12
Последние обряды

Низкая басовая нота зазвучала в центре груди Констанции. Она повернулась во сне, брови ее дернулись. Под веками дрожали кошмары.

Грозовое облако. Раскат грома и прилив невыносимой боли. Тошнота. Прикосновение обжигающего металла к коже руки. Она пыталась закричать, но изо рта вырывался лишь стон.

Разбитое тело отца в луже крови. Отец. Мысль разбудила ее, и Констанция резко села. В постели она лежала одна, простыни рядом остыли. Теперь ей тоже стало холодно. Ксандер ушел. Какой странный сон.

И тут она вспомнила: колокол усопших. Похороны отца. Она опаздывала.

Констанция вскочила с кровати, ощутив вспышку гнева, что никто ее не разбудил и она не проснулась раньше. На нее это совсем не похоже: она никогда не спала допоздна.

Надев чистую одежду и серый плащ с мехом, она пристально взглянула в зеркало.

«Что за кошмар».

Под глазами появились синяки. Собрав волосы в тугой пучок, она брызнула на лицо вчерашнюю воду. Сегодня маской она не пользовалась – это было бы неуважительно.

Взяв трость, Констанция быстро направилась вниз по лестнице во двор. Толпа уже собралась в зале. Все оделись в свои лучшие мрачные, но богатые одеяния. Их роскошная одежда странно смотрелась на фоне бледных лиц и опухших глаз.

Ксандер столкнулся с Констанцией возле двери и нежно положил ей руку на правое плечо.

– Я беспокоился. Я думал, что сделаю тебе одолжение, если позволю поспать, но…

– Все в порядке, – ответила она с едва скрываемым раздражением. – Я ведь здесь, не так ли? – Девушка притворно улыбнулась.

Ксандер сжал ее руку.

– Тебе лучше оставить меня, пока люди не начали болтать, – добавила Констанция.

На лице Ирвина отразилось понимание, и он, кивнув, занял место среди Мудрецов.

Констанция вошла в зал, и бормочущая толпа сразу расступилась. Проходя мимо людей, она кивала и старалась казаться величественной и неспешной, будто ей нельзя было появляться первой.

Она подошла к постаменту, установленному перед большими люками в центре зала. Шепот постепенно стих. Отец лежал в черных траурных одеждах. Ноги и руки его были выпрямлены, а грязь смыта с лица. Рану на голове скрывали черные повязки. Констанция подошла ближе. Она вздрогнула от воспоминаний о луже крови, впитывающейся в ее сапоги. Лицо герцога было бледным, как мрамор: скулы выступали, брови были нахмурены, рот застыл тонкой линией. Вместо глаз в глазницах стояли блестящие сапфиры и пристально смотрели в потолок. Он был совершенно на себя не похож. Отец не выглядел спокойным, он был в ярости.

На другой стороне платформы стоял Уинтон в темно-фиолетовом одеянии: сдержанный, молчаливый и очень бледный. Он неуверенно улыбнулся. Заметив дрожь его пальцев, Констанция ощутила укол вины: она вспомнила, что обещала зайти к нему, но так и не зашла. Ее отвлек… визит Ксандера. По периметру зала стояла бдительная городская стража. Короткие плащи караульных шевелились от легкого ветерка, проникающего сквозь открытую дверь. На священных церемониях оружие было запрещено, поэтому ремни стражников выглядели необычно пустыми. У входа в склепы ждали Хранители в сером одеянии с капюшонами, стоя на коленях с опущенными головами.

Церемония началась. Скорбящие в знаке почтения коснулись лбов, губ и сердец и принялись молиться. Слова казались знакомыми, но Констанция по-прежнему молчала и не двигалась. Она поклонялась другому божеству. Тем не менее, когда носильщики подняли разбитое тело герцога на простой деревянной доске и понесли к люкам, Констанция последовала за ними. Двери открылись, и в лицо ударил несвежий холодный воздух, который за последние пять дней стал настолько знакомым. Констанция взглянула на брата. Со слезами на глазах он смотрел вниз на темные ступени.

Зал внизу оказался глубоким и просторным. Покойных герцогов окружали прекрасные экраны, а жены и дети лежали сверху на саркофагах. Это место чем-то отличалось от подземного мира, в котором побывала Констанция после праздника. Тогда она была одна и освещала путь с помощью магии. Теперь же, в свете желтого факела, зал выглядел более живым. Теплое пламя мелькало над грязными статуями, старой одеждой, замысловатой резьбой и дорогими гниющими коврами на стенах. Это была полная противоположность монохромному миру, куда она попала в бледном свете своего волшебства. Тени прыгали и разрастались, как будто кроме живых душ на похороны отца пришло еще десять мертвецов. Жители замка пробирались в широкий зал, и каждый из них пытался найти место, чтобы опуститься на колени.

Констанция опустилась на колени впереди процессии. Стоя на твердом холодном полу, она отрешенно наблюдала, как Хранители несли герцога к длинной гробнице, закрепленной за ним с самого рождения. На арочном экране вырисовывался семейный девиз: «Без корней лес чахнет». Символ дерева на дверях экрана был инкрустирован золотыми листьями, и стоило им распахнуться, металл ярко замерцал. Внутри стояла каменная усыпальница отца. Хранители с особой осторожностью положили герцога в каменный саркофаг, словно боялись его разбудить.

По обе стороны от могилы в свете факелов покоились две жены герцога – мать Констанции и мать Уинтона. Как только по воздуху поплыли старые молитвы, а ладан пустил густой, головокружительный дым, Констанция поняла, что она вновь смотрит на могилу матери, скользя взглядом по угловатой фигуре. Мама родилась в стране солнца и тепла, в палаццо семьи в Скароссе – огромном островном городе на самой южной точке Валориана, земли которого граничили с морем цвета аквамарина. Констанция смутно помнила ее; помнила похожие на драгоценности яркие цветные картинки в атласе, который та хранила в секретном месте под окном. Она помнила другие тайные книги, которые нашла после ее смерти: чужеземные, блестящие, великолепные. Это были книги о волшебстве. Разве мама хотела провести вечность в темноте и холоде среди незнакомцев?

Констанция знала, что нет.

Наконец Хранители приступили к выполнению последних обрядов. Шепот молитв стих, и гробовщик в черной мантии передал одному из младших Хранителей священное масло. Констанция знала, что все, включая Хранителей, вспомнили похороны герцогини. Руки бедняги дрожали. Констанция бросила взгляд на Уинтона – его руки сжались в кулаки; дыхание стало неглубоким и быстрым. Сестра легонько сжала плечо брата, пока Хранитель неуверенно коснулся маслом лба, губ и сердца их отца.

Ничего не произошло.

Напряжение исчезло. Хранитель уважительно, но с заметным облегчением отошел от тела и вернул масло гробовщику. Тот поставил масло и помог навечно закрыть прекрасные резные двери гробницы.

Церемония закончилась – золотое древо соединилось, чтобы охранять вход в усыпальницу отца. Констанция знала, что ей придется выходить последней, хотя она мечтала как можно скорее сбежать отсюда. Когда склеп опустел, у гробницы остался лишь Уинтон. Он стоял на коленях слева от сестры.

Колени девушки болели. Она встала, и Уинтон тоже поднялся, в последний раз коснувшись лба, губ и сердца.

– Пойдем, – позвала она, – давай поговорим. Ты долго ждал.

Вместе они вышли из усыпальницы и прошли через большой зал во двор, оставив отца во тьме.

В своей комнате Констанция с удивлением обнаружила на кровати кота. Огромное рыжее существо оставило на туалетном столике мертвую мышь. Разве это не тот же кот, которого она видела в первую ночь в склепах?

– Чей он? – стоя на пороге, спросил Уинтон.

Констанция пожала плечами.

– Похоже, это я ему принадлежу. Рано или поздно он бы все равно меня нашел. Заходи, Уинтон, – добавила она, заметив, что он ждет приглашения.

Брат вошел в комнату и сразу погрузился в кресло перед камином, который в ее отсутствие кто-то вычистил. За железной решеткой танцевало пламя, отбрасывая на лицо Уинтона слабый свет. Некоторое время Констанция стояла возле каминной полки, молча глядя на огонь.

– Ты, наверное, на меня злишься, – начала она, пока Уинтон молчал.

– Моя мать умерла. Мой отец умер. Констанция, ты – все, что у меня осталось, – сказал он. – Мне все равно, что ты чародейка. Мне даже все равно, что ты солгала.

– Тебе… все равно? – удивленно спросила Констанция.

– Конечно нет. – Уинтон пристально посмотрел на нее. – Разве ты не знаешь, как сильно я тебя люблю? Я с детства восхищаюсь тобой. Я всегда чувствовал, что ты не похожа на остальных. Пока я был ребенком, я по пятам за тобой ходил.

– Я помню. – Констанция улыбнулась. – Герцогиню это жутко раздражало.

– Мне кажется, мое восхищение связано с тем, что я тоже… не похож на других.

Констанция моргнула, не понимая, о чем речь.

– Ты тоже волшебник?

– Нет, я не это имел в виду. Я хочу сказать… Я другой. – Он покраснел. – Лорд Ирвин… Я… э-м-м… Я… пытался…

И вдруг Констанция поняла, почему Уинтон без объяснения причин перестал тренироваться с Мастером Меча. Она поняла, почему Ксандер пытался уйти от разговора.

– Я давно это понял, – признался Уинтон тихим, полным боли голосом. – Моя мать хотела женить меня на девушке из Княжеского леса. Мне приходилось участвовать в бесконечных обедах, танцах и нелепых формальных встречах – даже во время чумы. Все это казалось настолько бессмысленным, ведь вокруг умирали люди… Но герцогиня настаивала, что ничего нет важнее династии. Она твердила, что это наша связь с Предками и способ, которым мы передаем их кровь последующим поколениям…

Констанция сама слышала эти слова от герцогини, которая смотрела на юную дочь герцога, как на яд в кровной линии.

– Но ты не хотел жениться на девушке.

Уинтон печально покачал головой.

– Порой мне нравились девушки. Но в основном я чувствовал себя добычей в какой-то странной охоте: они улыбались мне острыми белыми зубками, и я чувствовал себя в западне. – Уинтон глубоко вздохнул. – Только когда матушка заболела, эти встречи прекратились. А мои чувства к другим… в частности, к лорду Ирвину… – Он смущенно спрятал лицо в ладонях, поэтому следующие слова прозвучали приглушенно. – Это было ребяческим восхищением. Мне так стыдно.

Констанция подошла ближе и осторожно положила правую руку ему на голову.

– Не нужно стыдиться. Все из нас проходят через это.

– Но не с таким… не с таким… извращением.

– Ты ведь на самом деле не считаешь это извращением. Это чьи-то слова, но не твои. Кто тебе это сказал?

Вздохнув, Уинтон поднял голову.

– Однажды я пытался поговорить с моей матерью… Я хотел ей все рассказать… Мы поговорили, но в общих чертах.

– Твоя мать, несмотря на любовь к тебе, была не самой…

– Не самой дипломатичной из женщин. В Городе Королей такие отношения считают нормой. Говорят, сам король предпочитает компанию мужчин, – продолжала Констанция. – Мне кажется, граждане Княжеского леса одержимы идеей продолжать свой род исключительно из-за Предков. Но в остальном мире дела обстоят иначе.

Надежда зажглась в его глазах, но вскоре снова угасла.

– Но я здесь в ловушке, разве ты не видишь? Из-за грозового облака и карантина я навечно здесь заперт. Или до тех пор, пока у нас не закончатся запасы еды. Или пока мы просто не умрем.

Констанция старалась не улыбаться его мелодраме.

– Уинтон, послушай. – Она опустилась на колени перед креслом и убрала руки брата от лица. – Теперь, когда мой секрет раскрыт, я могу рассказать тебе правду: я здесь, чтобы разобраться с грозовым облаком. Вот почему я вернулась. И как только оно уйдет, ты сможешь уехать, куда пожелаешь.

Уинтон выглядел ошарашенным.

– А как же карантин?

– Чума появилась из-за грозового облака, Уинтон. Если я избавлюсь от него, нам не понадобится карантин.

Пусть брат и продолжал спорить, Констанция услышала надежду в его голосе.

– Но… даже без грозового облака… если я уйду, я предам Предков. Предам память матери. А если у меня не будет детей…

– Кто говорит об уходе навсегда? Ты сможешь посетить другие места и вернуться, когда только пожелаешь. И… у меня будут дети, которые требуются нашей династии.

Хотя Констанции было трудно представить подобное, ей пришлось это сказать.

– Правда? – Уинтон хлюпнул носом.

– Все будет хорошо, брат, – обещала Констанция, заключив его в объятия. В любом случае с нее причиталось.