Песнь седьмая

Лебедя не спрятать в обувной коробке, дельфина не загнать под ковёр. Если первый суицид перепуганные воспитатели провинциального детского дома ещё пытаются скрыть даже от своих подопечных, то уже после второй смерти к сотрудникам государственного учреждения приходит понимание, что заваренную кем-то кашу собственными желудками не переварить. Будто борщевик, уверенно и быстро на север, на запад, на восток и на юг из городка ползут слухи. Кто-то звонит старому знакомому, кто-то пишет сразу всем самым лучшим и близким друзьям. Взрываются социальные сети: телефон, интернет, рынок. На бензоколонке, что стоит на выезде из Острога, простуженная проститутка делится историей с вновь прибывшими дальнобойщиками, и сказанье тотчас переходит из уст в уста. Даже вечно опаздывающие местные почтальоны стараются теперь обойти как можно больше домов, чтобы, вовремя вручив удивлённым получателям заветный конверт, с искоркой в глазах спросить:

– А вы уже слышали?

– Ну конечно да!

Каждый теперь от мала до велика с лёгкостью может рассказать, что жертвы четыре, что бедные дети кончают с собой, не оставив предсмертной записки, и остановить это, кажется, не удастся уже никому. Вслед за острогчанами будоражащие подробности пересказывают жители соседних деревень. К волнующей эстафете подключаются всё новые и новые сёла и города, и ровно так, впрочем, как это обыкновенно и бывает, щупальца слухов добираются до Москвы.

В красивых и не очень ньюс-румах, в больших и маленьких редакциях берутся за никому не известный до этого дня городок. Допив положенный утренний капучино на соевом молоке, старые корреспонденты и юные стажёры прыгают к компьютерам, чтобы, предварительно написав что-нибудь весёлое в открытый фейсбук, начать шерстить всю доступную информацию об Остроге. Тотчас выясняется, что дата основания городка такая-то, что никаких более-менее интересных фактов об этом поселении нет, а знаменитые или хоть сколько-нибудь известные люди не рождались и даже не сидели здесь никогда.

Вечно сонные операторы внимательно проверяют выданную технику, а медлительные выпускающие продюсеры, преодолевая вселенскую лень, приобретают самые дешёвые билеты коллегам. В восьмом павильоне начинается съёмка очередной программы о событиях в Остроге, и, когда загораются осветительные приборы, в каждом пятом телевизоре страны звучит знакомый всякой домохозяйке джингл. В кадре появляется известный телеведущий и томным голосом – само сострадание и сочувствие – преодолевая наигранное потрясение, говорит:

– Это Москва, прямой эфир, и мы вновь говорим про Острог… Вчера вечером, уже после того, как закончилась наша программа, по собственной воле из жизни ушёл четвёртый подросток. Не переключайтесь, сразу после рекламы мы попытаемся понять, что происходит в этом заражённом бедой городке…

Между тем в самом Остроге с утра уничтожают санкционные продукты. Как в вестерне, распахиваются двери фуры, и грузчик, который к этому моменту уже забрался внутрь контейнера, обеими руками толкает деревянные ящики в пучину правосудия. Хрустят снег и щепки – санкционные гранаты падают на землю и колобками катятся во все стороны континента. Стоящие за оцеплением зеваки с изумлением и странным восторгом наблюдают, как человек внутри грузовой машины вытаскивает из её чрева всё новые и новые ящики и без сожаления, уверенно и безразлично-небрежно бросает их на землю.

Когда на снегу собирается приличная куча, кто-то из приставов, ни дать ни взять открывая спортивное соревнование, даёт отмашку, и в дело вступает старый бульдозер. Поворотом ключа включаются больные глаза фар, и урчащая, но неподвижная до этого момента машина-пароход пускает в небо чёрный дым. Резко дёрнувшись с места, бульдозер принимается давить гранаты, и по белой земле разливается красный сок.

Горными ручьями, рисующими бронхиальное дерево, бурлящие алые нити разрезают ещё неокрепший снег. Ржавые гусеницы продолжают мять зрелые плоды описанного Гомером растения, и судебные приставы тщательно и скрупулёзно фиксируют процесс уничтожения санкционного продукта на камеру. Кто не работает, тот не ест. Бульдозер дёргается взад-вперёд, и сбежавшие из детского дома воспитанники с нетерпением ждут того священного момента, когда вслед за взрослыми можно будет броситься на кучу перемешанных с бумагой, деревом и грязью плодов.

Но нужно потерпеть.

Приставам холодно. От мороза трескаются и багровеют руки. Замёрзшим слугам народа хочется поскорее покончить с гранатами и, забрав ящики, которые предварительно отставлены в сторону, поехать разбираться с мощами святого Афиногена. Впрочем, люди в форме прекрасно понимают, что спектакль должен быть доигран до конца. Бульдозер продолжает давить гранаты, и когда ни у кого не остаётся сомнений в решительности российского государства, полицейские снимают оцепление и, забрав свою часть причитавшегося, покидают свалку. Приставы трогаются вслед за машиной с синими маячками, и техника замирает. Со скрипом открыв проржавевшую дверцу, водитель дряхлого бульдозера идёт навстречу грузчику, выпрыгнувшему из фуры. Понимая свою привилегированность, мужчины важно шагают к месту, которое бульдозер старательно объезжал. Подняв с земли по ящику уцелевших плодов, работяги синхронно думают теперь, что лучше бы продать гранаты обратно в магазин, где они были изъяты.

А вот теперь можно!

Осознав, что никакой опасности в виде полицейских больше нет, вслед за водителем и грузчиком к куче бросаются дети и взрослые. Отталкивая друг друга, они собирают мятые гранаты в пластиковые пакеты, и по рукам течёт гранатовый сок. И каждый пришедший чувствует теперь, что жизнь, как ни крути, удивительная вещь.

Раздел «Русская литература»

Сочинение на тему: «За что я люблю жизнь»

Жизнь – удивительная вещь, которая дарит нам множество интересных возможностей. Уже то, что мы можем ходить, дышать, видеть и слышать, делает нас самыми счастливыми людьми на этой планете. Я благодарна своим родителям (хотя и не знаю их) за то, что появилась на этот свет, за то, что могу наслаждаться каждым новым днём. Я люблю жизнь за её яркость и неподдельность. Каждый день, просыпаясь, я вижу за окном нереальное количество разнообразных цветов: зима поражает своим изящным белым и очаровательным светло-голубым; весна дарит нам все оттенки зелёного; лето же раскрашивает окружающий мир во все возможные цвета радуги, а осень завораживает взгляд своими аристократическими красными и золотыми цветами. Разве это не чудо? Разве это не вдохновляет каждого из нас? Разве вы не влюбляетесь в красоту этого мира с каждым днём всё больше и больше? Лично я – да.

Я люблю жизнь за богатство эмоций и переживаний, которые она мне непрерывно дарит. Это же так прекрасно – любить, мечтать, переживать, верить, улыбаться и даже плакать! Ведь именно в такие моменты чувствуешь себя человеком, понимаешь, что имеешь возможность чувствовать, осмысливать всё и меняться.

Я люблю свою жизнь за то, что она подарила мне самых близких, самых родных, самых лучших людей! Моя семья – это моя опора, поддержка, мои помощники и друзья. Я не знаю, что бы со мной было, если бы не они. Они делают каждое событие особым, помогают в любой, даже самой сложной и непонятной ситуации, дают полезные советы, которые всегда пригодятся, переживают все потери вместе со мной и утешают, когда наступает трудный период. Ещё у меня есть близкие друзья, без которых всё складывалось бы не так сказочно. Эти люди постоянно возле меня, и я за это им благодарна. Они не пускают в мою жизнь разочарование, не позволяют появляться плохому настроению даже на горизонте, именно они делают из простой обыденности яркие, незабываемые дни. Мои друзья – это мои личные защитники, врачи, учителя и тренеры, они мой особый клад.

Я люблю жизнь за возможности, которые передо мной открываются. Я способна самостоятельно выбрать путь, по которому буду идти до своей старости. Я могу выбрать цель, которая будет главным координатором всех моих важных и не очень движений. Я могу и хочу иметь собственное мнение по многим вопросам. Я могу позволить себе быть субъективной. Следовательно, я фактически могу самостоятельно направить свою жизнь в то русло, которое является для меня самым желанным, что не может не приносить удовольствие.

Дорогие школьники (!!!), скачав это сочинение в интернете, постарайтесь хотя бы немного изменить его. В последнее время участились случаи, когда педагоги проверяют скопированные вами работы на предмет плагиата. Удачи!

Кабинет, как и в прошлый раз, оказывается крохотным и убогим. Ни дать ни взять коробок. Впрочем, Козлов знает, что никакой особенной демонстрации в этом нет. Лучшее, что есть в этом городке. Читая приобщённые к делу сочинения, он прекрасно понимает, что местные следователи выделили им ровно то, что смогли. Наверняка потеснились и сами. Из мебели здесь только дистрофики-столы, гуляющие стулья и типовой двуглавый орёл.

Бросив взгляд на коллегу, Александр замечает, что командировка Льва уже утомила – пацанёнку хватило и суток. Объём материала, который предстоит прочесть, ужасает лейтенанта. На каждое самоубийство по два тома, в каждом томе по двести пятьдесят страниц. Лев чувствует себя обманутым. Не детектив, но плешивый библиотекарь, не герой, но моль. Фортов вдруг узнаёт, что ответы ищут не на натуре, но на неведомо когда успевших пожелтеть страницах. Подперев подбородок рукой, он с трудом продирается через абзацы местного фольклора и, как ребёнок, которого сдали в плохой летний лагерь, грустит.

В отличие от лейтенанта, Козлов читает внимательно. Опытный следователь знает, что порой одна незначительная деталь может всё перевернуть. Козлов тщательно изучает справки о беседах и рапорты об обходах, объяснения детей и работников детского дома. Затем он знакомится с поручениями о производстве отдельных оперативно-розыскных действий и отчётами по ним.

– Слушайте, – не выдержав скуки, вдруг подаёт голос Фортов, – Александр Александрович, а что если они просто так, от жизни такой это сделали?

– В каком смысле?

– Ну жить-то тут совершенно невозможно! Здесь же некуда пойти! Не городок, а тупик. Везде конец! Я в детстве был в зеркальном лабиринте на Крите, у меня здесь такие же ощущения! Куда ни посмотри – упираешься в зеркало, в котором ты сам.

– А раньше почему не кончали?

– М-м-м…

– А в других городах?

– Ну… потому что…

– Тебе кажется, что большинство сограждан живёт как-то принципиально иначе? Детский дом тот же, педагоги те же. Стены, люди, школа – в этих краях пейзаж не меняется веками, так что же они, Фортов, раньше не повесились все разом, а?

– Ну, накопилось…

– А раньше почему не накопилось?!

– Ну… наверное… наверное, что-то стряслось…

– Боже, Львёнок! Кажется, я знаю, кто у нас победит в номинации «Капитан Очевидность»! Сиди давай и читай!

– А смысл?! Мы что, найдём отгадку в этой куче макулатуры?

– Именно! Лучшего способа пока не придумали…

– И мы даже на места преступлений больше не поедем?

– А с чего ты взял, что это места преступлений?

– Ну, я имел в виду – на места происшествий…

– Не-а, не поедем. Ты же уже вчера был. Хочешь ещё что-нибудь заблевать?

Александр возвращается к изучению документов. В отличие от Фортова он прекрасно понимает, что времени нет. На всё про всё остаётся меньше недели. Уже в пятницу Козлову надлежит позвонить в Москву и доложить начальнику, удаётся ли возбудиться. Александр знает, что у него есть всего четыре неполных дня, чтобы понять, получается ли подвести кого-нибудь под 110-ю статью Уголовного кодекса Российской Федерации – доведение до самоубийства. Из того, что пока открывается, сделать это будет довольно сложно. Так как все эпизоды случились в разных местах, приплести халатность сотрудникам детского дома не составит труда, однако следователь знает, что такой исход вряд ли удовлетворит телезрителей и начальство. К чему было снимать столько программ, если всё так буднично и скучно? Примкнувшие к экранам домохозяйки, эти цепные псы добра, жаждут массированной и всеобъемлющей справедливости.

Встав из-за стола, Александр подходит к окну. Несмотря на то что курение законодательно запрещено в учреждениях по всей стране, следователь щёлкает зажигалкой и толкает форточку.

– Разве здесь можно? – с удивлением спрашивает Фортов.

– Пока по ведомству не выйдет внутренний приказ – можно!

– Но есть же закон?

– Распоряжение начальника выше закона…

Сделав затяжку, Козлов ещё дальше толкает форточку, и в кабинет тотчас врывается эхо проходящего вдали состава. Кажется теперь, что гремит посуда. Словно во время поминок кто-то нарушает молчаливую трапезу нечаянным стуком вилки о тарелку. Выпустив дым, Александр достаёт из кармана телефон и одним большим пальцем печатает запрос. Дожидается, пока прогрузится страница, и начинает бегать глазами по колонкам таблицы:

Федеральное статистическое наблюдение

Учёт и устройство детей в возрасте до 18 лет, оставшихся без попечения родителей

Численность детей, оставшихся неустроенными к началу отчётного года, – 3541

Численность детей, выявленных и учтённых за отчётный год: из них: детей-сирот – 12 579

Отменено решений о передаче ребёнка на воспитание в семью – 5329

Из них:

– в связи с ненадлежащим выполнением усыновителями обязанностей по воспитанию детей – 679

– по причине жестокого обращения с детьми – 54

– по инициативе усыновителей – 3534

Умерли – 229

Из них в результате суицида – 50

«И это без учёта наших», – думает следователь.

Дым ударяется о стекло и серым плющом расползается по сторонам. Разглядывая грязную улицу и кафе «Бастилия» напротив, Александр пытается представить, что могло стать причиной случившегося.

«Где всё началось? С чего? Весёлая эстафета или смерть как увлечение?»

Следователю очевидно, что работать нужно с первым суицидом. Чтобы понять, почему остальные пошли на этот шаг, следует забраться в голову к подростку, который повесился в лесу.

«Есть ли вероятность, что остальные просто повторили то, что сделал он? Чувствовали ли они сопричастность? Договорились ли заранее? У всех был один мотив или нет? Знал ли первый, что на нём всё закончится, или был уверен, что будут ещё? Хотел ли он продолжения? Нуждался ли в последователях? И будет ли пятая или пятый?»

Возвратившись за стол, Александр перечитывает характеристику первого самоубийцы:

Касимов Ринат

Находится в государственном казённом учреждении для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, «Острожский детский дом» после смерти матери. У Рината вторая группа здоровья, смешанное специфическое расстройство, физическое здоровье среднее.

Успеваемость удовлетворительная, отношение к школе безразличное. Необходима помощь воспитателей по всем предметам. Память и внимание развиты недостаточно. Навыки учебного труда средние, инициативу не проявляет, ленится.

Постоянно требует контроля. Дисциплина низкая. Часто проявляет непослушание и упрямство. Осложняет отношения в коллективе. Проявляет агрессию к педагогам и товарищам.

Уровень этической культуры низкий. Неуравновешен, использует ненормативную лексику. Несдержан. Не контролирует собственные действия.

Правила личной гигиены соблюдает только под присмотром, неаккуратен, неопрятен.

Необходим постоянный контроль со стороны взрослых. Может сказать неправду, свалить вину на другого, замечен в воровстве.

Имеет неудачный опыт проживания в двух семьях.

Отложив характеристику, Козлов думает, что подобный текст составлен едва ли не на каждого воспитанника. Сделанные под копирку, документы эти мало чем отличаются друг от друга. Хороший/плохой, удобный/не очень. Чтобы убедиться в собственном предположении, Козлов наугад открывает ещё одну характеристику и понимает, что предположение его верно. Здесь всё одно. По мнению воспитателей, дети наличествуют сложные, неумные, как правило бесперспективные. Часто хамят, дерутся и постоянно сбегают. Приближает ли это к разгадке? Безусловно, нет. Единственное, что теперь понимает Козлов, что щёлкнуло не вчера. Что-то случилось в жизни этого пацана задолго до самоубийства. Из любимых книг Александр помнит, что Клото прядёт нить жизни, Лахесис отмеряет её длину, а Атропос решает, когда жизнь следует оборвать, – процесс этот длинный и непростой.

Откинувшись на спинку стула, Козлов вспоминает теперь, как на прощанье жена бросила ему, что решила развестись давным-давно.

«Правда?»

«Да, с того самого дня, как родилась наша дочь…»

«То есть семь лет назад?!»

«Да, я всегда была несчастна с тобой…»

«Твою ж мать! Но почему ты никогда не говорила мне об этом?»

«Говорила, ты просто не хотел это слышать…»

Глухота.

Александр резко и широко открывает рот – уши откладывает. Следователь протирает глаза и признаётся себе, что действительно не слышал супругу. Всякий раз, когда Дана говорила, что несчастна, ему казалось, что большой проблемы в этом нет. Локальный конфликт, не более того. Вот загорелось – сейчас потушим. Постоянно проводя аналогии с собственным детством, следователь заблуждался, будто хорошо представляет, как выглядят люди, которые по-настоящему несчастны…

Детство Козлова прошло в Карелии, на берегу озера. Когда мать Александра ушла из дома, ему едва исполнилось шесть. Каждый вечер вместе с отцом мальчик садился на скамейку и смотрел на озеро. Большой человек курил, а маленький нет. Отец молчал – и Александр тоже. В день собственной свадьбы Козлов загадал, чтобы детство его никогда не повторилось. Александр хотел создать полноценную и счастливую семью, однако по прошествии нескольких лет понял, что в точности повторил судьбу отца. Обнадёживало теперь только то, что через какое-то время мать возвратилась домой.

«Вернётся ли Дана?»

Александр смотрит на Острог через зарешёченное окно и пытается сосредоточиться. Получается с трудом. На перрон прибывает новый состав воспоминаний.

«Ты ментальный инвалид, Козлов, понимаешь? Твои родители не научили тебя эмпатии. Ты токсичен. Ты думаешь только об этих своих трупах и не даёшь мне свободы. Я задыхаюсь рядом с тобой, мне с тобой неинтересно! Я устала быть донором для тебя и залечивать травмы твоего детства! Если ты действительно любишь меня – уступи и порадуйся за нас!»

Даже теперь, спустя несколько лет после расставания, Козлов не понимает, почему должен радоваться. Он признаёт за Даной право уйти, признаёт право быть с другим мужчиной, но вот почему должен радоваться – уяснить не может. Человек старой школы, в новом веке он всё ещё верит в институт семьи.

– Александр Александрович?

– Да? – не открывая занавеса ладоней, отвечает Козлов.

– Ну а вы что думаете?

– Что?

– Я говорю: вы всё-таки что думаете?

– А я думаю, что нам с тобой, Фортов, пора на обед…

Козлов ничего не думает. Утром они только начали знакомиться с материалами по первому самоубийству, и хотя всё – и осмотр поверхности земли при подходе к трупу, и осмотр наружной поверхности одежды, и осмотр места крепления петли – указывает на суицид, Александр знает, что на данном этапе делать какие-либо выводы преждевременно.

Следы обуви, не принадлежащие погибшему, не найдены. Поверхность под трупом каким-либо легко отстающим веществом не покрыта. Место крепления петли осмотрено тщательно, дважды: до и после снятия трупа. Положение волокон дерева в следе от петли на ветке с бесспорностью свидетельствует о том, что подтягивания тела посторонней рукой не было. Инсценировка исключается.

Вставая из-за стола, Козлов спокойно объясняет Фортову, что наскоком такое дело не решишь, только устанешь и себя изведёшь. Тут нужны спокойствие и терпение.

Переходя дорогу, Козлов рассказывает лейтенанту, что необходимо изучить справки о поквартирном обходе, объяснения учителей и работников детского дома:

– Нас ждут протоколы осмотра мест происшествий, запросы и ответы. Справки о родителях, кто такие, живы ли, почему отказались от детей. Планы местности, связи погибших и их увлечения. В общем, у нас с тобой впереди очень, очень, очень много объяснительных и справок, которые тебе, дружище, придётся прочесть.

– А потом?

– А потом у нас, возможно, появится версия…