«Белое солнце пустыни» – рейтинг зрителя
Ваше благородие,
Госпожа разлука!
Мы с тобой родня давно —
Вот какая штука…
Письмецо в конверте,
Погоди, не рви.
Не везет мне в смерти.
Повезет в любви…
Булат Окуджава
«Вестерн» или «истерн»? Как под белым солнцем заселяли пустыню • «Открой личико!» • Проблема эроса: Гюльчатай и Катерина Матвеевна • Воистину добрая Госпожа Удача
По телевидению отмечали очередной юбилей фильма «Белое солнце пустыни», была большая передача. Выступал молодой работник таможни, симпатичный, интеллигентный. Он сказал, что выбрал свою профессию – «сделать жизнь с кого бы», – горячо полюбив картину и ее героя – таможенника Верещагина.
Подумать: при таком учителе да при таком примере – нет, не пропустит он ни грамма контрабандного опиума и не станет в поисках бриллиантов понапрасну выворачивать сумочку пожилой скромной командировочной, впервые выезжающей за рубеж!
…Однажды при очередном показе по телевидению «Белого солнца пустыни» рядом со мной в гостях у экрана оказалась знакомая хозяев – красивая и деловая манекенщица (всегда в гастролях, всегда на подиуме). Она не просто знала текст наизусть (это еще встречается!), она буквально проигрывала все действие, забегая вперед, как дети, «подсказывала» актерам реплики, при этом «переживая» так, как если бы смотрела фильм в первый раз.
…На вполне официальном банкете в одном из соседских евразийских государств, бывших советских республик, высокопоставленный тамошний деятель, приветствуя российскую делегацию, завершил свою речь словами: «Сами знаете: Восток – дело тонкое».
Можно приводить немало самых разных свидетельств того, что фильм «Белое солнце пустыни», снятый в 1969-м, вышедший на экран в 1970-м и награжденный Государственной премией России в 1998-м, буквально внедрился в нашу культуру и наш обиход, стал частью жизни, а не только любимым «произведением киноискусства».
Единственный в истории кино случай – присуждение высшей государственной награды по прошествии почти трех десятилетий при всей своей уникальности скорее норма, чем нонсенс. Как бы исправление ошибки. Признание – пусть запоздалое, но тем более твердое. Потому что фактически этот приз присужден фильму многомиллионным жюри зрителей. Вот уж без всяких натяжек – народное кино!
Владимир Яковлевич Мотыль
(1927–2010)
А между тем инстанции, которые определяют судьбу картины по ее выходе в свет, «Белое солнце пустыни», скажем прямо, проглядели. Фильму в Госкино была дана так называемая «вторая категория», то есть «так себе»… Он не был представлен ни на одном международном и даже внутрисоюзном фестивале.
Скажут: благо хоть разрешили, могли бы ведь и закрыть! Естественно! Постановщик Владимир Яковлевич Мотыль (который, кстати, после его режиссерского дебюта «Дети Памира», награжденного республиканской премией Таджикской ССР, ни разу не удостоился ни званий, ни наград) позже рассказал, сколь нелепые придирки предъявлялись к фильму. Например, возмущение цензоров вызвало блюдо черной икры, которое подает Верещагину жена, – икра тогда была дефицитом, не стоило лишний раз напоминать советским гражданам об икре. Но пронесло: Брежневу, к счастью, понравилось!
Что еще более удивительно, не оценила фильм должным образом и кинокритика. О нем писали вяло, кисло, более всего, казалось, были озадачены определением жанра картины. В каталогах «Белое солнце пустыни» фигурировало как приключенческая комедия. Рецензенты же, любя подверстывать любую новизну под готовое и узнаваемое, сразу выкинули жетончик: вестерн!
Это, как известно, ведущий жанр американского приключенческого фильма, сконструированный на материале покорения дальнего Запада в XIX веке (экшен, саспенс, выстрелы, засады, индейцы, героические и храбрые ковбои, салуны, саванны и т. п.).
«Вестерн» происходит от слова West, Запад; у нас логичнее был бы «истерн» – от слова East, Восток. У нас тоже «экшен», выстрелы, басмачи-бандиты, героические и храбрые красноармейцы, гарем, одалиски, барханы. «Истерн» как-то не привился, быстро отпал. А вот на «вестерне» зациклились. Так и постановили: «Белое солнце пустыни» – наш советский вестерн. И на том успокоились.
Фильмография В.Я. Мотыля
1963 г. – «Дети Памира»
1967 г. – «Женя, Женечка и "катюша"»
1969 г. – «Белое солнце пустыни»
1975 г. – «Звезда пленительного счастья»
1980 г. – «Лес»
1991 г. – «Расстанемся – пока хорошие»
1996 г. – «Несут меня кони»
Даже в дни празднования 100-летия кинематографа, когда ведущий специализированный журнал «Искусство кино» в особом выпуске под общей шапкой «Вехи» поместил множество всяких критических рейтингов, опросов и анкет, «Белому солнцу пустыни» нашлось место только в рубрике «вестерн». Среди «недооцененных фильмов» и то не упомянули.
А тем временем, подобно марочному коньяку, картина год от году прибавляла звезды качества, вербовала все большие аудитории, залавливала новые души.
У космонавтов вошло в традицию смотреть ее перед стартом. В конце XX века число фанатов, знающих наизусть и текст, и «экшен», все прибывало. Среди доброжелателей и любителей оказались иные крупные политики, в том числе, например, Жак Ширак. Выпущенные тогда видеокассеты расходились огромными тиражами.
И вот, наконец. Государственная премия России – через 28 лет…
Однако феномен «Белого солнца пустыни» вовсе не в разрыве отношения к нему официального и «элитарного», которые совпали, с одной стороны, и реакции массового зрителя – с другой. Такой разрыв (это не секрет!) обычен, о чем всегда говорят цифры «человеко-посещений», то есть попросту проданных билетов на то или иное название. Массовый успех это и есть успех кассовый. Фильм сложный, глубинный, философский, экспериментальный, пусть и выдающихся художественных достоинств шансов на таковой не имеет – за редкими, редчайшими исключениями. Стоит сказать прямо, что массовым, или кассовым, успехом пользуются в подавляющем большинстве своем фильмы коммерческие, то есть заведомо рассчитанные на публику преимущественно невзыскательную. Ремесленник от кино отлично знает все манки и стереотипы успеха и умело ими оперирует.
Но случай «Белого солнца пустыни» – совсем иной. Очень интересный. Радостный.
При выходе на экраны в 1970-м фильм не попал в чемпионы года, занял лишь десятое место. А время шло для кино золотое, массовый успех исчислялся 60 миллионами посещений, сейчас это кажется фантастикой! «Белое солнце пустыни» тогда собрало 34,5 миллиона, по тем дням далеко не рекорд.
Спасенный Саид (Спартак Мишулин) только и скажет: «Зачем выкопал? Не будет мне покоя, пока жив Джавдет». Но в опасную минуту суровый восточный воин всегда поможет красноармейцу
За последующие четверть века лента уверенно обгонит тогдашних первачей, будет и далее набирать и набирать свои цифры, силу своего воздействия, открывать для все большего количества зрителей свою живую прелесть. Потому что перед нами тот тип экранного искусства, который, в отличие от коммерческого, один из сценаристов фильма Рустам Ибрагимбеков назвал «серьезным кинематографом».
«Настоящие картины, – говорит он, – живут во времени и дают жить их создателям. Нечто похожее происходит при добыче нефти. Есть так называемый фонтанный способ добычи, когда пробуривается скважина и достаточно большой энергией пласта нефть выбрасывается на поверхность. А есть глубинно-насосный способ… и с течением времени становится ясно, что насосный способ дает гораздо больший эффект».
Сын Баку – города нефтяных вышек – Ибрагимбеков дело знает и нашел хорошее сравнение!
А сценарий писали втроем, пожалуй, все-таки «фонтанным способом» – мне довелось видеть одну из стадий этой веселой, дружной и озаренной работы талантливых «фонтанирующих» художников: мастера Валентина Ежова, автора «Баллады о солдате» и «Крыльев», выпускника Высших сценарных курсов, по первой профессии программиста-математика Рустама Ибрагимбекова и режиссера Андрея Кончаловского. Дело было в благоуханном крымском Коктебеле, потом славная тройка переехала в село Безводное на Волге и там завершила свой труд.
Кончаловский, увлекшись другими проектами, далее отошел. Постановку поручили Владимиру Мотылю, только что выпустившему обаятельный фильм «Женя, Женечка и "катюша"» с Олегом Далем в главной роли и по сценарию, написанному им с Булатом Окуджавой.
Новый сценарий назывался «Спасите гарем» – смешной, оригинальный. Действие происходит в Средней Азии по окончании Гражданской войны. И вправду «приключенческая комедия»: демобилизованный красноармеец Федор Сухов волей обстоятельств должен сопровождать и охранять жен некоего бая, одержимого местью за отобранный гарем и собирающегося всех их убить, чтобы не достались врагу.
Борец за счастье трудового народа всей Земли Федор Сухов – коронная роль Анатолия Кузнецова
Гарем переименован в «Первое общежитие освобожденных женщин Востока». Комедийный эффект заключался в том, что жены в своем новоявленном статусе отнюдь не «раскрепощались», а продолжали оставаться во власти вековых предрассудков под своими плотными чадрами. Считая Сухова своим новым хозяином, они пытались его и соблазнять, и ублажать.
Этот сюжетный стержень и забавные квипрокво в общении русского солдата и бродячих дочерей ислама сохраняются в фильме. Правда, несколько ужмутся, а тема «Гарем» обретет скорее пластическую выразительность целого, нежели индивидуализацию.
Как стая газелей или движущаяся рощица каких-то экзотических деревьев, колесит по пустыне «групповка» (это словцо киностудии) реквизированных жен Абдуллы. Чарующе остроумна «поверка-перекличка» – с ее помощью Сухов контролирует и дисциплинирует подопечный свой коллектив: «Фарида… Зульфия… Зухра…» Но узнать и полюбить зрителю удается лишь одну – самую юную, звонкоголосую Гюльчатай, которую настигнет пуля мстителя. Лирическая мелодия застреленного рядом с ней парнишки Петрухи, помощника Сухова, его ставшее знаменитым и неисполненным «Гюльчатай, открой личико!» – уже одно это выводит сюжет за границы комедии – этих детей до слез жаль…
И если приклеивать к фильму модные сейчас ярлыки жанров, то можно увидеть, что в «Белом солнце пустыни» немало и мелодрамы.
Так все-таки «вестерн» или «истерн»? Спор, на мой взгляд, надуманный. Лучше всех сказал сам Мотыль: «Это фильм-легенда, фильм-сказание».
В осуществлении режиссерского замысла былины, сказания или легенды история сражений за гарем фольклоризировалась, обретала некую распевность, поначалу непредвиденную широту. Истерн-вестерн сужался до непосредственного сюжета, до прямых схваток красных с бандами Абдуллы, сдержанно, но убедительно снятых при весьма скупых постановочных средствах и «малобюджетных» возможностях.
Это действие развертывалось на «пленэре» пустыни. На песке, в который здесь закапывают врага по шею, – вид мучительной казни. Где руины древних сооружений становятся плацдармами кровавых битв. Куда падают убитые лошади вместе с всадниками. И куда низвергнется сам злодей Абдулла – огромный, картинный в своей чалме и белом чапане – красавец Кахи Кавсадзе. Но по дороге от сценария к фильму топография пустыни изменялась, а с нею и пространство страстей, персонажей, концепции.
«Первое представление об изобразительном строе "Белого солнца пустыни", – продолжает Мотыль, – возникло тогда, когда я понял, что это будет фильм-былина, и попросил Марка Захарова дописать солдатские письма».
И вот как бы из-за кадра на экран мусульманского Востока вплывала и поэтически укреплялась там Россия, держава. Под белым слепящим солнцем на самом краю моря синя, бурного Каспия, вырастал за белокаменной азиатской стеной русский дом, былой форпост державы, еще недавно царская таможня.
Крепкие ворота, сторожа-павлины распускают веера-хвосты, важно прохаживаясь по крыше. А в доме живет потрясающий человек Павел Верещагин, которого замечательно играет Павел Луспекаев.
Главарь банды Черный Абдулла (Кахи Кавсадзе) намерен отомстить и убить всех жен своего гарема
У артиста к этому времени были ампутированы обе ступни – горькое следствие курения, гангрены. Коллеги свидетельствуют: он преодолевал немыслимую боль, но в кадре едва заметная хромота и походка вперевалочку только придавали еще большую конкретность образу героя, чье прошлое читается в медленном и пристальном скольжении камеры по фотографиям на стене: жених и невеста в подвенечном наряде, воинские подвиги. Георгиевский крест. Верещагин, «беляк», имперский акцизный чиновник, еще вчера в десятках фильмов непримиримый кинопротивник героя-революционера, здесь придет на помощь красноармейцу и погибнет за чужое дело, ставшее для него своим.
«Классовая борьба», эта полувековая тема искусства, перечеркнута. Скрепленное смертью братство двух русских из разных станов, старшего и младшего, поданное в открытую, – есть нечто абсолютно новое для советского кино.
Впрочем, подспудно, тайно, как пыталась я показать в предыдущих очерках, художники давно шли к тому. Но осуществило «Белое солнце пустыни».
А киот? Православный киот в красном углу, перед которым крестятся? Ведь это 1969 год, год идеологического ужесточения по всем пунктам, когда студентов, даже в шутку осенивших себя крестным знамением или зашедших в церковь поставить свечку по бабушкиному поручению, могли вышвырнуть из университета.
И выбор Луспекаева с его печальными, добрыми и блестящими глазами на роль героическую и чуть лубочную, и вся атмосфера дома на морском берегу – сине-зеленого российского оазиса под белым солнцем пустыни, и, – конечно! – счастливая песня Исаака Шварца на слова Булата Окуджавы – все это, видимо, наворожила фильму добрая Госпожа Удача.
Павел Луспекаев в роли богатыря Павла Верещагина – незадолго до героической гибели героя в водах Каспия
Только эту песню, одну ее, лихую, за сердце хватающую, незабываемую, могла бы я поставить как младшую сестру рядом с той, далекой, питерской, безымянной – о голубом шаре и потерянной девушке. Но «Госпожа Удача» – песня авторская, и войти ей в богатейшие антологии советской кинопесни. Теперь, когда уже нет в живых ни Артиста, что пел песню, ни Поэта, особой ностальгией и благодарностью таланту окутана она, прекрасная «Госпожа Удача».
Продолжаем вглядываться в карту заповедной пустыни Владимира Мотьля.
«Добрый день, веселая минутка! На прошедшие превратности судьбы не печальтесь, разлюбезная Катерина Матвеевна…»
«А еще скажу я вам, разлюбезная Катерина Матвеевна, что являетесь Вы мне, словно чистая лебедь, будто плывете себе, куда Вам требуется…»
«А еще хочу приписать для Вас, Катерина Матвеевна, что иной раз такая тоска к сердцу подступит, клешнями за горло берет. Думаешь, как-то Вы там сейчас?..»
Какая прелесть эти солдатские письма, стилизованные Марком Захаровым так тонко и по-особому сердечно!
Голосом героя звучат из-за кадра они – рефрен картины – и придают образу невидимый второй план, несут в себе тайную печаль, побеждаемую лишь одним: революционным долгом, как понимает его Сухов, а именно – борьбой за счастье трудящихся всей Земли! Всей, значит, и этой опостылевшей пустыни!
А адресат сердечных посланий – придуманная постановщиком, видимо, тоже по наитию «несравненная Катерина Матвеевна» – образ-видение снов Сухова, его далекая возлюбленная и жена.
Реализовать этот образ довелось «типажу», не профессиональной актрисе, а редактору TB-Останкино, журналистке Галине Лучай. Мотыль снимал картину на «Ленфильме», примерял для Катерины Матвеевны русских красавиц Чурсину и Хитяеву, как вдруг увидел командировочную Галю, которая готовила там очередную передачу, и мгновенно решил: вот она!
«Разлюбезная Катерина Матвеевна» – жена красноармейца Сухова в исполнении Галины Лучай
Избранница отнеслась к своей «артистической» фортуне, как и потом к всенародной славе, весьма сдержанно, не любила, когда ее слишком идентифицировали с Катериной Матвеевной. Человек очень интересный, смелый, всегда шедший тодько своим собственным путем, Галина Пантелеймоновна в ту пору занята была другим: своими телециклами (среди них и «Юные годы советского кино», который мы делали с нею вместе), своими увлекательными телепроектами и еще помощью авторам из тогдашнего «черного списка», вычеркнутым отовсюду «за неблагонадежность».
Все это, конечно, лично к «разлюбезной Катерине Матвеевне» прямого отношения не имело, но, думаю, проникло в подтекст как настрой личности, сделав портрет фактической героини фильма значительным, загадочным. И теперь Гале – Катерине Матвеевне в ее красном платке и кумачовой кофте, со строгим прямым пробором в русых волосах, с чуть нахмуренными бровями и непостижимой, чуть ироничной полуулыбкой принадлежит место среди знаменитых «типажей» в истории кино.
Ведь это Катерина Матвеевна, опершись рукой о тонкую березку, открывает фильм еще до титров – кадр стал «культовым».
На каких-то этапах работы были варианты продлить ее существование в суховских снах: чтобы она появлялась еще и в полушубочке на снежной зимней натуре, и даже фигурировала в фантазии на тему популярной разинской песни «Из-за острова на стрежень». Там на атаманской ладье сидел бы Сухов в обнимку с Катериной Матвеевной, а также и весь гарем, и по ее приказу бросали бы в Волгу жен, одну за другой, подобно тому, как некогда несчастную персидскую княжну. Но эта версия своевременно отпала – шедевр, как известно, создается с помощью отсекновения всего лишнего. Оказалось достаточно небольшой и смешной картинки, когда все жены, уже с открытыми личиками и в русских платочках, на лугу ублажают Сухова кто чем может из деревенских дел: кто доит корову, кто вышивает, а кто подносит портрет Карла Маркса. Потому что не аттракционы, яркие сами по себе, важны были постановщику: ведь Катерина Матвеевна «работала» на образ главного героя.
Это – Россия, далекая родина Федора Сухова, русская лужайка в ромашках, зеленая даль и глубокая лента реки. Там его душа, там все его помыслы. Его любовь. Его, наконец, «эстетика», его идеал красоты. Там красавицы пышнотелые, светлые. Там полные ведра воды и много свежей листвы.
А он, демобилизованный, когда уже кончилась Гражданская война, все скитается в чужой, ненужной ему пустыне. Потому что сражается «за счастье всей Земли». А точнее, конечно, не может не откопать зарытого кем-то незнакомого Саида (двоих уже раньше откопал!), не напоить его драгоценной водой из своего чайника и уж тем более не может бросить в беде этих разнесчастных жен, этот свалившийся ему на голову гарем.
Сухова сравнивают с Чапаевым.
Нет, Федор Сухов в идеально мягком исполнении Анатолия Кузнецова близок Чапаеву только по любви народной. У него «архетипы» и прототипы другие.
В кино – и шукшинский Пашка Колокольников, и Алеша Скворцов из «Баллады о солдате». А в дальней родословной у него славные герои русского фольклора: Иванушки, носители добра, защитники слабых и обиженных. Идеалисты. Мечтатели. Фантазеры.
Образ героя революции завершил свой путь в советском киноискусстве, слившись с русским национальным характером.
