К дремавшему в кресле-качалке старцу с великолепной седой шевелюрой следователь Миронов и подходить не стал. Тот мирно посапывал, укрытый клетчатым шотландским пледом, с журналами и книжкой на коленях.

– Отдыхает Самуилыч, – кивнул в его сторону егерь Фомин. – Он в таком периоде жизни, когда только этим и заниматься. Артисты его, как реликвию, берегут.

– А чего с собой возят? – Миронов глянул на обложку книжки. – Детективчики дед читает… Не заболеет ненароком? У нас свежо на берегу.

– Что вы, Николай Александрович! – Егерь улыбнулся. – Самуилыч опытный путешественник. Можно сказать, Тур Хейердал. О нём чудеса рассказывают. Полстраны объездил. На Байкале бывал, на Игарке. Сочи, Ялта, Кисловодск его не интересуют. А в этом году его к нам на Волгу Марк Васильевич сманил.

– Это кто же такой?

– Главный их начальник. Помощник режиссёра.

– Как фамилия, говоришь?

– Сребровский. А вы что же, не знаете? Был он вчерась. Когда мы прощались. Вместе с этой?.. С пострадавшей. Нас провожали. Приглашали на спектакль. Красивая она, Николай Александрович.

– Что ты говоришь?

– А вы не видели её?

– Да откуда же? Меня к ней не пустили.

– Вас и не пустили?

– А что ты думал? Она без чувств. И состояние очень тяжёлое. Врачи за жизнь борются.

– И что же с ней такое?

– Рубленая рана головы.

– Вона как! Нашли изуверов-то?

– Пока нет. Но найдём. На то я сюда и приехал.

– Да кто же скажет, кроме её самой? – развёл руки егерь. – Или видел кто?

– Следственная тайна, Маркелыч. Понимаешь? – Миронов отошёл от старца и направился в сторону палаток артистов. – Но тебе, как нашему старому общественному помощнику, скажу.

– Я – могила. Ты меня давно знаешь, Александрыч. – Егерь забежал наперёд, заглянул в глаза Миронову. – Раскроем убийство?

– Конечно. Впервой, что ли, – бодро поддержал следователь. – Раскроем, Маркелыч. Вот только здесь я никого не найду. Куда все подевались?

– А кто её в больницу привёз?

Миронов заглянул в блокнот, полистал:

– Лисичкин Аркадий Константинович, Сребровский. Это тот, помреж. И Бобрачков.

– Бобрачков из местных. Наш. А первые двое ростовские. Они, видать, в райцентре и остались. Продуктов назад прихватить, ещё какие дела. Про неё домой сообщить надо. На почту пошли звонить, – начал строить догадки егерь.

– Вполне возможно, – согласился следователь. – Но не оставят они без присмотра имущество? Давай, Маркелыч, пробеги по палаткам. А я бакен поищу. Мне его осмотреть надо, место происшествия.

– Понятное дело, – засопел егерь. – Только к бакену без лодки вам не добраться.

– Значит, ищи и лодку.

– Молодые люди! – послышался женский голос. – Вы не нас разыскиваете?

Следователь и егерь обернулись. Из палатки, которую они только что миновали, высунулась женская головка в соломенной шляпке и солнцезащитных очках.

– Ага, – обрадовался Фомин.

– Заждались вас. Вы из милиции?

– Почти угадали.

Из палатки друг за другом выбрались под солнечные лучи Екатерина Модестовна и Вера Павловна.

– Железнова, – представилась Екатерина Модестовна, протянула Миронову руку и взглянула на Фомина. – А вас мы знаем. Вы с председателем колхоза у нас были. Беда-то какая!.. Вы, конечно, в курсе?

– Медянина Вера Павловна, – спряталась за спину Железновой дама с зонтиком. – Как там наша Липочка?

– Жива, – коротко сказал Миронов. – Но пока плохо. К ней не пускают никого. Так что я вот к вам приехал. Выяснить, так сказать, подробности происшествия.

– С нами уже беседовали, – сердито поморщилась Железнова.

– Лейтенант милиции был, – кивнула из-за её широкой спины дама с зонтиком.

– Я знаю, – прервал их Миронов. – Однако кое-что надо уточнить.

– Вы что же, не верите лейтенанту? – подозрительно глянула на него Железнова.

– Я из прокуратуры. Должен вас допросить.

Обе женщины изменились в лице:

– Мы готовы.

– Вот и прекрасно, – стал подыскивать место для беседы следователь.

– Извините, к себе не приглашаем, – видя его попытки, смутилась Железнова. – Ночь не спали, у нас не прибрано. Но есть прекрасное место. И от солнца спрячетесь.

– Да, печёт сегодня, – пожаловался и егерь.

В беседке, расположенной на берегу Волги среди деревьев и недалеко от воды, отдыхать – одна благодать. Устроившись под приветливой крышей, Миронов приступил к допросу. Фомин покрутился без дела и, вспомнив наставления, отправился по берегу искать лодку. Выйдя за лагерь артистов, он наткнулся на двух молодцов, обросших, не проспавшихся, на корточках копавшихся в лесках и прочей рыбацкой утвари. Рядом, привязанная к колу, плескалась лёгкой волной неказистая лодчонка.

– Привет рыбачкам! – добродушно окликнул их егерь, подходя ближе. – Удить собрались?

Один, хмуро оглядев его, промолчал, второй не поднял головы.

– Не наши, смотрю, – разглядывал их Фомин. – Не с Барановки, орлы?

Те угрюмо молчали.

– Давно здесь? – поинтересовался неугомонный егерь.

– Слушай, друг. Ты чего прицепился? Шёл бы своей дорогой, – угрожающе поднялся бородатый, с татуированной волосатой грудью и правой рукой, в которой сжимал длинный нож. – Чего надо?

– Егерь я, – отступил Фомин, покосясь на нож. – Местный.

– Вот ты нам и нужен, – поднял лысую голову второй незнакомец. – Раз егерь, значит, знаешь, где рыбу ловить. С утра возимся, до сих пор пустые.

– Знамо дело, покажу, – оживился Фомин. – А вы откуда будете? Недавно приехали?

– Вчера ночью, – поднялся с колен лысый.

– Хвалиться не буду, я вам место покажу, до захода солнца если постоите, бершей сумку накидаете, а то и судак подойдёт.

– Врёшь небось, – оторопел лысый.

– Врёт, – кивнул бородач. – Эти деревенские одни брехуны. Мужики, те двое, тоже показывали к палаткам этим держать, а толку?

Бородач лениво и хмуро повернулся в сторону палаток артистов и спросил егеря:

– Тут ростовские остановились? Артисты?

– Тут-тут, – обрадовался Фомин, и нутро новоявленного сыщика обожглось жаром предчувствий. – Рыба есть, конечно, но солнце отпугнуло. А к вечеру, как остынет, и здесь дёргать можно от души.

– Что значит дёргать? – бородач ощерился. – Ты, егерь, точно скажи, где ловить надо? Чего крутишь?

– А куда те мужики делись? – заикнулся Фомин. – Которые вас сюда направили?

– Во, даёт! Егор, опять любопытный попался…

– Гляди на него, – усмехнулся татуированный. – Ты не сыщик, мужик?

– Мент, не иначе? – бросил мучить леску лысый. – Бегает вас здесь не счесть. Случилось что?

Неизвестные уставились на егеря, бородач поигрывал ножичком.

– Да я не знаю, – отодвинулся Фомин. – А кто же здесь был? Милиция, говорите?

– Были, – отвернулся от него бородатый, потеряв интерес, а лысый спросил:

– Ну что, дед, покажешь, где рыбу можно дёргать? А то к ужину придётся консервы открывать. Будь они неладны!

– Покажу, а чего же, – облегчённо засуетился егерь, – давайте за мной. Недалеко здесь. Только услуга за услугу.

– Ишь, чего захотел! – ощерился бородатый сердито. – Рыба ещё в воде, а он уже просит.

– За окуней и бершей я вам ручаюсь, – повёл Фомин за собой незнакомцев. – А просьба моя не ахти какая. Мне вон до бакена того сплавать надо. Одолжите лодку? На ваших глазах буду.

На том и порешили. Фомин отвёл незадачливых рыбаков в заливчик к корягам и ивам, грустившим над лёгким омутом. Дал обоим жмыха для прикорма, не жадничая, чтобы до вечера хватило, а сам, ухватившись за верёвку, поволок лодку вдоль берега к пёстрым палаткам. Душа его билась и рвалась в преддверии встречи с Мироновым: Фомин почуял след преступников. Обрадует он следователя двойной удачей. И лодку удалось прихватить, и незнакомцы эти – не простые рыбаки. Ножи-то у них вон какие! И в татуировках все. Из тюрьмы бродяги. Не иначе. Убийцы и есть!..

Когда он добрёл, упираясь из последних сил, до палаток, Миронов ждал его на берегу не один. Кроме прежних женщин, объявилась кудрявая блондинка, а со следователем стояли завхоз Рассомахин и актёр Лисичкин, знакомые Фомину.

– С удачей тебя, Маркелыч, – приветствовал егеря Миронов, а завхоз с распухшим красным глазом и Лисичкин заспешили помогать вытащить лодку на песок.

– Николай Александрович, – позвал в сторону следователя Фомин. – На минутку вас…

– Какие секреты? – кивнул ему тот и обернулся к артистам: – Милые женщины, ну и… остальные присутствующие, мы с Иваном Маркелычем сплаваем к бакену. Осмотр, так сказать, совершим. Подождите нас на бережке. Вы мне ещё понадобитесь.

Артисты послушно закивали головами.

– Какие новости, Маркелыч? – спросил Миронов егеря, лишь только они отплыли от берега.

– Есть новости, – вытаращил светящиеся счастьем глаза тот. – Кажется, я нашёл, кого вы ищете.

– Да ну! Шутишь?

– Не маленький я, чтобы шутить такими вещами, – обиделся Фомин и рассказал следователю про лысого и бородача.

– И татуировки у них самые что ни на есть бандитские, – закончил он. – У меня глаз намётанный на шпану. Я их за версту чую. У одного на ногах, а у другого на груди. Издевательство самое настоящее.

– Что же у него за издевательство? – усмехнулся Миронов, хватаясь за бакен, к которому они уже подплыли за разговорами.

– Море и солнце с лучами. Или закат, или рассвет. Половина диска видна.

– Ну? Что остановился?

– И это?.. Слава кепеэсэс написано.

– Рассвет, конечно. Что тут сомневаться, – тщательно оглядывая бакен, подытожил Миронов. – Нет на бакене ничего. Чистый, как младенец.

– А что ищем-то?

– Ну, может, кровь осталась. Зафиксировали бы. Зря я фотоаппарат с собой взял!

– Не утоп бы. Дорогая вещь.

– Служебный. За мной значится, – Миронов проверил фотоаппарат в кожаном футляре, болтающийся у него на шее. – Больших денег стоит. «Зенит три эм».

– Я хотел себе купить, – пожаловался егерь. – В наших магазинах таких нет.

– А тебе зачем? Это специальные.

– Как зачем? Природу снимать. Браконьеры опять же… попадаются. Чтобы не бегали. Хлопнул. Сунул ему фотку. Куда он денется.

– Подарю, когда списывать буду, – пообещал Миронов. – Знаешь, Маркелыч, неудачной наша поездка получилась.

– А что ты мечтал найти? Вода, если и было что, давно смыла. На волнах бакен, вон как швыряет!

– Не только бакен. И палатку, где артистка жила, найти не удалось, – пожаловался следователь. – Висяк, как есть висяк. Эти бабки тоже ничего путного не сказали.

– Так вон убийцы-то! – завращал глазами Фомин. – Я же тебе рассказал про оборванцев. С ножами они! Сам видел.

– Врач сказал, рубленая рана у неё. Топор искать надо.

– Найдёшь его! Он в воде давно. Они его выбросили. Станут нас ждать.

– Не станут…

– Брать их надо, Александрыч. Сейчас лодку пойдём отдавать, и вяжи обоих. Пока дёру не дали.

– Вязать, говоришь?..

– В тюгулёвку их! И дать, как следует. Враз заговорят. Они народ ушлый. Прижать нужно.

– Прижать, говоришь?..

– А что на них смотреть? – не понимал безразличного выражения на лице следователя Фомин. – В милиции не таким языки развязывают.

– Развязывают, говоришь?.. – криво усмехнулся Миронов.

– А что, волындаться с ними? – нахмурился егерь. – Не дураки, чтобы сами признаваться. Да ещё в убийстве!

– Да, умышленное убийство самое тяжкое преступление… – поразмыслил следователь.

– Вот. Я и говорю! Без назидания, – Фомин крякнул, сжал кулаки-булыжники и со значением постучал ими по своим коленкам, – без этого дела только дурак пойдёт на сознанку.

– Ты прямо по фене заговорил, Маркелыч, – невесело улыбнулся Миронов. – А в активе у нас с тобой пока полный нуль.

– Как так? – всполошился тот.

– Проверяла уже милиция твоих оборванцев. Не шпана они. Вполне положительные люди. Геологи из Саратова. Отдыхают у нас.

– А ножички? – округлил глаза егерь.

– Ножички у рыбаков – обычное дело. Ты сам-то без ножа ходишь?

– Я егерь. Мне положено.

– И им не воспрещается. Обычные ножи, Маркелыч. Обычные… А вот про двух других мужиков они тебе говорили, это интересно.

– Каких, Александрыч? Я что-то запамятовал.

– Которые их к палаткам артистов послали.

– Да-да. Говорили! Как же.

– Вот тех надо бы найти.

– Так как же, Александрыч?

– Ладно. Это я сыщиков наших напрягу. Давай ещё с завхозом поговорим. А там видно будет.

Миронов высадился на берег и отправился к Рассомахину, оживлённо беседующему с Лисичкиным и женщинами, а Фомин, подгребая вёслами, поплыл отдавать лодку владельцам. Когда он возвратился, Миронов сидел на пригорке, чиркая что-то в своём блокноте.

– Ну, как геологи-то?

– Ничего, ребята. Повеселели, как клёв пошёл. Приглашали на уху, – егерь сел рядом со следователем, закурил. – С завхозом-то что? Не дрались они здесь? Может, скрывают от нас? По пьяни-то чего не наделаешь.

– А? – не понял Миронов, не отрываясь от своего занятия.

– Глазище-то у завхоза видел какой? Не приложился кто вчера? За этой… пострадавшей мужики-то табуном… И режиссер их в сиреневых рейтузах крутился, никого не подпускал. Наш Сердюков-то! Тоже туда. Пузо выставил и попёрся. Мне даже поцеловать её не дал.

– Да ты что, Маркелыч? – усмехнулся следователь и оставил блокнот. – Не дал поцеловать!

– Не дал, пузатый, – сконфузился егерь, – а ведь у неё мужик есть. Из артистов тоже. Там был вчерась. С нами. За одним столом.

– Вот как?

– Водку пили с этим? Как его? С Лисичкиным. Да он тебе говорил, наверное?

– Нет. Не сказал.

– Пил. Укатались они оба. Тот по столу стучал. А Лисичкин его успокаивал. Приревновал, наверное.

– Ты всё помнишь, Маркелыч?

– А чего мне забывать? Я трезвый был. Как стёклышко. А баба, Александрыч, красавица. Жаль её. Ласковая такая. Всех целует. Если бы такая была…

– А муж, значит, приревновал?

– А как же? И я бы на его месте не стерпел. Этот режиссёр их, наглый малец. Прилип к ней, обнимает. Вот я и спросил про глаз-то.

– Так глаз болит у завхоза! Он при чём?

– Э-э-э! Александрыч! Такая женщина!..

– Но завхоза вроде не было за столом? Женщины говорят, он рыбачить уезжал. Сетку они здесь где-то ставят, на котёл рыбу ловят.

– Нет. За столом его не было. Это точно.

– А чего же ты его приплёл?

– А после?.. Может, мордобой у них пошёл?

– Проверим… Что-то я мужа её не найду.

– Это как же?

– Завхоз говорит, что с шофёром с вечера тот ещё уехал на другой берег Волги рыбачить. К вечеру возвратятся.

– Значит, не знает муж, что жену убили?

– Выходит так.

– Вот те раз! Вот подарочек будет…

– Зарыбачились.

– Что же? Ждать будем, Александрыч?

– А что делать?

Спустилось солнце за горизонт, Миронов с Фоминым поужинали ухой у геологов, попили чайку с артистами и уже засобирались назад, так и не дождавшись никого, как к берегу в стороне от палаточного лагеря неслышно тиснулась в песок лодка.

– Витёк! – бросился к лодке завхоз Рассомахин, опережая следователя и егеря. – А где Иван Иванович? Вас здесь следователь заждался из прокуратуры.

– А я почём знаю, где он? – отозвался шофёр и выпрыгнул из лодки. – Я его не видел. Он ночью так и не пришёл, как договаривались. Я один уехал. Передумал Иван Иванович. А что, нет его?