Из гостиницы съехали без скандала. Требовать возврата уже уплаченных денег я не стал, взамен хозяин выделил припасы для нас и фураж для лошадей. Расстались мы вполне довольные друг другом. Кларн покинули уже в глубоких сумерках, чем безмерно расстроили обескураженного столь кардинальным изменением планов Уве. Маэстро Салазар и вовсе был мрачнее тучи. Вопреки обыкновению, он не отпускал язвительных замечаний и не сыпал дурными рифмами, лишь злобно поглядывал по сторонам и беспрестанно подкручивал отросшие усы, а на его резко очерченных скулах так и ходили желваки.

После недолгих раздумий я решил не вести свой небольшой отряд к Староимперскому тракту, а вместо этого обогнуть Нарский хребет с севера. Если все пойдет по наихудшему сценарию и вслед нам отрядят погоню, то никто и не подумает прочесывать захолустье, где и дорог-то нормальных зачастую нет.

Первый раз остановились на постой мы уже ближе к рассвету, тогда нам выпало дремать на лавках в общем зале постоялого двора. Выспаться толком не получилось, голову словно залили свинцом, и нестерпимо ломило поясницу. Следующую ночь я во что бы то ни стало решил провести в нормальной постели и потому велел сворачивать с дороги к окраинам захолустного городка, хоть солнце еще только начинало клониться к закату.

Углубляться в застройку не возникло нужды, прямо на въезде в город стояла небольшая гостиница, в общем зале которой накачивались пивом не только приезжие, но и местные забулдыги. Впрочем, на дворе там царил порядок, в стойлах было чисто, а запахи с кухни доносились весьма аппетитные, смущала лишь бандитского вида публика. Пришлось поторговаться и выкупить комнату, где обычно вповалку ночевало никак не меньше дюжины человек.

– Вино есть? – поинтересовался маэстро Салазар, а после отрицательного ответа досадливо сплюнул под ноги.

С ближайшей лавки немедленно поднялся бугай.

– Эй, чернявый…

Микаэль не стал дожидаться продолжения, сжал руку в кулак и выставленным вперед большим пальцем ткнул громилу в глаз, не слишком сильно, зато быстро и точно. Бугай взвыл и зажал лицо ладонями, а бретер с довольным оскалом взялся за рукоять шпаги. Я распахнул плащ, демонстрируя перевязь с пистолями, и подвыпившие мордовороты нехотя вернулись за стол.

От греха подальше хозяин велел нести наш ужин в комнату, и там маэстро Салазар первым делом осмотрел дверь.

– Хлипковата, – заключил он. – Парой ударов вынесут. А если обрубком бревна приложат, так и с первого.

Я пожал плечами и вытащил из чехла мушкет.

– Придется дежурить, – после отошел к окну, приоткрыл ставень и посмотрел во двор. – Отсюда и конюшню видно. Хоть лошадей не уведут.

– Стрелять будем? – забеспокоился Уве.

– Ты не будешь. Ты будешь спать. Мы с маэстро вдвоем покараулим.

Микаэль испустил тягостный вздох, но оспаривать распоряжение не стал и уселся на один из набитых соломой тюфяков.

– Тогда давай ложиться.

– Поужинаем и ляжем.

За ночь нас никто не побеспокоил, да и вообще гомон гуляк затих почти сразу с наступлением темноты. Местные пьянчуги расползлись по домам, приезжие улеглись спать. Встали мы ни свет ни заря, позавтракали и с рассветом отправились в путь. Мушкет я хоть и убрал в чехол, но держал его под рукой. В нищей провинции четыре коня, добротное платье и оружие были настоящим богатством, и кметов от необдуманных шагов останавливало лишь то самое оружие. Да и сеньоры, мало чем отличавшиеся от собственных смердов, провожали нашу компанию столь алчными взглядами, что поневоле начинало зудеть меж лопаток. Так и казалось, что вот-вот из кустов прилетит арбалетный болт, а следом полезут мужички с топорами и вилами, и начнется потеха.

Но нет – тронуть нас никто так и не решился. Отчасти благодарить за это стоило упражнявшегося с жезлом Уве. К колдунам обитатели подобного захолустья, в отличие от циничных бюргеров, относились с едва ли не суеверным ужасом. К тому же, если в здешних глухих краях и промышляли работники ножа и топора, лучше любых ухищрений и предосторожностей нас хранила разыгравшаяся непогода. Дождь лил, лил и лил. Не слишком сильно, зато безостановочно.

По несколько раз на дню мы останавливались дать отдых лошадям, обычно устраивали привал в шалашах и землянках пастухов, а вот ночевать старались в деревнях и тщательно выспрашивали местных обитателей о населенных пунктах, мимо которых должен был пролегать наш дальнейший путь. К сожалению, мало кто из кметов свободно владел североимперским, и зачастую приходилось объясняться на языке жестов, а это отнюдь не способствовало лучшему пониманию собеседников.

Заплутали уже на севере империи, к коему относились княжества, марки, графства, церковные земли, вольные и коронные города и рыцарские лены, расположенные на землях Айверг и Хомверг. В окрестностях захолустного городишки Лангенкомхен, где и намеревались провести грядущую ночь, мы то ли пропустили нужный поворот, то ли свернули на развилке не туда, и во второй половине дня дорога совершенно неожиданно завела в болота, а после и вовсе уперлась в разбухшую от дождя речушку. Из земли там торчали полусгнившие бревна, некогда служившие опорами моста, а от настила не осталось и следа – не иначе его смыло паводком. Лезть в мутную бурную воду, которая несла мусор и немалых размеров коряги, представлялось откровенным самоубийством, но и поворачивать назад тоже нисколько не хотелось.

– Как-то же они здесь переправляются! – нахмурился Микаэль, которому до чертиков надоели наши блуждания под сыпавшей с неба моросью. Мой подручный уже второй день был трезв как стеклышко и безмерно по этому поводу зол.

– А переправляются ли? – усомнился я.

Дорога заросла сорной травой сильнее обычного, возникло даже подозрение, что здесь уже некоторое время никто не ездит и все сворачивают на попадавшихся по пути развилках. Но нет, от обочины послышался оклик Марты:

– Смотрите!

Мы подошли на зов девчонки и обнаружили оставленные тележными колесами колеи, тянувшиеся напрямик через заливной луг.

– Зуб даю, местные к броду дорожку проторили! – оживился Уве. – Магистр, посмотрите только! Тут же постоянно ездят! Вон как земля разбита, да и на кустах ветки обломаны!

Школяр все подметил правильно, и я посмотрел на Микаэля. Тот хмыкнул, забрался в седло и первым поскакал вдоль берега реки. Мы потянулись следом, а примерно через полчаса послышался шум воды на перекатах, и Уве заметно приободрился.

– Я же говорил, магистр! Брод!

– И не только брод, так понимаю, – обернулся к нам маэстро Салазар, потянув носом воздух. – Дымом пахнет.

И точно – за поросшим кустарником взгорком обнаружился двухэтажный бревенчатый дом, обнесенный высоким частоколом. Прямо перед ним пересекала поле и упиралась в речушку грязная лента дороги. Она продолжалась на другом берегу, но сейчас брод оказался непроходим, мутный поток бурлил и пенился на камнях, грозя смыть всякого, кто только рискнет сунуться в воду.

Ангелы небесные! Непогода подложила очередную свинью!

– Дела! – проворчал маэстро Салазар и сжал коленями бока коня, заставляя его тронуться с места.

Уве было пригорюнился, но тут же расплылся в довольной улыбке и потер озябшие ладони.

– Остановимся обсохнуть, магистр?

– И не только обсохнуть! – не оборачиваясь, бросил Микаэль.

Я возражать не стал.

Мы обогнули небольшую запруду, отделенную от реки каменистой насыпью, и въехали в открытые ворота. Сбоку была выстроена конюшня, насколько удалось разглядеть через распахнутую дверь, сейчас пустовавшая. Дальше шел птичник, перед ним копошились в грязи утки и гуси, а куры прятались от дождя под навесом. Свиней в небольшом загончике сыпавшаяся с неба морось нисколько не смущала, они стояли у забора и пялились на нас своими маленькими злыми глазками.

Собак во дворе не оказалось, зато из сарая вышел с вилами громила поперек себя шире. Да и появившийся на крыльце дома пожилой мужик был крепок и кряжист. А еще – кудлат и бородат; прятавшиеся под кустистыми бровями глаза глядели настороженно и цепко.

Он что-то произнес на местном наречии, я отозвался на североимперском:

– Не понимаю!

Мужик озадаченно крякнул, а после спросил чисто и четко, пусть и с заметным акцентом:

– Заблудились?

– Нам бы на тот берег переправиться, любезный! – пояснил я, не спеша выбираться из седла.

Дядька нахлобучил на копну черных, с проседью волос высокую шапку, запахнул отороченную мехом и украшенную вышивкой жилетку и вышел под дождь. Одет он был небедно, держался уверенно и с достоинством, а значит, либо управлял хозяйством местного сеньора, либо и вовсе сам владел постоялым двором.

– Брод здесь, все так, – степенно произнес мужик. – Только дожди последние дни шли, нешто не видите? Вчера только чуток распогодилось, с утра воды будет меньше. Завтра переправитесь.

– А сегодня? – озадачился я. – Никак?

– Почему никак? Можно… – не слишком уверенно ответил дядька и указал на едва проглядывавшее через облака пятно заходящего солнца. – Токмо темнеет уже, поберегли бы вы лошадок, валуны на дне, не приведи небеса, покалечатся…

Мы с Микаэлем переглянулись, и я спросил:

– А ближайшие переправы?

Мужичок ответил без малейшей заминки:

– Мост тут рядышком был, его паводком смыло, а до каменного ниже по течению полдня ехать. Засветло не успеете. Оставайтесь лучше на ночлег! Ну посудите сами – много ли по такой собачьей погоде отмахаете?

– Лангенкомхен далеко отсюда? – уточнил я.

– Утром выедете – к полудню доберетесь.

При этих словах Уве посмотрел на меня с нескрываемой надеждой, а маэстро Салазар хмыкнул и поставил вопрос ребром:

– Вино есть?

– Вина не держим, – разочаровал его хозяин. – Но без выпивки не останетесь, и накормим от пуза! Вам порося заколоть, курочку зарезать или рыбку будете?

Маэстро Салазар окинул взглядом тощих свиней и скривился.

– Точно не этих.

Я нехотя выбрался из седла и кинул поводья мужику, тот немедленно рявкнул:

– Элуф! – а после добавил что-то на местном наречии.

Громила прислонил вилы к стене, вытер ладони о штаны и поспешил к нам. Скошенный лоб, массивные надбровные дуги и выпирающая челюсть придавали ему звероподобный вид, из уголка рта на подбородок стекала тоненькая струйка слюны. А вот одет он был в добротную робу старинного кроя, шоссы и, что удивительней всего, в кожаные сапоги, а вовсе не в обычные для кметов деревянные ботинки.

Хозяин перехватил мой изучающий взгляд и пояснил:

– Племяш немного не от мира сего, но безобидней некуда. И мухи не обидит! За лошадками вашими наилучший уход будет, не сомневайтесь!

Я отвязал притороченный к седлу вещевой мешок, и мужик напомнил о своем вопросе.

– Свининка, курочка или рыбка? – угодливо заглянул он мне в глаза.

Судя по всему, путники останавливались на постоялом дворе нечасто, а дрянная погода и вовсе лишила хозяина всякого заработка, поэтому его заинтересованность в гостях была вполне объяснима.

– Звать тебя как? – спросил я.

– Стин, – сообщил мужик и огладил широкой ладонью бороду.

– Что за рыба, Стин?

– Угорь и форель.

– Тогда рыбу, – решил я.

– Рыбу-рыбу, – проворчал Микаэль, накинул поводья на столбик и прошел в дом.

Там он кинул мешок с пожитками в угол, снял плащ и уселся на ближайшую к очагу лавку. Уве расположился по соседству и с блаженной улыбкой вытянул к огню озябшие ладони, а Марта уставилась на выглянувшую из кухни девушку.

Была та пышногруда и крепко сбита, если не сказать полновата, но при этом удручающе некрасива. Из-под чепца выбивались мышиного цвета волосы, а черты круглого лица словно стиснула невидимая рука, они казались несоразмерно маленькими по сравнению с лбом и пухлыми щеками, что производило весьма отталкивающее впечатление. Еще и глазки были близко посажены, будто у тех свиней из загона. Девица состояла в несомненном родстве с Элуфом, и оставалось лишь надеяться, что умом ее небеса не обделили и нас не накормят тухлой рыбой или помоями.

Микаэль по своему обыкновению выложил на стол ножны со шпагой, и хозяин глянул на него с откровенным неудовольствием, но замечание делать побоялся и отдал какие-то распоряжения кухарке, поименовав ее Тильдой. После откинул деревянный люк, запалил факел и спустился в подвал.

Я оглядел просторный общий зал с висевшими на стенах оленьими и лосиными рогами и в целом остался увиденным доволен. Пол был чистым, словно его подмели перед самым нашим приходом, на балках не виднелось ни следа паутины, а сколоченная из солидных досок мебель хоть и потемнела от времени и пролитого пива, но оказалась не так уж сильно порчена ножами посетителей. На второй этаж уходила лестница, крутая и узкая, а под потолком висело отмеченное потеками воска колесо, но свечей там не было, и кухарка взялась разжигать светильники на столах.

Повесив плащ и шляпу сушиться к очагу, я кинул дорожный мешок к вещам Микаэля, рядом прислонил к стене чехол с мушкетом. После уселся за стол и положил оружейный ремень на лавку под правую руку, сверху устроил волшебную палочку и опостылевшую за последние дни перевязь с пистолями; саквояж поставил с другой стороны.

В отличие от спутников я расположился спиной к очагу и лицом к входной двери. Памятуя о прошлом неожиданном появлении Сильвио де ла Веги, снимать оружие с боевого взвода не стал, оставив курки прижатыми к стальным дискам. Судьба-злодейка иной раз выкидывает поистине удивительные коленца; Микаэль был не так уж не прав, сравнивая провидение с беспринципным карточным шулером: никогда не знаешь, какая карта выпадет тебе в следующий миг.

Я поцеловал золотую звезду четок и отвлекся на выбравшегося из подвала хозяина. Бородач выставил пыльный бочонок на стол, сноровисто сбил обод и снял крышку. Микаэль подошел и разочарованно покрутил носом.

– Пиво…

Стин посмотрел на южанина едва ли не возмущенно.

– Не простое пиво, а грюйт!

Маэстро Салазар не удержался от скептической ухмылки, и хозяин снизошел до объяснений:

– Пиво варится с хмельком, а потому нагоняет сонливость и умаляет мужскую силу.

– Истину глаголешь! – хохотнул маэстро Салазар, который на следующий день после употребления монастырского пива страдал жутчайшей головной болью.

А как по мне – просто меру надо знать.

– То ли дело грюйт! Он варится на лечебных травках и оттого наполняет всякого бодростью и весельем!

Марта заинтересовалась этим высказыванием и уточнила:

– Что за травы?

Хозяин озадаченно посмотрел на девчонку и поскреб затылок, но ссылаться на незнание не стал, просто пытался вспомнить, как звучат на североимперском нужные названия.

– Восковница, – произнес он неуверенно и добавил: – И тысячелистник. А еще этот… этот… Не знаю даже как сказать! Да попробуйте сами!

Стин взял принесенный кухаркой черпак, наполнил кружку и протянул Микаэлю. Тот сделал осторожный глоток, тут же хлебнул еще и пусть без особого восторга, но все же махнул рукой.

– Пойдет! – а после запрокинул голову, и его кадык заходил как заведенный.

Вот же горький пропойца!

Я только покачал головой и принял у хозяина кружку. Напиток оказался очень ароматным, а цвет имел коричневый и куда менее насыщенный, нежели монастырское пиво. Да и был далеко не столь крепким и отличался весьма необычным вкусом – совершенно не горьким, но и не чрезмерно сладким. На всякий случай я выразительно посмотрел на Марту. Ведьма приложилась к своей кружке и кивнула, а после отставила пиво на край стола. Как уже успел убедиться, к выпивке девчонка была совершенно равнодушна.

Другое дело Уве! Он с превеликой охотой присоединился к Микаэлю, на пару они унесли бочонок к очагу, где принялись черпать из него грюйт прямо кружками. У меня после одной такой в голове слабо-слабо зашумело, и я предупредил:

– Не увлекайтесь! Сначала поесть надо!

– Гласит народная молва, что пиво – жидкий хлеб, – выдал в ответ маэстро Салазар. – Кто я такой, чтоб спорить с ней? Давай же, друг, налей!

И Уве налил. Я уселся на лавку, удобно откинулся спиной на стену и пообещал:

– Микаэль, если Уве завтра не сможет сесть в седло, потащишь его на закорках!

Маэстро Салазар оценивающе глянул на школяра, потянулся и выдернул у него из руки кружку. Уве от обиды только глазами захлопал.

– Сначала поешь нормально! – сказал Микаэль и указал на кухарку. – Вон уже несут!

Принесли нам пару краюх свежего хлеба, крынку сметаны, горшочек масла и рыбную похлебку. Сдается, дорогим гостям не пожалели собственного ужина. Затем уже нас попотчевали жареной форелью и печеным угрем, и у меня язык не повернулся бы сказать плохого слова о предложенной стряпне.

– К ночи будет пирог, – предупредил хозяин. – И вот еще: гостевых комнату у нас только две, но, если скажете – потеснимся!

– Не надо, – отказался я, чем заставил Уве испустить горестный вздох.

Я посмеялся про себя и, прежде чем хозяин успел отойти, небрежно обронил:

– Смотрю, у вас здесь немноголюдно…

На постоялом дворе и в самом деле ощущалось некоторое запустение, но Стин лишь криво улыбнулся.

– В полумиле к югу деревенька есть, Каллегайзе. Как ее староста велел мост поставить, так телеги на Лангенкомхен и пошли через них. Крюк, почитай, в почтовую милю выходит, но по весне да осенью здесь увязнуть в два счета, а там дорога получше будет. В этом году паводок сильный был, мост подчистую смыло. Теперича у нас дела на лад пойдут. – Он почесал затылок. – Пока его еще обратно отстроят! Но, глядишь, и не в этом году…

– Повезло вам! – пьяно улыбнулся Уве, навалился на стол грудью и, устроив подбородок на выставленных перед собой руках, осоловело уставился в огонь.

– А то ж! – согласился со школяром хозяин и отошел.

Марта осуждающе поглядела на школяра, ткнула двузубой деревянной вилкой в кусочек угря и отправила его себе в рот. После перевела взгляд на маэстро Салазара и покачала головой.

– Пропойца! – послышалось мне.

Микаэль и в самом деле был вдрызг пьян, при этом, в отличие от моего слуги, останавливаться не собирался и упорно вычерпывал из бочонка остатки грюйта. Я сильного опьянения не ощущал, просто приятно шумело в голове, да еще нисколько не хотелось идти спать. Лавка невесть с чего стала на удивление удобной; так и сидел на ней, откинувшись спиной на стену. Было тепло и хорошо, тело наполняла приятная расслабленность, сознание же оставалось предельно ясным.

Тильда начала убирать со стола и тихонько запела какую-то песенку. Голос кухарки оказался на диво мягким и чистым. Слов я не понимал, но интонации убаюкивали; в глаза словно сыпанули песка, веки начали слипаться сами собой. Уве так и вовсе, как полулежал на столе, так и заснул. Я решил, что по лестнице его точно не потащу. Проспится, сам поднимется. А продрыхнет в общем зале до самого утра, тоже не беда. Едва ли к нему кухарка приставать станет; тут, скорее, Микаэлю ночного визита опасаться стоит. К слову, маэстро Салазар и сам прикорнул в обнимку с пустым бочонком.

Я вознамерился растолкать Микаэля, но вместо этого зевнул и сонно моргнул, а когда кое-как разлепил веки, Марты за столом уже не было. Что-то резко стукнуло у кухонной двери, я повернул голову и не поверил собственным глазам: хозяин постоялого двора обхватил ведьму под руки, а его придурковатый племянник удерживал девичьи ноги. Мощная хватка бородача не оставляла Марте шансов извернуться, рот зажимала широкая ладонь. Миг – и похитители заволокли жертву на кухню.

Ангелы небесные! Я попытался вскочить, закричать, схватиться за оружие и ничего этого сделать не смог. Тело обмякло, расстояния и пропорции исказились, мысли текли вяло-вяло, словно все это происходило во сне.

Опоили?!

Но нет, дело было не только в грюйте – Тильда больше не шептала непонятную песенку себе под нос, ее голос повысился до крика, а ни Микаэль, ни Уве так и не проснулись. Да и на меня обрушилась очередная волна сонливости и расслабленности. Лихорадочным усилием воли я заставил сознание слиться с незримой стихией, только лучше бы этого не делал. Никакие силовые плетения не опутывали мое эфирное тело, кругом властвовал хаос. Верх и низ беспрестанно менялись местами со сторонами света и друг с другом, те и сами кружили, затягивая в истинный водоворот безумия. Травяное пиво самым пагубным образом сказалось на самоконтроле, меня крутило и мотало, словно щепку в бурном потоке. Удалось заметить лишь, что вблизи Тильды эфирное поле дрожало и колыхалось заметным муаром, а еще – ее прежде тусклые глаза сейчас сияли пронзительным зеленым огнем. Ведьма! Как есть ведьма!

Кухарка не использовала никаких стандартных формул, она попросту изменяла действительность одной своей волей. И совершенно точно была не в себе. Мир потерял стабильность, всякое движение могло обернуться потерей равновесия. Чарующая песня так и рвалась в голову, навевая сонливость, апатию и безразличие. Опьянение мешало отмести тлетворное воздействие ведьмовских чар, и только усиленные ментальные блоки удержали разум от падения в бездну забытья, да судорожно вцепившаяся в столешницу правая рука не дала завалиться на бок. Вот разожму ее – и упаду, не сумею обрести равновесия в этом море хаоса.

Начав проговаривать молитву о ниспослании ясности разума, я свободной левой рукой дотянулся до выложенной на лавку перевязи, но волшебную палочку хватать не стал. Нестабильность незримой стихии и опьянение предельно усложняли работу с эфирными плетениями, так что пальцы легли на рукоять пистоля. Я выдернул его и рывком устроил перед собой. Тело ощущалось бесчувственной деревянной колодой, но кухарка стояла от меня не далее чем в дюжине шагов, промахнуться на такой дистанции было решительно невозможно.

Когда онемевший палец потянул спусковой крючок, Тильда не попыталась ни броситься наутек, ни даже просто отступить в сторону, объятия хаоса держали ее на месте крепче стальных цепей. Голос ведьмы сорвался на истошный визг, акустическая волна ударила по ушам с такой силой, что в глазах вспыхнули искры, словно палкой по темечку приложили. Не важно! Сработал колесцовый замок, вспыхнул затравочный заряд. Миг спустя пистоль дрогнул… и с клубами дыма из дула выпала пуля, покатилась по столешнице, с явственным стуком упала на пол.

Я так и обмер, и лишь миг спустя невероятным облегчением накатило понимание, что просто отсырел порох и законы мироздания никуда не делись, верх и низ остаются на своих местах, а все это буйство хаоса – исключительно в моей голове. Ведьма извращала исключительно незримую стихию, если получится абстрагироваться от обезумевшего эфирного поля, мир вновь станет прежним и вернется контроль над собственным телом.

Продолжая цепляться за столешницу правой рукой, я вытянул из лежавшей на лавке перевязи второй пистоль, судорожным рывком выбросил его перед собой и не сумел удержать равновесия. Оружие утянуло вперед, меня кинуло грудью на край стола. Начал приподниматься, и тут на визг Тильды из кухни выглянул звероподобный Элуф.

Святые небеса! Ну что за напасть!

Закусив губу, я выровнял пистоль и вновь потянул спусковой крючок, мысленно заклиная ангелов небесных просушить порох, если вдруг до него добралась проклятущая влага. И сразу – грохнуло! Увы, за тот краткий миг, пока высекало из кремня искры стальное колесо, вспыхивал затравочный заряд и воспламенялся порох, дурачок Элуф успел промчаться через половину зала и закрыть собой кухарку. Пуля угодила ему в грудь, а ведьма лишь испуганно пискнула и оборвала наконец свои песнопения.

Сразу стало легче дышать, сознание перестало скользить по краю воронки, а мир обрел прежнюю целостность. Жаль только, прежним не стал я сам. Ментальные блоки и ангельская печать на спине защитили сознание, а вот тело налилось противоестественной слабостью, и совладать с ней оказалось куда как непросто. Попытка встать из-за стола успехом не увенчалась, колени подогнулись, и я плюхнулся обратно на лавку. А времени на раскачку уже не оставалось.

Пока позабывшая обо всем на свете Тильда билась в плаче над исходившим кровавой пеной дурачком, с кухни выскочил Стин. В руке бородач сжимал зловещего вида нож и шагал решительно и быстро, даром что прихрамывал из-за воткнутой в бедро деревянной вилки. Я напряг все свои силы и толкнул руками стол, желая не столько отгородиться им от хозяина постоялого двора, сколько растормошить Микаэля. Маэстро Салазар негромко посапывал, подложив под голову руку, и от толчка соскользнул с края столешницы. При падении на пол он невнятно выругался, и было не понять, проснулся или продолжал пребывать в навеянной чарами и грюйтом дремоте.

– Мик! Очнись! – рявкнул я и от безысходности потянулся за волшебной палочкой.

Пустое! Кисть едва ворочалась, да еще от выпитого перед глазами все так и плыло; прежде чем удалось сплести примитивную эфирную плеть, Стин резко скакнул вперед, толкнул стол обратно и придавил меня его краем к стене с такой силой, что воздух с сипом вырвался из легких. Жезл выскользнул из непослушных пальцев и упал куда-то под ноги.

– Живьем свиньям скормлю! – в бешенстве прорычал бородач, вздрогнул и медленно, словно через силу начал поворачиваться вправо.

Всаженный ему в бок клинок шпаги проскрежетал, царапая ребра; из страшной раны, пятная рубаху, обильно потекла кровь. Миг хозяин постоялого двора сверлил взглядом проткнувшего его маэстро Салазара, а затем Микаэль нанес пару стремительных ударов зажатой в левой руке дагой, и бородач осел на пол с раскроенной глоткой и пронзенным глазом.

«Ну наконец-то!» – сказал бы я, оставайся в легких хоть капля воздуха, но какое там!

По счастью, маэстро верно оценил мою гримасу и потянул стол на себя, дав возможность задышать полной грудью. Правда, сам он при этом едва не завалился на спину, поскольку хоть и пришел в себя, но из-за выпитого едва стоял на ногах. Тут-то я и осознал, что больше не слышу хрипов Элуфа и скулежа ведьмы, выглянул из-за плеча Микаэля и обомлел: кухарка прекратила биться в истерике и слепо смотрела на нас. Глаза ее залила мертвенная чернота, от сияющей зелени в них не осталось и следа.

По моему взгляду маэстро Салазар понял, что дело нечисто, начал оборачиваться, но в обеденную залу словно призрачный ураган ворвался. Незримая стихия забурлила, слилась с реальностью и привела ее в движение, начала своим напором сдвигать с мест массивную мебель и расшатывать стены. Дверь с грохотом распахнулась и закачалась на петлях, закрывавшие окна слюдяные пластины вынесло на улицу, обод-люстру сдернуло и зашвырнуло в угол. Пламя вырвалось из камина и затанцевало в воздухе россыпью огней и углей, закружились в воздухе кухонная утварь, поленья, тарелки и кружки.

И кровь! Натекшую из хозяина и застреленного мною дурачка кровь тоже захватило всеобщее движение, она алыми каплями взмыла в воздух, придав и без того сюрреалистичному действу оттенок откровенного безумства.

Микаэль покачнулся, едва удержавшись на ногах, тут же получил по голове взмывшим со стола бочонком и неловко завалился на спину. Незримый вихрь немедленно вцепился в него, протащил через половину зала и со всего маху приложил о стену. А стоило только маэстро Салазару приподняться, подброшенная эфирной волной лавка торцом шибанула его в грудь и отшвырнула обратно на пол, где бретер и остался лежать, вяло шевеля руками и ногами, будто перевернутый на спину жук. Валявшийся у стены Уве так и не очнулся, на него обрушился буфет, но уперся в каминную полку и застрял, лишь чудом не раздавив школяра и не переломав ему кости.

Мне под руки попался дорожный саквояж, инстинктивно я прикрыл им голову, и слетевшая со стола кружка отскочила от сумки и присоединилась к безумному хороводу. Сотрясавший незримую стихию шторм все усиливался и усиливался; со скрежетом отъехал в сторону неподъемный стол, начали выгибаться добротные доски пола, сорвало и разнесло в щепки один из подоконников. Перед лицом промелькнули сдернутые со стены оленьи рога, следом пронесся кухонный нож, но меня самого вихрь не закружил, словно щитом служил прижатый к груди саквояж.

Вот только менее опасней ситуация от этого не становилась. Ведьма окончательно потеряла контроль над собственным даром и лишь визжала, визжала и визжала, а вливавшаяся в нее невесть откуда призрачным серым вихрем сила тут же выплескивалась наружу и разъедала окружающую действительность, стирала грань между реальным и нереальным. Не требовалось даже прибегать к истинному зрению, чтобы видеть беснование эфира, а еще я вполне отчетливо слышал гул осиного роя и шепотки явившихся из запределья неприкаянных духов. Полупрозрачные фигуры пока что таились по углам, но понемногу смелели и, что хуже всего, набирались материальности.

Маэстро Салазар вдруг дернулся и начал подниматься в воздух, словно невидимый великан ухватил его за ноги и потянул с пола. Микаэль вцепился в поваленный шкаф с такой силой, что побелели пальцы, но бушевавший в зале вихрь в любой миг мог оторвать его, закружить, измочалить о стены и разорвать на куски. Брошенный мной в кухарку кинжал снесло в сторону, будто бумажный, и я ухватил с пола волшебную палочку. Но стоило лишь попытаться сотворить простейший волнолом, как запястье вывернуло, и жезл пролетел через весь зал и воткнулся в бревенчатую стену подобно пущенному из арбалета болту.

Отдача от несостоявшейся волшбы расколола слаженное движение силы, Микаэля перестало тянуть вверх, и он рухнул на доски, а реальность приобрела дополнительное измерение. Кружившие под потолком вещи начали то исчезать, то возвращаться обратно, как если бы вихрь забрасывал их прямиком в запределье, а миг спустя выдергивал в реальность, но не все и не всегда. Накатило ощущение неминуемой гибели, показалось, что пол вот-вот провалится и мы рухнем прямиком в бездонную пропасть потустороннего. Свет померк, заметно похолодало, по саквояжу стала расползаться изморозь, а неприкаянные духи сделались четче и теперь буквально лучились злой яростью. Шторм трепал их, срывал всякую индивидуальность и превращал в безликие силуэты, но так было даже хуже. Их голод от этого ощущался лишь сильней. И что делать?!

Уве так и валялся, зажатый перекошенным буфетом с беспрестанно хлопавшими дверцами, Микаэля перекатило по полу и вновь приложило о стену, лишь чудом не размозжило голову. Надеяться на их помощь не стоило, а сам я был сейчас мало на что способен. Напор взбесившейся незримой стихии качал и мотал, несмотря даже на прижатый к груди саквояж.

Стоп! А с чего это саквояж вообще прикрывает меня от магического шторма?!

Я распахнул дорожную сумку и охнул от изумления. Ангелы небесные! Внутри все покрывала изморозь, а шар алхимического стекла слепил глаза мертвенным блеском, пусть и был завернут в лоскут. Я зарычал от досады, сообразив, что всплески незримой стихии проникают через зачарованное стекло, и заточенное внутри отродье впитывает в себя эфирные волны. Это и превращало саквояж, а точнее, лежавший внутри шар, в столь действенный якорь! Но если захваченная мной тень сумеет разрушить узилище…

О таком исходе не хотелось даже думать; я отодрал заиндевевший лоскут, размахнулся и метнул заметно потяжелевший шар в голову Тильды. Бешенство незримой стихии не сумело повлиять на импровизированный метательный снаряд, но ведьму поразить не удалось. Слепота Тильды оказалась мнимой, руки ведьмы взметнулись и перехватили шар, поднесли его к лицу. И… все закончилось.

Воронка призрачного вихря, бешено кружившегося над головой кухарки, никуда не делась, просто сила прекратила выплескиваться из Тильды, незримую стихию вмиг перестал рвать жесточайший шторм, и с бешеной скоростью кружившие под потолком обломки кухонной утвари, черепки и разломанная в щепы мебель посыпались на пол. Миг спустя к ним присоединились капли крови, они пролились жутким дождем, запятнали алыми брызгами столы и доски.

Тильда замерла посреди всего этого бардака, ее взгляд прикипел к шару алхимического стекла, а пальцы с обломанными ногтями примерзли к его гладким бокам. Ведьма не предпринимала никаких попыток отбросить артефакт, хоть тот и покрылся толстой коркой льда, а вокруг то и дело вспыхивали короткие разряды молний.

Ангелы небесные! Порождение запределья умудрилось заворожить кухарку!

Маэстро Салазар поднялся на четвереньки, затем вытянул из голенища засапожный нож и выпрямился. Покачнулся, устоял на ногах и оскалился.

– Не убивай! – спешно крикнул я, когда он шагнул к ведьме.

В самый последний миг бретер вывернул кисть и ударил не клинком, а врезал кулаком. Тычок в скулу должен был сбить кухарку с ног, но вместо этого в сторону отлетел мой подручный. Пороховую гарь перебила вонь паленых волос, шевелюра бретера встала дыбом, сам он согнулся в три погибели, яростно ругаясь и тряся обожженной рукой.

А призрачный вихрь так и продолжал вливать в Тильду свою противоестественную серость! И вся эта сила – вся до последней капли! – поглощалась тенью князя запределья, заточенной в шаре.

Святые небеса! Что я натворил?!

Тело уже почти отошло от навеянного ведьмовскими чарами оцепенения, со второй попытки мне все же удалось подняться на ноги и доковылять до Тильды. Ошибки Микаэля я повторять не стал и оружием не воспользовался, вместо этого стянул с левого запястья четки святого Мартина и разорвал их, а дабы янтарные бусины не полетели на пол, накрутил концы нити на пальцы. Получилась импровизированная удавка.

Шагнув за спину Тильде, я через голову накинул четки на шею ведьмы и наскоро затянул на единственный узелок. Святая реликвия не подвела: призрачный вихрь в тот же миг рассыпался ворохом серости и прекратил накачивать кухарку силой, та покачнулась и рухнула на пол, со всего маху приложившись затылком о залитые кровью доски. Вот только обледенелый шар из рук не выпустила и даже взгляда от него не оторвала! Лежала и пялилась безумными черными глазками на примерзший к пальцам артефакт, а тот искрил и потрескивал из-за переполнявшей его энергии, лед расчертило сразу несколько трещин. Времени оставалось в обрез, и я резко бросил Микаэлю:

– Потащили!

Маэстро Салазар, страшный как черт, яростно оскалился, но все же ухватил Тильду под руку и помог мне выволочь ее на крыльцо. Без всякого почтения мы стащили кухарку по ступеням, и там Микаэль охнул:

– Сиськи святой Берты!

Я повернул голову, проследил за его взглядом и обмер. Свиньи в загоне для скота сгрудились у забора и буквально пожирали нас своими мертвыми глазами. Именно что мертвыми. Твари сдохли все до одной и уже распухли, на шкурах темнели трупные пятна, по двору расходилась нестерпимая вонь падали. А еще в загоне клубились, медленно истаивая, клочья знакомой серости, из-за которой все виделось нечетким и смазанным. Впервые на моей памяти истинное зрение мешало, а не помогало разглядеть детали, но и так было видно, что помимо язв и гнойников на свиньях хватает и символов, нанесенных рукой человека.

– Если вырвутся, на куски порвут! – предупредил Микаэль, словно я сам этого не понимал.

Но дохлые отродья не дергались, просто не сводили с нас взглядов черных глаз. Для бесноватых тварей они вели себя на редкость смирно, и я шикнул на подручного:

– Тащим!

И вот тут все свиньи разом, будто единое разумное существо, прыгнули на ограду! Послышался треск дерева, но загородка выдержала, и тогда дохлые твари повторили рывок. Одна из жердей с хрустом переломилась, и Микаэль потянул нашу пленницу обратно на крыльцо.

– В дом! – крикнул он, и я последовал за бретером без сомнений и колебаний, лишь схватил прислоненные к стене вилы.

Вновь затрещал забор, переломилась очередная доска, и через двор к нам ринулась свора бесноватых свиней. Именно свора! Назвать эту жуть стадом не повернулся язык.

Хряк, огромная свиноматка и три не столь крупных подсвинка влетели на крыльцо с необычайным проворством, нам за это время удалось лишь захлопнуть болтавшуюся на одной петле дверь да подпереть ее уцелевшим столом.

– Держим! – скомандовал Микаэль и навалился на край столешницы, но без толку – хоть мощный удар дохлых тварей и не сдвинул нашей баррикады, дверное полотно окончательно перекосилось, и в образовавшееся отверстие тут же влез дохлый хряк. Его шкуру украшали гниющие порезы; те складывались в магические формулы, но смысл их от меня ускользал. Проклятье! Да сейчас просто не до того!

Щерясь черной пастью, хряк выскочил из-под стола, и маэстро Салазар рубанул шпагой по тронутой гниением голове. Клинок необычайно легко рассек мертвую плоть и кости, острие прошло через тело и засело в доске, так что Микаэлю пришлось потратить драгоценное мгновение, высвобождая его из пола. Пробравшегося в дом поросенка он отшвырнул в сторону мощным пинком, второго подсвинка ткнул вилами я. Опрокинутая набок тварь задергалась, стремясь освободиться, пришлось навалиться на черенок, дабы посильнее вогнать зубья в доски и окончательно обездвижить зверюгу.

Пока возился, последний из этой дохлой троицы благополучно прошмыгнул мимо, впился зубами в лодыжку лежавшей на полу Тильды и затряс головой, стремясь вырвать кусок плоти побольше. Микаэль разрубил его надвое и развернулся к отброшенному пинком, но я опередил бретера и броском массивного табурета переломал бесноватому подсвинку хребет.

Покрывавшую алхимический шар корку льда расчертило еще несколько трещин, засиявших ядовито-синим огнем, и оставалось все меньше времени до момента, когда тень князя запределья сумеет вырваться из заточения и пожрет наши души. А из-под стола по-прежнему доносился хриплый сип; отверстие оказалось слишком узким для свиноматки, и та застряла. Вместо крови из ее ран сочилась зловонная жижа, вонь стояла такая, что у меня перехватило дыхание, а к горлу подкатил комок тошноты.

– Займись ведьмой! Она не должна умереть! – крикнул я маэстро и бросился на поиски своей шпаги. Когда отыскал оружие и вернулся к бретеру, тот уже отрезал подол платья, наложил на бедро Тильды ремень и крепко-накрепко его затянул. Помимо рваной раны голые ноги ведьмы пестрели застарелыми ссадинами и пожелтевшими синяками.

– Быстрее! – поторопил меня маэстро Салазар, пытаясь остановить кровотечение свернутой в несколько раз тканью. – Тварь прокусила артерию!

Попутно Микаэль сапогом отпихивал упорно подбиравшегося к нему подсвинка с перебитым табуретом хребтом. Отродье яростно клацало челюстью, и пришлось сначала упокоить его несколькими ударами шпаги, а уже после подступать к свиноматке. С ней оказалось так просто не совладать: слишком уж мощной была дохлая тварь. Оставляя на краях досок клочья гниющей шкуры, она упорно рвалась в дом, а клинок лишь кромсал сало и соскальзывал с черепа, пробить его никак не удавалось; примериться для решительного удара мешал стол.

– Брось девку! Помогай! – позвал я Микаэля, а стоило тому вооружиться шпагой, разблокировал дверь.

Свинья перевалилась через порог, и мы принялись кромсать ее шпагами. Третий или четвертый замах раскроил череп, по доскам растеклась зловонная черная жижа, и только тогда тварь прекратила бесноваться и неподвижно замерла на полу.

– Какого… – начал было маэстро Салазар, но я не стал ничего слушать и перебежал к Тильде, которая все так же бездумно пялилась на обледенелый шар, примерзший к ее рукам.

Жгут замедлил кровотечение, но не остановил его вовсе, поскольку оставленная зубами поросенка рана оказалась слишком обширной. Кухарка цветом лица сравнялась с мукой, губы и ногти посинели, глаза ввалились в череп, да еще начались судороги, изо рта потекла пена, а дыхание сделалось прерывистым и неровным.

– Помогай! – попросил я маэстро Салазара, и тот сдержался, не стал выпаливать так и распиравшие его вопросы.

Что они воспоследуют, сомнений не было ни малейших, но это потом. Все потом! А сейчас – тащим, тащим, тащим ведьму на крыльцо, по ступеням и со двора, волочем по грязи и через дорогу к топкому бережку речушки и дальше, к перекату, где бурлил и пенился быстрый мутный поток.

Стоило только волнам захлестнуть шар алхимического стекла, и вода моментально забурлила и принялась исходить паром, но не от жара – напротив, на поверхности появилась шуга. Ледок тут же уносило по течению, речку он сковать не сумел, и это было хорошим знаком. Бегущая вода прекрасно смывает излишки магической энергии и не дает душам утопленных ведьм и чернокнижников сохранить после смерти обретенное службой темным силам могущество. А помимо этого вода прекрасно развоплощает и бестелесные сущности.

Река бурлила все сильнее, и я предупредил Микаэля:

– Держи ведьму! – а сам принялся вспоминать подходящие моменту слова.

Требовалось не просто развеять переполнявшую ведьму скверну и отправить душу грешницы на высший суд, но при этом еще изгнать присосавшееся к ней порождение запределья. Одной лишь отходной молитвой тут было не обойтись.

Акт веры! Мы должны были осуществить акт веры в той его заключительной части, когда еретики и чернокнижники отправляются кто на костер, а кто – в проточную воду.

Меня чуть смех не разобрал. Взялись проводить ритуал очищения два ренегата-колдуна: один – отпетый убийца, другой и вовсе с запредельем на короткой ноге!

Я бы рассмеялся, но смешно мне отнюдь не было, было страшно. Ладно хоть еще накрепко зазубренная в бытность магистром-исполняющим молитва всплыла в памяти сама собой; я намотал жиденькие волосы ведьмы на кулак и предупредил Микаэля:

– Держи крепко! – а затем резким движением опустил голову Тильды под воду и обратился к небесам, прося даровать грешнице прощение, принять ее душу и очистить тело.

Река забурлила, вокруг нас начала расползаться ледяная корка, а ведьма забилась с такой яростью и жаждой жизни, что едва не вывернулась из рук. Нам с Микаэлем с превеликим трудом удалось совладать с ней и не дать подняться с колен. Постепенно рывки начали ослабевать, но я не прерывался и проговорил молитву до конца, а после затянул отходную.

Тогда-то кухарка и взбрыкнула. Наши погруженные в ледяную воду руки к этому времени изрядно закоченели и потеряли всякую чувствительность, и ведьма каким-то нечеловеческим движением вывернулась, запрокинула голову и уставилась мне в глаза.

Ведьма?! Да нет, на меня смотрела тень князя запределья!

Рот распахнулся, но вместо дикого крика из него хлынула грязная речная вода. Я воспользовался этой заминкой и ударом левой свернул челюсть кухарки набок. Плоть под завязанными на шее четками задымилась, тело начало меняться, послышался хруст суставов, выгнулась спина. К счастью, Микаэль сохранил присутствие духа, навалился на Тильду сверху и уперся коленом ей между лопаток, выдавив из легких остатки воздуха. С помощью бретера мне удалось вернуть голову ведьмы обратно под воду, и какое-то время мы стояли так и на два голоса, срывая связки, распевали церковный гимн, а незримая стихия кипела от нашей истовой веры и выплесков силы. Бурный поток отламывал и уносил прочь куски стремительно расползшейся вокруг корки льда, а когда вода окончательно очистилась и сгинуло исподволь давившее на психику присутствие запределья, маэстро Салазар с надеждой посмотрел на меня и спросил:

– Достаточно?

– Выходим! – подтвердил я.

Мы выволокли мертвую ведьму на берег и бросили ее в траву, а сами принялись растирать задеревеневшие руки. Потом я снял с шеи покойницы четки святого Мартина и, переборов внутреннее сопротивление, вернулся в речку. Пошарил меж камней и вскоре отыскал шар алхимического стекла, словно бы истаявший и оплавленный. Пробка отсутствовала, внутри плескалась вода. И никакого намека на потустороннюю сущность. Тень князя запределья сгинула, растворилась в бурном потоке, не сумев овладеть мертвым телом.

Размахнувшись, я зашвырнул шар на середину реки, выбрался на берег и принялся выливать из сапог воду и отдирать от штанин наледь. После скомандовал:

– Взяли!

Микаэль с тяжким вздохом ухватил Тильду за одну руку, я негнущимися пальцами вцепился в другую, и на пару мы потащили тело к загону для свиней, оставили его там, а сами поспешили в дом.

Уве так и валялся под перекошенным буфетом, только теперь под головой у него обнаружилась сумка, и, ко всему прочему, школяр громогласно храпел. Микаэль на миг наклонился к нему и вынес вердикт:

– Целехонек.

– Пьяных небеса хранят, – привел я народную мудрость и поспешил на кухню, куда хозяин на пару с придурковатым племянником утащил Марту.

Там девчонка и обнаружилась, связанная по рукам и ногам. Стянутые за спиной запястья и кляп во рту не оставили Марте ни малейших шансов воспользоваться магией, попытки же ослабить путы и высвободиться успехом не увенчались.

Я взял со стола нож, сточенный до такой степени, что режущая кромка дугой подступала к обуху, но Микаэль меня остановил.

– А стоит ли? – задумчиво произнес он. – На живот переверни и… Как же ты сказал в прошлый раз… Что-то там про снятие напряжения…

Марта замычала и яростно задергалась, я не стал испытывать ее терпение дольше необходимого, разрезал веревки на запястьях и бросил нож на пол.

– Дальше сама.

Оставив девчонку разбираться с кляпом и путами на ногах, мы с маэстро Салазаром вернулись в общий зал, вытянули Уве из-под буфета, усадили его на пол и привели в чувство парой оплеух.

– А! Что?! – встрепенулся школяр, оглядел учиненный разгром и охнул. – Это как же так, магистр?!

Микаэль начал в своей неизменной манере морочить пареньку голову, а я обернулся к Марте, которая неуверенно, как-то бочком вышла к нам из кухни.

– Хозяин сказал, что со мной сначала позабавятся, а потом живьем свиньям скормят, – сообщила та, растирая красные полосы, оставленные на запястьях веревками. – Сказал не бояться, мол, после дурачка к свиньям все с радостью даже…

– Вот как? – хмыкнул я.

Впрочем, удивляться тут было нечему – и раньше нисколько не сомневался, что мы отнюдь не первые, кого взяли в оборот здешние живодеры.

Микаэль тем временем ухватил за плечо Уве, заставил его подняться на ноги и указал на залитый зловонной черной жижей пол у входной двери.

– Хватай вилы и вытаскивай свиней к загону для скота. Там еще кухарка лежит. К ней бросай.

Школяр неуверенно оглянулся на меня, и я повысил голос:

– Исполняй!

На улице быстро темнело, отправляться в дорогу было уже поздно, а значит, придется заночевать на постоялом дворе – так не дышать же этой вонью? К тому же паренька нужно было чем-то занять, и уборка помещения от падали годилась для этого как нельзя лучше.

Уве подошел к порубленным дохлым свиньям, зажал рот ладонью и выскочил за дверь, но быстро вернулся, выдернул всаженные в пол вилы, нацепил на них поросенка и вынес за порог. Его сапоги мерзко чавкали, прилипая к полу.

Я присмотрелся к хряку, но разобраться в нанесенных на его шкуру символах не сумел; очень уж сильно попортило их стремительное гниение.

– Не почувствовала в кухарке ведьму? – спросил тогда у подошедшей Марты. – Как ты могла не ощутить ее силы? Ты ведь тоже… ведьма!

– Не было никакой силы, пока она не запела! – уверила меня девчонка. – Со мной силой делился лес, а здесь все так и смердит смертью и болью. Неужели сам не чувствуешь?

– Нос заложен, – отшутился я, подошел к своей так и торчавшей из стены волшебной палочке и с некоторой опаской потянул ее на себя.

К моему величайшему облегчению, та легко высвободилась из бревна, и, если бревно в месте попадания жезла обуглилось и стало трухлявым, то сам он нисколько не пострадал. На пробу я махнул рукой, уловил привычное сопротивление небесного эфира и успокоился окончательно.

Но успокоился только на этот счет, слова девчонки заставили сосредоточиться и слиться сознанием с незримой стихией. Точнее – попытаться это сделать; взбудораженное эфирное поле еще не успело успокоиться, и меня почти сразу вышвырнуло из транса.

Я помассировал виски, болезненно поморщился и сказал:

– Лес – это понятно. Другое дело – смерть. Не демон ли смердит ею?

– Думаю, они не просто скармливали тела свиньям, – продолжила Марта. – Это был некий ритуал. Скорее всего, ведьма запирала души людей в животных, а затем при необходимости подпитывалась их силой…

Выбравшийся из подвала с бочонком грюйта Микаэль расслышал последнюю фразу и в своей обычной манере прокомментировал высказанную девчонкой догадку:

Маэстро Салазар сбил с бочонка обруч, и вернувшийся в дом Уве судорожно сглотнул.

– Налейте промочить горло, – заикнулся было он, но мигом стушевался под нашими взглядами.

– Работай! – распорядился Микаэль, отыскал чудом уцелевшую кружку и зачерпнул ею из бочонка. – Марта, что стоишь, глазами хлопаешь? Живо тащи посудину магистру!

Девчонка сбегала на кухню, а когда я уселся рядом с бочонком и вплотную занялся травяным пивом, маэстро Салазар указал на ногу хозяина постоялого двора.

– Ну-ка, бестолочь, скажи, что это такое?

Марта подступила к безжизненному телу, опасливо покосилась на бретера и сказала:

– Так это я вилкой ткнула. Он меня из-за стола потащил, я и ткнула.

– Дура криворукая! – Микаэль от возмущения чуть пиво не расплескал. – Кто ж так бьет! На два пальца левее артерия проходит! Ливанула бы кровь, не до тебя бы стало!

– А я откуда это знать могу? – окрысилась девчонка. – Вы и вовсе заснули! Глаза пивом залили и все проспали!

– Тьфу на тебя, бестолочь! – выругался маэстро Салазар, ухватил тело хозяина под руки и поволок его к люку.

Я отвлекся от бочонка и спросил:

– Ты чего это?

– Там ледник, – последовал не слишком понятный ответ.

– И?

Микаэль выпрямился и вытер со лба пот.

– Без учебного пособия эта тупица опять в какую-нибудь историю влипнет.

Я посмотрел в ответ с нескрываемым сомнением, но после недолгих раздумий лишь махнул рукой да предупредил:

– Ведьму сожжем!

– Двух тел для начала хватит, – уверил меня маэстро Салазар. – Не совсем же она безмозглая!

Марта удивленно захлопала глазами.

– Мы здесь остаемся? А если кто из местных явится?!

– Разберемся, – не принял я эти опасения всерьез, осушил кружку и начал выискивать во всеобщем бардаке пистоли.

Почистил их и зарядил, заодно проверил мушкет и только после этого вышел во двор, куда Уве уже стащил всех порубленных нами с Микаэлем свиней.

Первым делом я закрыл ворота, потом принялся носить из поленницы дрова и обкладывать ими ведьму и ее дохлых питомцев. Запалить костер под моросящим дождем получилось не сразу, но когда огонь занялся, пламя очень быстро взметнулось выше крыши сарая, повеяло жаром, зашкварчало на углях сало. Вонь горелой плоти заставила Уве позеленеть и вновь согнуться в приступе рвоты.

– Иди пива хлебни, – отпустил я слугу. – Заодно поможешь Марте пол оттереть.

Мучимый похмельем школяр с благодарностью кивнул и спешно ушел в дом. Я оставил костер прогорать и отправился в обнаруженную на задворках мыльню. В тесном помещении стояли две деревянные бадьи, маэстро Салазар уже натаскал в них воду, а заодно наполнил и чан над растопленной печью. Пока та грелась, Микаэль усиленно оттирал одежду от грязи, крови и невесть чего еще, а попутно запускал кружку в полупустой бочонок грюйта, благо притащить его с собой не забыл. Идти в дом не хотелось, я позаимствовал кружку подручного, хлебнул травяного пива, затем разделся и начал приводить в порядок собственное платье. После сегодняшних приключений дело это оказалось не из простых, занимались им до тех самых пор, пока мыльня не прогрелась, а в чане не забулькал кипяток.

Установив бочонок ровно между бадьями, мы забрались в теплую воду и принялись передавать кружку друг другу. Нервное напряжение понемногу отступило, сгинул назойливый осиный гул. Захотелось провалиться в блаженное забытье, но Микаэль и без того ждал достаточно, дальше откладывать разговор он не пожелал.

– Что это было, Филипп?

– Ты о ведьме?

– Вот только не надо этого! Я о стекляшке, которой ты в нее запустил! От шара так и несло запредельем!

Я с обреченным вздохом забрал у маэстро кружку, надолго приник к ней, а после выложил все как было. Впервые за долгие годы я не жонглировал словами, искусно сплетая правду и выдумку, а как на духу рассказал о своей попытке поработить тень князя запределья. И зачем это понадобилось, умалчивать тоже не стал.

Микаэль выслушал меня, покачал головой и черпанул кружкой из бочонка, но пить не стал и спросил:

– Знаешь ты кто, Филипп?

Я промолчал, ожидая самых резких сравнений, и оказался не прав. Маэстро Салазар сумел меня удивить.

– Ты мертвец, – объявил он. – Филипп Олеандр вон Черен давным-давно мертв!

Невидимая рука стиснула сердце, и я нехотя попросил, через силу выдавив из себя:

– Поясни!

– Ты перестал существовать для мира живых в тот миг, когда вслед за братом сунулся в злополучный подвал. Ты ходишь, дышишь, у тебя бьется сердце, а из ран течет кровь, но это лишь видимость. У тебя есть только одна цель, ты одержим ею, Филипп, и не способен отдавать отчет своим действиям. Живые так себя не ведут.

– Я просто хочу спасти брата.

– Он давно мертв!

– Душа бессмертна.

– И в этом ее беда! Сколько лет назад душа твоего брата попала в запределье? В кого он успел за это время переродиться, а? Кого ты вытащишь из запределья, ты думал об этом?

Я покачал головой.

– Мой брат все эти годы находится во владениях Осиного короля, а князья никогда не выпускают добычу из рук, не оставляют ей шансов освободиться. Смертные в их владениях обречены на вечные муки. Не сравнивай их с беспокойными духами. Не в моей власти вернуть брата к жизни, но обеспечить ему достойное посмертие я могу.

– Можешь-можешь, – поморщился маэстро Салазар. – Но лучше бы тебе подумать о собственной душе.

Мы какое-то время просидели в бадьях молча, а потом Микаэль вдруг расхохотался так, что расплескал пиво.

– Я вспомнил! – сказал он, отсмеявшись. – Вспомнил, как на вашем берегу Рейга называют таких, как ты!

– И как же?

– Ревенант. Филипп – ты чистейшей воды ревенант!

Я выдернул у подручного кружку, глотнул грюйта и фыркнул.

– Можно подумать, ты сам не умер в Лаваре.

– Умер, – легко признал мою правоту маэстро Салазар. – Но у меня нет цели, и потому я свободен в своих поступках. Могу убивать людей, а могу и не убивать. Думаешь, почему я до сих пор таскаюсь за тобой, будто хвостик? – Он беззвучно хохотнул. – С тобой не приходится скучать и всегда вдоволь вина, ревенант!

Я плеснул в Микаэля мыльной водой и закрыл глаза.

Ревенант? Пусть так. Теперь в любом случае уже ничего не изменить. Выбор сделан, и надо идти…

До конца!