Глава 12

– Приветик!

Я только что налила себе чашку кофе и прошла в гостиную, когда через в дверь влетела Лорри.

Вздрогнув, я расплескала кофе на брюки. Это была последняя чистая пара брюк, и, хотя они были черными, теперь мне придется либо расхаживать, благоухая черным кофе, либо выводить пятна вручную, надеясь на то, что после быстрой сушки они исчезнут.

Вытерев свободной рукой чашку, с которой капал кофе, я повернулась к соседке.

– Лорри, что ты здесь делаешь? Еще даже нет восьми часов. – Мой голос был похож на скрип, отчего я казалась скорее нервной, чем раздраженной, что и было на самом деле. Мне потребовалось добрых три четверти часа, чтобы отключиться после разговора с Санджеем, и сегодня утром я еле-еле поднялась с кровати. Наш разговор, должно быть, встряхнул Санджея, потому что он встал одновременно со мной. Но я все равно ничего не успевала, и мне нужно было отыскать чистый кардиган, чтобы надеть его поверх блузки, пока мы еще не закончили собирать детей.

А теперь мне предстояло иметь дело с мокрыми брюками и наливать себе еще одну чашку кофе.

– Дверь была открыта, и я увидела, что малыши играют на крыльце. Я подумала, что ты готова, и вошла, – очень нахально заявила Лорри.

Лорри четыре гола назад поселилась напротив нас и сразу пришла к нам с корзинкой кексов. Она работала в университете преподавателем химии и была матерью-одиночкой, воспитывавшей двухгодовалую Оливи. Тогда, улыбнувшись Майлзу, Лорри сказала, что было бы чудесно, если бы наши дети подружились.

Она была странной женщиной, и это стало ясно с самого начала. Но она была умной и дружелюбной, и, полагаю, мне было немного жаль ее, что, если оглянуться назад, было паршивой причиной для того, чтобы приглашать кого-то в свою жизнь. Когда в конце дня она пересекала улицу, чтобы поболтать со мной, я радушно принимала ее и разговаривала с ней. Когда по утрам в воскресенье она предлагала отвести детей в парк, чтобы они там поиграли, я соглашалась, или, по крайней мере, делала это вначале, до того, как Оливи стала вгрызаться в голову Майлза, словно это было детское печенье, всякий раз, как только я на секунду отрывала от него взгляд.

Но потом стало хуже: я возвращалась домой после долгого рабочего дня, а Лорри ждала меня у крыльца, собираясь протрепаться ближайший час. Она стучала, а потом, просунув голову в дверь, звала меня. Совсем недавно, возможно, потому что я перестала отвечать, слыша, как она кричит, переходя на фальцет, Лорри завела привычку приходить прямо к нам домой. Я много раз говорила ей: «Мы собираемся ужинать» или «Ты напугала меня», но не могла собраться с силами, чтобы поговорить с ней серьезно.

Я подозревала, что такой разговор побудил бы Лорри спросить: «Ты по-прежнему хочешь, чтобы мы остались друзьями?», и мне пришлось бы либо солгать, либо признаться, что не хочу, а я не хотела и на самом деле глубоко сожалела о том, что не последовала совету, который давала своим детям – не принимать угощения от чужого человека, что было ужасно затруднительно, живя по соседству.

– Тебе не нужно собирать Оливи в школу? – спросила я.

– Ой, она дома, счастлива, как моллюск, прилипший к старому айпаду, – сказала Лорри, махнув рукой в сторону своего дома. На ней была майка с надписью «Девчонки важнее братанов». Я заулыбалась, потому что поняла, что напишу Дженни через минуту после того, как выведу Лорри за дверь и выскажу ей все, что я думаю о ее последних вторжениях в мой дом.

Потом я вернулась в реальность, и мне показалось, что мою грудь только что придавило булыжником.

Лорри трещала как сорока, рассказывая, как добрые люди из Силиконовой долины помогают Оливи добиться больших успехов на пути к самостоятельности. (И, слава богу, поскольку она оставила ребенка дома одного.) Через минуту или две она склонила голову набок.

– Ты выглядишь усталой. Тебе сейчас нелегко?

Да. Сейчас мне очень нелегко, и дальше будет так же, и на следующей неделе, и до конца времен. Но Лорри состроила такую грустную и недовольную гримасу, которая, видимо, подействовала непосредственно на мои рецепторы эстрогена, и я почувствовала, что сама размякла.

– Да, я обессилена, – призналась я. – И мне нужно отвезти детей в лагерь и успеть на работу. Поэтому…

Она по-прежнему сидела на месте, поэтому я сделала то, о чем, уверена, пожалею потом, и выдала ей больше информации о своей жизни, чем хотела.

– Кроме того, внезапно умерла моя хорошая подруга. Мы все измотаны и хотели бы, чтобы нас никто не беспокоил.

Недовольная гримаса на ее лице сменилась искренним и сочувствующим взглядом.

– О, Пенелопа. Мне очень жаль.

Я была готова простить Лорри ее грехи, когда она добавила:

– Я уверена, ты перезвонишь мне. Мой мистер Пиклс умер в прошлом году. Я все еще по-настоящему скучаю по нему.

Ее кот?

Она сравнивала естественную кончину своего престарелого кота с безвременной смертью моей ближайшей подруги?

Я уставилась на нее, не в силах придумать ответ, который бы не вынудил меня вывалять ее в кошачьей мяте и повесить посреди Общества защиты прав человека.

– Лорри? Господи, помилуй! – воскликнул Санджей, как раз спустившийся по лестнице в трусах и все в той же грязной майке. – Я выгляжу непристойно.

– Ой! Я явно не вовремя, – сказала она, поднимаясь с дивана.

Санджей повернулся ко мне, явно не собираясь понижать голос, когда Лорри понеслась на улицу.

– Что-то случилось с крючком на входной двери?

– Он по-прежнему на месте. Дети открыли его, когда вышли поиграть у дома.

– Нам нужно поговорить с ними о том, как опасно общение с посторонними людьми.

– Лорри – не посторонняя, – сказала я.

– Не могу представить себе более постороннего человека, чем Лорри. – Его лицо стало серьезным. – Ты должна сказать ей, чтобы она прекратила без разрешения проникать в наш дом.

– Я знаю, – сказала я.

Я посмотрела на Санджея, который выглядел ужасно оживленным для того, что он обычно называл ранним временем суток.

– Ты не обессилел?

– Я бы не сказал, что выспался, – сказал он. – Но я встал с постели, что просто чудо, с учетом того, что ты растолкала меня в два часа ночи.

Бедра у меня были мокрыми, а в руке я все еще держала чашку, с которой капал кофе.

– Кстати… надеюсь, ты не обиделся на меня?

– Ничуть, – сказал Санджей.

Я подозрительно пригляделась к нему.

– А как же «чрезмерная честность – не самая удачная идея»?

– Ты правда хочешь, чтобы наша семейная жизнь стала лучше?

Я кивнула.

– Ну, я тоже хочу. Признаюсь, я был несколько удивлен, что ты заговорила об этом. Но потом, сегодня утром, я подумал об этом, и мне кажется, что ты права. Не мешало бы попробовать изменить нашу жизнь к лучшему, а?

У меня встал ком в горле.

– Да, – сказала я. – Думаю, что не мешало бы. И хотя мне тяжело после смерти Дженни, и, вероятно, это будет продолжаться долго, я думаю, что нам пора начать. Проблема в том, что я не знаю, что мы должны сделать для того, чтобы изменить нашу жизнь к лучшему.

– Так получилось, что я кое-что придумал.

– Правда?

– Да. – Санджей выглядел ужасно довольным собой, отчего я занервничала. – Дело в том, что ты все планируешь.

– По необходимости, – сказала я.

– Все равно, ты любишь составлять списки неотложных дел. Это работает. Поэтому почему бы нам не составить списки перемен, которых мы ожидаем друг от друга?

Это было тем, о чем я просила его, верно? Тогда почему от его предложения меня бросило в дрожь и затошнило?

– Ты серьезно? – спросила я.

– Абсолютно.

– Так как же? Я скажу тебе, чего я хочу, и ты выполнишь мою просьбу?

– И наоборот, – сказал он. – Мы не умеем читать мысли. То есть я знаю кое-что из того, что раздражает тебя, но я не знаю, что для тебя важнее всего или что, по-твоему, улучшило бы наши отношения.

Верно подмечено. Но знала ли я, что важнее всего?

– Я думаю, что мы должны составить довольно короткий список, – сказал он. – Я не хочу заострять внимание на всякой чепухе. Давай сконцентрируемся на чем-то важном.

– Хорошо сказано.

Санджей широко улыбнулся, отчего у него на лице появились ямочки, что изначально привлекло меня к нему, когда я заметила его в отделе новостей журнала Hudson. Санджей был счастлив оттого, что я поддержала его идею.

– Я даже сформулировал первую просьбу, – сказал он.

– И какова она?

– Я бы хотел, чтобы мы чаще занимались сексом.

* * *

Сексом! Мы занимались сексом. Занимались. Ну, возможно, не так часто, как раньше. Возможно, раз в неделю или, во всяком случае, раз в две недели. Оглядываясь назад, я была вынуждена признать, что январь, февраль и май были особенно холодными.

Но так случается, когда два человека решают обзавестись еще двумя маленькими людьми.

Прежде, в той жизни, когда у нас еще не было детей, мы с Санджеем очень хорошо занимались сексом. Вероятно, именно это удержало нас вместе, когда мы стали встречаться, потому что тогда никто из нас на самом деле не знал, что значит иметь здоровые отношения. В конце концов, я никогда не находилась в ладу с самой собой. Более того, родителей Санджея поженили их семьи, и вопреки истории, которую все желали услышать – о том, что вскоре после свадьбы они страстно полюбили друг друга, – они не слишком интересовались друг другом, проводя бо́льшую часть времени в разных комнатах своего просторного загородного дома. Рия чувствовала себя гораздо счастливее, когда каждую зиму на полтора месяца уезжала в Индию навестить свою многочисленную семью.

У нас с Санджеем не было образцов для подражания, чтобы мы могли выстроить свои взаимоотношения, но у нас был грандиозный секс. К тому времени, когда после нашего разрыва мы наконец поняли, как стать более достойными партнерами, наши эротические опыты слегка замедлились, но все еще были довольно горячими для того, чтобы не планировать секс, как чистку зубов, как всегда рекомендуют в женских журналах те, кто претендует на роль специалистов по взаимоотношениям.

Потом родилась Стиви, и началось кратковременное пребывание Санджея в медицинской школе. Секс постепенно затих.

А под словом «затих» я подразумеваю то, что мы практически перестали им заниматься.

Трудно отыграться, находясь на задней линии, не помогло даже то, что Санджей бросил учебу в медицинской школе. Теперь это происходило от случая к случаю, что, как я полагаю, было не слишком часто. А когда это случалось, то, как правило, в темноте, или же я закрывала глаза, потому что меня отвлекали волоски в ушах Санджея, которые ему приходилось подстригать у парикмахера, после чего он моментально забывал о них вплоть до следующего визита. В любом случае было легче получить то, что я собиралась получить, когда я не видела корзину для грязного белья у изножья нашей кровати.

В самом деле, стоило ли удивляться, что, когда он приставал ко мне, а это почти всегда происходило незадолго до наступления ночи, когда я была готова отключиться, я думала о том, разбудит ли меня в ближайшие два или четыре часа мой зассанец сын, и говорила: «Может быть, завтра?»

По дороге на работу, все еще одетая в запятнанные брюки, я припомнила замечание, сделанное Дженни несколько месяцев тому назад. «Секс поддерживает наши отношения», – сказала она, когда явилась на наше свидание в кафе с пылающими щеками и в качестве извинения за опоздание сказала, что Мэтт был шаловлив.

Была ли она лицемеркой или же пыталась сказать мне, что секс был одной из немногочисленных вещей, которые объединяли их?

Еще один вопрос, ответа на который я никогда не узнаю.

* * *

Когда я вошла в свой кабинет, посреди моего стола стоял букет белых орхидей. Я никогда не видела так много орхидей в одной композиции, там было, наверное, восемь цветков на одном стебле, а в букете их была дюжина. Это был самый красивый букет, который мне когда-либо дарили, и от его вида мне захотелось расплакаться. В любое другое время я бы предположила, что это именно Дженни прислала его. Она делала подобные вещи – дарила мне губную помаду, которая, как она знала, будет отлично смотреться на мне, или приносила тюльпаны после того, как мне удавалось получить крупный благотворительный взнос.

На этот раз цветы были от моих коллег.

– Белый цвет к месту? – спросил Расс, который как раз просунул голову в мою дверь. Он выглядел немного застенчивым, и я поняла, что это, наверное, он выбирал цветы. – Тебе вообще нравятся орхидеи?

Почувствовав, что вот-вот разрыдаюсь, я отвернулась в сторону.

– Да, – наконец удалось выговорить мне. – Они мне очень нравятся.

– Хорошо, – сказал он. Затем его голова исчезла.

Взяв себя в руки, я крикнула в коридор:

– Какие у нас планы на сегодня?

На этот раз в дверном проеме появилось все тело целиком.

– Я доделываю второй проект для Блатнера, если у тебя найдется время просмотреть его, было бы замечательно. В половине второго я встречаюсь с Дином Уиллисом, чтобы обсудить показатели на конец финансового года.

– Можно мне присоединиться к вам?

– Я могу прикрыть тебя, если ты хочешь наверстать упущенное и заняться чем-то другим.

Меня не было на работе несколько дней, и он взял все мои обязанности на себя. Я оценила это, хотя он все равно оставался тем же Рассом. Меньше всего мне хотелось, чтобы он обращался со мной, как с хрустальной вазой, только для того, чтобы отстранить меня с должности соуправляющего или позднее потребовать от меня какой-нибудь огромной услуги.

– Я подскочу, – сказала я.

Он улыбнулся, а потом произошло нечто странное. Если рассуждать с некоторой степенью объективности, Расс был привлекателен – у него были такие меланхоличные зеленые глаза, которые встречаются нечасто, ровные белые зубы и почти до жути симметричное лицо. Кроме того, он был белокожим, коренастым и ниже среднего роста, то есть полной противоположностью Санджею. Однако, глядя на него, я подумала…

Нет.

Если не считать того, что я только что почувствовала, что меня мучительно тянет к нему. Не было ли это своеобразной реакцией на горе? Временным помешательством, вызванным видом этого красивого букета, который он купил? Или же это таилось в моем подсознании, дожидаясь нужного момента, чтобы обрушиться на меня?

У меня запылали щеки, но если Расс и почувствовал мою неловкость, то не подал виду. Вместо этого он с прежней улыбкой сказал:

– Замечательно. Забеги в мой кабинет в час дня, чтобы мы смогли подготовиться.

* * *

– Итак, – сказал Расс, когда мы несколько часов спустя шли по медицинскому кампусу к деканату. – Как ты, держишься?

До конца июля оставалось несколько дней, и солнце светило ярко, высушивая кофе, пролитый утром на мои брюки. Тем лучше, так как мне было проще не думать о том, было ли то притяжение, которое я ощутила утром к Рассу, чем-то из ряда вон выходящим.

– Я в порядке.

Он посмотрел на меня.

– Правда? Потому что у тебя уже целых пять минут как подрагивает веко.

Мое веко трепетало целыми днями, а не минутами. Не то чтобы это беспокоило меня. Я знала, что это связано со стрессом. Но, слава богу, Расс указал мне на это. Это означало, что я наверняка постараюсь исправить положение.

– Я в порядке, – повторила я.

– Знаешь, было бы хорошо, если бы ты передохнула, тебе это необходимо, – сказал он.

То есть чтобы он смог внезапно атаковать и стать единственным управляющим нашего отдела? Ни за что.

– Мне лучше быть на работе, – сказала я. – Быть занятой лучше, чем бездельничать. – Да, быть в движении, значит, не думать ни о чем другом, кроме задачи, которая стоит перед тобой.

Он скептически посмотрел на меня.

– Как скажешь, Пен.

Мы как раз дошли до административного здания, где был расположен деканат. Когда Расс толкнул дверь, открывая ее передо мной, нам в грудь ударил порыв ледяного воздуха. В моей голове вдруг возник вопрос, и я открыла рот, прежде чем на секунду задуматься, стоит ли мне это озвучивать.

– Эй, что ты знаешь о назначении обезболивающих препаратов?

Расс не учился в медицинской школе, но был очень сведущ в проблемах здоровья, начиная с самых банальных и заканчивая самыми невразумительными. Он утверждал, что это оттого, что он всегда работал только в отделе развития, но я бы не удивилась, узнав, что он каждое утро встает пораньше для того, чтобы, до того как пойти в спорт-зал, просмотреть научные журналы.

Когда мы шли по коридору, он быстро окинул меня взглядом. Я почувствовала облегчение от того, что его глаза не взволновали меня и он снова стал казаться мне обычным, прежним Рассом.

– Ты хочешь, чтобы я ответил корректно или правдиво?

– Последнее.

– Скажу сразу, что мне хватило всего одной таблетки «Викодина», чтобы понять, что больше я не приму ни одной. Впрочем, все зависит от конкретного человека. Одни после болеутоляющих засыпают. Другие испытывают эйфорию, им кажется, что они на все способны, и обычно из-за этого они попадают на крючок. Если врач назначает их тебе, что ему не следует делать, не испробовав других вариантов, лучше надеяться на то, что ты относишься к категории тех, кто отключается. – Теперь он пытливо уставился на меня. – Скажи мне, что не принимаешь эту дрянь, Пенни. Это убьет тебя.

Я несколько раз моргнула, чтобы заставить себя собраться с силами. Менее чем через две минуты я должна была обсудить с деканом благотворительный взнос, который способен укрепить или прервать мою карьеру, и мне не следовало входить к нему с подрагивающими губами и веками. Кроме того, я только что раскрыла большой секрет коллеге, с которым у меня были шероховатые отношения.

– Прошу тебя, не говори никому об этом, – сказала я.

Мы как раз подошли к столу секретарши декана, и Расс напомнил ей, что нам назначена встреча. Потом он повернулся ко мне.

– Не скажу, – тихо проговорил он. – Но, кстати, не думаю, что стоит скрывать зависимость.

* * *

В тот же день, когда в офисе не осталось никого, кроме вахтера и меня, я, сев за стол, задумалась над словом, которое употребил Расс.

Зависимость.

Мэтт не употреблял этого слова, но факты говорили сами за себя.

Как давно Дженни подсела на болеутоляющие? Как я могла не заметить, что что-то не ладится?

«Пен, как давно ты не замечаешь того, что не ладится в твоем браке? – услышала я вопрос Дженни. – Вот уже несколько лет, как ты прячешь голову в песок».

– Кто бы говорил, – пробормотала я.

Как только что напомнила моя воображаемая подруга, мне нужно было сосредоточиться на своем браке. Но чего я на самом деле хотела от Санджея? И чего я желала для нас?

Я могла бы попросить его хотя бы изредка откладывать свой проклятый телефон, но будет ли этого достаточно для того, чтобы ослабить глубокое раздражение, которое я чувствовала к нему?

Нет. А вот попросить его, чтобы он больше помогал мне по дому и с детьми – без напоминаний с моей стороны, – я могла бы. Итак, это будет моей первой просьбой.

Что еще?

Безусловно, он должен начать приносить в дом больше, чем несколько сотен долларов и редкий чек от своих родителей, что случалось время от времени. Я была признательна за то, что у меня была возможность поддерживать финансовую платежеспособность нашей семьи, даже если иногда меня тревожила мысль о том, что случилось бы, если бы я, скажем, провалилась в люк с открытой крышкой и получила бы неизлечимую черепно-мозговую травму. Но наша финансовая сделка, похоже, стала бессрочной, от чего среди ночи я просыпалась почти так же часто, как от того, что Майлз писался в постель. Тогда Санджей говорил мне, что все в порядке, что он довольно скоро будет зарабатывать больше денег.

Но пока он не зарабатывал, и, хотя мне было противно говорить ему об этом, все было не в порядке. Я прикусывала язык, потому что боялась, что правда разрушит его самоуважение и задушит его амбиции. Когда однажды утром он сначала попросил меня сесть и сказал, что бросает медицинскую школу – «Сегодня, Пенни. Я буквально не в состоянии задержаться там даже на день», – я почувствовала, главным образом, облегчение, он выглядел чертовски несчастным.

– Что ты собираешься делать? – спросила тогда я, и он признался в том, что хочет вернуться к литературному труду.

Я готова была танцевать от счастья. Я представляла, как он осуществит свою мечту и даже добьется финансового успеха, в конце концов, мы знали кучу авторов, которые хорошо зарабатывали. Например, наша подруга Алекс оставила работу в издательстве и стала автором-фрилансером, и теперь ее доход исчислялся шестизначной цифрой.

Но потом Санджей сказал, что хочет написать книгу о джазе. Я точно не помню, как дальше развивался наш разговор, но в какой-то момент я призвала его быть реалистом и задуматься о более быстром способе пополнить наши доходы.

Больше он никогда не заводил разговор о книге.

Урок не прошел даром. После того как Майлз начал ходить в детский сад на полный день, Санджей обратил свое внимание на фриланс, а я, какую бы идею он ни предложил, махала в воздухе своим невидимым помпоном и кричала «Ура!», втайне вздыхая от облегчения, когда ни одна из них не выливалась более чем в несколько тысяч слов.

С позиций сегодняшнего дня, возможно, было ошибкой заводить детей. Потому что за последние три года мы опубликовали пару рассказов в захудалом музыкальном журнале, несколько обзоров в местной газете и один сенсационный материал в Chicago Trubune, но этого было мало для пополнения нашего банковского счета и удовлетворения его эго. А иногда, когда я видела, как Санджей, склонившись, сидит за компьютером, мне казалось, что за долгие часы безрезультатной работы поистрепалось все самое лучшее, что было в мужчине, за которого я вышла замуж.

– Санджею пора найти работу, – как-то заметила Дженни, когда я призналась, что беспокоюсь о наших семейных финансах. – Возможно, постоянную работу от звонка до звонка.

Я вскинула бровь, глядя на нее – забавный совет от того, у кого есть свое дело. И потом, Санджей был слеплен из другого теста.

– Может быть, – сказала тогда я, зная, что не стану просить его об этом. В то время преимущество от того, что дома остается один из родителей, который может по первому зову заехать в школу и забрать оттуда заболевшего ребенка, казалось неоспоримым. К тому же я сделала то, о чем мечтала, стараясь не выйти замуж за типичного трудоголика, каким был мой отец.

Но теперь я поняла, что Дженни была права. Давно пора. Нам нужно было вкладывать деньги в наш скудный пенсионный счет и в сберегательный фонд на высшее образование детей. И было бы неплохо сделать кое-что из тех бесчисленных вещей, которые мы откладывали на потом, к примеру, снова съездить в отпуск всей семьей или заменить посудомоечную машину, которая была уже недостойна своего названия. Самое главное, что мне нужно было знать, это то, что вскоре я не буду одна нести на своих плечах финансовое бремя семьи.

Значит, под вторым номером пойдет просьба, чтобы Санджей зарабатывал деньги. Для начала это могла быть работа на неполный день.

Санджей намекнул на то, что наши списки должны быть короткими, ну и ладно, к своему полному неудовольствию, я не смогла придумать третий пункт. Выключив компьютер, я сказала себе, что этого достаточно.

* * *

Вечером я уговорила Стиви и Майлза рассказать мне о том, как они провели день. Стиви как раз заканчивала описывать все проделки, совершенные Майлзом в лагере, когда я бросила взгляд на мужа, громко жевавшего рыбные палочки и уставившегося в телевизор. Я вдруг ощутила боль от внезапного осознания.

Все эти годы я радовалась тому, что вышла замуж за человека, который не был похож на моего отца. Но на самом деле у них обоих было много общего.

Они были семейными людьми, которые не пускались наутек, когда наступали тяжелые времена. Вне всякого сомнения, это было превосходно. Но оба они обладали сверхъестественной способностью быть на месте и тем не менее отсутствовать. Будучи подростком, я иногда говорила людям, что я – сирота, потому что мне казалось, что это правда. Да, отец жил вместе со мной и Ником, но чаще всего он был обособлен от нас. Санджей не достиг этой точки, но, когда он внимательно наблюдал за летающими в воздухе пылинками, или что-то редактировал в своей голове, или делал еще что-то, глядя пустыми глазами, казалось, что он идет своим путем. Особенно когда меня что-то беспокоило.

Когда в последний раз мы с ним разговаривали с неподдельным интересом? Когда мы начали встречаться, у нас не иссякали темы для разговоров. Теперь мы чаще всего обсуждали детей, работу и наши повседневные домашние дела, и все это укладывалось в тридцатисекундный всплеск общения на выходе из двери или когда мы засыпали. Неудивительно, что Санджей находил свой телефон таким интересным.

– Что? – сказал Санджей, вдруг посмотрев на меня. – У тебя такое лицо…

– Ничего, – сказала я. Опустив глаза в тарелку, я наколола на вилку зеленую фасоль. Когда я взяла ее в рот, она оказалась мягкой и безвкусной, но я все равно съела ее.

Не могла бы я попросить своего мужа снова заинтересоваться мной?

Я посмотрела на Санджея, который уже снова обратил свое внимание на далекие от него пустяки, и поняла, что собираюсь сделать это.