Июль 2016

Он мой ровесник, но куда опытнее, чем я. Он дольше, чем я, прожил один. Его ребенок старше моего. У него были более долгосрочные отношения, чем у меня. Он говорит обо всем прямо, не подбирая нужные слова. Не боится использовать размашистые жесты, эмоциональные выражения, когда речь заходит о любви, и горе, и мечтах о совместном будущем. Когда он начинает говорить, то говорит быстро – словно выплевывая слова и мысли в бешеном темпе. Когда он пишет, язык у него поэтический и преисполненный выражений, от которых он кажется старше, чем на самом деле. Он пишет «этакий», когда хочет сказать «такой», и «завершая», когда хочет показать, что пора закрыть тему и идти дальше. К самому себе он относится серьезно и считает, что мне тоже надо это делать почаще. Он считает, что я прячусь за иронией и сарказмом. Называет меня «женщиной-кошкой», и я всегда смеюсь, когда он так говорит. За всю жизнь меня никто не называл женщиной-кошкой. Он считает, что я самое сексапильное существо, которое он встречал, и не стесняется сказать мне об этом. От его слов я смущаюсь, пытаюсь отшутиться, но он не отвечает на иронию. Смотрит на меня, пока я не перестаю шутить, и говорит, что он серьезно. Темперамент у него более горячий, чем у меня. Куда более горячий. И сам он куда более горячий, чем я. Временами его охватывает бездонное отчаяние. Порой он сердится. Раздражается на людей и явления вокруг, впадает в ярость по поводу идиотизма, шипит и плюется. Говорит, что ненавидит всю рекламу и индустрию развлечений. Если он сердится, то на полную катушку. Я очарована его гневом и втайне вдохновляюсь его темпераментом. Мне кажется, полезно иногда вот так разозлиться. Хотя по большей части он пребывает в радостном настроении. Но сам он не говорит «я радуюсь», он говорит: «я счастлив». Судя по всему, он из тех, кому либо все, либо ничего, и я подозреваю – нет, надеюсь, – что я как раз и становлюсь для него всем. Он говорит: он счастлив от того, что встретил меня. Он давно меня искал, ждал встречи с такой, как я, во мне есть все, что он мечтал обрести в женщине. И в этом он сильно отличается от тебя. Он называет меня женщиной, а не девушкой. Говорит, что любит меня, а не что я ему нравлюсь. Я впитываю его слова как губка. Кажется, я всю жизнь ждала, чтобы меня полюбили именно так – словно я всегда ждала именно его. Все мои стихи в последних классах школы были о таком, как он. С таким человеком, как он, я совместима лучше всего. Буйным, не боящимся трудностей, который хочет жить здесь и сейчас, а не ждать другого случая. Человеком, живущим в таком же темпе, как и я. Подумать только, я наконец нашла такого!

Если в повседневной жизни для нас с Иваном мало что изменилось, то внутри произошли большие изменения. Мысленно я создаю образы нашего с ним совместного будущего. В этом будущем он занимает стул за нашим обеденным столом, со всей мощью своего жизненного опыта становится новой отцовской фигурой для Ивана – живой фигурой. В этих фантазиях он заполняет пустоту, оставшуюся после тебя, являя собой ответ на вопросы, которые я не смогла ни задать, ни осмыслить с тех пор, как ты исчез. Он – ответ на то, как мне жить дальше, в чем смысл жизни, какое детство и какое будущее будет у Ивана, какова моя сфера и моя арена. Он спаситель и спасатель в одном лице, он заполняет мои вечера смыслом, теплом, мыслями и разговорами, которым, кажется, нет конца. В моих фантазиях он исправляет все, что пошло не так, создает осмысленность всего, что случилось, – там строится красивая сказка о том, как жизнь повернулась ко мне лицом, и все закончилось хорошо. В своих фантазиях я не знаю никакого удержу и понимаю это, но не мешаю сама себе, поскольку подозреваю, что мои фантазии рассказывают о стремлениях, которым я давно не позволяла существовать. Мне кажется, мне будет полезно познакомиться с этими моими стремлениями, раз уж они стали такими ощутимыми.

Похоже, ему живется гораздо легче. Он уверен в себе, в своей родительской роли, в профессиональной роли и в роли человека вообще. Я тоже хочу стать такой. Хочу научиться у него, я хочу прислониться к нему и прожить с ним весь остаток дней, если это получится. Вчера, когда мы говорили по телефону, он впервые сказал, что любит меня. Просто взял и сказал, словно в этом нет ничего интимного и сокровенного, словно этого не надо стыдиться или отшучиваться. Скорее просто констатация факта, чем робкое признание. На меня его слова произвели сильное впечатление. И еще я смутилась. У меня возникло желание прикрыть трубку рукой и убедиться, что никто не слышал. Но я была одна в комнате – как и во все прочие вечера, я сидела одна на диване. Иван спал в нашей спальне, а в гостиной лежала на диване я, его мама и твоя вдова, прижав трубку к уху, с бьющимся сердцем, потому что человек, с которым я нафантазировала совместное будущее, только что сказал, что любит меня. Сказать что-либо в ответ я не решилась, но я улыбнулась и продолжала улыбаться всю оставшуюся ночь.

* * *

Иван ест мороженое, сидя в коляске. Он в прекрасном настроении. Желает выпрыгнуть у каждого клочка травы, поиграть на каждой площадке, мимо которой мы проезжаем. Я иду ему навстречу. Растягиваю прогулку, которая, как я теперь знаю, занимает восемнадцать минут, если идти быстрым шагом, и двадцать две, если идти медленно. Я нервничаю и переживаю из-за пятен пота на рубашке – от июльской жары они проступают на спине и в подмышках. Ужасно жарко, и я ужасно нервничаю – эти два фактора мешают мне выглядеть свежо, как я планировала. Я забираюсь в тень, останавливаю коляску, к восторгу Ивана, сажусь на траву, пока Иван изучает найденную под деревом палочку. В его руках она превращается в электропилу. Он гудит, размахивает ею в сторону куста. Я же жду, пока высохнут пятна пота. Сейчас мы всего в нескольких сотнях метров от его дома. Нам нет необходимости торопиться. Но от этого я нервничаю не меньше.

Мы идем к нему домой. Мы будем ужинать все вчетвером, дети впервые встретятся, и если все пойдет хорошо, мы останемся ночевать. Он купил надувную кровать для Ивана, которую поставил рядом со своей двуспальной кроватью. В морозилке ждет мороженое, а на плите готовится детский вариант бефстроганов с колбасой. На полу в спальне стоит кукольный домик, готовый к исследованию любопытными пальчиками Ивана. В сообщениях я получаю фотографии всех приготовлений и заверения, что все будет хорошо.

Прошло пять недель с тех пор, как мы познакомились. За это время мы провели огромное количество часов в ночных телефонных разговорах, поделились друг с другом тайнами, о которых никогда никому раньше не рассказывали, брали долгий обеденный перерыв на работе, чтобы повстречаться в середине дня, и использовали всех нянь, каких смогли привлечь, чтобы иметь возможность заснуть в объятиях друг друга. Мы стали зависимы друг от друга физически и психически и убеждены, что встретили свою большую любовь. Слова, которые поначалу непривычно было слышать и странно произносить, теперь текут потоком каждый день. Мы говорим друг другу, что любим друг друга – об этом никто, кроме нас, не знает. Никто не подозревает, что мы строим планы по поводу семьи, которую скоро создадим, о будущих совместных детях и о той квартире, которую купим, когда съедемся. Его имя у меня в контактах сопровождается словом «любимый», а у него на дисплее появляется фото моих губ, сложенных поцелуем, каждый раз, когда я звоню. Звоним мы друг другу часто. Час без общения – и я уже не нахожу себе места, не могу сосредоточиться, верчу в руках телефон и начинаю оттачивать формулировки. Где он? А что, если он исчезнет? Однако он никогда не исчезает. Он присутствует постоянно. Похоже, потребность во сне у нас обоих исчезла начисто.

Но тут начинается вся эта логистика в нашей жизни родителей-одиночек. Необходимость подогнать графики нянь привела к тому, что мы не могли встречаться так часто, как хотели бы. Одного или двух дней в неделю со временем стало маловато. Четыре-пять дней врозь тянутся слишком долго. Мы привязались друг к другу и все время хотим еще, нас не удовлетворяют те жалкие крохи, которые нам перепадают. Мы удалились от реальности, так что это стало превращаться в проблему. Я скрываю наши отношения от своего окружения, словно в них есть нечто неприличное, с твоими родителями я не встречалась целый месяц. Бесконечные ночные разговоры по телефону привели к недосыпу, в общении с близкими и на работе мы рассеянны и как бы отсутствуем.

Не говоря уже о тоске по детям, когда мы оставляли их с нянями, чтобы иметь возможность встретиться. О чувстве вины, которое каждый раз неизбежно возникает, когда мне удается урвать несколько часов, чтобы побыть рядом с ним. Побывав у него, я очень скучаю по Ивану и стыжусь того, что отказалась от сына ради удовлетворения своих потребностей. Я стала чувствовать себя плохой матерью. Не хочу быть в разлуке с сыном. А он говорит, что готов познакомить детей, говорит, что уверен – все будет хорошо. Всю нашу предыдущую совместную ночь мы взвешивали плюсы и минусы. Пришли к единой убежденности, что мы достаточно уверены в своих чувствах друг к другу, чтобы начать общаться вместе с детьми. И вот этот день настал. И вот я сижу под деревом, обливаясь по́том.

Я нервничаю – сегодня мне предстоит знакомство с его дочерью вместе с Иваном. Боюсь, что я ей не понравлюсь – но более всего, что ей не понравится Иван. Или что она не понравится ему. Что он захочет домой и сделает все, что может сделать ребенок двух с половиной лет, чтобы обозначить свое неудовольствие. Волнуюсь, что обстановка будет натянутой и что это, в свою очередь, послужит сигналом: я слишком тороплюсь и в пылу своей влюбленности совсем витаю в облаках. Переживаю, что ставлю на первое место не Ивана, а себя. Сколько бы я ни убеждала себя, что это всего лишь ужин, всего лишь ночевка в гостях, ничего особенного, я прекрасно понимаю, что ситуация совершенно особенная. Это веха. Я знакомлю Ивана со своей новой любовью – Ивана, который жил вдвоем со мной с восьмимесячного возраста. Я, жившая с пустым стулом за обеденным столом с того дня, когда ты исчез. Сегодня я делаю шаг, чтобы изменить эту картинку. Я не знаю, как все это скажется на Иване – хорошо или травматично. Это не мелочь.

Однако сейчас это все же произойдет. Мои пятна пота не желают высыхать, а Иван устал от своей не то палочки, не то электропилы – не совсем понятно, что она представляет в данный момент. Он клянчит мороженое. «Ты уже съел сегодня мороженое, сейчас мы идем в гости», – говорю я. Чуть-чуть резко, чуть-чуть нервно. Я поднимаю его и сажаю в коляску. Иду вперед, поднимаясь по последнему склону, ведущему к его дому. Солнце светит. Иван ноет. Возврата нет. Мы должны это сделать.