Размер повинности

Город охватило безумие праздника. Безоблачную ночь освещали танцующие огни факелов и цветы фейерверков – таким-то образом молодые адепты магического искусства на миг забывали о страхе. Из многих глоток вырывался смех, иной раз – почти хохот, причин которого никто не пытался отыскать. Правила хорошего тона, если предположить, что горожанам и вообще такие были известны, нынче вечером оказались позабыты.

Развлекались, как никогда ранее. В темных закоулках любили и убивали друг друга с почти одинаковой звериной яростью. Давно сдерживаемые желания находили, наконец, выход, не сдержанные некогда обещания исполнялись в поступках, на которые тратили массу сил и денег. Когда, если не сейчас?

Жители Горс Велена искали метод погрузиться в водоворот забытья. В корчме «Под Расстегнутым Корсетом» жажду эту успокаивали откупоренные бочки с вином и танцорки, от которых зависело реноме этого места; танцорки, по чьей некомплектной одежде сие заведение и было названо. Всякий из завсегдатаев таверны и каждый житель этого про́клятого города волшебников развлекался, пока мог, и благодарил в душе богов, что не пребывает нынче с армией в сожженных и вытоптанных полях к северу от Марибора, где – как говорили – скоро случится важная битва. Всякий житель, за исключением Нарси Саттельбах.

Девушка как раз пила пятое за сегодня пиво, когда поняла, что от привязанного к поясу кошеля остался только кусок ремешка. Обычно она выругалась бы мысленно, а после поблагодарила бы судьбу, что всегда платит за постой и еду наперед – однако нынче в ней была лишь пустота, не приносившая успокоения.

Она поднялась от стойки и начала пробиваться в сторону выхода, провожаемая гневным бурчанием расталкиваемых пьяниц. Наконец ей удалось добраться до двери таверны, и уже через миг она почувствовала отрезвляющий холод ночи. Плотнее завернулась в плащ и прикрыла глаза, вслушиваясь в шум города. Услышала больше, чем хотела. Скривилась непроизвольно, ужасно им завидуя. Кем бы они ни были, нынче могли не думать ни о чем важнее одежды, в которой путались ноги.

– Забавно, верно?

Девушка оглянулась и заметила человека, выходящего из-за угла. Лицо мужчины скрывала тень глубоко надвинутого капюшона, но голос его и фигура выдавали, что лучшие годы он уже оставил позади.

– Каждому иногда нужен такой вот демон страха, который станет утешением для совести, – продолжал старик. – И чем больше угроза, тем шире этот демон раскидывает круги и тем больший собирает урожай.

«Браво, открытие сезона, двигаем его на профессора Оксенфурта», – подумала она горько и принялась молиться, чтобы подействовал любой из стандартных ответов. Например: «Ну да, что ж поделать…», или «Такая жизнь!». Или могла бы использовать: «Именно так!», или применить нагловатое: «Бывает…», но мужчина ее опередил.

– Мое имя Паулетт. А как обращаться к вам?

«Вот я сейчас тебе обращусь», – мелькнула у нее мысль.

– Нарси, – она как могла старалась, чтобы голос ее прозвучал по-кладбищенски и неохотно, но по какой-то причине это не подействовало.

– И что, Нарси, ты уже накормила своего демона? Ночь не будет длиться вечно.

Это уже было слишком.

– Слушай-ка, иди, трахни ровесницу – и чем глуше окажется, тем больше ей будет счастья.

Развернулась и уже сделала первый шаг в сторону таверны, когда услышала:

– А ты не думаешь, что кое-что ему должна?

Нарси замерла в ожидании.

– Он ведь просил не слишком много? Кроме того, ты наверняка хотела бы убедиться, увидеть собственными глазами, мимо чего прошла, и стоило ли…

– Откуда ты знаешь? – девушка рванулась к таинственному собеседнику и сделала молниеносное движение, желая сорвать капюшон с его головы. Мужчина без особого труда, с истинно кошачьей грацией уклонился. Похоже, внешность ее обманула.

– Можно сказать, что я его приятель. Недавно он не сделал кое-что из того, что сделать мог, потому сейчас я делаю нечто, чего он уже не может, – мужчина засмеялся собственной словесной головоломке и вынул из кармана плаща яблоко. Уже был готов приблизить плод к губам, но его собеседница стояла закаменев, оттого он вздохнул и сказал усталым голосом:

– Ты ведь хочешь знать – вижу по твоим непроизвольным мимическим движениям. Что бы ты там ни застала, оно окажется получше вечной неуверенности и угрызений совести. Согласна, девица Нарси?

Девушка набрала воздуха и громко вздохнула. В следующую секунду уже была в корчемной конюшне и, ни на что не обращая внимания, вывела на брусчатку Горс Велена чьего-то конька. Кто-то когда-то сказал, – наверняка это был пророк Лебеда, – что дурные поступки всегда имеют свою цену. Мерин наверняка был дороже всего, что она потеряла нынче, но, к счастью, святой мудрец не играл счетами. Она вскочила на спину коня и ударила его пятками.

Мужчина, стоящий подле корчмы, вгрызся в сочное яблоко.

– Ах, эта нынешняя молодежь, – вздохнул и отправился в сторону гудящего от веселья рынка.

Солтис села Яворники явно чувствовал себя из-за сложившейся ситуации не в своей тарелке. Потому что как тут с бабой о делах говорить? Да еще об убийстве чудовищ? Мужику какому Стахомир выложил бы все до последнего словечка как есть, даже бы и на слабо́ взял, и тем-то сбил чутка цену. Но тут-то – что думать? Дареному коню в зубы не смотрят.

– Значится, того, как я и грил, странное што-то в селе чудит. Бабы балакали, што вежмака звать надоть да уконтропупить эзорсисмов, потому как ни на жальник не пойти, ни в ручье одежку не простирнуть.

– И как эзорсисмы выглядят? – спросила Нарси, пытаясь контролировать уголки рта.

– А морды ажно такие уродливые да широкие, словно им кто сперва кто того… ну, обиду сильную причинил. А ишшо горбатые и синие все, словно поротая жо… словно небо перед грозой! – выдавил из себя солтис, весь красный от усилия. Громко вздохнул и поглядел умоляюще слезящимися глазками на девицу.

– И скольких вы их заметили?

– Пешко болтал, словно бы дюжина, да он гриб старый, было, два гуся у него смыкнули, так он надрывался, что четыре тех было, а как конь пал, так очи выплакивал, словно два у него померли. Как же, два, только кареты не хватаить! – Стахомир начал смеяться, но видя, что гостью его шуточка не веселит, кашлянул, замолчал и почесал нервно светлую щетину.

– Стало быть, могу ожидать шестерых?

Солтис кивнул.

– Оно бы с тем, што бабы гутарили, сошлось тогда, хотя и эти, сказать по правде, многого не видали, а токмо юбки свои подхватили да так сквозь лес неслись, что, как моя в хату-то вошла, я думал, что леший прилез, столько в волосах репьев было.

Нарси поблагодарила за гостеприимство и обещала заняться проблемами в ближайшее время. На самом деле она не собиралась спешить. Подозревала, что обитатели села имели дело с утопцами или неккерами; долина Понтара для тех – идеальное место, а особенно после того, как ливни превратили окрестные леса в непроходимое болото. Потому-то думала подождать, пока погода несколько исправит такое положение вещей, а у тварей не станет преимуществ подтопленной территории. Впрочем, это первое село, в котором ее приняли настолько хорошо. Обычно местные власти ограничивались высмеиванием ее предложения, окрашивая отказ цветистыми примерами того, что и с кем она должна делать, вместо того чтобы играть в ведьмака. Похоже, тех нескольких раз, когда селяне согласились на ее помощь и при этом не претерпели потерь, хватило, чтобы вести о ней разошлись по округе. И она намеревалась пользоваться этим фактом так долго, сколько это окажется безопасным.

Люди говорили, что Черные в конце концов придут и поубивают всех, потому что их там, на юге, много, а эти места плодородней и красивей. Селяне, правда, о себе говорили просто «тутошние», не зовя себя ни реданцами, ни темерийцами, а Нарси не желала отбирать у них остатки надежды – ей было очевидно, что Нильфгаард не руководствуется надуманным представлением о справедливости, и, вероятно, устроит этим селянам ровно то же самое, что Цинтре или Верхнему Соддену.

Шли дни, а она все ждала соответствующего момента. Не обращала внимания на сомнение во взгляде солтиса и на шуточки корчмаря – когда уже порешит утопцев, тогда посмотрит, кто засмеется последним.

Однажды утром в селе воцарилось странное возбуждение. Нарси сошла по ступеням в общий зал и, потягиваясь, спросила корчмаря о причине переполоха, раздававшегося за окнами и разбудившего ее.

– А надоть было за работу браться, как она тебе в лапы-то шла, тогда бы и в окно не пришлось сейчас высматривать, – корчмарь зло ухмыльнулся на гримасу непонимания на лице у девушки. Наконец добавил: – Люди к солтису идут, чтобы на коня глянуть. Чудо кобылка! Сивая, как та тварь, круп высокий, бабки словно молоты кузнечные, а головой как машет, а копытами как бьет – аж пыль стоит столбом. Вот все и глядят и удивляются, поскольку – иная она зверинка, чем наши клячи и валахи.

– А чей же конь?

– А… ведьмака.

Глаза Нарси расширились от паники, а корчмарь оскалил пеньки желто-коричневых зубов и принялся похихикивать.

– Заткнись, пердун старый, – рявкнула она. – Когда прибыл?

– А солнце еще не взошло. У Стахомира не засиделся, и еще до первого колокола ушел на болота.

Девушка дернула двери корчмы и вырвалась наружу. За два удара сердца вернулась, взбежала лестницей, перепрыгивая по несколько ступеней, добралась до своей комнаты. Времени на то, чтобы натягивать кожаный доспех, уже не было, потому только схватила лук и наполненный стрелами колчан, препоясавшись на бегу еще и длинным ножом. Знала, что все это дурно закончится, что даже если она каким-то чудом успеет раньше ведьмака, твари воспользуются ее неподготовленностью. Но уступать она намерения не имела. Она была здесь первой, и с ней сторговался солтис. Выскочила наружу и быстро пошла в сторону от села.

Пока она добралась до болота, успела озябнуть. Пыталась успокоить сердце глубокими вдохами, но тщетно – чувствовала не только усталость, но и страх. Из-за своего громкого дыхания не слышала ничего вокруг; любая тварь могла бы подкрасться к ней без труда. Наконец она услышала странный звук, нечто среднее между бульканьем и кваканьем. Где-то слева, на краю зарослей, из болот выныривали умертвия. Ответом на эту ненормальность был металлический свист выдвигаемого из ножен оружия. И Нарси уже знала, что меч этот сделан из серебра.

Сжимая в левой руке лук, с правой на колчане, она подкралась к месту схватки. Уже видела его, убийственно быстрые удары, кошачью ловкость, с которой он двигался, спокойствие и сосредоточенность на обрамленном черными волосами лице. После каждого удара сохранял нужную дистанцию; девушка хорошо знала, что именно так и надлежит сражаться с этими страшилищами. Нарси также понимала, что старый Пашко оказался прав, а женщины и правда немного видели во время своего бегства: утопцев было не меньше дюжины, хотя живых – или уж способных к сражению – оставалось лишь пятеро. Еще немного, и она останется ни с чем!

Без проволочки она потянулась за стрелой в колчане, наложила на тетиву и натянула лук. Была в этом хороша, а ведьмак уже наверняка знал о ее присутствии, хотя не мог знать другого: какими стрелами она обладала.

Стрела мелькнула над болотом, пролетела в двух дюймах над плечом ведьмака и ударила стоящую за ним тварь, что как раз готовилась к прыжку. Утопец взглянул на древко, торчащее из его синего брюха. А потом – взорвался.

Кусок его внутренностей прилип к кожаной куртке ведьмака, и мужчина негромко выругался – скорее от неожиданности, чем сердито. Нарси не намеревалась сдаваться. Пока темноволосый приканчивал двух неупокоенных, она застрелила еще одного; на этот раз тварь не взорвалась, но загорелась. Остался только один из них.

– Он мой! – крикнула ведьмаку, который уже развернулся в сторону последней твари. – Слышишь, чтоб тебя?!

– Если хочешь тратить такие стрелы на утопцев – то сколько угодно, – усмехнулся мужчина, а Нарси поняла, что у него вполне симпатичный голос. Молодой голос.

Она бросила на истоптанную траву лук и снятый колчан. Старалась не смотреть на ведьмака, который, в свою очередь, глядел на нее очень внимательно. Но она все равно успела заметить неестественно суженные зрачки, окруженные золотистой радужкой. Глаза змеи. Налитые кровью глаза змеи.

Она миновала ведьмака и атаковала утопца длинным ножом. Тварь издала что-то вроде писка или кваканья, а мигом позже бросилась в атаку. Нарси уклонилась и сумела воткнуть в выпаде клинок в брюхо твари. Потянула вверх, вкладывая в это движение всю свою силу, но утопец, прежде чем упасть, успел задеть когтями ее шею и щеку.

– Видал я девушек, что сражались и получше. Да что там, знавал я и девочек, что сражались куда лучше, – фыркнул ведьмак и подошел, пряча серебряный меч. Взглянул на кровавый след, что оставила на теле Нарси тварь. – Нужно будет это очистить, а то тебя могут ждать горячка и смерть.

– Не думай, что… Что?

– Ну, смерть. От трупного яда. Хуже, если бы это был, например, гуль, но все равно я бы не рисковал.

Нарси понимала, что ведьмак говорит правду, но услышать это столь прямо ей не очень понравилось.

От одной такой мысли она вся покрылась гусиной шкуркой. Однако гордость не позволяла ей просить о помощи, особенно учитывая, что ведьмак всего-то миг назад ее критиковал. К тому же ей следовало вырвать свою часть награды.

– Фельдшер займется раной, к тому же я не думаю, что об этом стоит переживать тебе. А теперь отодвинься от трупа. Это было мое поручение, и солтис наверняка захочет увидеть тела.

– Ясное дело, захочет. Он сам мне это говорил, когда я с ним утром торговался. Очень обрадовался, меня увидев, знаешь? Вспоминал что-то о небывалом промедлении…

– Ох, заткнись! – рявкнула Нарси, царапая чешущееся место подле раны. – Солтис – негодник, не нужно было с ним договариваться. Но это еще не значит, ведьмак, что я дам себя обчистить. Часть награды – моя.

Мужчина кивнул.

– Ага, за троих. Получишь оренов тридцать, не больше. Догадываюсь, что одна только взрывная стрела стоила раз в сто больше. Зачем это было? Хотела доказать, что я должен с тобой считаться? Или, может, утопец – самое жуткое, что ты видела?

Нарси только сильнее стиснула зубы, но не сказала ни слова.

– Впрочем, неважно. Давай я осмотрю царапины, а потом проведаем нетерпеливого солтиса. Не скажешь же, – поднял бровь в ответ на ее реакцию, – что предпочтешь иметь дело с неопытным медиком, который мало того что завалит работу, так еще и сдерет с тебя последние тридцать оренов? Ну, не дуйся… Нарси, да? Я верно запомнил?

– Верно, – процедила она, да таким ядовитым тоном, то мужчина принялся смеяться. Странно, не так она себе представляла ведьмаков. Когда-то один местный володарь имел возможность повстречать одного из них. Ведьмак был старым, почти не говорил, а к тому же – обижался. Этот, наверное, происходит из другой школы.

– А тебя как зовут, ведьмак? – спросила словно бы нехотя.

Мужчина оскалился, а мерзкие шрамы от оспы, покрывающие его челюсть и часть щеки, сделались еще более заметными.

– Койон. Койон из Повисса.

– Видел ли я их? Ха, да в этой корчме все и началось. Ведь тут-то Шушерка комнатку на втором-то этаже и наняла. Мало кто о том знает, они-то славными героями куды поздней заделались. И того, ну, аркегрифона пришибли где-то под Дорианом, и трупоедов, что тута, после резни-то в Мариборе повылезли, и ящера голову «Под Лисом» в Каррерасе оставили, а солтис Корней болтал, что еще и сволочевство некое, из тумана лепленное, порубили на тамошнем жальнике. Всякому помогали, и надоть сказать, что над другими себя ставить – они ни-ни. Может, дурно поясняю? Ну, началось-то с того, как Стахомир поровну им награду-то призначил. Вроде б хотел только ведьмаку дать, но тот за Шушерку заступился. После они сюдой зашли, так что я кой-чего и сам слышал, как она в горло ему-то прыгала: мол, место Шушеркино было, она сюдой первая пришла, а он, ежели из Повисса, так пущай тудой и возвертается. А ведьмак на то, что здесь у него свои дела, и Темерию он покинуть не может, но что заместо ссориться, предлагает он такой и такой уговор. Что? Ну да, совместные, дескать, странствия! Почто, мол, прыгать в глаза друг дружке, наперегонки уродства убивая. Кой-кто говорит, что оно сразу припахивало, да кто ж наверняка знает…

Трофейный мерин тряхнул головой в немом протесте. И Нарси сдалась; она и сама уже устала. Решила остановиться в корчме «Под Игривым Вомпером», которую все окрестности звали просто «Мстивоевой корчмой». До Дориана оставалось полтора дня дороги, потом ее ждала поездка неспокойным мариборским трактом и, наконец, галоп через темерийские поля, по следам вытоптанной травы и выгребных ям, от которых будет смердеть мочой и поносом. Армия объединенного Севера, о чем ее проинформировал шепотом Мстивой, направлялась к Хотле и не собиралась делать долгих остановок. Нарси прикидывала, что сделает, если успеет. Конечно, не сумеет убедить ведьмака поменять решение, но сама могла бы…

Она села за стол поменьше, в самом углу корчмы. За тот самый стол, за которым играла зимой с Койоном в гвинт. И на игре тогда не закончилось.

– Королик в жезлах.

– По маленькой в сердцах.

– Ха! На сердце найдется и сердцеед, топчу сердце дамочкой.

– Гвинт!

– Тогда предъявляем.

– Эх, отвали, Койон.

Ведьмак искренне рассмеялся. Она уже привыкла к этому звуку, к пожиманию плечами – жест выглядел удивительно естественным, – к причесыванию пальцами прямых темных волос. К его желто-зеленым глазам. Бросила на стол свои карты.

– Такими мне не выиграть, – проворчала. – Одна шушера. Тянет своего к своему, да?

– Ты о чем?

– Позволяешь ездить с собой с осени, и чтоб меня лошадьми разорвали, если понимаю, почему. Мог бы выплатить мне награду за тех трех утопцев, а то и вообще оставить ни с чем, не говоря уже о том, чтобы брать в Темерию. Но нет, делишься со мной напополам, изображаешь учителя фехтования и перевязываешь раны. Да, я этим пользуюсь, поскольку отчего бы мне этого не делать? Но, Койон, чтоб тебя! Чего ты от меня хочешь? Хорошо знаешь, что я почти ничего не умею. Как ты можешь делать вид, что я хотя бы в чем-то тебе помогу? А может, рассчитываешь… Если думаешь…

– Я ни на что не рассчитываю, – процедил ведьмак, но потом взял себя в руки. Потер щетину. – А тебе не хотелось просто с кем-то поговорить? Или хотя бы уразуметь, что всегда есть такая возможность?

– Хочешь мне сказать, что ты, ведьмак, волк-одиночка, затосковал по компании, а я тебе случайно попалась под руку?

Койон пожал плечами. Ох, как же сильно ей хотелось сейчас его стукнуть.

– Ты надо мной издеваешься, ведьмак, или что? Мне уже странным показалось, когда после убийства утопцев ты подговорил меня, что, мол, надо проведать гарнизон в Ринбе, поскольку тебе надо с каким-то капралом поговорить. Особенно учитывая, что по нашему договору именно я плачу за жратву и прелести сна на распадающихся мешках. Нет, не прерывай меня, я знаю, что и так получаю куда большую часть наград за чудовищ, чем положено. Я лишь задумалась, отчего ведьмак стал должником какого-то копейщика. Может, в кости проиграл, может, солдатик ему жизнь так или иначе спас, может, ведьмак просто старого друга поддерживает, который с денег своих не в силах кормить кучу детворы. Не мое дело, думала я. Потом был вилохвост, за которого мы взяли в Каррерасе недурственную сумму. И словно бы обычная поездка в Вызиму. Ты полагал, что я поверю, будто ты едешь к травнику за ингредиентами для эликсиров? Ха! Я была уверена, что ты просто в бордель едешь, но не решаешься признаться. И так меня это развеселило, что я решила убедиться собственными глазами. И что я вижу? Не бордель, а полк. Хотя порой оно так на так и выходит. А еще – вижу оберста, который деньги принимает. Два долга у солдатни? Быть того не может, да и у оберста морда слишком довольная была. Ну и что там, Койон, поторопишься с объяснениями?

Ведьмак снова пожал плечами, а к тому же стал нахально смотреть в потолок.

– А отчего бы и нет? Но откровенность за откровенность, согласна?

– Пф.

– Посчитаю это за «да». Ты права, это не долги – причина моих заездов в крепости. Я помогаю армии. Нашей армии. Нет, погоди, теперь я. Отчего ты странствуешь и принимаешь ведьмачьи задания? Судя по луку и стрелам, в средствах у тебя недостатка нет.

Нарси потянулась за кружкой и сделала большой глоток содденского тройного. Почувствовала приятное тепло, разливающееся под грудиной. Ее порадовала мысль, что из-за войны у Мстивоя – проблемы с поставками, и что ведьмаку меда уже не хватило. Пришлось ему полоскать глотку «Вызимским Чемпионом», который был ближе к помоям, чем к пиву.

– Всякий хочет иметь какую-то цель. То, что одним дает работа, другим наука, третьим – вера или призвание. Я помогаю людям. Да, можешь не скалиться, ведьмак, именно это я и делаю. Стахомир немного перегнул с той паникой: утопцы буянили за селом, жителям непосредственно не угрожали. А вот в Руднике было совершенно по-другому, там волки так обнаглели, что и в корчму заглядывали. Двоих детей мы нашли выпотрошенными у линии деревьев, а потому созвали всех, кто не боялся, и охотились так долго, так долго бросали факелы, пока недобитки стаи не сбежали куда-то в глубь леса.

…И что нам, ведьмака было ждать? Ждать, пока тот приедет через месяц, год, а может – и никогда, а те, кто выжил бы после нападения стаи, навсегда покинули бы свои дома, выбирая голод и нужду? Ну, скажи мне, Койон?

…Или банда раубриттеров, которая устраивала засады неподалеку от Вересовой. Насиловали господа-рыцари, убивали, не щадя ни женщин, ни детей. Народец боялся выступать, тихо сидели, от хат не отходили, а градодержец во Вронцах не слыхал и слыхать не хотел о проблемах странствующих ремесленников да купцов. Я и прокралась в разбойничий лагерь: охраны они не ставили, поскольку и с сопротивлением дела не имели. Были упившимися, но я решила не рисковать мечным боем. Пьяный или нет, но ведь рыцарь, рубка у него в крови. Потому я вылила водку, вино и все, что нашла в их лагере, и подожгла. А потом уже только натягивала тетиву и пускала стрелы в человеческие факелы.

…Если знала, что задание касается чего-то вроде виверны или какого упыря, то не бралась – я свои возможности знаю. Но тогда? Люди во Вересовой о ведьмаке спрашивали везде, но так его и не нашли. Нашли меня. Сколько вас, Койон? Сколько вас осталось? И как вы, проклятущее проклятие, хотите, чтобы вас уважали, когда в некоторых селах вы – только легенда?

– Это твой вопрос?

– Нет. И лучше бы тебе помнить и о моем ответе, поскольку, если отделаешься одной фразой, то можешь забыть о дальнейшем разговоре. Отчего ты помогаешь Северу? Ведь все знают, что ведьмаки – нейтральны. Что случилось с вашей бесстрастностью?

– Она чувствует себя довольно неплохо, – проворчал Койон, сделав глоток светлого вызимского. – В этом не изменилось ничего. По крайней мере у остальных. И что ты хочешь услышать? Какую-то придуманную историю о старой клятве или о чести, которая приказывает спасать завербованного в армию друга? А может, о прекрасной принцессе, которая, бросив платок, сказала, чтобы спасли ее южные волости из рук нильфгаардцев? – Койон покачал головой. – Этого не будет.

– Тогда почему?

– Потому что у всякого есть свой размер повинности, Нарси. И я понял, что ведьмаки годами – да что там, столетьями! – сужали его, поскольку так было хорошо и выгодно, потому что нас мало, как ты и говорила, а потому мы не можем гибнуть в глупых войнах глупых владык. Вот только эта война – другая, и если не остановить Нильфгаард, разрушения будут слишком велики, чтобы уберечь от их последствий новые поколения.

…А кроме того… Некто сказал однажды, что лучше сражаться с причинами, а не со следствиями. Мне понадобилось немного времени, чтобы это понять. Тут речь не только о том, что после той резни, которую устроили нам Белки и войска Черных, размножились чудовища, что мы получим настоящую проблему и в конце концов не справимся с ними всеми. Речь о том, что, просто ожидая, мы становимся похожими на фельдшеров, которые, вместо того чтобы действовать, ждут развития, поскольку за вырезание чирья возьмут больше. А даже если пациент умрет, их-то никто не обвинит: в конце концов, это же не они подсадили бациллу болезни.

…Да, Нарси. Некто сказал однажды еще, что мир распадается на части. Я считал это пустой фразой. Но теперь уже не считаю. И встану в рядах армии Севера, потому что, как один человек однажды сказал, так нужно.

– Кем она была?

– Она?

– А я не права?

Койон рассмеялся и отпил пива.

– Права. Но это не то, что ты думаешь. И этот ответ ты получила, скажем так, даром. Теперь я: откуда у тебя такие, чтоб их, стрелы? И этот лук? Да и длинный нож выглядит как произведение искусства.

– Клинок я забрала со стены. Висел в столовой и напоминал во время еды, что мой дед с мечом не управлялся. Но поддерживал торговые контакты с краснолюдами, – Нарси разогрела горло чудесным медом. Его тепло подняло ей настроение. – Забрала еще коня, но он и так был моим, а потому – не в счет. А вот деньги – в счет, – девушка болтнула кружкой и одним глотком допила остатки. – Обокрала отца и двух братьев, часть денег отдала за лук и стрелы, нашла их на рынке в Цидарисе. Остальное пошло на оплату уроков фехтования одному наемнику из Вольной Компании. На сколько тех уроков хватило, ты и сам видел неоднократно. Достаточно. Теперь мои вопросы. Почему ты позволяешь мне зарабатывать? Почему меня учишь? Почему я с тобой путешествую? Без меня ты мог бы лучше помочь своей любимой армии.

– Ты потеряла свой шанс, моя дорогая Шушерка, – Койон оскалился в ухмылке, а Нарси почувствовала, что это прозвище ее почти задело. Сама о себе имела право говорить, что хочет, но он…

– Не скажу тебе ничего, кроме того, что сказал ранее: хотел иметь компанию, в идеале – того, кто не слишком бы напрягался от такого спутника. Кроме того… – мужчина только сейчас перевернул карты, которыми выиграл последнюю раздачу. Нарси шире открыла от удивления глаза: на столе лежали двойка треф и пятерка пик, – …с шушерой ты можешь добиться куда большего, чем тебе кажется.

– Если ты не заметил, я вовсе не душа компании, – девушка покраснела. В том числе и от выпитого меда.

– Ох, я заметил. И все же ты… – Койон заколебался, – …нормальная. Что ты так смотришь? Ну, теперь я. Может, наконец, чтоб ему, узнаю. Зачем тебе эти стрелы? Они ведь должны были стоить целое состояние. Я никогда таких не видел. Если ты столько бродила дорогами и до сих пор имеешь их в колчане, значит, они тебе для специального случая, я ведь не ошибаюсь, верно? Или они как раз на случай, если встретится настоящий ведьмак?

– Нет, – буркнула Нарси. – Не на этот. Тут бы мне пришлось импровизировать.

– А значит?

Девушка упрямо молчала.

– Кто-то влез тебе…

– Конец разговора, – Нарси встала и отодвинулась от стола.

– Эй!

– Что ты хочешь услышать? – девушка неуверенно осмотрелась, но к этому времени зал был почти пуст. Уже собиралась уйти, когда Койон взял ее за руку. Легко, аккуратно. И это разозлило ее больше всего. Ладно, пусть услышит, пусть насытит свое любопытство.

– Я ношу их вот уже два года. Ждут они трех негодяев: Повороза, Ральфи и Бертольда фон Клеппке. Ты наверняка о них не слышал, таких бандюганов в этом гребаном мире – полно. А знаешь, почему я их ищу? Почему иду от села к селу? Потому что они меня изнасиловали. Все трое, – с удовлетворением посмотрела на вдруг побледневшее лицо ведьмака. – Я просила отца и братьев, чтобы они не ехали тогда на торг. Я боялась, все девушки, как я, жившие под стенами Оксенфурта, боялись, поскольку банда Повороза много чего уже имела на совести. Но деньги должны крутиться, верно? Купеческий расчет вместо сердца, неписаный девиз рода Саттенбах, – почувствовала боль, когда ногти проткнули кожу ладони. – Знаешь, что я услышала после всего? Естественно, когда они перестали страдать над разоренным домом и потерянными украшениями? Что все инвестиции в мое образование пошли на хер, потому что дело получилось громкое, и теперь никто из оксенфуртских богачей не захочет меня в жены. А еще радовались, что городская стража в последний момент успела добраться до нас и вспугнула банду Повороза, а потому не пропало слишком много родового богатства.

…У меня уже нет семьи, Койон, я обокрала чурбаны, а не людей. Одна подпись в приемной банка Чанфанелли – и все. Думала, что станут меня преследовать, но они, похоже, боятся людских языков, что вдруг что-то пойдет не так. Разве не забавно? Только теперь гордость стала для них важнее денег.

Девушка со злостью взмахнула рукой и перевернула деревянную кружку ведьмака. Остатки пенного пива разлились по столу. Нарси отошла от стола и, не оглядываясь, пошла на второй этаж. Под ним не скрипнула и ступенька, она вообще его не услышала, пока он не отозвался.

– Обещаю тебе…

– Да отстань уже, Койон. Просто отстань.

Несколько следующих месяцев было как раньше. По крайней мере так казалось Нарси, которую там и тут уже называли Шушеркой. Тем временем ведьмак проводил все больше времени в местах вербовочной комиссии, заходил в корчмы и, как знать, может, и в другие заведения. Девушка перестала этим интересоваться. Предпочитала в одиночестве отрабатывать уходы, блоки и удары, которым он ее научил. Длинным краснолюдским ножом она пользовалась все ловчее – и знала, что это может ей не единожды еще пригодиться.

Была права.

– Можете начинать, господин коронер. А вы – слушать и записывать, потому как если на colloquium увижу, что вас внезапно охватывает dementia, то так воспользуюсь моей дисциплиной, что только со стоном станете вспоминать, как оно, когда tum podex carmen exulit horridulum.

– Хм… Да. Благодаря великодушию кафедры медицины и господина Гроттера Ибнетца, третогорского старосты, я имею возможность представить общественности весь spectrum увечий и ран, с какими должен бы ознакомиться каждый будущий physicus. Попрошу подойти ближе. Перед нами, милостивые государи, три тела, которые благодаря морозам и удивительным умениям наших коллег-медиков чуть ли не блестят как новенькие.

– Кем они были, господин коронер?

– У него еще и maxilla нахальная раззевается, – отозвался вместо коронера профессор. – Студент Ройбер, мы не преподаем artes liberales triviales, а потому никакие narratio нас не интересуют! Прошу продолжать, – обратился к коронеру.

– Ну, может немного… Хм, ладно, хорошо. Каждый объект, как я вспомнил, имеет самые разнообразные раны, которые, что интересно, не повторяются среди двух других экспонатов. За единственным исключением. Прошу подойти ближе.

– Не стонать!

– Хм. Именно. Как видите, у каждого из объектов выполнена секция membrum virile. Отсюда подозрение, что виновником или виновниками управляла вендетта. Существует также вероятность, что убийца был коллекционером членов, однако она, если говорить о статистической вероятности, маловероятна…

Бока у коня были в мыле, а с морды капала пена. Нарси знала, что дальше он ее нести уже не сможет. Соскочила, сняла седло и стянула узду. Бросила все это на траву, после чего пошла маршевым шагом, держа путь на восходящее на серо-голубое небо солнце. Все время старалась игнорировать боль в ягодицах после долгой и безостановочной езды.

Поднялся сильный ветер. Это от него она так задрожала? Или ей показалось, что, кроме ветра, услышала какой-то беспокоящий ее шум? Битва уже закончилась?

Шушерка знала, что если поспешит, то еще до вечера должна добраться до Хотли. Сунула руку в сумку и вынула оттуда сухарь. Принялась жевать твердую краюху, мечтая о чем-то более сытном. Во рту скопилась слюна, когда она вспомнила вкус пойманного Койоном тетерева; мужчина воспользовался тем, что птица уселась слишком низко. Нарси тогда впервые увидела, как действует ведьмачий Знак. Сам Койон смеялся типичным для себя юношеским смехом, рассказывая, какие лица будут у других ведьмаков, когда расскажет им, как поймал птицу с помощью Аарда.

Девушка попыталась сосредоточиться только на этих, хороших воспоминаниях, но мысли ее постоянно возвращались к их последнему разговору, во время которого она сказала ему множество дурных слов. Слишком много. Могла лишь надеяться, что он знал, что она хотела поставить его перед выбором, заставить изменить мнение. Рассчитывала на это, когда повернула коня и уехала. Вот так, не прощаясь.

Несмотря на все усилия, идея эта оказалась тщетной.

Нарси выругалась, глядя, как бегут по небу облака. Почему она ехала в сторону Бренны? Может, в глубине своего ужасно наивного сердца верила, что эта большая война окажется последней?

– Это ради пейзажа ты приказал мне идти вверх? Ну, тут красиво, но после того тетерева выше эстетики я уважила бы спокойные формы отдыха.

– Я хотел показать тебе место, где убил свое первое чудовище, – Койон тяжело плюхнулся на траву.

– Здесь? Ты же из Повисса! – Шушерка легла рядом с ведьмаком. Начиналась весна, и хотя земля была еще холодной, не нагретой солнцем, девушка не смогла отказать себе в таком удовольствии.

– Вбил себе в голову, что начну свою карьеру настолько же патетически, насколько и символически, а потому первым моим побежденным чудовищем обязательно должен был стать грифон, а не какой-то там гуль, экимма или крабопаук, – хотя она, глядя в небо, не видела его лица, дала бы руку на отсечение, что ведьмак скалит в ухмылке зубы.

Она оперлась на локте и потянулась к его шее, вытянула из-под рубахи серебряный медальон. Голова орла с раззявленным клювом и вставшим хохолком перьев выглядела странно реалистично.

– Мне только кажется, что Повисс и Ковир почти окружены холмами и высокими горами? А как говорит «Physiologus», грифоны именно такие места и любят?

– Теперь я уже знаю, откуда это знание о чудовищах, – Койон не сводил с нее желто-зеленых глаз. Она, смешавшись, выпустила медальон и снова легла на траву.

– Отец отослал меня в университет, чтобы я удивляла своего будущего мужа красноречием, и при этом не думал, что знание математики, придворного этикета или основ медицины в чем-то мне помешают. Отец был тверд только в одном: никаких фанаберий, связанных с военной академией или фехтованием. У меня была подруга, которая получила там патент – и я сильно ей завидовала. Назло отцу, вместо того чтобы учиться этикету, я стреляла из пращи по голубям, вместо того чтобы учиться ведению бухгалтерских книг – подпиливала стеллаж с учебниками, а вместо того чтобы погружаться в биологию домашних животных, просматривала фантастически иллюстрированные бестиарии. Все тома «Книги Тревоги и Отвращения», творение Никодема из Бан-Арда «Вампиры: факты и мифы» или обличительное «Водяной, или рыболюдей описание» Бальтазара Хирша – острое перо было у человека. Ха, а Сильвестр Бугардо? Его прославленные в жаковских кругах «Liber Tenebrarum…» вызывали у меня спазмы смеха.

– Да, помню эту книгу, старик Кельдар знал ее наизусть и всегда ворчал, проверяя наше знание чудовищной флоры и фауны: «Вы, тупые, безмозглые человекоподобные существа! Что значит: “не знаю”? Вы на вампира с бюстом Лебеды пойдете, чесноком натертым?».

Нарси засмеялась. Впервые с очень давних времен.

– А что до грифонов, то, конечно, в свое время они водились в Ковире и Повиссе, и было их там даже слишком много, и именно потому они не выжили. Сделались настолько серьезной угрозой, что их там почти повыбили. Остались еще где-то на труднодоступных пиках, наверняка охотятся за козами и дерутся друг с другом за корм. Не было смысла искать их там, мог бы свернуть себе шею, а это было бы неловко – в самом начале-то карьеры. Особенно если в руки идет истинный раритет. Знаешь, это поручение, которое мне дали в Новиграде – подозреваю, что речь идет о высшем вампире. Естественно, в таком случае будет лучше, если ты подождешь…

– Койон?

– Хм?

– Не делай этого. Не иди добровольно на смерть.

– Ты о вампире?

– Нет!

– Нарси…

– Ну что? Сколько ты получил за своего сивого? Наверняка немало, если каждый встречаемый тобой вельможа предлагал за него побольше, чем нужно, чтобы протянуть год. И на что пойдут эти деньги? На ремесленника, делающего подпиленные наконечники стрел? На полный доспех для какого-то баронета, который станет решать насчет военных инвестиций своего округа? А может, на плату всем тем несчастным, насильно взятым в армию, которые пойдут в первых рядах и не сумеют воспользоваться этими деньгами? На что все это пойдет, Койон?

– На мечи, – рявкнул разозленный ведьмак. – На те мечи, которые заслонят тело от нильфгаардской пики. На лекарства для лазаретов. На корм для лошадей, благодаря которому кавалерия сумеет сдержать напор противника. Отчего ты не желаешь понять, что это просто нужно сделать – и что нельзя иначе?

– Ты там погибнешь, – Шушерка села и взглянула ему в глаза.

Ведьмак, хотя занимал горизонтальную позицию, сумел пожать плечами.

– Значит, похоронишь меня. Тут, на этом холме. Но скорее найдешь меня после битвы упитым в хлам. Другая смерть мне писана, более ведьмачья, так скажу.

– Откуда эта уверенность?

Койон улыбнулся привычным образом.

– Знаю, и все тут. Поверь мне. Но-но! Ты что же, боишься за меня?

Нарси фыркнула, а мужчина расхохотался. Над их головами зашумели ветки, покрытые светло-зелеными почками.

– Койон?

– Хм?

– Ничего, дурачок. Обними меня.

Геброн вышел из фельдшерской палатки и громко вздохнул. Скоро к нему присоединился Ольме.

– Гребаная жизнь, сука, – воскликнул этот второй, перекрикивая шум битвы.

– Ну да, бывает, – ответил Геброн. Нас, дружище, тоже зорька-то навряд ли поприветствует. Что ж, нам свое делать. Свою повинность выполнять.

– Так нужно, – кивнул Ольме, кавалерист легкой волонтерской кавалерии. – Так нужно.

Она упала. Быстро вскочила на ноги и побежала снова. Не знала, что кричит, хотя битва закончилась, и вокруг слышались только стоны раненых и умирающих. Видела группу воинов, в беспорядке сидящих на мокрой от крови земле, видела пробирающихся тихонько окрестных селян, которые пользовались темнотой и беспорядком после битвы, чтобы украсть бесхозных лошадей. Видела кучи мечей и копий, местами примечала даже краснолюдский лабрис. Видела отрубленные конечности, тела, множество тел. Упала на колени и выблевала все, что было у нее в желудке, хотя, кроме желчи, там ничего и не было.

Не знала, что должна сделать, где искать. Вдруг среди множества костров и собравшихся вокруг них солдат увидела одного, особенного. Тени сложились в фигуру женщины, и Шушерка без раздумий подошла именно к ней.

Женщина, окруженная отрядом окровавленных, грязных и смертельно уставших солдат, повернула голову. И широко распахнула удивленные глаза.

– Нарси? Что ты здесь делаешь? Я думала, что ты… Принимала участие?..

– Нет, – ответила девушка поспешно. – Прошу помощи. Я кое-кого ищу. Он был добровольцем.

– Может, и знаю его – это ведь, в конце концов, Вольная Компания. Ее славные остатки, – добавила куда тише закованная в сталь женщина.

– Зовется Койоном. Он…

– Ведьмак, – закончила воительница, а Шушерка, даже при неярком свете костра, сумела прочесть по ее лицу правду. Удивлялась, что ее голос может быть настолько спокойным.

– Где?

– Мои парни отнесли его в палатку медиков. Но, Нарси…

– Знаю. Спасибо.

Джулия Абатермарко, прозываемая Сладкой Ветреницей, смотрела вслед удаляющейся девушке. Должна была ей сказать, что именно благодаря отваге и умениям Койона квадрат краснолюдов сумел пробиться к Золотому пруду и не дать прорвать строй. Что собственными глазами видела, как он спасает жизнь двум ее подчиненным, когда у тех уже не осталось сил, чтобы подняться с земли, и всякий другой на его месте списал бы их в потери. Что за всю свою солдатскую карьеру, может, и недолгую, но богатую на события, она не видела никого, кто так хорошо бы владел мечом. Должна была ей это сказать. Но – чуть позже.

Начинало светать, когда Нарси приблизилась к палатке фельдшеров. Увидела их, сидящих снаружи. Две девушки в испятнанных фартуках заснули, прислонившись друг к другу. Третья, необычайно красивая женщина, похоже, чародейка, гасила магические огоньки. Четвертым лекарем оказался низушек, опершийся о стенку палатки. Выглядел главным, потому Нарси подошла именно к нему.

Расти посмотрел вверх. Еще одна рыжая. «Фатум или что?» – подумал.

– Он был здесь. Принесли вам ведьмака, верно? – девушка ждала ответа, хотя уже знала. Невысоклик кивнул.

– Если бы меня спросили о ком-то другом, я бы сказал, что он либо с ранеными, либо с умершими. Когда целый день смотришь только на отрезанные конечности и распоротые брюха, лицо запоминаешь меньше остальных частей тела.

– А он? Среди кого находится он? Среди раненых или умерших? – она ругала себя за этот глупый шепот надежды. Не хотела спрашивать, но все же спросила. Только потому, что фельдшер смотрел на нее слишком долго. Молча.

– Почему он здесь оказался? – спросил Расти, мысленно благодаря судьбу, что отсутствие времени не позволило ему провести столь искушающую его вивисекцию.

– Потому что он считал, что так нужно.

Низушек вздохнул, поднялся и провел ее между телами умерших солдат. Наконец встал над мужчиной, чье лицо, заслоненное темными волосами, как раз осветило восходящее солнце. Расти ушел без слова, оставив ее одну.

Нарси по прозвищу Шушерка упала на колени. Положила трясущуюся ладонь на кровавую рану, почти посредине грудной клетки. На сердце. И только тогда расплакалась. Не могла перестать, продолжая задавать себе один и тот же вопрос: почему он ее оставил, почему «так нужно»? Не было никого, кто сумел бы ей ответить.

Не знала, сколько прошло времени, прежде чем кавалеристы из отряда Джулии привели двух соединенных носилками лошадей. Не помнила, как положили на них тело Койона. Не слышала их слов и тихих слов прощания.

Сунула руку за пазуху, вынула медальон в виде головы грифона и повесила его на шею любимому. Ее взгляд снова остановился на двух ранах от гвизармы. И тогда подумала, что Койон был прав. Умер по ведьмачьи: сражаясь с чудовищами.

Направила лошадей на запад, в сторону маячащего вдали холма.