Часть третья
Риер

На следующий день с постоялого двора мы не съехали, и причин тому было превеликое множество, начиная плохим самочувствием после вчерашней попойки и заканчивая парой мертвых тел на леднике. Микаэль хоть и принялся накачиваться грюйтом с самого утра, от своей идеи преподать Марте урок анатомии не отказался, с хмурым видом передвинул один из уцелевших столов поближе к окну и спустился в подвал, куда вчера уволок покойников. Беспрестанно изрыгая проклятия и богохульства, маэстро вытянул к нам труп хозяина, водрузил его на столешницу и принялся сноровисто срезать заиндевевшую за ночь одежду.

У меня и мысли не возникло ему помочь, но и останавливать не стал. Чувствовал я себя не лучшим образом не столько даже по причине банального похмелья, сколько из-за вчерашнего буйства незримой стихии. Пусть и получилось удержать под контролем сознание, эфирное тело все же изрядно потрепало, что и обернулось апатией, вялостью и сонливостью. Трястись весь день напролет в седле я был решительно не способен, к тому же дорожная одежда за ночь толком не высохла, была влажной и липкой, а парадное платье по такой погоде очень скоро превратилось бы в лохмотья.

И я проявил малодушие, не приказал Микаэлю выкинуть из головы его затею и собираться, а вместо этого уселся на лавку и черпанул кружкой из очередного бочонка грюйта.

– Магистр! – подошел ко мне зябко ежившийся Уве. – Магистр! А если нас здесь застанут? Как мы все это объясним?

Школяр обвел рукой общий зал, привлекая мое внимание к разломанной мебели, кровавым потекам на полу и столу с телом хозяина, но я лишь похлопал ладонью по выложенному на лавку пистолю.

– Мы не будем ничего никому объяснять, Уве. Мы будем задавать вопросы. Нас не первых пытались здесь прикончить, люди пропадали и раньше. Так неужели никто ничего не заподозрил?

– Место глухое, – напомнил слуга.

– Тогда и волноваться не о чем. Никто здесь не появится, – усмехнулся я и глотнул травяного пива.

Школяр передернул плечами и принялся следить за манипуляциями маэстро Салазара, который после ополовиненного бочонка грюйта был до омерзения бодр и полон сил.

– Марта! – рявкнул бретер, избавив покойника от одежды. – Воду тащи!

Ведьма тут же вынесла с кухни немалых размеров деревянное ведро. Сильно кренясь набок, она подтащила его к столу и грохнула на пол. Микаэль раздраженно шикнул на девчонку и принялся перебирать выложенные на подоконник ножи, оценивать их форму и проверять заточку.

– Магистр, это действительно необходимо? Разве нельзя проявить уважение к останкам? – шепнул мне Уве, но маэстро Салазар услышал его и воздел указательный палец к потолку.

Уве от этой сентенции явственно передернуло, да и я поморщился, но совсем по другой причине.

– Микаэль! Пощади, прошу! У меня челюсти от пафоса свело!

Маэстро Салазар лишь сплюнул под ноги, а после закатал рукава сорочки и надел фартук, который хозяева использовали при забое скота. Для начала он срезал скальп, после вооружился деревянной киянкой и стамеской, склонился над головой мертвеца и приказал Марте:

– Смотри!

Уве тоже подступил поближе, а стоило только Микаэлю несколькими уверенными ударами вскрыть череп, тотчас позеленел и стремглав выскочил во двор. Марта еще больше обыкновения побледнела, но присутствия духа не потеряла и продолжила следить за манипуляциями наставника. Меня подробности анатомического строения головного мозга нисколько не интересовали, так что я вышел на крыльцо и велел школяру брать лопату и копать яму на задворках постоялого двора.

– Зачем? – удивился тот.

– Ведьму похороним.

– Но там же не разобрать, где чьи кости! – указал слуга на пепелище.

– Так и закопай все! – отрезал я и сходил до нужника, а когда вернулся в дом, Микаэль уже вспорол брюшину покойника и что-то втолковывал Марте, которая внимала каждому слову маэстро и следила за его манипуляциями во все глаза.

Бретер увлеченно рассказывал о внутреннем устройстве человека, местоположении почек, печени и соседствующих с ними органов. Я с сомнением посмотрел на бочонок с грюйтом, подумал-подумал и пить не стал, вместо этого обыскал хозяйские комнаты. Денег много не нашел, да и в целом ничего интересного не попалось, лишь в одном из чуланов обнаружилось изрядное количество ношеной одежды и обуви. Принадлежала она людям разного сложения, встречалось и детское платье.

Узнав об этом, Микаэль ничего не сказал, но его движения, когда он начал вскрывать грудную клетку, приобрели излишнюю резкость. Оно и понятно: детоубийц не любит никто. Сам маэстро не переступил через эту черту даже в состоянии помраченного сознания.

После грудной клетки пришла очередь конечностей, а уже ближе к полудню с телом хозяина постоялого двора было покончено окончательно. То, что от него осталось, уложили на простыню, отволокли за дом и скинули в выкопанную Уве могилку. Микаэль после этого долго и тщательно отмывал руки, затем выпил первую с начала вскрытия кружку и с наслаждением потянулся, разминая затекшую спину.

– Надо бы заморить червячка, – выдал он дельную мысль, и я кивнул.

– Надо.

Мясо с ледника мы брать побрезговали и выловили из заводи с полдюжины форелей. Марта сноровисто выпотрошила их, пару рыбин поменьше пустила на уху, остальных запекла. Так и пообедали.

Дальше до самого вечера Марта под присмотром маэстро Салазара препарировала племянника хозяина, а бретер указывал ей на отличия в строении двух тел, объяснял, где проходят крупнейшие артерии и куда и под каким углом следует воткнуть нож, чтобы гарантированно их зацепить. Дополнительно остановился на нервных узлах, сухожилиях и суставах, в первую очередь делая акцент на способах их повреждения и последствиях оного. Прошелся он исключительно по вершкам, и все же познания бретера в строении человеческого тела вызвали завистливое уважение, а по опыту в умерщвлении себе подобных маэстро Салазар и вовсе мог перещеголять любого палача. Лично я почерпнул для себя много нового, да и Уве, хоть и боролся с приступами тошноты, уходить на улицу не спешил. О Марте и говорить было нечего, у ведьмы буквально горели глаза. Помимо всего прочего Микаэль еще и объяснял, что должен делать лекарь в том или ином случае, чтобы сохранить раненому жизнь. В подробности он особо не вдавался, и даже так ведьма смогла существенно расширить свои познания в исцелении.

В дорогу выдвинулись на следующее утро. Все были только рады покинуть пропитавшийся запахом смерти постоялый двор, разве что Микаэль испытывал определенные душевные терзания, оставляя на леднике полдюжины бочонков грюйта.

– «Южный склон»! – сказал я, желая утешить подручного, и маэстро при упоминании одной из лучших винных лавок Риера тут же и думать забыл о невыпитом травяном пиве.

– Недешевое заведение, – многозначительно заметил Микаэль, подкрутив ус.

– Не прибедняйся! – потребовал я, потом сменил гнев на милость и пообещал: – Одна бутылка с меня.

Маэстро Салазар рассмеялся будто ребенок.

– Ловлю на слове, Филипп!

Радость его была вполне объяснима: в этом заведении продавались не только местные сорта и вино с берегов Длинного моря, но и подлинные нектары, привезенные из земель мессиан и южных владений догматиков. Иная бутылка там могла стоить целое состояние. Истинные ценители готовы были платить немалые деньги за продукцию любимых винных домов, особенно когда речь заходила об урожае на редкость удачного года.

Впрочем, я по поводу своего опрометчивого обещания нисколько не переживал. Пусть Микаэль и любил хорошее вино, но излишнюю привередливость полагал уделом снобов. Разумеется, у него имелись личные предпочтения, да только они серьезного ущерба моему кошелю нанести не могли.

Лошади спокойно миновали брод, а уже к полудню, как и уверял нас хозяин, мы добрались до Лангенкомхена. Городок этот был небольшим и захолустным, но через него проходила дорога от Риера к побережью Северного моря, она-то нам и была нужна. Дальше ехали без приключений, останавливаясь на ночевку когда на почтовых станциях или постоялых дворах, а когда и в гостиницах попадавшихся по пути селений. Проблем с выбором мест не возникало ни малейших. Путь оказался весьма оживленным, за порядком там приглядывала стража местных сеньоров, а ближе к Риеру замелькали и черно-синие мундиры наемников маркграфа.

Вот в Риере все и пошло наперекосяк…

Со стороны Риер своими очертаниями явственно напоминал раздавленную черепаху. Крошевом панциря выступали крытые черепицей каменные особняки старых кварталов, их абрис отмечала неровная линия крепостной стены, а расползшийся вокруг пригород вызывал ассоциацию с выдавленными потрохами. Разлетелись по округе и брызги-поселения; конечностями, головой и хвостом замерли крепости и замки.

Риер строился как северный форпост еще той, старой империи, не раз и не два его пробовали на зуб непокорные обитатели окрестных земель и фирланские рейдеры, поэтому изначально переселенцы из внутренних провинций, уповая на гарнизон назначенного императором маркграфа, предпочитали селиться вблизи крепостных стен. Те неспокойные времена давно канули в Лету; город безмерно разросся, и оборонительные сооружения частично разобрали, а частично перестроили. Местные обитатели легко могли указать, где опоясывают центральные кварталы остатки крепостных стены, да и наблюдательные приезжие отмечали слишком уж мощную каменную кладку у иных складов, храмов и особняков. Арки ворот остались на своих местах, там обустроили таможенные посты и опорные пункты стражи.

Особой теплотой отношения маркграфа с соседними владетелями не отличались и поныне, но служивый люд на пограничном посту особо не лютовал; не стало проблемой даже отсутствие у Марты подорожной – вопрос решился за смешную мзду в десять крейцеров. Ведьма путешествовала в мужском платье, никто и не заподозрил, что этот костлявый юнец на самом деле переодетая девчонка. А так ли важно, сколько слуг сопровождает важного сеньора – два или три?

Но, как оказалось немного позже, кое для кого сей факт значение все же имел. Заминка случилась уже на въезде в старые кварталы Риера, где зажатая фасадами домов улица ныряла в арку высоченных ворот. Две пары створок в локоть толщиной перекрывали ее с обеих сторон, и внутри этого грандиозного сооружения вполне мог поместиться трехэтажный жилой дом. Помимо противовесов и запорных механизмов там располагались таможенный пункт и кордегардия; капрал в черно-синем мундире наскоро проглядел документы, пересчитал нас и нахмурился.

– Четверо! – выставил он перед собой руку с растопыренными пальцами, а затем прижал к большому указательный. – Подорожных только три!

– Любезный! – снисходительно поглядел я на стражника из седла. – Вам-то что с того?

Но белобрысого усача этот аргумент нисколько не убедил.

– Мне решать, что важно, а что нет! – заявил он, выпячивая грудь. Парочка его подчиненных демонстративно перехватила алебарды, а сидевший в тени ворот мушкетер поднялся на ноги и потянулся, разминая занемевшую спину. И лишь приданный в усиление бойцам ритуалист сделал вид, будто ничего необычного не происходит.

Микаэль легонько тронул пятками бока жеребца, тот двинулся вперед, и капрал невольно попятился.

– Побольше уважения, когда говоришь с магистром Вселенской комиссии! – прорычал маэстро Салазар.

Капрал зло глянул в ответ и поправился:

– При всем уважении, магистр, я не пропущу никого без должных документов!

Я жестом велел Микаэлю прикусить язык и улыбнулся, а после указал на Марту:

– Это взятый под арест чернокнижник. Должен я отпустить его из-за отсутствия подорожной? Или прикажешь оставить его под твою ответственность, пока буду выправлять в ратуше все… должные документы?

Гонору у капрала резко поубавилось, но этот тертый малый и не подумал идти на попятную.

– Как-то непохож малец… – начал было он, наткнулся на холодный взгляд льдисто-серых глаз ведьмы и закончил явно не так, как намеревался изначально, – на арестанта! Руки-то почему не связаны?!

– Он нас учить будет, – проворчал Микаэль, а Уве вытянул из-под плаща волшебную палочку и ловко крутанул ее меж пальцев.

Капрал оглянулся за поддержкой к собственному ритуалисту, только того уже и след простыл. В силу всеобщей предубежденности колдунов к Вселенской комиссии помогать он нам не собирался, но и вступать в конфликт с магистром полагал делом неразумным, а потому ретировался в караульное помещение.

К воротам уже выстроилась небольшая очередь, загудел рожок въехавшей под арку следом за нами почтовой кареты, кто-то пронзительно засвистел.

– Все! – отмахнулся капрал. – Отъезжайте! Не видите – люди ждут?!

– Подождут, – равнодушно бросил в ответ маэстро Салазар.

– Отъезжайте!

– Да вот еще, – фыркнул я и направил лошадку в ворота. – У нас с документами порядок, а возьмешься задерживать чернокнижника, цветочков на могилку не жди, не принесу.

Начальник караула засопел, стрелок взялся за мушкет.

– А вздумаете человека без суда и следствия порешить, специально приду на Червонную площадь полюбоваться, как вас вешать станут, – добавил я и вновь указал на Марту. – Виновным его еще не признали и наказание не отмерили.

– Магистр, разве это не препятствование правосудию? – поддакнул Уве.

Тут ритуалист не выдержал, выглянул из караулки и обратился к капралу:

– Дитмар, не дури! Когда здесь арестантов ведут, ты ведь подорожные не требуешь? Неприятности с Вселенской комиссией нужны? Забыл, кто там верховодит?

Капрал досадливо сплюнул под ноги и рявкнул:

– Проезжайте!

Маэстро Салазар хотел отпустить какую-то из своих острот, но я покачал головой, призывая его к благоразумию. Микаэль только плечами пожал и поскакал вслед за мной.

– Смотрю, грудастая маркиза здесь всех в ежовых рукавицах держит, – негромко произнес бретер, поравнявшись со мной, и во всю глотку гаркнул, распугивая зазевавшихся прохожих: – С дороги! С дороги, сучьи дети!

Горожане прыснули врассыпную и прижались к стенам домов, позволяя проехать нашей кавалькаде и трясшейся следом на брусчатке почтовой карете.

– Странно, что к нам вообще прицепились, – поморщился я.

В Риере позиции Вселенской комиссии были сильны как нигде, чему в немалой степени способствовал политический вес семейства цу Лидорф. Да и супруг Адалинды, хоть и не был столь родовит, занимал должность советника маркграфа Мейнарда, а власть того в городе была незыблема и не оспаривалась никем. Так что странно. Чрезвычайно странно.

Мы немного попетляли по извилистой улочке, затем та расширилась, начали попадаться перекрестки и небольшие, чаще треугольные, площади. Фасады каменных особняков обычно несли на себе затейливые фигуры реальных животных, мифических созданий, музыкальных или ремесленных инструментов, а то и просто геометрических фигур. Нумерации здесь никогда не было, да и не все улочки могли похвастаться названиями, и эти затейливые фигуры выступали самыми настоящими путеводными знаками.

Вскоре на дорогах заметно прибавилось пешеходов, верховых, карет и повозок, Микаэлю пришлось выдвинуться вперед и расчищать нам путь когда грозными окриками, а когда и демонстрацией положенной на рукоять шпаги ладони. Уве с восторгом глазел по сторонам, и немудрено: Риер по всем статьям превосходил не такой уж и маленький Рёгенмар. Он был больше, богаче и многолюдней. Буквально на каждом шагу попадались шпили стиснутых соседними домами церквушек, частенько между особняками на уровне второго-третьего этажей проходили крытые галереи, а за состоянием фасадов следила созданная при ратуше комиссия.

Марту этот размах откровенно угнетал, мне тоже было не до любования окрестными красотами. Город я знал не слишком хорошо, и все мысли занимала прокладка маршрута. Опять же великолепие Ренмеля здешним храмам и дворцам было никак не затмить. Ренмель – столица мира, а Риер – лишь жемчужина северных земель империи, и не более того.

В самый центр города к ратуше, кафедральному собору и резиденции маркграфа забираться не пришлось. Сначала мы пересекли площадь, именовавшуюся Червонной, где традиционно казнили всяческих лиходеев из числа не самых известных и знатных, затем въехали в университетский район. Большинство зданий там либо принадлежали Корпорации школяров и различным кафедрам, либо арендовались ими и задействовались для проведения лекций и проживания преподавателей и учащихся. Всюду среди праздной публики, уличных торговцев и лоточников мелькали броские наряды школяров. Зачастую чувство меры отказывало молодым людям и наряжались они даже ярче ландскнехтов; разноцветные штанины, рукава и полы камзолов встречались не так чтобы очень редко, а островерхие колпаки и туфли с загнутыми носами и вовсе были у этой публики делом самым обыденным. Учащиеся теологического факультета в своих сутанах и мантиях смотрелись на общем фоне мрачными воронами.

Сеньориты благородного происхождения, в отличие от простолюдинок, чепцов не носили и, следуя последним веяньям моды, предпочитали им эннены – конусообразные головные уборы, драпированные полупрозрачной тканью. Когда я обратил на это внимание Марты, та лишь презрительно фыркнула, а вот при виде жемчужной сетки на голове одной из модниц глаза девчонки так и загорелись.

Маэстро Салазар, успевший за последние годы составить впечатление о школярах как о существах безмозглых, а потому задиристых и бесстрашных, прекратил надрывать глотку и молча попер вперед, предоставляя встречным убираться с дороги его жеребца. Мы спокойно ехали следом, не обращая внимания на частенько летевшие вдогонку оскорбления и проклятия. Пусть себе горланят, камни и конские яблоки не кидают – и ладно.

На очередной площади стало просторней, и я указал Уве на высившийся за солидной оградой четырехэтажный дворец. Он был облицован прямоугольными плитами, фаски по краям которых придавали фасаду дополнительный объем и глубину. Широкие оконные проемы посверкивали на солнце чистыми стеклами.

– Главное здание Риерского университета, – сообщил я, и Уве уважительно присвистнул.

В этот момент из ворот, у которых с важным видом дежурила пара напыщенных педелей, выехала карета без каких-либо эмблем на дверцах, ее оконца были наглухо закрыты плотными шторками. Взгромоздившиеся на козлы громилы поглядывали на школяров с тенью раздражения и пренебрежения, те в долгу не оставались, показывали неприличные жесты и попутно изощрялись в остроумии, но заступить дорогу лошадям не пытались. Вооруженный нейтралитет как он есть.

– Коллеги, – наметанным глазом определил маэстро Салазар.

Я кивнул, соглашаясь с этим выводом, и попросил:

– Давай за ними!

Судя по выбранному кучером направлению, ехал он прямиком в местное отделение Вселенской комиссии, так что мы пристроились за каретой и оказались избавлены от необходимости проталкиваться через сновавших по дороге горожан. Заминка приключилась лишь раз, когда на широком бульваре навстречу вдруг попалась шумная толпа попрошаек. Загорелые до черноты малолетние оборвыши клянчили у прохожих деньги и таскали с лотков уличных торговцев жареные сосиски, пирожки с ливером и сладости. Смуглые красотки в цветастых платках, свободного кроя блузах и широких юбках завлекающе улыбались школярам и соблазнительно виляли бедрами, тут же шли грузные тетки постарше. Эти предлагали погадать на картах и определить судьбу по линиям на ладонях, а попутно толковали о порче и дурили простакам головы.

– Сарциане! – скривился маэстро Салазар, что-то отрывисто рявкнул по-лаварски, и шумная процессия обошла нас стороной, словно мы вдруг перестали существовать.

Где-то неподалеку послышались крики обворованного ротозея, но следовавшие за ватагой сарциан стражники сделали вид, будто ничего не слышат. Им было не до того; к троице бравых парней так и льнули молоденькие девчонки, а толком облапить красоток мешали тяжеленные алебарды.

Микаэль обернулся и сплюнул на мостовую.

– Перекати-поле!

И вновь я кивнул. Все сарциане любили яркие цвета, но те из них, кто принял истинную веру и осел в городах, никогда не вели себя столь вызывающим образом. Пусть в общинах и хватало жуликов всех мастей, скупщиков краденого и девиц легкого поведения, первую скрипку в них играли преуспевающие торговцы, золотых дел мастера и ростовщики, а этой почтенной и влиятельной публике лишний шум был совершенно не нужен.

– Должно быть, из табора, – припомнил я скопище разномастных фургонов на одном из окраинных пустырей.

– Откуда еще? – фыркнул Микаэль. – Понятно, что из табора.

Мы поехали дальше, и очень скоро дома расступились, а дорога вывернула на широкую набережную, если так можно было назвать облицованный каменными плитами склон глубокого оврага, по дну которого тек не очень-то и полноводный ручей. Впрочем, пренебрежительно относиться к горным речушкам не стоило – белесые отметины ясно указывали, как сильно все меняется здесь в полноводье.

По переброшенному на другой берег каменному мосту ехали телеги и кареты, мы влились в общий поток и без особых проволочек перебрались на соседний холм. Собственно, на таких вот не слишком крутых возвышенностях и был выстроен весь Риер. Минут через пять широкая дорога уперлась в площадь Святого Арне и пропала, рассыпалась на полдюжины узеньких и кривых переулочков. Перед папертью одноименной церкви собралась небольшая толпа зевак, возвышавшийся над ними уличный проповедник что-то вдохновенно вещал о всепрощении и братской любви. На площади вообще оказалось на редкость многолюдно: стояли шатры и палатки, жарились сосиски и вафли, подогревался в чанах глинтвейн, разливалось из бочонков пиво. Прямо за проповедником рабочие споро возводили декорации для какой-то мистерии, а значит, намечался церковный праздник не из последних. Едва ли подобным размахом собирались почтить память местного праведника, все же небесным покровителем города издревле считался святой Якоб.

Я задумчиво потер переносицу. Обретение веры приходилось на день весеннего равноденствия, а Явление силы – на летнее солнцестояние… Ага! Я едва не хлопнул себя ладонью по лбу. Доказательство истины! Первый диспут пророка с солнцепоклонниками, на котором он не оставил от доводов язычников и камня на камне!

Удивительное дело, но с датировкой этого события никаких разночтений не возникало – о нем упоминалось сразу в нескольких хрониках, а вот касательно точного числа снисхождения на пророка откровения и первой серьезной стычки с язычниками теологи спорили до сих пор. Негласно властвовала точка зрения, что иерархи церкви просто решили не оставлять на откуп солнцепоклонникам столь значимые даты, но озвучивать ее прилюдно полагалось дурным тоном. За такое и епитимью наложить могли, а то и плетей всыпать, если за языком не уследил кто-то из простецов. У мессиан так и вовсе…

К слову, о мессианах! Я велел Микаэлю придержать жеребца и прислушался к разглагольствованиям проповедника. Говорил тот воистину удивительные вещи. Правильные, но странные. Что Вседержитель любит всех нас и не должно назначать себе врагов из разряда единоверцев, пусть даже те упорствуют в своих заблуждениях и ставят между собой и небом неких посредников. Напрямую о понтифике и догматиках ничего сказано не было, но не требовалось иметь семь пядей во лбу, дабы понять, куда дует ветер. Вот так дела! Раньше их кроме как еретиками и не называли вовсе!

Только и оставалось, что покачать головой. Интересно. Сказал бы даже – интересно чрезвычайно…

Риерское отделение Вселенской комиссии по этике занимало особняк в одном из самых престижных районов города в трех кварталах от церкви Святого Арне. Изрядных размеров территория была обнесена высокой каменной оградой с коваными пиками поверху, внутри был разбит сад, а на заднем дворе, помимо конюшни и каретного сарая, обустроили мастерскую с кузней и мыльню. Приезжих магистров размещали во флигеле, съестные припасы для кухни хранились в амбаре и на леднике.

Когда мы под цокот копыт по мостовой поскакали вдоль забора, Уве даже присвистнул от удивления. В Мархофе, да и в Рёгенмаре о подобном размахе и речи не шло. Ничего удивительного, впрочем, в этом не было: Риерский университет являлся одним из наиболее крупных во всех северных провинциях, и в городе проживало превеликое множество ученого люда. Штат местного отделения Вселенской комиссии лишь незначительно уступал столичному, и потому маркиз цу Рогер, не желая поощрять излишнюю автономность, неизменно поручал расследования наиболее резонансных преступлений доверенным следователям со стороны, да еще время от времени присылал для проверок магистров-ревизоров. Сеньору Белладонну такое положение дел несказанно раздражало, и зачастую соперничество между ее подчиненными и приезжими коллегами переходило все границы разумного. Я успел почувствовать это на собственной шкуре.

Просторный бульвар у ворот еще больше расширился, образуя полукруглую площадь. Прямо напротив располагалась стиснутая соседними домами таверна, именовавшаяся окрестными обитателями не иначе как «Под свиньей», – название пошло от горельефа, изображавшего матерого кабана. В свою очередь, видневшийся из-за деревьев фасад особняка Вселенской комиссии украшали семиконечные звезды, и потому обиталище моих коллег получило название «Звездный дом», а сами они были прозваны каким-то местным острословом «звездочетами».

У коновязи таверны помахивали хвостами и прядали ушами три мощных жеребца, их хозяева прогуливались рядышком, и по виду это были сущие бретеры: битые жизнью и жилистые; полы плащей топорщились из-за висевших на боках шпаг. Мы с Микаэлем уставились на них во все глаза, удостоились в ответ пары ленивых взглядов и немного успокоились. Эти – не по наши души.

Ворота стояли открытыми, при них дежурили двое нестарых еще мужчин в ливреях и при оружии. Демонстрации служебного перстня вполне хватило, нам разрешили проезжать, не став донимать расспросами.

В отделении я первым делом отправился в кабинет начальника канцелярии, начал доставать документы, но необходимости в них не возникло: меня узнали.

– Магистр вон Черен! – Бледный худощавый сеньор в неброском платье и с замаранными чернилами пальцами скупо поклонился и уточнил: – Вы к нам по делу?

– Хочу повидаться с маркизой цу Лидорф, – прямо ответил я.

– Увы, ее светлости нет на месте. Провести вас к магистру Вагнеру?

Говорить с заместителем Адалинды мне было совершенно не о чем, так что я покачал головой и спросил:

– Когда ожидается ее светлость?

Клерк явственно замялся.

– Видите ли, магистр, – неуверенно произнес он, – ее светлость уже некоторое время занята делами личного характера и все текущие вопросы…

Я поднял ладонь, прерывая собеседника:

– Благодарю! Тогда нанесу личный визит.

Клерк перевел дух и улыбнулся, даже не пытаясь скрыть облегчения. Ничего удивительного в такой реакции не было: мой последний визит сюда… не задался.

Я покинул здание, а когда мы поскакали по буковой аллее обратно к воротам, Микаэль сорвал с куста молоденький листочек и растер его меж пальцев.

– Весна-весна! – протянул он. – Принюхайся только, Филипп! Весной пахнет!

Так и было. В городе этого не ощущалось, но даже в столь небольшом парке витал аромат прогретой влажной земли и распускающихся почек.

– Чему ты удивляешься? – фыркнул я. – Лето на носу!

– Да какое тут на севере лето? – отмахнулся маэстро Салазар.

Выехав за ворота, я придержал лошадь и оглядел улицу – та за время нашего отсутствия нисколько не изменилась. Тянулась глухая ограда особняка Вселенской комиссии с одной стороны, теснились друг к другу фасады домов с другой. Разве что из троицы давешних бретеров у коновязи теперь прохаживались только двое.

– Куда дальше? – спросил Микаэль. – Сразу к маркизе или остановимся где-нибудь? Честно говоря, нет желания у ее резиденции отсвечивать. Чревато оно, сам понимаешь.

В этот момент хлопнула входная дверь таверны и на крыльцо выскочил паренек лет двадцати на вид с писарским планшетом на боку. Он шустро скатился по ступеням, пробежал мимо нас и скрылся за воротами «Звездного дома».

Я глянул ему вслед, затем направил лошадь к таверне.

– Уве, Марта, ждите здесь, – попросил, набрасывая поводья на коновязь. – Микаэль, ты со мной.

Таверна «Под свиньей» была излюбленным заведением моих коллег, не важно – местных или приезжих. Там за кружкой пива или стаканом вина обсуждались рабочие вопросы и устраивались неофициальные встречи, а кто-то даже селился в комнатах на втором и третьем этажах. Здесь можно было узнать самые последние новости, слухи и сплетни, и я решил такой возможности не упускать.

Парочка бретеров уставилась на нас с нескрываемым интересом, маэстро Салазар ответил им ослепительной улыбкой и подкрутил ус, а я подавил накатившую невесть с чего неуверенность, толчком распахнул дверь и шагнул через порог. Здоровенный детина, подвизавшийся в заведении вышибалой, моментально высунулся из своего закутка и прорычал:

– Не принимаем! – но тут же разглядел меня и осекся, а при виде Микаэля у него и вовсе нервно дернулся глаз.

– Простите, магистр… – спешно выдохнул громила и спрятался обратно в свою конуру.

Маэстро Салазар с довольным видом хохотнул, а после изрек:

Только и оставалось, что фыркнуть.

– С твоей стороны чертовски рискованно возвращаться на места былой славы, – сказал я, оглядываясь по сторонам.

Зал был просторным и с высоким потолком, по второму этажу его опоясывала балюстрада. При этом попадавшего через окна с улицы света недоставало, в таверне сгустился полумрак, на нескольких столах даже горели свечи. Народу внутрь набилось с избытком, и далеко не все из присутствующих ели и пили. Кто-то шуршал бумагами, кто-то скрипел пером, в неразборчивый гул сливались негромкие голоса.

– Ренегат, дружище! – Возглас рассек невнятное бормотание, как вспарывает клинок шпаги беззащитную плоть. – Небеса милосердные, вот так встреча!

Высокий блондин немногим старше моих лет картинно раскинул руки и сбежал по лестнице на первый этаж. Пышные рукава его льняной, в бело-голубые полосы рубахи щеголяли декоративными разрезами, копну соломенного цвета волос венчал плоский берет, а короткие штаны, стянутые понизу лентами, едва доходили до середины щиколоток. Один чулок был бежевым, другой – блекло-синим.

Несмотря на внешность записного модника и простоватое выражение лица двигался окликнувший меня сеньор плавно и ловко, будто искусный танцор или опытный боец; под туфлями с щегольски загнутыми носами не скрипнула ни одна ступень. Да бойцом он и был – длинная шпага в потертых ножнах и кинжал не оставляли в этом никаких сомнений. Наброшенную поверх рубахи толстую золотую цепь оттягивал служебный знак магистра-исполняющего Вселенской комиссии по этике.

Маэстро Франсуа Пьер Перрен де Риш лишь внешне казался наивным простаком и человеком не от мира сего; крови он пролил столько, что хватило бы утопить небольшой городок. Мой соотечественник, как он уверял всех и каждого, перебрался на этот берег Рейга, разочаровавшись в политике Сияющих Чертогов, но лично я подозревал, что на родине его ждет не дождется смертный приговор и, наверное, даже не один.

– Блондин! – назвал я Франсуа его бытовавшим среди магистров прозвищем и раскинул руки. – Какими судьбами?!

Мы обнялись и похлопали друг друга по спине. Стали видны белые ниточки искусно заживленных шрамов, разметивших левую скулу и шею Блондина, а потом он углядел моего подручного и в полном восторге заорал:

– Микаэль! Сколько лет, сколько зим!

Они обнялись, и Франсуа немедленно напомнил:

– Хэй, старый пройдоха, ты задолжал мне поединок!

Маэстро Салазар досадливо похлопал себя по боку.

– Увы, не так сразу. Пришлось… расстаться с привычной дагой. Для начала стоит подобрать ей достойную замену.

– Пустяки! – легкомысленно отмахнулся де Риш. – Здесь неподалеку есть оружейная лавка, не поверишь – там приличный выбор клинков рольдских мастеров. Дорого, но они того стоят!

У Микаэля так и загорелись глаза, магистр подметил это и во всю глотку гаркнул:

– Эберт! Тащи сюда мой жакет!

Я покачал головой.

– Франсуа, придержи лошадей. Скажи лучше – это твои головорезы скучают на улице?

– Мои, – подтвердил де Риш и повернулся к сбежавшему по лестнице темноволосому молодому человеку крепкого сложения с жакетом в руках.

– Микаэль, приведи Уве и… Мартина, – попросил я подручного и добавил: – Да! Пусть Уве прихватит саквояж и чехол с мушкетом!

Маэстро Салазар вышел на крыльцо и сразу вернулся обратно, вслед за ним притопали школяр и ведьма. Франсуа смерил их внимательным взглядом, и мне сделалось не по себе. Блондин хоть и смотрел обычно словно сквозь человека, но видел любого насквозь. Большую часть времени он пребывал в легком трансе, контролируя одновременно и реальность, и незримую стихию. Такое мне было не под силу даже в лучшие времена.

– Истинный и ритуалист? – уточнил Франсуа, застегивая крючки жакета. – А что же Хорхе?

– Ему не повезло, – сказал я, не став вдаваться в подробности.

– Жаль, – покачал головой Блондин. – А живоглоты?

С ответом меня опередил маэстро Салазар.

разъяснил он ситуацию в своей извечной манере.

– Угорь наконец подавился куском, который не сумел проглотить? – уточнил магистр-исполняющий, который, кроме Хорхе Кована и Микаэля, остальных моих подручных на дух не переносил.

– Именно так, – кивнул я.

Блондин задумчиво хмыкнул, но тут же выкинул из головы невеселые раздумья и уточнил:

– Так что, Ренегат, украду у тебя Микаэля?

Ничего не ответив, я подступил к магистру и негромко спросил:

– Какие у тебя здесь дела?

Франсуа ответил ослепительной улыбкой.

– Сейчас все узнаешь.

Он указал на второй этаж, я поднял взгляд и увидел стоявшего у балюстрады круглолицего и невысокого сеньора с явственно наметившейся лысиной.

– Поднимайся, Филипп! – сказал тот и отступил от перил, враз растворившись в густых тенях второго этажа.

Я озадаченно хмыкнул, узнав Морица Прантла по прозвищу Рыбак. С этим уроженцем Клиана мы несколько раз работали вместе и неплохо ладили, но то было раньше, а сейчас ситуация запуталась окончательно. Одновременное присутствие в Риере магистра-расследующего и магистра-исполняющего на простую случайность нисколько не походило. Да и все заполонившие таверну люди имели то или иное отношение к Вселенской комиссии. Команду здесь собрали весьма серьезную, и либо расследовалось дело чрезвычайной важности, либо Мориц Прантл не мог или не хотел рассчитывать на помощь местных коллег.

– Филипп? – вопросительно посмотрел на меня маэстро Салазар.

– Иди! – отпустил я подручного. – Только по возможности загляни в «Южный склон».

– Ром?

– Ром. Лучше с винокурни де Суоза.

– Ха! – усмехнулся Блондин. – Тогда и мне какое-нибудь пойло подберем поприличней. – Он посмотрел на паренька и предупредил: – Эберт, из таверны ни ногой. Найдешь меня, если вдруг понадоблюсь Рыбаку.

– И где прикажете вас искать? – спросил молодой человек с нескрываемым раздражением.

– Плохой из тебя слуга, если не сумеешь отыскать хозяина!

– Я подмастерье, а не слуга! – возмутился Эберт, но магистр-исполняющий уже сделал ему ручкой и вышел за дверь.

Маэстро Салазар поспешил следом, а я усмехнулся.

– Не переживай, отыскать их будет легко. Ориентируйся на дым и колокольный звон.

Молодой человек злобно зыркнул в ответ, развернулся и ушел. Решил, будто над ним смеются. И зря. Я был совершенно серьезен. Эта парочка словно горящее масло и кувшин воды.

Подошел Уве, я забрал у него саквояж и указал на дальний угол.

– Сядьте там и не отсвечивайте, – а сам поднялся на второй этаж.

В небольшом холле стояли два стола; один сейчас пустовал, за другим сидели Мориц Прантл и смутно знакомая сеньора в строгом черном платье; ее холеное личико из-за толстого слоя белил напоминало бесстрастную фарфоровую маску. В голове само собой всплыло прозвище Сурьма, а вот имени припомнить не удалось; возможно, не знал его вовсе. Был лишь уверен, что сеньора служила магистром-экспертом и специализировалась на алхимии и ядах. И если отрава издревле считалась оружием слабого пола, то о других разбирающихся в алхимических премудростях женщинах слышать не доводилось.

Мои коллеги в неровном сиянии свечей просматривали какие-то бумаги, я подошел и поприветствовал их, как того и требовали правила приличия.

– Присаживайся, Филипп, – попросил Мориц, не отрываясь от чтения донесений. – Мы тут совсем зашиваемся, твоя помощь придется весьма кстати.

Я опустился на стул и выразительно хмыкнул. Рыбак и Сурьма разом отвлеклись от бумаг и уставились на меня. Меж бровей на испещренном морщинами лбу Морица Прантла залегла глубокая складка, а эксперт хоть и не позволила себе проявить столь откровенных эмоций, обожгла ничуть не менее пристальным взглядом.

– Тебя ведь прикомандировали для содействия в проведении следствия? – уточнил магистр-расследующий, а когда я покачал головой, нахмурился пуще прежнего, но тут же расслабился и махнул рукой. – Не важно! Так или иначе, в Риер тебя привело само Провидение! И не беспокойся, улаживание всех формальностей я возьму на себя.

Не беспокойся?! Ангелы небесные! Меньше всего мне хотелось оказаться в подчинении у Рыбака и невесть на сколько застрять в этом неприветливом городе! Пусть в столице и не ждало ровным счетом ничего хорошего, всякое промедление в пути лишь ухудшало мое и без того плачевное положение.

Я вновь покачал головой:

– Боюсь, Мориц, это невозможно.

– Тебе поручено другое расследование?

Был немалый соблазн ответить утвердительно, и все же я до прямой лжи опускаться не стал.

– Нет, я здесь проездом. Следую в Ренмель по личному распоряжению канцлера. Встречусь с маркизой цу Лидорф и отправлюсь дальше.

Мориц Прантл задумчиво хмыкнул.

– Могу взглянуть на твое предписание?

– Приказ передали на словах.

Рыбак сказал:

– Я все же попытаюсь загарпунить тебя, дорогой Филипп. Мне позарез нужна помощь!

Он передвинул к себе чистый лист, макнул перо в чернильницу и принялся что-то размашисто писать. Я прекрасно знал, сколько времени занимают бюрократические согласования, поэтому лишь пожал плечами, поднялся из-за стола и взял саквояж.

– Твое право, Мориц. Ну а я пока с твоего позволения нанесу визит сеньоре Белладонне.

Сурьма улыбнулась, и ее фарфоровое личико будто расколола глубокая трещина рта, да еще дюжина потоньше наметились в уголках глаз, а вот Рыбак даже не оторвался от составления запроса.

– Магистр цу Лидорф с некоторых пор не появляется на работе, – уведомил он меня. – В отделении ее не застать.

Я остановился, не спеша отходить от стола, очень уж многозначительно прозвучало это высказывание.

– Намерен посетить ее городскую резиденцию? – продолжил Мориц Прантл. – И тоже напрасно. Послушай, Филипп: отобедай со мной, а я сэкономлю тебе время на дорогу.

– Адалинды нет в городе? – предположил я.

– Именно так. Оставайся! Обещаю не вываливать на тебя за едой свои проблемы!

Я подумал-подумал и отказываться не стал. Рыбак закончил составлять послание, велел одному из помощников отправить его по эфирному каналу, а после вновь обратился ко мне:

– Две седмицы назад сеньора Белладонна покинула Риер в сопровождении дюжины доверенных людей, в том числе обоих магистров-экспертов местного отделения. Никто точно не знает, куда и с какой целью ее светлость отбыла, а сама она не оставила на этот счет никаких разъяснений. – Мориц Прантл тяжко вздохнул. – И теперь все здешние неприятности приходится расхлебывать твоему покорному слуге! Так-то, Филипп…

Я опустился обратно на стул, кинул в ноги саквояж и спросил:

– Что сегодня на обед?