«Калина красная» – завещание Василия Шукшина
Пишут мне, что ты, тая тревогу.
Загрустила шибко обо мне.
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж —
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож…
Сергей Есенин. Письмо к матери
* * *
День скорби 2 октября 1974-го Един в трех лицах • Актер • Вечный труженик • В мастерской М.И. Ромма • «Мы с Катуни»
Судьба Егора Прокудина, который вернулся из заключения в надежде начать честную жизнь, – реальная, конкретная судьба, каких немало в действительности
Последним фильмом Василия Макаровича Шукшина (1929–1974) суждено было стать «Калине красной». Картина еще не успела сойти с экрана после премьеры, когда потрясла людей весть о его смерти. Смерти в пути, в зените таланта, на гребне славы, 2 октября.
И все это не общие слова, которые с горечью можно отнести к каждому большому художнику, от нас ушедшему! Все это душераздирающе буквально: Шукшин умер на съемках, с недоигранной ролью, с только что законченной пьесой, со стопкой чистой бумаги для романа и новых сборников рассказов, в сорок пять лет…
Волею судьбы получилось так, что путь в искусстве Василий Шукшин начал актером, сыграв еше студентом в фильме М. Хуциева «Два Федора», и актером, в экспедиции после съемочного дня, скончался. Между первой и последней его картинами – 22 названия тех, где он играл. Послужной список актера, не знающего простоев, фильмография, завидная и для артиста, у кого эта профессия единственная (за тот же, что и Шукшин, период времени в 22 фильмах снялась Н. Мордюкова, в 17 – В. Тихонов, в 24 – И. Смоктуновский).
Никогда не прекращал Шукшин тяжкого актерского труда. Ни после режиссерского дебюта, сразу попав в число перспективных молодых режиссеров. Ни после публикации первого сборника рассказов, обратив на себя внимание литературного мира. Ни став знаменитым писателем и кинорежиссером. Перерывы только во время съемок собственных фильмов, где он до «Печек-лавочек» не играл. Но, сняв свою картину, он актером возвращался в чужие. Даже познав свободу полного кинематографического авторства в «Печках-лавочках» и «Калине красной», он опять на съемочной площадке простой исполнитель.
После его смерти продолжали выходить рассказы, которые он сам успел подписать к печати. И так же долго, почти два года после октября 1974-го, появлялись на экране его актерские создания, вновь и вновь сжимая сердце болью непоправимого и вновь заставляя благословлять чудо кинематографа, навеки сохранившего живой облик Василия Шукшина.
Последние его работы в кино – актерские. Кроме картины «Они сражались за Родину» С. Бондарчука – «Если хочешь быть счастливым» Н. Губенко, «Прошу слова» Г. Панфилова.
Первая и последняя роли в кино: Шукшин сыграл главную роль в фильме Марлена Хуциева «Два Федора» студентом ВГИКа (1958), на съемках фильма «Они сражались за Родину» он скоропостижно скончался (1974)
Однако принято было думать, что Шукшин не придавал особого значения своей кинематографической деятельности. Например, в предисловии к «Рассказам», изданным в 1975 году «Роман-газетой» тиражом 1 550 000 экземпляров, было написано: «Своим основным призванием он долгое время считал кино… Но с каждым годом… все отчетливее осознавал, что должен целиком отдать себя литературе».
Действительно, артистом он себя никак не считал. Но ведь не считал себя также и писателем!
Если говорил о персонажах (им ли самим или кем-то другим написанных) – о Егоре Прокудине, Лопахине, Иване Расторгуеве, то всегда как о живых людях, но не об «образах», им «созданных» или «истолкованных».
Потому, верно, и не рассказывал он ни зрителям на неизбежных встречах о том, как «работал над ролью», ни репортерам ни о чем «заэкранном». Он вообще раскрывал себя скупо и говорил о себе сухо: только о том, что пришел во ВГИК далеким от искусства человеком, что знал мало и учился с трудом. Диплом получил режиссерский, хотя всегда был и сценаристом своих картин.
Фильмография В.М. Шукшина (режиссура)
1961 г. – «Из Лебяжьего сообщают»
1964 г. – «Живет такой парень»
1966 г. – «Ваш сын и брат»
1970 г. – «Странные люди»
1972 г. – «Печки-лавочки»
1974 г. – «Калина красная»
Конечно, случалось, что чужие фильмы, где он снимался, были серы, скучны, иногда совсем плохи. Вместо какой-нибудь картины более чем посредственной сколько могло быть написано рассказов! И написаны они могли быть не урывками, не бессонными ночами в номерах гостиниц, не после томительных смен, когда сначала чинили аппаратуру, потом часами ждали ушедшее солнце и т. д. Нет, в просторном кабинете, на верхнем этаже подмосковной дачи, за окном березы и серебристые ели, уютно барабанит дождь в стекло веранды, внизу чуть позвякивает посуда – накрывают стол к обеду, все ходят на цыпочках, и личный секретарь приглушенно отвечает в телефон: «Василий Макарович работает»… И ведь так жили в его время писатели! (Излишне говорить, что не все.)
Нет, не эту жизнь, хотя она была бы в высшей степени заслужена, прожил Шукшин. Он прожил жизнь неустроенную, кочевую, командировочную. Жизнь актера – не «звезды», не «премьера» – работяги, черной кости кинематографа. Жизнь постановщика трудных картин, а не «госзаказов» по зеленой улице.
Сначала, в молодости, экспедиции, вместе с которыми колесил он страну, были продолжением «его университетов», его странствий, начатых мальчонкой, когда, шагая с сундучком к городу, он не знал, что навсегда покинул родное село.
Но и потом автор «Характеров» и «Бесед при ясной луне», постановщик «Калины красной» был верен чернорабочей актерской своей судьбе. Уже стояла в паспорте московская прописка и была даже квартира, пусть самая скромная, но своя, – он продолжал играть в кино. И женился на актрисе, встретившись с ней на съемках, на Лидии Федосеевой, ставшей его партнершей в лучших его фильмах. И горячо любимые им дочки Маша и Оля с мало-мальства снимались в кино вместе с родителями. Здесь актерская семья Шукшиных вдруг напоминает старинные театральные династии и их быт.
Давние творческие века знали гармоническое единство Поэта и Комедианта. Шекспир, Мольер – гении, вершины такого единства, утраченного, когда «калечащее разделение труда» (Маркс) проникло и в искусство. XIX век придумал выражение, ранее немыслимое: «Скрипка Энгра», то есть второй (и второстепенный) талант, причуда художника-професси-онала. А в наш век уже появилось «хобби» – баловство, оригинальничанье, развлечение в часы досуга.
Многих ли XX век дал актеров – театральных авторов? Эдуардо де Филиппо – из крупных имен, вот и все? Родившись на пороге нашего столетия, десятая муза – кино – потребовала от своих служителей полной самоотдачи. Советские 20-е годы знают яркие примеры биографий таких «завербованных» кинематографом без остатка. Один Довженко не бросал писательства ради кино. Даже такой многогранный талант, как Эйзенштейн, фокусируется на режиссуре, и все нити в ней завязываются узлом.
Крестьянскому мальчику из Сибири суждено было стать в ряд тех редкостных личностей, которые воссоединили в себе распавшееся древнее единство актера и сочинителя. И в том и в другом он стал мастером равной силы. И объединил оба таланта в режиссуре.
Перенесемся же воображением во ВГИК, в осень 1958 года, где Михаил Ильич Ромм, признанный лидер кинематографа «оттепели», набирает мастерскую. Среди абитуриентов – два молодых человека, облик которых являет собой, мягко выражаясь, контраст.
Один – москвич, худенький, подвижный, красивое и нервное лицо типичного русского интеллигента; на плечах странноватый желтый пиджак, под мышкой объемистый фолиант – «Война и мир» Л. Толстого, любимая с детства книга.
Другой парень – явно из глубинки, лицо широкоскулое, круглое, простонародное, повадка солидная, военный китель с штатскими пуговицами. Как раз о «Войне и мире», гласит легенда, дескать, читал ли, спросил экзаменатор Ромм у угрюмого сибиряка. «Нет… Больно толстая», – будто бы ответил соискатель режиссуры, ничтоже сумняшеся. У Ромма, конечно, хватило юмора простить. Первый молодой человек был Андрей Арсеньевич Тарковский, второй – Шукшин.
Именно Ромму, смущаясь, Вася Шукшин показал свои первые литературные опыты, рассказы, которые писал по ночам. И Ромм их горячо одобрил. Там, в этих небольших зарисовках с натуры и из жизненного опыта впервые очертилось заповедное пространство его творений: алтайская земля, пересеченная долгим Чуйским трактом, этим собирателем судеб и характеров, и бурливой горной рекой Катунью. Так родился первый сборник рассказов «Мы с Катуни».
Оно же, пространство родины Шукшина-прозаика, вошло в кадр его диплома «Из Лебяжьего сообщают» – эскиз самого авторского кинематографа, в котором Шукшин будет един в трех лицах: сценариста, режиссера, актера. Шероховатая, растрепанная хроника страдного дня в каком-то захолустном райкоме была во всяком случае абсолютно «своей».
А через три года, в 1964-м, полнометражная картина режиссера-дебютанта «Живет такой парень» засверкала юмором, словно бы свежей утренней росой, открыла череду обаятельных портретов, написанных с безупречным знанием и родственной любовью. И всех их словно притягивал к долгому своему маршруту чуйский шофер Пашка Колокольников. В исполнении Леонида Куравлева представал на экране истинно русский народный герой, современный Иванушка, наивный и хитрющий, фантазер и верный друг. Необыкновенный кинематографист родился!
М.И. Ромм со студентами на съемках, 1962 год
Ему сроку было отпущено всего 10 лет. «Калина красная», эта лебединая песнь художника, новым светом озарит весь предыдущий путь Василия Шукшина от первых шагов. Это путь к исповеди, освобождение от фальшивых идолов, осознание личной ответственности за мир.
Герои Шукшина – «странные люди», согласно названию его фильма, снятого по нескольким рассказам и фактически не увидевшего экрана (из-за цензуры). Странность этих героев в том, что они сохранили живую душу в мире одичания и усугубляющегося распада. Они – «чудики», аутсайдеры, «положительные герои», ибо в данном случае определение не фальшиво. Шукшинские любимые герои, в том числе и сыгранный самим автором Иван Расторгуев, алтайский пахарь из фильма «Печки-лавочки», – некие последние носители русского народного идеала, выразители народной цельности, ума, юмора, доброжелательства.
От фильма к фильму видно, как сгущается тревога, как острее и горше наблюдает летописец упадок сельской жизни, разруху русской деревни. От задорных и весенних ритмов режиссерского утра в картине «Живет такой парень» осталось мало. Ушло и резкое противопоставление «деревня – город», проходящее через всю шукшинскую прозу и кинодраматургию вплоть до «Печек-лавочек». Характерное для всех «деревенщиков» осуждение города как вертепа разврата, вместилища порока и царства гордыни в «Калине красной» уступает место более глубокому нравственному и социальному предчувствию, что дело не в урбанизации как таковой, а в разрушении самих основ русской жизни. Разрушенный храм – один из мотивов «Калины красной» находится не в городе, а в деревне, и в одном из рассказов Шукшин живописал, как разбивали церковь, как выдергивали колокол— увы! – сельчане. И брошенная старуха-мать – крестьянка.
«Живет такой парень»: Леонид Куравлев в роли Пашки Колокольникова
Но если в прозе, в очерках, в последних выступлениях и интервью Шукшина словно звенит, готовая оборваться, тревожная струна, то «Калина красная» при всем трагизме своем проникнута глубинным покоем, отмечена гармонией того творения, которое потому и зовется лебединой песнью художника. Она как бы стягивает к себе внутренние нити всех других шукшинских произведений, постоянные мотивы его творчества. Это фильм авторский в бесспорном значении этого спорного термина, фильм, который мог быть создан только им и никем более, произведение глубоко русское, хотя народность его не в сарафане, и героиня, крестьянка Любовь Байкалова, одета по-городскому, а Егор Прокудин и вовсе в импортной кожаной куртке и синтетической рубашке, и Россия изображена здесь без тени умилительной псевдонародности. «Калина красная» захватывала прежде всего своей редкой искренностью, задушевностью, высокой серьезностью и простотой.
Словно бы поднимаясь над массовой привычкой «легкого смотрения» и обходя стиль «фильма для знатоков», Шукшин ведет со зрителем суровый, горький, доверительный разговор, надеясь на понимание и отклик.
Это искусство, которое предлагает нам черный хлеб, а не изысканное кушанье. Искусство, для которого «что» неизмеримо важнее, чем «как», но «как» обеспечено мощной режиссерской самобытностью и свободой. С первых кадров, с «Вечернего звона» в исполнении тюремного хора, с долгой панорамы по бритым головам и пестрым плакатам на стенах, картина буквально ошарашивает своей неожиданностью и непохожестью ни на что знакомое.
А пытались все-таки что-то знакомое найти.
* * *
От Пашки Колокольникова к Егору Прокудину «Малина», «бардельеро» – образы Зла мира • Символы «Калины красной» • Птицы белые и птицы черные • Покаяние как спасение
Одни увидели в фильме острый социально-психологический конфликт: возвращение преступника в общество, долг его перед людьми, а людей – перед ним. Другие прочли с экрана рассказ о человеке, кто искренне стремился вернуться к честной жизни, но не сумел сбросить тяжкий груз своего прошлого. Третьи поняли тему более обобщенно – как «преступление и наказание».
Раскаяние и сострадание – вот внутренние темы «Калины красной»
Кто-то счел Егора Прокудина неким «заместителем» Степана Разина, которого мечтал сыграть Шукшин. Иные критики сосредоточились на нравственном содержании картины, подчеркнули эгоизм, жестокость Егора, его злую вину перед брошенной матерью, одиночество «чужеземца на земле, пришельца, изгоя», который «потому, верно, и стал матерым, опытным и опасным рецидивистом, чтобы заполнить зияющую пустоту своей души». Антагонисты, напротив, утверждали, что Егор Прокудин легко «мог стать героем и совсем иной драмы, где и упоминания об уголовном мире не было бы», ибо важно не преступление и мера наказания, но потеря человеком пути, жестокие страдания, раскаяние. В чьих-то глазах Шукшин представал судьей и обвинителем, а в то же время другим его игра виделась «великим мужеством откровенности и самораскрытия», ибо он «не столько "играет" Егора Прокудина, сколько высвобождает его из глубин собственной души».
По поводу стиля картины также высказаны были мнения прямо противоположные. Ленту то сравнивали «с песней, пропетой задушевно и искренне», то строго писали об «антипесенной структуре фильма». И еще много, много несходных точек зрения имела «Калина красная».
Самое интересное, что каждое из суждений, будто бы взаимоисключающих, справедливо. И дело здесь не только в общеизвестной истине, что большие произведения искусства не сводятся к единственному толкованию. И не в том, что сколько голов – столько умов. Дело в самой «Калине красной», в особенностях ее художественной структуры.
Воровская «малина» не даст Егору Прокудину начать жизнь с чистого листа
В верхнем слое, на уровне сюжета, лежит в фильме история вора, в прошлом крестьянского парня, который, отсидев положенный срок, по выходе остановился на перепутье, в метаниях будто бы нашел дорогу верную, но не смог пойти по ней, настигнутый мстительной рукой бывших сообщников.
Судьба Егора Прокудина – реальная, конкретная судьба, каких немало в действительности, возможно, имеющая и свой непосредственный прообраз. О ней рассказано с тем знанием жизни, с той достоверностью и глубиной постижения характеров, которые свойственны прозе и кинематографу Василия Шукшина. Здесь – подлинность среды, бытовые подробности, точный психологический анализ, который дает герою писатель, режиссер и актер, глядя на Егора Прокудина чуть остраненно, со стороны, стараясь (в чем признавался автор) не нарушить правду характера своим сочувствием и жалостью «до боли, до содрогания за эту судьбу».
Противоречивый, сочетающий в себе резкие крайности, вышвырнутый из колеи отцов и дедов, искореженный неестественной своей жизнью и вопреки всему сохранивший силу натуры, горький ум, трезвую самооценку и живую способность к добру – этим пластически безупречным экранным портретом венчается шукшинская галерея современных русских характеров.
Из истории Егора Прокудина мы узнаем многое. И о том, как растлевает, как уродует душу бесчестная жизнь. И о том, как трудно дается душевное выздоровление. И как человек, искренне к нему стремясь, может его не достичь – не суметь, не успеть. Такова судьба уголовника, вора-рецидивиста Егора Прокудина по кличке Горе.
Но сквозь нее видится и другая трагедия. Это – вина измены себе и своему предназначению. Забвение самого дорогого и невозвратимого. Попрание святынь. Это и эгоистическая, пустая погоня за мнимостью, за призраком, за «праздником», которого алкал, но так и не нашел человек. Здесь, в этой глубинной трагедии, заветные думы автора о смысле жизни и цели ее.
Праздник – что это такое? – одно из волнующих таких раздумий. Устами одного из своих любимых героев, Алеши Бесконвойного, Шукшин дает себе ответ: «Дело в том, что этот праздник на земле – это вообще не праздник, не надо его понимать как праздник, не надо его ждать, а надо спокойно все принимать…»
Ответ этот подтверждает «Калина красная».
В одном из рассказов Шукшина говорится: «…Праздник на земле – это вообще не праздник»
Здесь – подспудно, в глубине – щемящая ностальгия по оставленному дому родному, по русским полям, по раскаленной каменке, по весеннему разливу вод, здесь мысль об ответственности человека перед землей, которая его взрастила. «И за хорошее, и за плохое. За ложь, за бессовестность, за паразитический образ жизни, за трусость и измену – за все придется платить. Платить сполна. Еще и об этом "Калина красная"», – так говорил Шукшин. И не только рассказом о другом человеке, но исповедью звучит она с экрана.
Конечно, можно воспринимать картину только в ее буквальном смысле – она это позволяет. Но одному зрителю видится ясно, другим лишь смутно ощущается смысл поэтический. Он-то и придает изображению иной объем, стереоскопичность, перспективу, поднимает чувства сокровенные и пробуждает ассоциации заветные, далекие, у каждого свои.
Легко проверить себя простым способом: как ни реалистичен образ, как ни конкретен он, мы все же не видим в Егоре Прокудине бандита, урку, негодяя. Мы слышим с экрана о семи его судимостях, а они все-таки для нас как-то нереальны! Это берет над нами власть поэтический план картины, и тогда рецидивист Прокудин уступает место залетке Егору, бродяге, буйной головушке, и судьба его взаправду звучит как песня, вековая, удалая, печальная.
В суховатой деловой шукшинской прозе пейзаж поначалу обозначал лишь место действия, так сказать, ландшафт. Постепенно пейзажные образы обретают самодовлеющее значение, как бы сращиваются с внутренней темой произведения, поэтизируются. Это и происходит в «Калине красной».
Таков березовый лес – рефрен фильма. И самая обыкновенная реальность северных мест, где развертывается действие, и образ, рожденный этой осознанной, бесконечной, захлестывающей сердце авторской любовью. То, что в обращении Егора Прокудина к березкам – «подружкам», «невестам» – иные усмотрели мелодраму, олеографию, девальвацию, штамп и пр., – это наши дела, к автору никакого отношения не имеющие. Для Василия Шукшина – это чистый белый мир, вечное свечение…
Такова и белая церковь без стекол, без креста, что высится прямо из воды над весенним разливом, когда мимо нее мчит Егора к воле скоростной «Метеор». Она же – на холме в кульминационной сцене, где Егор, упав на землю, рыдает после встречи со старухой Куделихой, брошенной им родной матерью. И в отдалении – в финальной сцене смерти героя она же, разрушенная церковь.
Порою метафоричность «Калины красной» выходит на первый план, словно обособляясь, отрываясь от жизненной истории. Таково условное изображение воровской «малины». Это не реалистическое письмо, а беглый знак Зла и пошлости жизни Егоровой. И сцена «бардельеро» тоже. Стертые, уродливые физиономии женщин, нанятых «для разврата», круговая мизансцена «роскошного» пиршественного стола, и Егор, появляющийся в распахнутых дверях, в нелепом своем барском халате, с глазами властными, тоскливыми, затравленными – вот каков, оказывается, «праздник на земле»!
И финал, когда новенькая «Волга» Губошлепа въезжает прямо в поле, где ведет трактор Егор, справедливо может казаться неправдоподобным, если видеть на экране только жизненную историю. Трагедию же, где главные категории суть вина и расплата, должно завершить и завершает возмездие; не столь важно, кто осуществляет его: воровская «малина», сам герой или закон.
Есть в картине кадр – короткий, промелькнувший, никак с ходом действия не связанный. В нем на мостках над речкой сидит мальчишка и бросает рыбкам красную ягоду. Струится быстрая вода, в глубине мелькает черная рыбка. Быть может, мгновенный и прозрачно чистый этот кадр – воспоминание о деревенском детстве, миг и облик давнего прошлого. Может, образ, который заставит нас задуматься о чем-то брошенном, о чем-то напрасно загубленном. А может быть, калина красная – это пролитая Егорова кровь? Или жизнь наша? Или Россия, Родина? А может, любовь, Люба Байкалова?
В том-то ведь и дело, чем больше у поэтического образа значений, тем сильнее и шире его воздействие, тем богаче и дальше рожденные им наши собственные воспоминания и жизненные образы.
Потому обратим внимание еще на один «символический» кадр. Он возникает на экране дважды, причем во второй раз становится самым последним, финальным.
Это – огонь в печи, которую топит Люба, – наезд на горящие поленья. Образ бесконечно дорогой для Шукшина – деревня, милая, далекая, оставленная, всегда была его щемящей болью. Всю свою сыновнюю любовь и тоску вложил режиссер в уютную обжитость деревенского байкаловского дома с темно-зеленой замшелой землей двора, тихим палисадником, с полосатыми домоткаными дорожками на чисто вымытом полу, с надежной вековой прочностью во всем. И наконец, сама Люба – Лидия Федосеева.
Это тоже образ итоговый, завершающий обаятельную вереницу женских характеров, которые так тонко, так легко, словно акварелью, писал Шукшин. Замечательно сказал один из критиков, что недаром «рядом с замкнутым и темным Егором Шукшин дал раскрытую, распахнутую до последней душевной щедрости (ибо не скудеет рука дающего) Любу» – «символ нескончаемой таинственности», «лучезарной, врачующей, всеобъемлющей доброты».
Трагедия была бы безнадежной, если бы не существовало в ней катарсиса, просветления. В «Калине красной» это – прозрение героя, глубина осознанной им виновности и раскаяния. Очищение – в Любе Байкаловой, в той вере и любви, которыми полна ее душа.
