Неотвратимое выпадание из контекста

Кох настойчиво пытался остаться на плаву, – и в конце февраля 2002 года заксобрание Ленинградской области избрало его членом Совета Федерации. Но фигура была слишком одиозна, и практически сразу же прокурор области Прокофьев и депутат заксобрания Петров через суды потребовали признать избрание Коха недействительным в связи с процессуальными нарушениями. Прокуратура представила суду налоговую справку, по которой Кох представил при избрании не только не полный, но еще и неправильно оформленный отчет о налогах. После трехдневного разбирательства в суде в середине марта суд был отложен до 10 апреля, и Кох сдался, в конце марта отказавшись от вожделенной должности.

Но в своем заявлении он ссылался уже не на процессуальные нарушения и плохо оформленную справку, а на «слухи о якобы заплаченных парламентариям деньгах», то есть о взятке, якобы полученной депутатами заксобрания за его поддержку, – что с учетом его репутации представляется значительно более правдоподобным.

Вместо Коха сенатором от Ленинградской области стал Валерий Голубев, ставший затем зампред-правления «Газпрома».

Но Кох не опустил рук – и в конце апреля 2003 года по, как сообщалось, просьбе Чубайса возглавил предвыборный штаб СПС. СМИ сообщили о заведомо нереальных планах Коха (не просто провести СПС в Госдуму, но и занять третье место, что означало победу над ЛДПР) и феерических условиях: не просто проходное место в федеральном списке («где-то под номером с пятого по девятый»), но и зарплату в полмиллиона тогдашних долларов в год. На этом фоне просьба реформировавшего тогда РАО «ЕЭС России» Чубайса, которой якобы не смог противиться Кох, больше напоминала традиционную для их отношений протекцию, – связанную, вероятно, со стремлением Чубайса окончательно загнать СПС, в котором тогда росло влияние Немцова, под свой полный контроль (что логично, так как трудно себе представить, чтобы главным, пусть даже и замаскированным спонсором СПС в 2003 году было не возглавляемое Чубайсом формально государственное РАО «ЕЭС России»).

После обвинений депутата-«яблочника» Мельникова в связи с проведением «залогового аукциона» по «Норильском никелю» Кох заявил, что возглавил предвыборный штаб СПС уже не по всей России, а только по Санкт-Петербургу. «Это мой город», – с непередаваемой искренностью сказал уроженец Тольятти, когда-то возглавлявший лишь административно входивший в мегаполис Сестрорецк.

Это произвело впечатление понижения в должности и реакции на угрозу раскручивания скандала конкурентами из «Яблока», но Кох остался руководителем и общероссийского предвыборного штаба СПС тоже, по всей вероятности, попытавшись совместить роли. В ходе избирательной кампании Кох взял на себя еще и роль редактора партийной газеты, уволив прежнего, – и, как вспоминают шокированные очевидцы, печатал в газете свою книжку «Ящик водки», выписывая себе гонорары.

О качестве работы этого «эффективного менеджера» свидетельствует то, что внутрипартийная комиссия СПС под председательством Ремчукова, собранная после позорного провала либералов (которые так больше никогда и не вернулись в Госдуму), прямо возложила персональную ответственность за него на Коха – наравне с главным политтехнологом партии Мариной Литвинович.

Эксперты меланхолично назвали главной причиной поражения массовое разворовывание денег: по оценкам, было украдено до двух третей предвыборного бюджета, то есть от 12 до 26 млн. долл, (а Кох был поставлен во главе избирательной компании не только как организационный, но и как финансовый менеджер).

Скандала это не вызвало: ведь что может быть естественней и органичней, чем практическая реализация руководством либеральной партии своих же собственных либеральных ценностей?

Правда, злые языки называли среди причин поражения СПС внимание, которое Чубайс и Кох оказывали во время избирательной кампании ведущим популярной тогда телепередачи «Школа злословия» Смирновой и Толстой, причем на первой Чубайс в конце концов женился.

После поражения СПС Кох, наконец, ушел на политическую пенсию и занялся изданием действительно качественного глянцевого журнала «Медведь», который принадлежал ему на 30 % (основная часть была продана им структуре Олега Дерипаски) и в котором он возглавлял редакционный совет. Он полагает себя писателем и пишет яркие заметки в своем фейсбуке, пропагандируя либерализм с изощренностью, которой позавидовал бы и Геббельс.

В апреле 2014 года Кох не вернулся в Россию, оставшись на постоянном жительстве в Германии после предъявления ему обвинения в контрабанде культурных ценностей. Либеральная тусовка не устает интенсивно переживать эту тяжелую для России утрату и истерически настаивает на том, что картина, которую пытался вывезти Кох, стоит те самые 18 тыс. руб., в которые тот её оценил при декларировании (возможно, он не хотел обманывать, а просто применил тот же принцип оценки, что при приватизации «Норильского никеля» и других «жемчужин» российской экономики).

Так или иначе, теперь Кох живет в наиболее комфортных для себя условиях и с удовольствием отводит душу в адрес России, которую ему пока не удалось разрушить, – но, судя его фейсбуку, он полон самых радужных надежд.

Его жизнь удалась: сбылась мечта реформатора.

Наглость, цинизм и самовлюбленность превратили череду феерических провалов в самодостаточное личное счастье.

Типичный для либерала интеллект

Современный либерализм обычно несовместим с интеллектом: понимая цели и задачи глобальных монополий, трудно, принадлежа к роду человеческому, быть хорошим исполнителем их планов. Это задача для маньяков, – а их интеллект изувечен их особенностями и носит поразительно односторонний, ущербный характер (хотя и может быть весьма развит в сфере их интересов).

Прекрасно понимая и тонко чувствуя детали, Кох патологически не способен воспринимать происходящее в целом. Недаром он инстинктивно стремился изучать именно части: экономику города (причем небольшого), но не макроэкономику страны. Это качество сделало Коха незаменимым в ходе реформ, когда либералам объективно было необходимо крушить целое, прикрываясь решением частных наболевших проблем.

Но частичность восприятия отнюдь не исчерпывает феномен «Коха без палочки».

Ум, наблюдательность, эрудиция и чувство стиля (пусть и граничащего порой с блатным) расплющены поразительной морально-этической глухотой и откровенным самодостаточным эгоизмом в удивительно плоское и пошлое, в прямом смысле слова вырожденное пространство.

Строго говоря, это не столько ум, сколько разносторонняя, хаотично нахватанная и запутавшаяся сама в себе эрудиция вместе с чувством стиля, которую Чубайс, – гений железной поверхностности, – путает с глубиной как к совершенно не известным ему явлением. Недаром Кох уже в пожилом возрасте называет себя «Аликом» – уничижительно не из ложной скромности, а из инстинктивной немецкой точности.

Вот как он сам одной элегантной фразой подводит итог собственной жизни и раскрывает её смысл, вполне для него достаточный: «Мне было… противно жить в Советском Союзе. Это меня заставило войти в группу товарищей, которая превратила Россию в… капиталистическую страну, в которой мне теперь жить намного приятней».

Ограниченность интеллекта Коха ярко демонстрирует фактическое обвинение в соучастии в убийстве Немцова… Ксении Собчак. Это-де принцесса питерского клана, уличив Немцова в трусости, тончайшим психологическим расчетом выманила того из уютного безопасного Израиля в отвратительную Москву, под пули кремлевских киллеров.

После убийства Немцова Кох не только поучаствовал в либеральной «гонке на лафете», вместе с Гудковым – и Собчак-младшими торжественно сообщив белоленточной тусовке о своем трепетном опасении стать следующей жертвой, но и пообещал «очередную волну роста цен» и, соответственно, начало массовых политических репрессий уже в августе 2015 года, удешевление нефти до 20 долларов за баррель (разумеется, из-за политики Путина, из-за чего же еще?) и полный отказ Европы от российского газа уже через пять лет.

Трудно избавиться от ощущения, что ему и сейчас, как во время приватизации, действительно безразлично, что говорить и какую ахинею нести: тогда нужно было «дербанить» народное имущество и передавать его куски в правильные руки, а сейчас – плевать в правильную сторону: в угрожающе для Запада задумавшуюся о своих правах и интересах Россию.

Правда, нельзя забывать и о том, что в полемике Кох с удовольствием использует и шокирующую оппонента грубость, и по-чубайсовски откровенную наглую ложь (на чем его неоднократно ловил, например, Илларионов).

Прелесть Коха – в его патологической, не сознающей себя и ни на кого не оглядывающейся искренности. Разоблачающей далеко не только его, но и всех его подельников, весь либеральный клан. Подобно немецким солдатам, без тени стеснения перед белорусскими, украинскими и русскими крестьянками раздевавшимися у деревенских колодцев догола, чтобы вымыться на удушающей июльской жаре 1941 года, Кох не считает нужным сдерживать самопроизвольный поток своей искренности оглядкой на чьи-либо мнения и тем более чувства. Его хамское отношение к людям удивительно органично.

Именно благодаря этому он войдет в историю.

В 1998 году в интервью русскоязычной американской радиостанции он радостно, по-детски счастливо смеялся над безрадостным положением России, её унижением и неизбежным, по его мнению, превращением в сырьевой придаток Запада. Сама мысль о том, что Россия не имеет никаких перспектив и никому не нужна, насколько можно судить, вводила недавнего вице-премьера этой России в состояние безудержного, неконтролируемого восторга. Возможно, он просто считал трагедию нашей Родины и нашего народа своим личным достижением.

Чубайс не случайно незадолго до этого назвал Коха (по собственному выражению того – «продавца родинки») «истинным патриотом России». Скорее всего, он не лукавил: просто таково либеральное понимание «истинного российского патриотизма».

В январе 2002 года, подтверждая свое отношение к России, выраженное в том интервью, Кох назвал русский народ «так называемым». А впоследствии добавил: «Самым актуальным для России вопросом является то, что инстинкты нашего народа-богоносца самоубийственны». Для понимания: под «инстинктами» имелось в виду неприятие этнической преступности, именуемое либералами «недостатком толерантности». (Это классический ход либеральной пропаганды: устроив чудовищную социально-экономическую катастрофу, повлекшую за собой вымирание страны, либералы заявляют, что выходом из положения является не прекращение их политики отказа от развития, объективно ведущей к вымиранию населения, а замещение этого населения инокультурными, часто не желающими, а порой и не способными интегрироваться мигрантами.)

Выражая скорбь и сочувствие американцам после теракта в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, Кох вдруг запнулся и без всяких провокаций и наводящих вопросов журналиста задумался над тем, почему же, когда менее чем за два года до того в Москве взрывали дома, у него не было такого сопереживания и такого чувства сопричастности, хотя он в то время находился в Москве. И, искренне задумавшись над этим логическим противоречием, он не менее искренне нашел ответ: просто в Нью-Йорке у него «все улочки родные». А в Москве – нет, и для либерала это нормально.

Точно такое же даже не сознательное игнорирование, а органическая неспособность воспринимать чувства других проявляется у Коха и в индивидуальном общении. Показательна попытка его интервью с Оксаной Робски, приобретшей на короткое время известность несколькими романами о жизни сверхбогатых «новых русских». Подметив ряд неточностей в её писаниях, Кох пришел к выводу, что она никогда не жила на Рублевке, но явно что-то видела и, скорее всего, является подругой кого-то из рублевских дам, старающейся стать при ней приживалкой. И любезно поведал гостье рублевское прозвище таких, как она, – «жаба».

Робски возмутилась и в гневе ушла, оставив Коха, по его словам (но в этом ему веришь), в полном недоумении: он действительно не мог понять, за что на него было обижаться, когда он умно и эрудированно сказал женщине в лицо то, что, похоже, оказалось правдой!

Одним из важнейших для понимания российских либералов представляется разговор, опубликованный «Форбсом» в августе 2010 года. Не кто-нибудь, а Авен обвинительно заявил Чубайсу и Коху, оправдывавшим залоговые аукционы: «Это полбеды, что вы продали эти предприятия дешево. Так этими аукционами вы сломали представления о справедливости! Вот это – беда».

Чубайс ответил: «Какая трагедия: мы сломали представление о справедливости, которое жило в голове у Авена. Так я это переживу. А представление у справедливости у народа мы сломали еще ваучерной приватизацией. Алик, скажи ему…»

И Алик сказал главное: «Расставание с советским культом справедливости, Петя, это была плата за рыночные реформы. И за приватизацию, в частности».

«Рыночные реформы» в современном либеральном сознании возведены в самоцель, в культ, насколько можно понять, именно потому, что для либеральных реформаторов они являются простым синонимом личного обогащения и личной власти. Используя этот термин или читая его в высказываниях либералов, не стоит забывать его содержательный перевод.

И, глядя на либеральных реформаторов, даже удалившихся от дел и наслаждающихся отдыхом, часто милых и благообразных, совсем не похожих на гитлеровских мясников или безумных маньяков из фильмов ужасов, не стоит забывать, что эти люди сделали с нашей страной и со всеми нами.

И что они еще хотят сделать – и сделают обязательно, если их не остановить.

Не случайно в один из Дней памяти и скорби Кох заверил нас, что гитлеровский план нападения на Советский Союз и массового истребления нашего народа был не более чем планом «превентивного упреждающего удара, и что Сталин хотел напасть на Европу, а Гитлер его опередил, это был акт отчаяния со стороны Германии».

Кох с пафосом вопрошал (и при каждом удобном случае, похоже, вопрошает до сих пор): «Зачем бессмысленно контратаковали под Москвой?.. Почему не оставили стратегически абсолютно не важный Ленинград?»

Не далее как в июне 2015 года во Львове он воодушевлял приунывших свидомитов: «Терпите и дождетесь развала России».

Похоже, Кох возложил цветы на могилу Бандеры и разрекламировал это действо в соцсетях не только чтобы больнее оскорбить ненавидимые им страну и народ и еще раз упиться пьянящим чувством безнаказанности, но и в силу своей глубокой близости с выродками, вбивавшими гвозди в головы людей, распиливавших и сжигавших их заживо, насиловавших и убивавших детей на глазах матерей.

Просто он истреблял нас по другим методичкам, – и гордится своей эффективностью.

Когда Рунет только не проклял его, он пообещал вслед за могилой Бандеры посетить могилы других гитлеровских прислужников, – Власова, Краснова, Шкуро и фон Панвица.

Правоверный реформатор Кох, заслуживший восторг Чубайса и отличающийся от других либералов, по-видимому, лишь своей искренностью, будет и дальше истово славить своих героев.