Без взаимности

Город, что вынырнул из тумана, казался брошенным на берегу скелетом огромного кита.

Вдоль улочек вставали белые дома со скошенными крышами, навесами, эркерами, галереями и всеми прочими чрезмерностями архитектурных украшений, какие только можно себе представить. Пестрые прилавки и торговые ряды, плотно заполонявшие огромную площадь в центре города, к всепроникающей белизне подходили, как публичный дом к храмовому комплексу. В самом центре торжища стоял некий памятник монструозных размеров, но было непросто разглядеть засиженную птицами фигуру. Эллен прищурилась, но с возвышенности, где она остановила коня, памятник выглядел, словно куча сложенных горкой и обосранных птицами камней.

Девушка вытерла вспотевший под капюшоном лоб и причмокнула на коня. Животное двинулось вниз узким трактом, и город исчез, заслоненный темной зеленью окрестных деревьев. Несколькими шагами пониже полянки лютня, висевшая за спиной девушки, брякнула, задетая ветвями.

– Агат, осторожней! – Эллен склонилась над хребтом животинки. Конь отделался от ее замечания фырканьем и, словно назло, еще сильнее приблизился к колючим соснам. Раздраженная девушка сильнее прижалась к коню, вдыхая влажный запах шерсти. – А, чтоб тебя…

– Чтоб его – что?

Эллен резко выпрямилась, из-за чего колючая ветка ударила ее прямо по лицу. Девушка вскрикнула, почувствовав болезненные уколы, и вслепую потянула за повод. Скрытый средь деревьев мужчина громко засмеялся.

– Осторожно!

Эллен вскрикнула снова, на всякий случай, потирая исколотое лицо. Капюшон соскользнул у нее с головы, обнажая торчащие во все стороны светлые волосы.

– Вот же… – удивился чужой голос.

Эллен потянулась к лютне, сняла ее из-за спины и ухватила за гриф, готовясь использовать инструмент как оружие.

– Кто там? Вылезай! – повела по зарослям взглядом; в глазах ее был страх. Начала жалеть, что отпустила Космача. Может, и были у него грубиянские замашки, и может, и был он самоуверенным дураком, но по крайней мере был дураком сильным. – Считаю до трех! – крикнула.

Однако этого не потребовалось.

Ветки затряслись, и меж ними выступил молодой мужчина. На голове его была шапочка сливового цвета с пером, а через плечо – привешен инструмент.

– Эллен! – воскликнул он с глуповатой улыбочкой.

Девушка вздохнула, а потом одним движением соскочила с коня, совершенно позабыв о поцарапанном лице.

– Ты, циник, свинтус, волокита и врун! Ленивец, пьяница, мошенник! Стрыга бродячая, пустой виршеплет, паскудный обмылыш, ты… ты… – Эллен, обычно более красноречивая, почувствовала, что исчерпала арсенал проклятий, и остановилась, яростно дыша. Лютня зависла над склоненной головой мужчины.

– Эллен… дорогая… – он подождал миг-другой, чтобы остаться уверенным, что инструмент не падет на его череп, который трещал после вчерашней пьянки. – Эллен, златоустая моя! Я тоже рад тебя видеть! – добавил несколько уверенней и дружеским жестом раскрыл объятия.

– Ты следил за мной?

– Что?

– Лютик, проклятие, ты что, следил за мной?

Мужчина отступил на шаг, отойдя за границу досягаемости повисшего в воздухе инструмента, и поправил шапочку.

– Да ни за что на свете, Элли. Я бы никогда такого не сделал. Посмотри на меня, ну, посмотри. Разве не стоит перед тобой оксенфуртский творец, друг, бедный, но с доброй душой? С манерами… Ну, такой вот.

Девушка хмыкнула и опустила лютню. Стоящий за ней конь заржал и склонился, чтобы схватить кустик мокрой травы.

– Где твой конь?

– Кстати, это длинная ис…

– Дай мне минутку. Последним на тракте был… «Черный Волчина»? Или «Темный Пташина»? – Эллен почесала подбородок. – Ну, неважно. Ты пошел туда, как последний босяк, без гроша за душой, напился и схватил дочку корчмаря за жопку, решительно отказавшись от возможной женитьбы, а потом лег у выхода, воняя и отгоняя других путников уже одним запахом. Разве было не так?

Лютик замер и молчал минутку. Потом оскалился.

– Сучья лапа, Эллен, как я тосковал о тебе, чтоб меня бог вздернул!

Девушку не интересовало, какого именно бога имел в виду Лютик. Лишь покачала головой и снова перебросила лютню через плечо.

– Без взаимности, Лютик. Без взаимности.

Развернулась на пятке и влезла на коня.

– Ты же меня не оставишь? Эллен? Эллен!.. – отчаянные крики Лютика звучали, пока один из его замшевых сапожков не ступил в грязь. – Сучья лапа, мать его! – поэт выругался и склонился над грязной лужей. Когда поднял взгляд, Эллен и ее белый конек уже исчезли за ветвями деревьев.

Город вонял рыбой. Над террасами развешены были атласные балдахины, а проходы украшали умело поставленные навесы, но все эти ухищрения не могли отвлечь внимания от всепроникающего смрада.

Эллен прикрыла нос краем рукава и поторопила коня, который остановился было, когда лесная тропа перешла в мощеную дорогу, ведущую к воротам.

– Кто идет?

Девушка поняла, что должна отвести от лица рубаху, и почувствовала, как подкатывает тошнота.

– Эллен Давен, поэтесса и трубадур… – вынула из сакв пожелтевшее письмо. – Ко двору меня вызвал король Матен. – Откашлялась и, едва только стражник принял свиток, склонила голову, пряча нос в ткани. Мужчина небрежно взглянул на печать и отдал бумаги владелице, дав разрешающий знак. Решетка с громким стуком поднялась.

– Дворец у самого Морского базара, – сказал стражник.

Эллен кивнула, довольная, что ей нет уже нужды разговаривать, когда стражник вдруг остановил ее жестом ладони.

– Мамзель Давен… – он облизнул губы. – Прошу отправляться прямо во дворец и не глядеть по сторонам. Тут немало всякого случается в последнее время. Странных вещей, если понимаете, о чем я.

Эллен не понимала, однако прежде, чем она успела спросить объяснения, мужчина хлопнул ее коня по заду, и животинка прошла под решеткой.

Шум города ударил ее, словно обух. К неприятным запахам добавились настолько же ужасные звуки: рыбьих тушек, бьющихся друг о друга, когда их пересыпали из корзины в корзину. Улицы наполнила толпа людей из разных уголков континента, а ее коня обступили оборванные детишки.

– Кусается? – спросил мальчишка без передних зубов.

– Дурачок? Погладь!

– Сам погладь!

– Тихо! – рявкнула Эллен, дергая повод, а детишки отскочили. Когда она проехала чуть дальше, услышала позади смешки и шуточки ребятни.

Она повернула и отыскала взглядом конюшню.

– Спокойно, Агат. Я тебя здесь не оставлю, вернемся вместе, верно? – прошептала коню, едва только конюх принял у нее поводья.

Некоторое время тоскливо глядела на животное, на последнее звено, соединяющее ее и знакомый ей мир. Потом вздохнула и двинулась вниз по шумной улице, прикрывая нос тыльной стороной ладони.

Солнце уже взошло довольно высоко и разогнало холодный туман. Капли влаги, осевшие на белых стенах домов, блестели в свете дня. Воздух был парны́м, душным и соленым. Эллен ускорила шаг, минуя чужие лица, пока улица наконец не расширилась, и девушка не оказалась на огромной площади.

Вид города с холма не приготовил ее к тому, что она увидела.

Прилавки, казалось, вырастали один из другого, превращаясь в огромного платяного монстра цвета охры, индиго и изумруда. Крики и голоса заглушали доносящийся издали шум волн, а запах резких приправ дразнил нос сильнее, чем рыбья вонь. Эллен не выдержала и чихнула.

– На здоровье!

Девушка резко оглянулась и оказалась лицом к лицу с торговцем с налитым, багровым лицом.

– А ежели мы уж о здоровье, мамзель, то есть у меня такой славный эликсир, самое то для чиханья! – прежде чем Эллен сумела хотя бы чуточку отодвинуться, толстомордый милсдарь сунул ей под нос узкую бутылочку. – И как, помогло? – засмеялся доброжелательно.

Эликсир пах, словно конюшня в самый жаркий полдень.

– Ух! С дороги! – Эллен охнула и оттолкнула продавца, пробивая себе дорогу через площадь. За цель она приняла растущий впереди памятник, на котором печально раскачивались худые чайки. Схватила лютню и перевесила инструмент на живот, оплетая его, словно плющ, руками.

Когда же наконец добралась до цели, уцепилась за откованную из бронзы ногу и подтянулась на постамент над Морским базаром. Солнце било в глаза, но Эллен легко отыскала взглядом белый дворец с блестящими каменными стенами. Годы добавляли к нему очередные пристройки, создавая сложный комплекс с затененными террасами и стройными колоннами цвета кости.

Где-то над Эллен нагло крикнула чайка.

– Тихо, гадина.

Недовольная чайка издала очередной хриплый крик и отметила лютню белым штемпелем с неровными краями.

– И что же это за прекрасный орнамент на твоей лютне? Некая новая мода с севера? – этот холодный голос мог принадлежать только одной персоне.

– Вальдо?

Мужчина, который выступил из дверей зала аудиенций, был одет в пурпурный вамс, из-под которого выглядывали пошитые по новой моде ватованные рукава.

– Эллен Давен, как же я рад тебя видеть. Твое имя – буквально музыка для слуха. Ты заметила, как прекрасно оно рифмуется?

Девушка нахмурилась и прижала к боку лютню.

– Что ты здесь делаешь, Вальдо? Едва я избавилась от сомнительно приятного общества Лютика, как наткнулась на тебя. Цидарис, кажется, слишком велик для столь многочисленных совпадений, не думаешь?

Мужчина напыжился, выпячивая обтянутую вамсом грудь.

– Сладкая Эллен. Ты могла бы и заметить, что это я тебя поприветствовал, а это значит, что я был здесь первым. А теперь, если позволишь, я найду свою комнату, чтобы освежиться после путешествия. Некоторые чувствуют потребность выглядеть несколько… более привлекательно. – Говоря это, он наклонился над девушкой и коснулся ладонью ее волос. На щеки Эллен вполз румянец, который лишь сделался глубже, когда Вальдо вручил ей, держа в двух пальцах, травинку, а потом без слов обошел ее.

– Погоди, – пробормотала она, бездумно глядя на травинку. – Ты говорил с королем?

Вальдо послал ей одну из своих кривых ухмылок.

– Как я уже сказал, сладкая Эллен, я был тут первым, что означает: я получил комнату с видом на море, и на срущих чаек могу глядеть с безопасного расстояния. Боюсь, что король устал, а потому тебе придется ждать аудиенции вместе с Лютиком. Пока, моя дорогая!

– И так-то я и оказался рядом с тобой. Что за удивительное совпадение, верно? – Лютик шуршал новым кафтаном. – Так прекрасно сложилось, что на Морском базаре я повстречал старого знакомого, Тартюфа – признай, забавное имя, – который давно уже должен мне услугу. И когда я увидел подвешенные под потолком штуки бархата, не смог сдержаться и…

– Заткнись, Лютик.

Трубадур вскинулся, поправил сидящую набекрень шапочку.

– Эллен, я ведь ни разу не вспоминал, как ты оставила меня одного в лесу, и делаю это только по доброте душевной, поскольку знаю, что у тебя не было дурных намерений. Но я должен показать тебе, что твоя гордыня сделала с моими сапожками. Только посмотри, замшевая телячья кожа, и как-то они теперь выглядят?

– Лютик, эти сапоги чистые.

– Ты права, но только потому, что Тартюф был так любезен, чтобы…

Где-то недалеко раздался детский крик, и Эллен отмахнулась от Лютика.

– Что это было?

– На слух, как мнится и кажется по милому фальцету, наверняка крик мальчика – годков восьми, – ответил Лютик со спокойным профессионализмом.

Эллен смерила его взглядом.

– Погоди здесь.

– О, нет! Нет и шанса! Ты хочешь все получить сама? Знай, что хотя я и пылаю к тебе необъяснимой симпатией, не позволю отбирать у себя возможность для заработка и сочинения хорошей баллады. Поскольку, видишь ли, я был приглашен сюда лично королем Матеном…

– Да, я тоже. И Вальдо.

– Валь… Что?! И только сейчас мне об этом говоришь? Этот сукин сын, хлющ немодный? Ты уверена, что его видела?

– Уверена, – Эллен остановилась перед спиралью уходящей вниз лестницы. Крики становились все громче, а потому девушка пошла вперед, нагоняемая возмущенным Лютиком.

– Как он смеет показываться здесь, этот потакающий черни виршеплет? На самом-то деле, можно было ожидать, что после его оксенфуртских фокусов он оставит карьеру певца. К тому же певец должен иметь чуткую душу, а уж таковой этот сукин сын не обладает точно. Знаешь, что однажды он закрыл бедного Каштанка в подвале? Профессор так наорался, что потерял голос на неделю…

– Лютик, насколько я помню, это был результат вашего спора насчет того, кто из вас первым затянет в постель жену Каштанка. К тому же это было давным-давно, верно?

Лютик выпятил губу, пожал плечами и чуть не натолкнулся на Эллен, которая остановилась перед выходом во двор.

– Ты права, давно. Что не меняет того факта, что таланта у Вальдо – ни на грош. О, а здесь что? Смотри, как они весело развлекаются!

Перед ними, на подворье, клубилась группка бедно одетых детей, лупящих палицами кого-то, лежащего на земле.

– Чудовище! – орали. – Тварь, стрыга!

– Эй! – крикнула Эллен, приближаясь к шалеющей группке. – Что тут происходит? А ну-ка, прочь!

Детишки заворчали недовольно, одна из девочек показала ей язык. Но прежде чем поэтесса сумела ее поймать, малышка исчезла за колонной и вбежала в боковой коридор.

– Хватит уже! – поддержал ее Лютик, громко выражая свое неудовольствие. – Прочь! Ох уж эти несносные дети…

Мигом позже перед ними осталась только фигура в красной одежде королевской стражи. Туника с гербом поднималась и опадала в ритме дыхания, но, кроме этого, мужчина не шевелился.

– Простите, с вами все в порядке?

Эллен замолчала, потому что из-под руки стражника высунулась мордашка пса. Животное тяжело дышало, из раны над глазом текла кровь. Прикрывающий собаку мужчина осторожно погладил ее, пытаясь не притрагиваться к ранам.

– Ох… – Эллен приблизилась к стражнику, который вздрогнул, когда она коснулась его плеча. – Отчего вы не прогнали этих ужасных детишек? Сейчас мы кого-нибудь вызовем…

По взгляду девушки Лютик мог бы понять, что просьба эта была направлена к нему. Мог бы, если бы не глядел с раззявленным ртом на спину незнакомца, который как раз поднимался, отбрасывая огромную тень. Оказалось, что он выше поэта на голову и что у него неестественно длинные конечности и широкие плечи.

Однако когда он повернулся, это перестало иметь значение.

Лицо его было изуродовано шрамами, те искривляли черты и превращали усмешку в жутковатую гримасу. Кожа на правой щеке была деформированной, а глаз над ней – заплывшим и окруженным фиолетовым синяком. Эллен быстро догадалась, что это результат последних минут. Лютик был менее догадлив, поскольку пробормотал:

– Проклятие. Это у тебя давно?

– Лютик! – Эллен побледнела от стыда. Стражник даже не вздрогнул.

– Это ничего, – отозвался спокойным голосом. – Нормально.

Эллен сглотнула слюну и сунула пальцы за декольте платья, вытягивая оттуда вышитый платок.

– Прошу… прошу вытереть рану. Пойдем, Лютик.

– Но…

– Говорю: пойдем, Лютик. Король не станет ждать.

Эллен схватила поэта за рукав нового кафтана и потянула к лестнице. Оглянись она, заметила бы, что незнакомец держит платок мощными лапами, словно это некое особенно ценное, стеклянное украшение.

На ступенях их настиг вой пса.

Король оказался толстым, глупым и суеверным.

– Значит, вот в чем дело. Мой сын женится, а потому песня должна быть красивой. Никаких непристойных куплетов об этом… о всяком, что подмахивает, мол, и всякого такого. Ха! Ну, ладно, так вот – ничего такого, к тому же вы дама симпатичная, потому, надеюсь, можно и не опасаться. Должно быть красиво и лириковато.

– Лирично, – рискнул Лютик.

– Да как пожелаешь, только бы без всяких глупостей, а не то, клянусь, повиснешь с одной ногой под потолком, а внизу спущу собак.

Лютик покраснел, сжал кулаки, перо на его шапке опасно задрожало. Уже открывал рот, чтобы сказать королю, что он о нем думает, когда Эллен схватила его за плечо.

– Конечно, ваше королевское величество. Но, если можно спросить: кто невеста? Я не слышала новостей о близящейся свадьбе.

Король нахмурился и хмыкнул.

– Девица Ша из рода де Моле… герба Кракен.

Злость мигом исчезла с лица Лютика, сменившись профессиональным интересом.

– Герба Кракен, ваше величество?

– Хм… Хмрф-ф… – король надул и так уже круглые щеки. – Это древний род из-за моря.

– Из-за моря?

– Да что я стану таким дурням объяснять?! Прочь с моих глаз! Нынче вечером состоится обручение, а потому жду, что покажете, что умеете. Ну, вперед, за работу!

Один из стражников в красной тунике вывел их из приемного зала и направил в сторону комнат. Едва только они оказались в месте, где король не смог бы их услышать, Лютик остановился. Глаза его блестели, как у ребенка.

– Из-за моря, слышала засранца? Взял какую-то девку из неблагородных и пытается уговорить людей, что гнилое яйцо – это какой-то экзотический фрукт.

– Следи за языком, Лютик.

– Ох, Эллен, ты прекрасно знаешь, что происхождение для меня не играет роли – только личная притягательность, какой, кстати сказать, у тебя предостаточно. И если уж мы об этом, то вот что я подумал: что нам расходиться и придумывать друг другу проблемы? Может, мы просто переберемся в одну спальню, и я уступлю тебе, скажем, половину постели. Что ты на это скажешь? Клянусь молчать, если предпочитаешь тишину.

– Ты дурень и негодник, Лютик. А молчать ты не сумел бы, даже если кто-то воткнул бы тебе в рот воняющий говном кляп.

– Ничего подобного! Ты что, считаешь, я не смогу сдержать клятву молчания?

– Ни за что на свете, Лютик. Увидимся на пиру.

Зал был огромным и белым, как и весь остальной город. Единственной цветной нотой был рисунок на потолке, представлявший лесную сцену с полуобнаженными фигурами. Хорошо воспитанные гости старались не поднимать взгляд, сидели ровно на украшенных цветами лавках, окружавших пустое пространство, предназначенное для танцев в дальнейшей части этого вечера.

– Мы собрались здесь ради принца Этайна и госпожи Ша, которых я благословляю на брак. Принимаю обручение и верю, что это соединит наши рода и хм… хмрф-ф… позволит достигнуть мира в Цидарисе, – король, похоже, сказал лишку, потому быстро поднял кубок, чтобы замаскировать неловкость. – Выпьем за молодых, а вечер наш пусть украсят песни, играемые лучшими вирш… поэтами. Перед вами Вальдо Маркс, Юлиан де Леттенхоф, больше известный как Лютик, и мамзель Эленна Давен. Станем же есть и развлекаться!

Гости послушно подняли кубки и сделали по солидному глотку.

– Уж в чем-чем, а в вине они разбираются. Кроме того, что из Туссена, на Севере нет лучшего, чем цидарийское, – сказал Лютик, отпивая из золотого кубка. – Жаркое тоже выглядит аппетитно.

На плечо Лютика вдруг легла чужая ладонь, и поэт ударил кубком в стол, проливая славное цидарийское на свой новый кафтан.

– Привет, Лютик.

– Зар-раза… Вальдо? Ты!.. Нет, не испортишь мне вечер. Я не намереваюсь глядеть на твое омерзительное лицо, отбивающее мне аппетит. Я решительно отказываюсь с тобой говорить, – процедил Лютик. – Отвернись и уйди, прошу, откуда пришел.

Вальдо улыбнулся, щурясь.

– Но Лютик, дружище. Мы должны вместе развлекать гостей. Как ты можешь хотеть, чтобы я исчез, если сам король пожелал услышать мой голос? Прошу, в сторону старые наши споры, давай сосредоточимся на музыке. Ох, это был новый кафтан? Мне ужасно жаль, – добавил и словно невольно провел ладонью по своему идеально пошитому парчовому вамсу.

– Я за себя не отвечаю!

– Лютик, – рявкнула Эллен. – Сядь на жопу и не дергайся. А теперь улыбнись, долей себе этого проклятого цидарийского и даже не думай скривить морду в оставшуюся часть вечера. Король, может, и дурак, но наверняка сдержит слово, а потому не пытайся компрометировать себя сильнее, чем уже успел это сделать.

Вальдо глянул на девушку с удовлетворением.

– Как в старые добрые оксенфуртские времена. Чудесно порой встретиться в такой компании, разве нет, Эллен? Не будит это в тебе никаких воспоминаний?

Поэтесса замолчала, но лицо ее вдруг налилось пурпуром.

– Молчи, Вальдо.

Лютик неожиданно оживился, словно забыв о старых обидах.

– О чем речь?

– Ни о чем, – поспешно сказала Эллен.

– Ах, было несколько ночек…

– Прости?! Эллен, не хочешь ли мне кое-что прояснить? Я, значит, тебя обихаживаю, предлагаю и стелюсь, а ты просто прыгнула в постель к этому дурню, и до сих пор об этом ни слова? Нет! Я не стану доливать себе цидарийского! Да в гробу я видал это цидарийское! Иду петь, и пусть никто из вас не пытается меня удержать!

Обиженный Лютик надвинул на лоб шляпу и встал, подхватив лютню. Минутой позже раздались звуки баллады о верном муже и призраке, который соблазнил его жену.

– Не переживай, его попустит. Старые истории, правда? – кивнул Вальдо.

Эллен глянула на стол, плотно заставленный едой, которую постоянно доносили пажи, и вдруг захотела и себе налить этого проклятого цидарийского. Впилась взглядом в графин, словно могла притянуть его силой воли.

– Ну ничего, Эллен. Предлагаю тебе спеть последней, всегда хорошо засыпать под твой сладкий голос. Ну, не будь такой надутой, я ведь все еще тебя люблю.

– Без взаимности, Вальдо.

Мужчина улыбнулся издевательски и привстал, чтобы уйти.

– Погоди.

Вальдо снова упал на сиденье, будто только и ждал этих слов девушки.

– Да, сладенькая.

Эллен скривилась.

– Расскажи, что тут происходит. Ты знаешь.

– О чем же?

– Ты хорошо знаешь, о чем я. Стражник у ворот довольно прозрачно намекал, что я должна быть осторожной. Что тут происходят странные вещи. Принц Этайн женится на некоей девке низкого происхождения. Все тут какое-то подозрительное. Что, готовится какая-то война?

Глаза Вальдо взблеснули, он раздвинул губы в хищной ухмылке.

– Так ты ничего не знаешь? Ха! О кракене тоже наверняка ничего не слышала? А как думаешь, откуда взялся герб невесты? Так я тебе скажу: она мало того, что никакая не дворянка, так и вообще навряд ли человек.

– Откуда такая мысль? – песенка Лютика взлетела к потолку, рассказывая о мести и ненависти.

– А оттуда, что нашли ее на корабле, что ни с того ни с сего вынырнул из моря.

Эллен исподлобья глянула на мужчину.

– Шутишь, Вальдо?

– Как бы я посмел! Лютика – я бы охотно обманул, но тебя? Никогда, сладкая!

Эллен подняла голову и поглядела туда, где на помосте сидели будущие муж и жена. Принц, который прекрасно выглядел в скроенной по фигуре одежде, имел орлиный нос и темные волосы. Казался довольным, разговаривал с какой-то женщиной, со значением ей улыбаясь. Рядом с принцем сидела бледная девушка с узкими плечами и с невыразительным, обрамленным светлыми волосами лицом. Она непрестанно переводила полный обожания взгляд на своего избранника. Вальдо проследил, куда смотрит Эллен.

– Они не кажутся слишком счастливыми, верно?

– Тогда зачем все это? Весь этот вертеп, если он мог бы жениться на симпатичной графине.

Вальдо улыбнулся, сверкая двумя рядами безупречных зубов.

– Видишь ли, в этом месте и появляется кракен.

– Кракен?

– Чудовище из бездны океанской, чье щупальце длиннее корабля. Прости за поэтическую фразу, но поверь, в ней немного преувеличения. Кракен в силах одним движением раздавить весь флот, а в последнее время у побережья Цидариса корабли тонули слишком часто, чтобы считать такое случайностью. Видишь ли, король весьма суеверен, потому вбил себе в башку, что Ша была послана кракеном, и если Этайн возьмет ее в жены, чудовище уплывет и оставит город в покое.

– Это безумие.

Вальдо пожал плечами и удобней уселся на лавке.

– Возможно. Я поэт, не мне ставить под сомнение чудеса этого мира. Я с них живу.

Лютик гневно ударил в струны, заканчивая песенку. Раздались громкие крики, поэт встал и поклонился, пытаясь лютней прикрыть пятно от вина.

– Мне пора, сладкая. Налей себе этого цидарийского, вижу, что тебе хочется.

Эллен открыла рот, чтобы обронить какое-то резкое замечание, но в голову ей ничего не пришло. Лишь проследила взглядом за Вальдо, который как раз разминовывался с Лютиком.

– Считаю, что это было хорошее выступление. Чудесное. Прекрасное. И не говори мне, что было иначе, – буркнул Лютик, падая на свое место.

– Я и не считаю иначе. Это было хорошее выступление.

Трубадур что-то проворчал себе под нос, хотя было заметно, что ее слова его удовлетворили.

Вдруг взгляд Эллен метнулся ко входу в зал, где она заметила вспышку красного и серую шерсть. Лютик тоже повернулся туда.

– Что-то мне кажется, что ты пришлась по вкусу нашему уродливому приятелю. Только не думай, что если я это говорю, то между нами все в порядке. Я все еще обижен, как ты понимаешь.

В тени дверей и правда стоял широкоплечий мужчина, которого нельзя было спутать ни с кем другим.

– Ну, ступай, поприветствуй его. Не обращай внимания на старого друга Лютика, как не обращала и до этого времени. Смелее. Я посижу тут да погляжу в потолок, на эти фривольные сцены. Пусть и у меня будет немного радости в жизни.

Эллен и правда встала, игнорируя Лютика. Таинственная фигура исчезла за дверьми, но когда девушка вышла, заметила мужчину в тени колонны. Стражник сделал шаг к Эллен, но из тени не вышел.

– Спасибо, – сказал, протягивая в ее сторону неестественно большую ладонь, на которой лежал сложенный вышитый платок, помеченный инициалами «Э.Д.». Эллен взглянула на него и покачала головой:

– Ничего, у меня есть другой. Можешь оставить его.

Мужчина заколебался, но потом сжал ладонь в кулак и забрал платок.

– Как тебя зовут?

Стражник долго молчал, и Эллен начала подозревать, что он уже не отзовется. Но он заговорил:

– Кавокс. А ты – Эллен Давен, – это не был вопрос, потому поэтесса только кивнула. – Благодарю тебя, Эллен Давен, – сказал он и отвернулся. Пес шел за ним следом, и скоро оба исчезли во тьме коридора.

Когда несколько растерянная поэтесса снова оказалась в набитом до отказа зале, Вальдо как раз играл любовную балладу. Взглянул на Эллен над лютней, отбросив со лба волосы. Лютик, довольно сильно охмеленный прославленным цидарийским, сидел, окруженный разноцветными, словно попугаи, дамами.

– И я тогда рубанул его мечом прямо в краденый кафтан! Вот так! – он взмахнул кубком и ударил им в немалых размеров бюст одной из дам, которая захихикала в ответ. – Сказал: ничего тебе тут не светит, мерзавец, не задирайся со мной!

– Снова рассказываешь глупости, Лютик? – обронила Эллен, занимая свое место на лавке. Дамы взглянули на поэтессу возмущенно. Та, не обращая внимания, потянулась за кубком и наконец налила себе немалую порцию прославленного цидарийского.

– Рассказываю прекрасным дамам мои истории из оксенфуртской академии. Полные приключений, предательств и битв, как ты сама помнишь.

В этот момент Вальдо как раз закончил свою песенку и встал, чтобы поклониться в буре аплодисментов.

– Ага. Только в следующий раз, когда станешь за что-то сражаться, пусть это будет вкусное жаркое. Когда закончу петь, желаю, чтобы еще осталось что-то бросить на зуб.

– Холодно.

– Лютик, не морочь голову. Ты хотел проветриться.

– У меня болит голова.

– Знаю. У меня тоже, из-за этого твоего проклятого цидарийского. Лютик, я уже говорила: отодвинься и не цепляйся за мое плечо.

– Я ведь вчера сохранил для тебя жаркое. Вина налил. Я хороший, а ты меня так отшиваешь?

– Лютик, опомнись и убери свою хорошую ладонь с моей талии, а не то, клянусь, сейчас же сброшу тебя в море.

Поэт что-то недовольно проворчал и поправил рукава кафтана, с которого вчера безрезультатно пытался смыть пятно от вина.

– Смотри лучше, кто идет.

С противоположной стороны города приближался не кто иной, как сам принц Этайн. Заметив их, остановился и подождал, пока они подойдут.

– Принц… – Лютик поклонился, а Эллен поступила по его примеру. – Если могу спросить, что привело тебя в такую безлюдную околицу?

Этайн повернул голову в сторону моря, демонстрируя красивый профиль.

– Люблю порой выйти из дворца и посмотреть на море, неспокойное, как мои мысли. Это позволяет… Позволяет мне обдумать определенные вещи.

Лютик и Эллен обменялись взглядами, услышав напыщенную метафору.

– Есть ли какие-то конкретные… дела, требующие мыслей вашего высочества?

Этайн повернулся к нему. Его взгляд сделался внимательным, но потом успокоился, а мужчина вздохнул.

– Вы знаете, каков мой отец, и знаете, чего именно он от меня ждет. Кто, как не вы, поэты и трубадуры, поймете, как сложно заглушить голос сердца, чтобы остаться послушным родителю и сюзерену?

Лютик хотел что-то сказать, но Эллен по выражению его лица сделала вывод, что это не окажется чем-то умным. Потому только толкнула его в плечо, и поэт заткнулся.

– Вы знаете историю Ша, верно?

– Да.

– Нет.

Лютик встретил яростный взгляд Эллен.

– То есть что-то там я слышал, но, боюсь, без подробностей, поскольку вчера в мои уши влилось немного вина… В смысле, в ушах моих шумело из-за вина…

Этайн с подозрением глянул на Лютика, а потому тот быстро заткнулся. Принц вздохнул снова, словно на грудь его лег тяжелый камень.

– Я и правда хотел бы помочь подданным. У нас хватает товаров, но если ситуация затянется, кракен заблокирует все доставки морем. А это был бы конец для Цидариса. – Этайн стиснул зубы. – Хотя мне непросто поверить, что Ша была послана кракеном. Скажите мне честно, вы верите в это?

Лютик воткнул взгляд в носки своих сапожек телячьей кожи, не желая, похоже, вступать в дискуссию. Эллен, которой не оставили выбора, сложила руки на подоле.

– Принц, – сказала. – Я лишь поэтесса, не знаю и не понимаю всех законов, которые управляют этим миром.

Этайн поглядел на нее внимательно и кивнул.

– Возможно, ты и права, – он заколебался. – Порой я думаю, что тоже предпочел бы стать трубадуром. Бродить, как вы, по миру и складывать о нем песни. Быть свободным, иметь возможность любить и быть любимым.

Эллен облизнула губы и медленно вздохнула.

– Принц, если позволите, мне и правда кажется, что госпожа Ша в вас влюблена.

Принц в третий раз душераздирающе вздохнул и снова направил взгляд в океан.

– Увы, без взаимности. Без взаимности.

Когда Эллен вернулась в комнату, то нашла на постели голубую розу.

Мигом позже она в ярости лупила ладонью в запертую дверь.

– Вальдо, негодяй, забирай этот свой увядший гербарий и исчезни, наконец, из моей жизни!

Дверь открылась только через некоторое время. В проеме стоял Вальдо, одетый только в модные штаны-буфф. Эллен лишилась дара речи и застыла с раскрытым ртом. Мужчина рассмеялся и подхватил голубую розу.

– Чудесный вид! Я слышал, что они растут только на небольших островах! – взгляд темных глаз над розой был теплым и задорным. Эллен вдруг почувствовала, что очень хотела бы оказаться где-то в другом месте. На пляже, в бальном зале, на смердящем рыбой рынке и даже в постели у Лютика, только бы не стоять под этой дверью. – Однако это не от меня.

Вальдо отдал ей цветок.

Эллен уже не хотела оказаться где-то в другом месте. Хотела просто исчезнуть. Но решив, что ситуация не может стать более неловкой, велела себе сохранять спокойствие.

Вдруг в глубине комнаты, за спиной поэта, послышался женский голос. Точнее – стон:

– Сыграй на мне, ох, Вальдо!

Однако.

– Но как же? – чувствуя, как она обливается потом, попыталась перекричать усиливающиеся стоны. – Тогда – от кого?

Вальдо криво улыбнулся и откинул волосы со лба.

– У тебя нет во дворце какого-то таинственного поклонника? – оглянулся. – Прости, сладенькая, но у меня тут партитура для игры. Разве что ты пожелаешь присоединиться.

Он закрыл дверь, прежде чем Эллен успела сбить с его лица эту издевательскую ухмылку.

Принцесса сидела в одиночестве среди украшенного двора. Выглядела печально и жалостно, потому Эллен замедлила шаг. Ша, похоже, хватило и этого примеченного уголком глаза движения, чтобы обратить внимание на поэтессу. Слабо улыбнулась ей и махнула рукой.

Эллен осмотрелась неуверенно, но, кроме нее, на подворье не было никого. Медленно приблизилась к будущей невесте.

– Госпожа… – начала, но светловолосая покачала головой. – Ша? – кивок. – Я могу тебе помочь?

Будущая принцесса Цидариса показала на губы и покачала головой.

– Ты не говоришь? – спросила пойманная врасплох Эллен. – Ох, прости.

Ша отмела бестактность одним движением руки и указала поэтессе на место рядом с собой. Эллен осторожно уселась, не спуская с девушки глаз.

Ша вопросительно взглянула на голубую розу.

– Ах, это… Собственно, я не знаю, от кого она. Была уверена, что мне дал ее Вальдо, но он… – неловкость снова накатила на Эллен, а потому она быстро сменила тему. В ее глазах блеснули гневные огоньки. – И не от Лютика – точно. Он слишком простецкий для таких жестов. Он бы розу мне в зубах принес, чтобы я была уверена, что она от него. К тому же он просто друг.

Принцесса нарисовала на груди знак. Эллен наморщила брови.

– Герб? – спросила. Ша кивнула. Поэтесса поняла. – Стражник? Ты… видела?

Ша улыбнулась. Эллен вдруг почувствовала, как потеют ее руки.

– Не понимаю. Отчего ему приносить мне розу?

Принцесса не сдвинулась с места и не издала ни единого звука, но взгляд ее говорил больше, чем любые слова.

– Но я не могу ее принять. Это… это бы давало надежду на взаимность.

Ша опустила взгляд, соединила руки на коленях, прокручивая кольцо, надетое на безымянный палец. Эллен вдруг вспомнила слова принца на пляже и почувствовала, как перехватывает у нее горло. Некоторое время молчала, крутя все это в голове, пока, наконец, не задала вопрос:

– Может, ты знаешь, где его найти?

Принцесса подняла голову и бледно улыбнулась. Направила взгляд на западное крыло дворца.

– Спасибо, Ша.

Девушка не отпустила колечко, даже когда Эллен пошла своей дорогой, исчезая в коридоре.

Западное крыло было самым старым во дворце, и, похоже, посещали его нечасто, о чем Эллен сделала вывод по висящей в углах паутине.

Кавокса она нашла в одной из темных комнат. Он сидел за старым столом, на котором стояла ваза, полная голубых роз. По всей комнате разносился прекрасный весенний запах.

Лежащий в углу пес залаял, увидев девушку. Стражник вздрогнул и опрокинул чернильницу, вылив тушь на стол.

– Кавокс.

Мужчина выглядел так, словно увидел призрак и не знал теперь, где спрятаться. Повернул лицо, чтобы Эллен сумела его увидеть.

– Я тебя искала, – она приблизилась, встав над его плечом. – Ты пишешь?

Кавокс попытался неловко спрятать бумажку, но Эллен поймала его за руку. Он отдернул ее, словно обжегшись, а девушка дотянулась до листка. С удивлением прошлась взглядом по тексту.

– Это баллада.

Установилась тишина, в которой было слышно только дыхание пса.

– Да, – сказал наконец Кавокс.

– И она обо мне. О нас.

– Да.

Эллен молчала, раздумывая, что сказать.

– Кавокс, кто ты на самом деле? Откуда ты тут взялся?

Пес приблизился к стражнику, положил морду на его колени. Мужчина долго молчал, потом сказал:

– Я служил одному чародею, пока меня не нашел Этайн. Я спас принца, а он взамен дал мне эту жизнь. В этом нет тайны.

Пес прикрыл глаза, млея от движения руки по его голове.

Эллен сморщила брови. Чего-то не понимала.

– Но если ты служил у чародея… – она замолчала, но стражник понял и прервал ее.

– Это был несчастный случай. Он пострадал так же сильно, как и я.

Пес заскулил, и Эллен посмотрела в янтарные глаза животного.

– Понимаю, – ответила тихо и отложила листок с балладой на запыленный стол. Потом накрыла его голубой розой. Рука стражника невольно сжалась в кулак.

– Я не могу ее принять, Кавокс. Не сумею… ответить взаимностью.

– Понимаю.

– Кавокс?

Стражник потихоньку повернулся в ее сторону, показывая искалеченное лицо. В полумраке шрамы, уродовавшие кожу, выглядели еще жутче, но Эллен даже не дрогнула.

– Я вижу, что опухоль уже сошла. Не болит?

– Это ничего. Нормально.

Стражник печально улыбнулся.

На свадьбу, кроме ожидавшихся гостей, съехалось немало непрошеных. Все вместе они обсели лавки в ожидании дармовой еды. Но непрошеных было легко опознать по тому, с каким интересом они разглядывали потолочный рисунок, полный бюстов: как статичных, так и замерших в движении. Король, будучи в благодушном настроении, махнул на это рукой.

– Мои дорогие! – произнес. – Мы тут, чтобы утешаться и радоваться! Радуемся же свадьбе моего сына и принцессы Ша, ибо благодаря сему перемирию рыбаки Цидариса всегда смогут спать спокойно!

Толпа заорала и выпила тост.

– Простецы и хамы – вот наши зрители, – Лютик был явно недоволен праздником. Крутил носом, свысока поглядывал на орущую толпу. – Вальдо наверняка понравится.

Везде стояли стражники в красных туниках, но, хотя Эллен внимательно осматривалась, Кавокса не заметила.

– Да ладно тебе, Лютик.

– Нет, правда. Хотя мне и кажется, что эта публика, несмотря на заверения короля, охотно послушает балладу о «всяком таком, что подмахивает, мол». По крайней мере я подставляться не хочу. Не выйду – и все тут.

– Лютик.

– Ты меня не заставишь, хотя бы и предлагала в награду половину своей постели.

– Лютик.

– Ну, что? – фыркнул поэт раздраженно.

– Не хочу тебя заставлять. Я выйду.

Эллен встала, прежде чем трубадур успел хоть как-то прокомментировать ее декларацию. Она подняла лютню и направилась к помосту. Некоторое время смотрела на людей, а потом запела.

Неужели Ша, которая в белом платье казалась еще бледнее, чем обычно, плакала, сжимая пальцы на брачном кольце? Или ей лишь казалось, что где-то в углу появился скрытый в тени стражник, а у его ног сел вслушивающийся в мелодию пес?

Голос Эллен взлетал и опадал, грудь дрожала от звуков, а тонкие пальцы легонько перебирали струны. Она пела о двоих людях и их безответных чувствах. О том, как они искали блага в ожидаемых страданиях. О том, что видели и понимали больше, чем кто-либо другой. Она пела о них и об их избранницах.

О том, как непросто порой решиться на хоть немного жертвенности.

Когда баллада шла к финалу, вдруг дверь зала отворилась со стуком, и незаконченная нота повисла в воздухе.

– Кракен! Король, кракен уничтожил все суда! Вся флотилия пропала!

Владыка вскочил, опрокидывая стул.

– Как это? Как это?! – заорал, обводя яростным взглядом зал. Толпа задрожала, послышались нервные шепотки. Вдруг взгляд короля остановился на испуганной Ша. Матен, словно разъяренный бык, бросился в ее сторону.

– Ты обманула нас, ведьма! Солгала, чтобы дорваться до власти! Мерзавка! – король дергал за платье принцессы. Девушка только качала головой, а из глаз ее капали слезы. Матен поднял обезумевший взгляд. – Взять ее! Взять ее и бросить в глубочайшие подземелья!

– Отец… – неуверенно начал Этайн.

– Молчать! Стража, взять ее!

Эллен встала и, незамеченная в поднявшемся хаосе, спокойно приблизилась к трону.

– Нет, – сказала.

– Что-что? – рявкнул король.

Лютик, предчувствуя проблемы, мгновенно оказался рядом с поэтессой.

– Тебе жить надоело? – прошептал, хватая ее за локоть и пытаясь оттянуть. – Ты ведь приказывала мне молчать и сидеть, попивая вино. Эллен, что ты делаешь?

– То, что необходимо, – ответила она громко.

– Ах, так? – король схватился за толстые бока. – Прошу, места в камере наверняка хватит для вас всех. Прочь с глаз моих, виршеплеты!

Нигде не было видно пса и его опекуна. Стражники в красных туниках колебались, но потом подхватили все еще плачущую Ша, а потом Эллен и вырывающегося Лютика.

– Прошу прощения, но я не имею с этим ничего общего! Эй, эй, не так сильно! Господа! Отпусти-и-ите меня-а-а! – голос Лютика достиг высоких тонов, когда стражники подняли его в воздух. Гости принялись расходиться, свадьба закончилась, и даже самым непрошеным из них было неловко развлекаться без невесты.

Этайн долго смотрел в молчании на Ша, пока жена его не исчезла с глаз.

– Прекрасно, Эллен, просто прекрасно. Я рад, что все пошло так, чтобы я мог исследовать подземелья Цидариса. Тут вроде бы держат все эти прекрасные вина. Ты какие-то видишь? Нет? А знаешь, почему? Я тебе скажу! Ты не видишь их, потому что мы сидим, запертые в камере! Зараза, да весь мой гонорар пропал, а я даже не наелся, потому что ты решила заступиться за какую-то там морскую принцессу, разрушив королевскую свадьбу. Просто превосходно! Что меня подбило к тебе подойти? Ох! – Лютик сорвал с головы шляпу и в сердцах бросил ее на пол. Перо перекривилось, печально повиснув под углом.

Эллен сидела под стеной, все еще в синем парчовом платье. Подняла шляпу, отряхнула ее и попыталась выровнять перо.

– Прости, Лютик. Меня немного понесло. Не хотела тебя в это впутывать.

Поэт втянул в грудь воздух и выдохнул, выпуская всю свою злость. Упал на пол рядом с Эллен.

– И что теперь?

– Я слышала, как стражники говорили, что Ша утром вывезут в море и отдадут кракену.

Глаза Лютика сделались размером с блюдца.

– То есть утопят?

– Так оно выглядит.

Лютик взял шляпу и посмотрел на сломанное перо.

– Он, полагаю, совсем сдурел. Я знал, что он хам и простак, но чтобы – убийца? Причем, собственную невестку…

Эллен громко вздохнула и провела пальцами по светлым волосам.

– Спокойно. Нас наверняка тоже заберут, чтобы мы написали какую-то красивую балладу о морской ведьме и благородном короле Матене.

– Я этой горе сала выдавлю из себя хоть слово только через свой труп!

– Боюсь, что выдавить их из тебя может воткнутая в бок пика.

Лютик дипломатично замолчал и надел шляпу. Сломанное перо неуверенно заколыхалось.

– Знаешь, что меня удивляет? Куда делся этот мерзавец Вальдо. Я бы не удивился, когда бы он пировал, пока мы гнием в тюрьме!

– Драматизируешь, Лютик.

– Не драматизирую, а приукрашиваю. Тут есть разница, которую поэтессе следует видеть.

Их дискуссию прервал скрежет ключа в замке. Оба они замерли, глядя на дверь, отворяющуюся со скрипом.

По ту сторону стояла высокая фигура в красной накидке. У ее ног неспокойно кружил пес.

– Кавокс, – Эллен моментально оказалась на ногах.

– Все идут к морю. Вы должны бежать, – обронил он, прежде чем поэтесса успела сказать хоть что-то. Например, как ей жаль. Как она ему сочувствует. Как ей стыдно за отсутствие взаимности. Вместо этого она лишь застыла, всматриваясь в изуродованное лицо стражника.

– Спасибо богам! – застонал Лютик, не чувствуя висящей в воздухе напряженности.

– Ступайте за мной.

Кавокс провел их темными подвалами до самой лестницы. Эллен молча смотрела в его широкую спину, покрытую красной накидкой. Он остановился только перед дверью, что вела в главный коридор.

– Тут никого нет. Этайн исчез после свадьбы, а остальные уже на берегу. Можете забрать свои вещи и инструменты.

Эллен внимательно смотрела на стражника.

– Когда все закончится, они узнают, что это ты нас вывел.

Кавокс наклонил голову. Свет факела танцевал на его изуродованном лице.

– Ничего. Все нормально.

Когда они проходили сквозь дверь, Эллен оглянулась только раз. Этого хватило.

Лютик как раз поспешно собирал свои разбросанные тряпки, когда Эллен вдруг заявила решительно:

– Нам нельзя убегать.

Поэт остановился, держа в руках штаны-буфф.

– Что?

Эллен сложила руки на груди.

– Они его убьют, если узнают.

– Кого?

– Кавокса.

– Кого?

– Стражника, который нас выпустил, тупой ты дурень. Убьют его.

Лютик пожал плечами, поглядел на штаны и отбросил их в сторону.

– Ну, не узнают. Просто и необычайно результативно, верно? Эллен, скажи, это моя рубаха? А если нет, то что, дьявол ее подери, она делает в моей комнате?

– Лютик, я говорю серьезно. Я не убегаю.

Поэт отбросил сомнительного происхождения рубаху и замер. Сделался серьезен.

– Чего ты от меня ждешь, Эллен? Что я дам себя прирезать из-за каких-то твоих глупых идей, из-за сказок о взаимности и ответном чувстве? Знаешь, что я тебя люблю, но не пойду глядеть на утопление во имя предрассудков невинной девицы. Я презираю Матена, и меня тут ничего уже не держит.

Девушка молча выслушала поэта, а потом потянулась за лютней, перебросила ее на спину и приблизилась к двери.

– Что ж, Лютик, ничего не поделать. Тогда – прощай, – отбросила назад светлые волосы. – Будь осторожен.

Лютик снова вздохнул. И еще раз. Схватил шляпу, подергал сломанное перо. Долго молчал.

– Дьяволица ты! Баллада обо всем этом – моя, – заявил наконец. – Если, конечно, мы сперва не погибнем из-за твоей гордыни.

Когда добрались до пляжа, солнце уже отбрасывало на океан первые отблески. Вдали плавали остатки разбитых кракеном кораблей, а на пляже собралась большая толпа, тесно окружив лодку, в которой лежала связанная Ша, все еще в своем свадебном платье. Девушка немо плакала, но никто не спешил ей помочь.

– Когда отдадим кракену то, что ему принадлежит, он оставит нас в покое. Говорю же: вышлем ему ведьму, пусть возвращается, откуда пришла! – орал король. – Вперед, милсдари, на глубокую ее воду!

Толпа откликнулась радостными воплями, слегка подобными тем, которые недавно еще звучали на свадьбе, в честь молодой пары. Несколько мужчин принялось толкать лодку в море. Лютик и Эллен замешались в толпу, пробивая себе путь ко все еще плачущей Ша.

Однако кто-то их опередил.

– Оставьте ее! – принц Этайн, в полном соответствии со своей склонностью к перегибам, был одет в блестевший на солнце доспех. – Приказываю вам ее оставить!

Мужчины, что толкали лодку, замерли.

– Этайн, немедленно возвращайся во дворец! – процедил отец.

– Я не могу этого позволить.

– Ты же даже ее не любишь! – заорал король, воздевая толстые лапища.

– Нет, – ответил Этайн чистую правду. – Но я не позволю ее убить. Я должен ей хотя бы столько взаимности…

Принц прервался, когда земля вдруг задрожала, а океан выстрелил под небо мясистым щупальцем.

– Кракен!

Толпа росилась врассыпную, люди убегали во все стороны. Этайн кинулся в сторону оставленной без присмотра лодки.

– Удержите его! Удержите! – закричал король. Несколько стражников бросилось за принцем, примерно столько же встало на его защиту.

– Кошмар! – прокомментировал Лютик с безопасного расстояния.

В воздухе раздались звуки извлекаемых из ножен мечей. Волны все поднимались, заливая пляж, наибольшая из них, поднятая кракеном, величественно шла в сторону суши.

Этайн взобрался в лодку, что заколыхалась под тяжестью его доспехов, и принялся развязывать узы Ша. Девушка плакала и, едва лишь он освободил ей руки, забросила их на шею принцу.

Перед лодкой красные плащи сражались друг с другом. Эллен с ужасом смотрела на бегающего между ними пса.

– Кавокс! – крикнула она, но ни одна из голов не повернулась.

Тем временем король тоже достал меч и приблизился к сражающимся, обходя защитников Этайна с тыла.

Кавокса она заметила в последний момент, когда с его лица спал капюшон. Крикнула, но было уже поздно.

Удар пал прямо на широкую спину. Мужчина развернулся, поражая нападавшего, но потом качнулся и упал на колени, разбрызгивая воду.

Волна шла к берегу так, словно кракен намеревался смыть город с лица земли.

Ша дотронулась до щеки Этайна, улыбнулась сквозь слезы. Еще раз взглянула в глаза принца, а потом прыгнула прямо в белые буруны волн.

И тогда все прошло. Волна опала, словно бы ее никогда и не было. Установилась тишина, раздираемая только хриплыми криками чаек.

– Кавокс! Эй, помогите мне!

Эллен подбежала к мужчине, который стоял на коленях в морской воде. Кто-то из стражников потянул его за руки, вынес на берег. Недалеко положили раненого короля, к которому припал его сын.

Раны и шрамы на лице стражника, казалось, блестели в свете утра. Пес лег рядом, заскулил. Слабеющий взгляд Кавокса был искренним и полным чувств. Эллен подумала о любви и о том, что порой ей не оказаться взаимной. Но можно сделать другое.

Потому она наклонилась и сделала это.

– Прости, Кавокс.

– Ничего. Все нормально, – сумел он еще прошептать, отрывая губы от ее губ.

Они стояли над морем, всматриваясь в горизонт.

– Эллен, поедем со мной. Поиграем тут и там, напьемся. Но никакого цидарийского, обещаю.

Поэтесса рассмеялась и прикоснулась пальцем к новому перу, воткнутому в сливовую шляпу.

– Охотно, Лютик, но у меня есть еще одно дело, к тому же я кое с кем договорилась.

– И кто же этот счастливчик? Надеюсь, не Вальдо? – вскинулся поэт.

– Нет, Вальдо сказал, что намеревается остаться при короле Этайне. Я уже говорила тебе, что делал наш сердечный дружок, когда мы, как это ты там говорил, гнили в тюрьме? Сладко спал себе с некоей цидарийской дамой. Поверишь?

– Поверю, отчего же нет? Как раз чего-то такого я и ожидал от этого законченного негодяя. Ты слышала его балладу? Сучья лапа, я жизнью рисковал, чтобы описать цидарийскую историю, а он просто украл мою тему, да еще в таком мерзком стиле.

– И что он поет?

– В его версии славный принц был превращен чародейкой в мерзкое морское чудовище. И, представь себе, чтобы снять проклятие, нужен был поцелуй истинной любви. Банальность, как ни крути! Оттого он сажает прекрасную певицу в подземелья, а потом понимает, что должен дать ей выбор – и отпускает ее на волю. Подданные бунтуют, чудовище оказывается раненым, но певица возвращается и целует его. И – угадай! Чудовище оживает, превращаясь в прекрасного принца. Они женятся, любят друг друга и с той поры – уже навсегда вместе. Ерунда, верно?

Эллен печально улыбнулась.

– Ерунда, – согласилась. – Я буду тосковать, Лютик.

Поэт почесался под шляпой, подумал.

– Но ведь мы можем встретиться, едва лишь ты решишь свои дела, верно? Ты куда идешь?

Эллен завела за ухо локон.

– К моей младшей сестре, Эсси. Я обещала, что проведаю ее. Она наверняка меня высматривает.

– Вы похожи? – спросил Лютик с надеждой.

– Ты, старая перечница! – рассмеялась Эллен. – Ей только семь лет!

– А она хотя бы поет?

– Лютик, даже не пытайся ее этому учить, обещай. У нее могла бы быть жизнь куда лучшая.

– Обещаю! Но что, у нас – плохая жизнь?

– Не знаю, Лютик. Но я переживаю. А что, если на нее повлияют мои ошибки? Что, если на ней отразится мое отсутствие взаимности?

– Со всем уважением, но ты бредишь, Эллен. Ты – это ты, а она – это она. И я сумею в том убедиться, когда мы встретимся втроем. А теперь – хватит жалоб. Пошли, напьемся в последний раз!

И было так, как сказал Лютик. Они напились в последний раз и расстались, обнявшись на прощание. Когда поэт уехал, Элли еще раз долго стояла на берегу, всматриваясь в море. Смотрела на одинокую лодку, несущую к горизонту тело в красном плаще, окруженное голубыми розами. Смотрела и пела балладу, которую она начала на свадьбе. Несмотря на слезы, ей удалось закончить песню, что рассказывала о том, что на самом деле произошло в то лето в Цидарисе.

Однако никто не узнал эту версию рассказа. Потому что кто бы хотел слушать, что существует любовь без взаимности, а поцелуй вовсе не превратил чудовище в принца? Нет, лучше было верить, что все закончилось хорошо.

Правду знал только Лютик, который, согласно плану, приехал проведать Эсси Давен и привез ей в подарок милую куколку. Оставался с Эсси, даже когда Элли не появилась ни на этот год, ни на следующий – и никогда после. И хотя болело у него сердце, поскольку девочка имела прекрасный голос, выполнил обещание. Никогда не учил Эсси петь. Этому она сама научилась от него.

А когда выросла, оказалось, что она настолько же красива и талантлива, как и ее сестра. И, противу всех опасений Эллен, не столкнулась она с отсутствием взаимности, потому что один из встреченных ею все же решился проявить немного жертвенности.