Гиперборейцы в треухах

Вывод Байера, что своей государственностью русские обязаны не собственным предкам, но иностранцам-скандинавам, был характерен для всех пришлых учителей российской истории, составлявших большинство Петербургской Академии наук вплоть до середины XIX в. По словам исследователя проблемы Всеволода Меркулова, «немецкие академики-норманисты искали научное обоснование для иноземного господства в России. Политическая цель норманнской теории и состояла в том, чтобы доказать неспособность русского народа к самостоятельному историческому развитию и представить его в качестве объекта для колонизации».

Именно эта установка отвратила от нормандской теории Михаила Ломоносова и в известной мере Василия Татищева, отмечавшего тенденциозность Байера, который «хотя в древностях иностранных весьма был сведом, но в русских много погрешал».

Ломоносов, к слову, в оценках был более решителен, и своего давнего оппонента, норманиста Августа Шлёцера, весьма вольно обходившегося с фактами русской истории, припечатал хлестко: «Каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая допущенная в них скотина».

Николай Карамзин, напротив, стал горячим приверженцем норманизма. Впрочем, гипербореанские гипотезы шведских ученых он встретил довольно скептически, иронизируя по поводу попыток узурпации шведами самого имени Гипербореи. Приводя в «Истории государства российского» плиниево описание блаженной северной страны за Рифейскими горами, он заметил: «Сие описание, основанное на баснословии греков, пленило воображение некоторых ученых мужей севера, и всякий из них хотел быть единоземцем счастливых гипербореев. Олав, или Олоф Верелий, Шведский профессор, доказывал, что гипербореи обитали в его отечестве. Руд бек, также Швед, утверждал, что самое имя их есть скандинавское: Yvwerboren "люди высокого роду" (Atlantica, т. I, стр. 367). Торфей хотел обратить Норвегию в страну Гиперборейскую. Мы, русские, могли бы также объявить права свои на сию честь и славу!».

Желающие объявить таковые права в нашем отечестве вскоре нашлись.

В 1815 г. в журнале «Чтение в Беседе любителей русского слова» была опубликована статья русского стихотворца и драматурга Василия Капниста «Краткое изыскание о гипербореанах. О коренном российском стихосложении». В целом согласившись со своими предшественниками Улофом Рудбеком и Жаном Байи, доказывавшими, что «науки и просвещение воссияли от северных стран», Капнист, однако, настаивал, что колыбелью цивилизации надлежит считать Россию.

Василий Капнист, взявшийся доказать, что «гипербореане были славенского поколения народ»

Над своей двадцатистраничной статьей автор работал весьма продолжительное время – с конца 1780-х по 1814 г., – аккумулировав практически все доступные на тот момент античные источники по гиперборейскому вопросу и ознакомившись с мнениями на этот счет европейских ученых. Капнист обращает внимание на тот факт, что древние писатели недвусмысленно указывают на то, что «знания переселилися к ним от севера: первейшие из числа великих мужей, во мраке невежества Грецию просветивших, были северные уроженцы». Среди них – «отец богов» Зевс, «образователь небесной сферы» Атлас, «изобретатель огня» Прометей, «установитель в Финикии богослужения солнцу» Девкалион и, конечно, Аполлон, «бог вещественного и умственного света», житель и наставник Гипербореи, культ которого позднее был перенесен в Грецию.

Страна гипербореев находилась близ северной оси Земли. В глубокой древности эти места отличались знойным климатом (здесь Капнист отсылает нас к Плинию), и первоначально люди жили здесь беззаботно – пока по истечении множества веков не случилось «прохлаждение северного края, склонением эклиптики или уменьшением внутреннего огня земли причиненное». Это заставило гиперборейцев стать учеными и изобретателями – они приручили огонь, научились хлебопашеству и т. д. Но морозы все крепчали, и северный народ был вынужден покинуть свой прежде благодатный край, разнеся в южные пределы свои знания и свою мудрость.

Именно гиперборейцы стали прямыми предками русского народа. В пользу данного тезиса Капнист приводит несколько аргументов. Во-первых, античные авторы прямо указывают на месторасположение Гипербореи – за Рифейскими горами, а эти Рифейские горы – суть Урал, от века русский край. Во-вторых, им был явно знаком русский обычай носить шапки-ушанки, которые, правда, преобразились в их рассказах «в длинные уши панагиенов, обвивающих оными все тело свое». Но главное доказательство – это удивительное сходство древней греческой музыки с простонародным русским пением, которое Капнист демонстрирует на примере гимнов Пиндара.

Фантастический образ длинноухих панотиев породили, по мнению Капниста, предания о русских мужиках в треухах. На илл. слева – акварель Федора Солнцева (1832); справа – миниатюра из «Нюрнбергской хроники» (1493).

Автор считает невозможным, что «пение славного греческого стихотворца, забытое в отечестве его» могло перенестись и «удержаться одним преданием слуха в толь отдаленном простом народе»: «Не благоразумнее ли будет заключить, что оно, как слуху русскому свойственное и коренное, родилось и осталось здесь; а в Грецию быв перенесено, имело участь всего не природою впечатленного, но заимствованного по произволу».

Капнист не скрывал, что в своих разысканиях он преследовал цели не столько научные, сколько идеологические: доказательство «пред прочими народами преимущества русского языка, музыки и стихосложения» и возвращение русскому слову его «природной собственности». «Искреннее желание мое, – признавался он, – чтобы ныне, когда отечество наше превознеслося славою над всеми царствами земными, не презрели мы собственности его в богатствах словесности и перестали подражать древним, а наипаче современным чужеземцам, которые теперь должны за честь себе поставить быть нашими подражателями».

Искренний порыв писателя-патриота, увы, не был поддержан его современниками, насмехавшимися над его желанием вознести лапотных русских над цивилизованными европейцами и ловившим его на каждой неточности и чересчур смелых допущениях. А Николай Гнедич даже посвятил Капнисту издевательское стихотворение:

 

– Что нового у нас? – «Открыта тьма чудес:

Близ Колы был Сатурн, за Колой Геркулес,

Гора Атлас в Сибири!

Чему ж смеешься ты?.. И музы и Парнас —

Все было в древности на полюсе у нас.

Гиперборейцы мы, – нас кто умнее в мире!..

Пиндар учился петь у русских ямщиков!..

Гомер дикарь, и груб размер его стихов…

И нам ли подражать их лирам, петь их складом?..

У русских балалайка есть!..

И русские должны, их рода помня честь,

Под балалайки петь гиперборейским ладом!

Вот наши новости…»

– Ты, друг мой, дурно спал

И въяве говоришь, что говорил ты в бреде.

«Божуся, автор сам нам это все читал!»

– Где, в желтом доме? —

«Нет, в приятельской беседе».

 

Стоит заметить, что подобный тон в отношении старшего товарища был в высшей степени несправедливым со стороны Гнедича, в чьей судьбе драматург всегда проявлял самое живое участие, ходатайствуя о материальном поощрении его переводческой деятельности перед министром народного просвещения А. К. Разумовским и другими влиятельными чиновниками и оказывая ему моральную поддержку в личной переписке. Вероятно, Гнедич не мог простить Капнисту его совета переводить «Илиаду» размером, свойственным русским народным песням, сочтя это неуместным поучением.

Гиперборейская тематика, поднятая было в работах Капниста, вновь ушла из массового обихода. Ее отголоски слышны разве что у поэта и русского офицера Афанасия Фета в его стихотворном посвящении академику-слависту Федору Коршу (1888 г.):

 

Камеи нетленные созданья

Душой усвоив до конца,

Прослушай волчьи завыванья

Гиперборейского певца.

 

Именовавший себя гиперборейцем гвардейский штабс-ротмистр в отставке Афанасий Фет. Портрет работы Ильи Репина, 1882 г.

Скепсис относительно попыток отыскать прямых потомков гиперборейцев среди существующих народов был характерен в те времена не только для соотечественников Василия Капниста. Европейская читающая публика конца XVIII – начала XIX в. также потеряла интерес к подобным «гипербореадам». Все старания найти следы священного народа на земной тверди оказались тщетными.