я. – Мы просто разговариваем. Почему бы тебе не посмотреть телевизор?

Она прищурилась, но перспектива посмотреть телевизор была слишком соблазнительной.

– Хорошо, – сказала она и убежала в гостиную.

– Знаешь, это нормально, если они изредка будут слышать, как мы ссоримся, – сказал Санджей после того, как Стиви ушла.

– Я не хочу, чтобы они думали, что все закончится разводом.

Он склонил голову набок.

– Кто говорит о разводе? Это из-за сегодняшнего утра, верно? Я знал, что не нужно было говорить тебе об этом.

– Нет, нужно. Я не поэтому так сказала. – Хотя теперь, думая об этом, должна была признаться, что это не исключено. – Мои родители все время ссорились, пока мама не ушла. И в последнее время мне кажется, что мы с тобой движемся в том же направлении.

– Это расплата за абсолютную честность, Пенни, – произнес он с раздражением. – Ты не хотела постоянно притворяться, что все в порядке, но теперь, когда мы поняли, что это не так, ты даешь задний ход и ведешь себя так, будто это разрушает нашу семью. Брак – тяжелый труд. Мне жаль, что раньше я не прилагал больших усилий. Я знаю, что многое зависит от меня. Но теперь я понял. Я стараюсь.

Я пристально посмотрела на него, не зная, что ответить. Он прав. Но почему брак – тяжелый труд? Он не всегда был таким. И если он требует таких усилий, разве плодом тяжелого труда не должен стать крепкий союз, приносящий больше удовлетворения?

Дженни была права. Работа меня не радовала, а брак приносил не много счастья. Источником моего счастья были Стиви и Майлз, но одними детьми не заполнить пустоты.

Я хотела убедить себя в том, что это неважно. Счастье – это всего лишь мимолетное состояние – современное понятие, используемое для того, чтобы оправдать самореализацию каждого ради всеобщего блага.

Но в глубине души я знала, что это неправда. Во всяком случае, для меня слово счастье было условным обозначением осмысленной жизни. А за последнее время на этом фронте я несла ужасно большие потери. Что еще хуже, я не представляла себе, как можно это изменить.

Мне так многое нужно было сказать Санджею. Но, взглянув на него – все еще одетого в белую рубашку и всего лишь с легким отсветом радости на лице после собеседования, я стерпела боль.

Возможно, в нашем браке было не все в порядке, но я все еще любила мужа. Не было никакой необходимости нагружать его еще больше, чем я уже нагрузила.