Глава 18

Была ли я шокирована тем, в какое дерьмо вляпались мои друзья? Не настолько, насколько должна бы. Чай не первый год их знаю. Куда как больше ошарашило явление за мной моего наваждения собственной персоной. Просто я интуитивно готовилась уже к какой-то неприятности с ними, но уж никак не ожидала, что в это окажется замешан еще и мой котоволчара. Уверена, что это все полностью «гениальная» идея Шмеля: раздобыть Мелкому поддельный паспорт с фальшивой датой рождения, по которой выходило, что он еще малолетка, подцепить на его смазливую мордашку богатую тетку, а потом ее и шантажировать, вымогая денег под видом старшего разъяренного брата. Вот вам и наш отдых у моря, да? Какой же он эпичный придурок! И Сазан с Лешкой не меньшие, если повелись на это. И где были глаза у той бабы, раз она приняла за чистую монету, что парню, с которым она спит, пятнадцать? Да он через себя уже десятки телок пропустил, неужто опыта не заметить? Не мне, конечно, об этом судить. Нет, понятно, что сейчас некоторые малолетки выглядят уже чуть ли не дядьками, вон целые лоси некоторые. И наш Мелкий на то и «Мелкий», что на вид куда как моложе, чем есть на самом деле. Мальчик-одуванчик эдакий, с фейсом порочного ангелочка. Но тогда где, мать ее, совесть у той не юной богатой шалавы, если она подозревала, что имеет дело с мальчишкой (иначе так запросто не повелась бы на развод), но все равно потянула его в койку. Или же единственная, кого тут разводят, – это я? Но ведь не проверить и не доказать никак. На видео парни признавались во всем, паспорт своими глазами видела, как и сообщения и проклятые деньги.

Побросав в сумку свои немногочисленные вещи под пристальным взглядом Захара, я обернулась к нему, и тут же вздрогнула от жадного предвкушения, что излучали его желтые зенки. Снова этот чертов контрастный душ из ледяных уколов моей злости к нему и жарких мощных волн неподконтрольного разуму вожделения. Как же мерзко от этого его «мы не встречаемся, ты мне принадлежишь», но это чертово мерзко никак не спасает. Все равно что прекрасно осознавать, что травишься, вдыхая ядовитый воздух, но повлиять ни на что не в силах, ведь приказать себе не дышать вовсе невозможно. Правильно, чего уж, с вещами не встречаются, их ни о чем не просят, их берут, когда хотят, не спрашивая согласия. Хрен с ним, поиграем по твоим правилам, скотина, а там поглядим. Вот только теперь хочу узнать все подробности «на берегу».

– Как все это надолго? – спросила, не отводя упрямо глаз и ловя его раздражение.

– Что именно, уточни.

– Как надолго я должна буду прикидываться твоей движимой собственностью?

– Сколько понадобится. Мне. – Его верхняя губа дернулась, словно он хотел на меня оскалиться. – И опережая твой следующий вопрос в том же духе: делать будешь все, что я скажу и когда скажу. Но тебе понравится. Каждый раз.

– А если нет?

– Чушь!

– Ну и все же? – не хотела уступать я.

– Значит, научишься терпеть и притворяться, – рыкнул он и шагнул ближе, а я привычно отшатнулась, ощутив себя объектом агрессии. – Шарахаться прекратила! Прямо сейчас!

Как будто это в моей власти, так же, как взять и перестать хотеть тебя, как бы с души от бессилия что-то с этим поделать ни воротило.

– Могу я хоть записку парням написать? – спросила, разорвав наш визуальный контакт. – Они переживать будут, искать.

– Ну вот и славно. – Выхватив у меня из руки баул, он сгреб со стола фальшивый паспорт Лешки и свой телефон, стал бесцеремонно подталкивать меня к выходу. – Я сильно сомневаюсь в их беспокойстве, но они реально это заслужили в качестве наказания. Ты же сама выбрала опять оплатить их проступки, так что считаю вполне справедливым, если они помучаются тоже, ломая головы, куда ты девалась и что с тобой стало. Хотя подозреваю, что ты, на самом деле, усматриваешь скорее плюс для себя в таком варианте расплаты, ведь твоим палачом буду я, а пытками – удовольствие. Будь по-другому, послала бы сейчас меня, а там трава не расти. Друзья друзьями, но платить за свое каждый сам должен. Разве не логично?

– Нет.

– Нет – насчет плюса или насчет личной оплаты своих счетов перед жизнью?

Его сверкающая черная тачка стояла перед самым подъездом, похожая, как и владелец, на хищную оскалившуюся зверюгу, и казалось, простенькие авто наших соседей невольно жмутся подальше от этого монстра.

– Насчет всего, – буркнула я, плюхаясь на мягкую кожаную обивку и сразу отворачиваясь к окну.

– Почему же это?

Потому что парни мне не только друзья. Куда как больше. Они – моя единственная семья. Моя не по крови, а по душе. Не та, где ты всем и каждому поперек горла, и родная мать вечно смотрела так, будто сожалеет постоянно, что я вообще есть, а отец, тоже предположительно родной, словно все время выдумывает, до чего бы докопаться, и стремится обрушить на мою голову без конца жгущую его изнутри ярость. Наша четверка – это единственное жизненное пространство, где мне комфортно, где на меня не изливались ненависть и пренебрежение, где не нужно было никогда обороняться. Поэтому да, мы все же семья. Вот такая вот косячная, корявая, беспутная, но семья. А в семье, нормальной, любящей, каждый костьми ляжет за своих, пофиг, что натворили. Родные не бросают, не перестают тебя любить, если ты придурок, наворотил дел и, блин, даже, наверное, если убил.

По-моему, именно так, но Захару я об этом говорить не собираюсь. У него же на лбу написано, что он меня и понимать не захочет, обсмеет разве что.

Огромная горячая лапища беспардонно опустилась на мое бедро, раздвигая ноги, скользнула выше, пальцы прицельно нажали на шов джинсов, заставляя охнуть и дернуться на сиденье от идеально точного попадания по чувствительной точке.

– Мы уже как-то говорили о вранье и об игнорировании моих вопросов, Аяна, – ухмыльнулся Захар, даже не глядя на меня, спокойно выруливая со двора. – Нуждаешься в напоминании?

– Ни в чем я, на хрен, не нуждаюсь! – схватила его запястье, нарочно вгоняя ногти в его кожу, силясь оттолкнуть. Но где уж там! – Тебя не касается, почему я согласилась, и уж тем более не считаю встречу с тобой опупительным везением, хоть какое там удовольствие за ним бы ни последовало.

– Совершенно напрасно, – продолжил сушить свои белоснежные зубы Захар, похоже и не замечая моих усилий избавиться от его наглого лапанья моей промежности. – Я сейчас, между прочим, оказываю тебе огромную услугу, увозя из этого отстоя к достойной жизни.

– Ага, прям благодетель.

– Со временем оценишь.

– Само собой, – сквозь зубы процедила я, все еще пыжась избавиться от давления между ног, от которого уже и голос стал отдавать хрипотцой. – Оценю и стану со слезами на глазах благодарить. Небось, большой опыт-то у тебя в осчастливливании всяких дур наивных.

Сзади просигналили, и только тогда Захар убрал руку, переключая передачу. Дал мне понять, что во всех смыслах всем управляет он, сколько я ни лезь из кожи? Гад.

– У меня большой опыт во всем, и часть его ты уже весьма высоко оценила, о чем говорила громкость твоих криков в постели. И не только в ней. – Он вдруг зашипел, будто от резкой боли, и стремительно наклонился, втянув воздух у моего виска. – Потратила часть денег на хороший парфюм, куколка? Одобряю, он ненавязчивый, еле уловил, но от него у меня на тебя еще быстрее встает.

Что-то я с этим прежде проблем не заметила.

– Нет у меня никакого парфюма, ни старого, ни нового, – огрызнулась, отшатнувшись так, что стукнулась виском о стекло.

– Велел не шарахаться больше! – Руль скрипнул в захвате Захара. – Бил тебя кто?

У меня было искушение промолчать, но что за этим последует, уже знала.

– Тебя это не касается. Когда отпустят парней? И как я узнаю, что с ними и правда все в порядке, если мне запрещено с ними общаться? – попыталась я срулить с темы.

– Ты теперь принадлежишь мне, куколка, – повернулся ко мне на светофоре захватчик, окидывая плотоядным взглядом. – И все содержимое твоей головы включено в комплект. Поэтому ответ «не твое дело» или «тебя это не касается» не принимается и отныне запрещен.

Меня неожиданно прорвало, и я не смогла сдержать нервного смеха.

– А не до хрена ли ты хочешь, мужик?

Он схватил меня за подбородок и поднял к себе лицо, опять настойчиво потирая мои губы большим пальцем.

– Захар. Никак иначе.

– Я не буду ни черта тебе рассказывать о своей семье, За-хар, – отчеканила, подавляя желание натурально оскалиться в его лицо. – Так что там насчет моих друзей?

Нам опять выражали недовольство за задержку дорожного движения, и он отпустил меня. Если честно, я вся затаилась в ожидании того, что он сейчас снова на меня вызверится.

– Я не любитель уступок, Аяна, и тем более того, когда чего-то требуют от меня, не исполнив сначала мои требования, – вместо взрыва спокойно произнес мой пленитель.

– Я не требую. Просто мне важно знать.

– Аналогично.

В салоне повисла многозначительная пауза, во время которой он невозмутимо продолжил крутить баранку, четко давая понять, что или по его, или никак. Урод.

– Меня бил отец, – практически выплюнула я.

– Часто?

А вот черта с два!

– Когда отпустят парней? – задрав подбородок, повторила я.

Захар покосился на меня раз, другой и хмыкнул, покачав головой.

– Как только ты очутишься в своем новом месте жительства и мы придем к пониманию по всем вопросам. Итак, как часто твой отец распускал руки?

– Я что, считала, думаешь? – Он предупреждающе зыркнул, а я закатила глаза. – Да фиг знает. Почти каждый день, сколько себя помню, и до тех пор, пока я не научилась тупо быстро бегать и хорошо прятаться.

– За что?

– А за что ты меня сейчас, блин, волочишь в свою хренову берлогу, чтобы иметь по-всякому? – невесело хохотнула я. – Потому что он был сильным, я слабой, и ему так хотелось.

– Не сравнивай! – внезапно рявкнул он, и я инстинктивно вжала голову в плечи.

– Я объясняла, а не сравнивала. – Стиснув кулаки, я поборола естественную реакцию на его рык. – И моя очередь спрашивать. Так что там насчет того, что у меня должны быть гарантии безопасности парней.

– А ты редкостная нахалка, да, Аяна? – Вот теперь движение его губ было даже похоже на подобие улыбки, а не ухмылку или оскал. – Когда это я сказал, что у нас уговор о поочередных вопросах?

Я просто пожала плечами, прикусив нижнюю губу и не зная, какого Захара увижу в следующую секунду. Злобного хама и морального урода, очень старающегося указать мне, какое я для него ничтожество, или все еще вот эту, способную к имитации адекватного общения версию.

– И о какой гарантии безопасности для этих дебилов речь, Аяна? Я их отпущу на все четыре стороны и никому не сдам, пока ты станешь следовать моим условиям. На этом все, – отрезал он и продолжил нашу спонтанно возникшую игру в вопрос-ответ: – Отец бил тебя за что-то конкретное, или он просто домашний садист и причина насилия только в этом?

– Я, по-твоему, кто? Чертов семейный психолог? Или думаешь, он сначала беседы со мной вел задушевные, прежде чем отходить от души?

– Сомневаюсь в наличии души у человека, поднимающего руку на своего ребенка. На любого ребенка, – нахмурившись, прокомментировал Захар. – Но так же знаю, что если человек не патологический садист, то у его агрессии должен быть исток, спусковой крючок, пусть его наличие нисколько не оправдывает причиняемого вреда.

Я уставилась на него, испытывая искушение спросить, анализирует ли он так же тщательно свое поведение относительно меня и какие оправдания себе находит, но он повернулся, вперившись своими наглыми золотистыми зенками, как будто подначивая это сделать. И я промолчала. Хрен знает, какой будет его реакция.

На мою удачу, мы уже въехали в смутно знакомый мне двор, и, прихватив мою сумку, Захар повел меня к подъезду, прекратив свои раскопки моей личной жизни. Впрочем, скорее всего, не прекратил, а только отложил.

В этот раз он нарочно подвел меня к консьержке – женщине пенсионного возраста с волосами цвета баклажана и с длиннющими и толстыми спицами, ну прям копьями, в безостановочно двигающихся пальцах.

– Добрый вечер, Захар Александрович! – поприветствовала она, льстиво ему улыбнувшись.

– Валентина Степановна, эта девушка, – он бесцеремонно сдернул с моей головы капюшон, за которым я предусмотрительно спряталась, выбравшись из машины, – будет теперь жить здесь, в моей квартире на седьмом. Запомните ее хорошенько и сменщицам передайте. Я буду крайне недоволен, если у нее случатся какие-то неувязки или заминки с доступом в дом.

Судя по тому, с какой рьяной тщательностью тетка взялась меня рассматривать, недовольство моего котоволчары вызывать она ни за что не хотела. И я ее понимаю.

В прихожей я замялась и вздрогнула невольно от звука захлопнувшейся двери. На секунду появился импульс рвануть-таки отсюда со всех ног, а там уж как-нибудь… Но не сейчас, пока парни еще у него.

– Чего застыла? Добро пожаловать домой, – театрально слегка поклонился Захар, указывая приглашающим жестом дорогу.

Я, кусая губы, позволила ему снять с себя куртку.

– Хочешь начать прямо тут опять? – внезапно прижавшись со спины, рыкнул он мне в ухо. – Прекрати кусать свои проклятые губы, или так и будет!

Властно развернув мое лицо к себе, он столкнул наши рты, сразу же надавливая языком и требуя полного доступа. И я ответила ему, отдавая все, что хотел, сразу же, будто на уровне инстинкта, раньше, чем разум догнал суть происходящего. Подалась вперед, вырываясь, но ущерб уже был очевиден нам обоим. Дыхание сбилось, в горле пересохло, сердце затарабанило, а Захар самодовольно и понимающе ухмыльнулся, перехватывая в зеркале прихожей мой растерянный, «поплывший» взгляд.

– Сегодня мы не станем слишком торопиться, – проурчал он, опускаясь на корточки и развязывая мои ботинки. – У нас ведь теперь времени сколько угодно, да, куколка?

– Это вопрос, требующий ответа? – попыталась я уцепиться за свою язвительность, силясь сохранять адекватность, когда он, поставив меня посреди комнаты, стал обходить, будто примеряясь, откуда начать жрать.

– Снимай все! – приказал он, проигнорировав мой укол. – Если это сделаю я, то это тряпье ты больше носить не сможешь. Хотя в любом случае это так.

Я сделала несколько вдохов, подавляя рвущееся наружу желание послать его, заорав в лицо, и начала расстегивать рубашку, пока он так и продолжил наворачивать неторопливые круги, не отрывая от меня глаз и дико этим нервируя… и, провались он, возбуждая. Закончив, выпрямилась и вздернула подбородок, подавляя стыд вызовом.

Захар встал передо мной и уставился на грудь, наблюдая за тем, как съеживаются мои соски. Его глаза сузились до щелей, ноздри дергались, а верхняя губа подрагивала, то и дело обнажая зубы.

– Теперь меня! – намного более хрипло велел он. – Раздень меня сама, Аяна.