«Принимай его — он уже здесь!» — оповестила жена. — «Кто?». — «Ну, козлик». — «Извините, что ворвался, значит так: Кокиш завтра встречается в ресторане со мной и Тарабаровым, ну по-немецки он Сукау — будем его на должность ставить! И ещё нам с вами надо написать концепт для нового отделения, вы напишите, а я добавлю. Можете ещё и Балдуса взять в помощь, я договорился! Завтра к нам придёт брать интервью корреспондентка нашей центральной газеты. Она напишет статью о нашей клинике и тогда русские сюда повалят: «пойдёт говно по трубам»! Я буду менеджером русского отделения, Сукау начальником, а вы с Балдусом — вести больных, так я договорился с Кокиш».

«Как тебе нравится — козёл?! — негодовала жена. — А ты его защищаешь!». «Я людям или животным, вначале всегда даю шанс! А затем, как моя мать говорила, повторяя за хохлами: «Нэ хтилы люды, манну исты, нэхай трастю идять!» — это если люди этот шанс не используют. Вначале он будет бодаться с бараном Балтусом, затем за ним будет бегать бегемотиха Мина Барсук, и, наконец, его загрызут две гиены: Бомбах и Клизман! А Шнауцеру донесут, какую он вредную вещь затеял — немцев вытеснить, русскими заменить!».

«Все к Кокиш на интервью! — ворвался «менеджер» Дадаш на следующий день. — Корреспондентка уже здесь!». Примерно 60-ти летняя пожилая женщина налаживала старый советский кассетный магнитофон. Кокиш с интересом наблюдала за её приготовлениями, а Мина — скептически. Ей не нравилось, что Дадаш в люди выбился и командует, и Балдус был явно не в восторге от этого русского отделения. «Всё, начинаем!» — скомандовал Дадаш. «Вот, это наш ведущий врач!» — указала на меня Кокиш. «Расскажите о себе и о клинике», — направила на меня диктофон корреспондентка «нашей» газеты, и Мина старалась добавить. «А теперь вы расскажите, добавьте», — предложила и ей корреспондентка. «А что тут говорить — посмотрим», — промямлила Мина. «Ну, как вы относитесь к идее открытия русского отделения?». «Причём здесь русское! — недовольно поморщилась Мина. — Это немецкая клиника». Разговор шёл на русском, поэтому Кокиш одобрительно кивала, как и я когда-то, участвуя в общениях с таджиками в Душанбе, на их родном. Старая еврейка осталась верной своему родному русско-украинскому языку — языку её газеты «Радянский шлях» (Советский путь), а теперь газеты: «Еврейский путь» в Германии. Она была внештатным корреспондентом «нашей» газеты, и её место в синагоге тоже было «внештатное».

«А теперь, все на съемки!» — скомандовал «режиссер» Дадаш Абаев и всех повёл к входу клиники, а старуха там пощёлкала несколько раз фотоаппаратом. Все остались довольны, кроме Мины и Балдуса. «Всё бесплатно организовал!» — похвастал Дадаш. «Почему бесплатно?! — возмутилась жена. — Несколько сот евро не повредили бы еврейской корреспондентке». «Зачем?! Нет, нет! Я ведь обещал фрау Кокиш, что бесплатно будет!» — гордо пояснил Дадаш.

«Молодец Абаев!» — не могла нарадоваться Кокиш у нас в кабинете через два часа после интервью. «Сколько стоит эта реклама?» — спросил я у Кокиш. — «Абаев сказал, что бесплатно». «Вот пусть он и работает бесплатно!» — не выдержала жена. «Конечно, мы заплатим, — слабо заверила Кокиш и добавила: — Я уже разговаривала с господином Сукау». — «Ну, и как?». — «Ну, так вроде…». «Он нам не нужен!» — уверенно прервал я Кокиш. — «Почему?». — «Нам нужны работники, а не начальники!». «Я тоже так думаю, — согласилась Кокиш и перешла на другую тему: — Хотите почитать характеристику на вас от Бомбаха и Клизман?» — с улыбкой предложила Силке. «Что вдруг?» — не понял, я. «Шнауцер поручил ему и Клизман на всех написать характеристики! Только никому не говорите! — протянула Кокиш папку. — Затем лично мне вернёте!».

«Ну, что пишут эти сволочи?!» — открыла папку жена, когда дверь закрылась за Кокиш. — «Ничего хорошего». — «А что он — дерьмо — может написать о тебе плохого!» — возмутилась жена. «Хорошее, Кокиш нам бы не показала. Ей нужен соратник в борьбе против Бомбаха», — пояснил я. «Вот скотина! — негодовала жена. — Вот что эта скотина пишет: — Не принадлежит к команде, работает сам по себе, создал клинику в клинике, хотя и удовлетворительно «arbeitsfreudig (трудолюбивый)». «Ничего, успокойся, он скоро будет у меня «hilfsbedurftig (нуждающийся в посторонней помощи)! — заверил я жену. — А вот, что он о Мине пишет: — Квалификация низкая, но не касается психотерапии, поэтому для клиники невредна! — это за её любовь к ним. — Любовь часто бывает безответной». «Ты прав, Кокиш будет сражаться с Бомбахом! Она его не любит», — похвалила меня жена за прозорливость. — «А за что ей его любить? Шнауцер его назло ей назначил, выдвинул! Чтобы она искала у него от Бомбаха защиты! Рассчитывается с ней за её измену ему!».

«Сейчас к вам заскочу!» — порадовала по телефону Мина. «Скажешь ей про характеристику?» — торопливо спросила жена. — «Нет, конечно! Она будет еще больше любить Бомба-ха за муки и страдания. И будет еще больше для него стараться! Как сказал Отелло: — Она его за муки полюбила, А он её за состраданье… — не дословно сказал, как у классика, но к нашей Дездемоне, то бишь Мине Барсук, подходит».

«Ну, что Кокиш вам рассказала?» — взяла быка за рога Мина. — «Будем, говорит, здесь Россию создавать — даёшь Russland руками евреев на немецкой земле!». — «Ой, не говорите! Это Абаев старается, хочет остаться здесь работать!».

«Шнауцер, — объявила жена, — просит к нему зайти, прими что-нибудь от давления». — «А, докторэ, заходите! Будете минеральную воду?». — «Нет, лучше кофе и со сливками не забудьте!». — «Скажите, нужно нам русское отделение, которое Кокиш и Абаев хотят? Я, вообще, докторэ, собираюсь, честно говоря, разогнать это русско-еврейское сообщество! Что думаете на этот счёт?». — «Думаю хорошая идея». — «Какая идея?». — «Ну, разогнать всех» — поддержал я Шнауцера. — «Вы ходите на конференции, доктор?». — «Хожу, когда есть что сказать. Вернее, всегда есть, что сказать: что в гипнозе происходит с больными, их мысли, видения — это ценный материал для психотерапевтов». «Конечно», — согласился Шнауцер. «Только моим сообщениям психотерапевты почему-то не очень рады!» — поняв, к чему клонит Шнауцер, пояснил я. — «Почему?». — «Потому что я им говорю то, что они не знают о больных, а это значит, что они их не знают! Те не открываются перед ними!». «Ну ясно, — согласился Шнауцер, — что вы можете сказать, докторэ, о Бомбахе?». — «Ничего хорошего: нудный, безликий, но подспудно агрессивный, т. н. пассивно-агрессивная личность по классификации расстройств личности». — «Что это означает?». — «Ну, например, в лицо улыбаться, а за глазами гадости делать!». «Я его скоро выгоню!» — успокоил Шнауцер.

«Что он хочет?» — спросила тревожно жена, когда я вернулся. — «Хочет нас — «русских» и евреев, в придачу, разогнать, зато и Бомбаха пообещал погнать, а идею о русской клинике уже похоронил». — «Почему?». — «Потому, что этого Кокиш хочет!». — «А почему — Бомбаха?». — «Чтобы перед Кокиш свою силу показать, но пока этого не сделает». — «Что?». — «Ни первое, ни второе, а вот русскую идею точно закрыл! Абаев дурак, у него был только один шанс остаться здесь работать — набрать русскоязычных и самому их вести. Для этого не нужны знания по психотерапии! И хорошего знания немецкого не нужно, не надо писать заявки на продление лечения в собес — 4 недели и домой! Русские и сами больше 4-х недель не захотят, и собесу не нужны объяснения, медицинские обоснования! Платят столько долго — сколько нужно! Тогда он доказал бы нужность русского отделения, а значит и свою нужность! Но он хочет на нас всё повесить, чтобы мы немцев лечили, да еще и русскими занимались в качестве дополнительной обязанности! Это его самая большая приобретенная ошибка, кроме врожденной глупости! В отличие от Мины, он ленив в работе и хочет занять дурацкую несуществующую нишу менеджера, которую сам себе придумал! Нет такой ниши здесь, и не будет!».

«Ну вот, и статья появилась, и фото неплохое получилось!» — объявил через неделю, сияющий Дадаш. «А почему здесь написано: — Все кто хочет, могут прийти в клинику лечиться?» — спросил я у менеджера Дадаша. «А почему, нет?!» — удивился Дадаш. «Надо раньше с собесом договориться!» — пояснил я. «Пусть придут, а затем мы с собесом сами договоримся», — определил последовательность действий Абаев. «Кто это — мы?!» — поинтересовалась жена. — «Моя задача, я вам уже сказал, добывать больных! А остальное меня не касается — я менеджер! Приходите ко мне в три часа, Балдус тоже придёт — будем концепт отделения писать. Балтус написал, но я всё забраковал!». — «Почему?». — «Много грамматических ошибок он сделал!». «Пойдёшь?» — спросила жена. — «Пойду, посмотрю на сражения «мелкого рогатого скота»!».

«Он не шутит!» — возмущённо объявила жена, после моего возвращения с поля брани. — «А что?». «Каждые пять — десять минут нам звонят русские и спрашивают: — Когда прийти в клинику! — Спрос огромен». — «А почему они нам звонят, а не Абаеву?». — «Они звонят в регистратуру, а там соединяют с нами и говорят: — Мина не психотерапевт, Кокиш не понимает по-русски, — а Дадаш велел их с нами соединять. — Вот, кстати, звонят!» — сняла трубку жена. — «Здравствуйте, это сумасшедший дом?». — «Пока, нет». — «Мне нужен сумасшедший дом, вы главный психиатр?». — «Нет». — «А Дадаш сказал, что вы. Я от Дадаша из синагоги. Он вас назвал, как специалиста по русским!». — «Он вас обманул!». — «А как мне попасть в сумасшедший дом?». — «Пойдите к психиатру, и он вас направит». — «А Дадаш сказал, что никакого направления не надо, только прийти — и ты уже в сумасшедшем доме! И сколько хочешь долго, и все на русском! Можно прийти?». — «А вы откуда?». — «Из Украины. А вы лечите на русском, да? Вы психиатр?». — «Нет, я занимаюсь китайской медициной и гипнозом. Придёте на лечение в клинику и если надо вас колоть, то буду лечить!». — «А когда прийти?». — «Тогда, когда собес даст согласие». — «А Дадаш велел раньше прийти, и он договорится с собесом». — «Вот его телефон, позвоните ему, он у себя». «Вот, наглый! — возмущалась жена. — У нас каждые 15 минут новый больной — делай гипноз и разговаривай по телефону! Вот ещё кто-то звонит!».

«Здравствуйте, можно прийти на лечение — у меня шизофрения». — «У нас не психиатрическая клиника, а психосоматическая». — «А что, это такое? Дадаш сказал, что вы всё лечите». — «Он вас обманул». — «Как обманул?!». — «Вот так, взял и обманул! Позвоните ему — он у себя».

«Там за дверьми двое русских, они уже здесь! — вбежала перепуганная жена. — Собирается целая очередь!». — «Пошли их к Дадашу!». — «Они говорят, что он их к нам послал!». — «Пошли их к Кокиш, а я с ним пойду, поговорю!». — «Что вы творите?! Вы не даёте мне работать!». — «Почему, я вам не даю работать?!». — «Вы всех русских ко мне направляете! У меня же есть свои обязанности! Вы что — русское отделение для меня открыли, для меня собираетесь его создать?!». «Знаете, мне, вообще, это всё откровенно надоело! — объявил Дадаш. — Я больной человек! А эти Бомбахи и Клизман ещё пристают, чтобы больных вёл! Вот и сейчас, у меня одышка с утра появилась! Думаю — инфаркт миокарда произошёл, посоветуйте, что делать?!». — «Как, инфаркт миокарда?!». — «Да, меня врачи предупреждали, что это произойдёт, вот и произошло! Вызовите мне, пожалуйста, скорую!».

«Абаеву плохо!» — объявил я Кокиш, прервав, судя по виду обоих, её недружественную беседу с Бомбахом. «Да, он мне тоже это сообщил, и попросил его обследовать — полчаса назад, — добавил Бомбах. — Там у него перед кабинетом русские столпились! Я его обследовал: сердце, давление. Всё у него нормально. Посоветовал, если боится, вызвать такси и поехать в приёмное отделение больницы». «Что делать?» — обратилась ко мне Кокиш. «Вызвать ему сантранспорт и отвести его в больницу», — посоветовал я. — «Думаете?». — «А, если он умрёт на работе?!». — «Да, действительно, вызовите транспорт!» — обратилась Кокиш к Бомбаху. «Спасибо, — позвонил через полчаса Дадаш, — Бомбах вызвал транспорт, а я уже собрал вещи и жду».

«Смотри, вот он идёт!» — удивилась жена, когда наша машина поравнялась с Дадашем в конце рабочего дня. Дадаш бодро топал к клинике, а мы домой. «Почему вы здесь?» — спросила у Дадаша жена. — «Меня уже обследовали, сказали ничего страшного, инфаркт миокарда не подтвердился». — «А почему вы в клинику идёте?». — «Так я же машину там оставил!».

«Что он творит!» — озадачило жену поведение Дадаша. «Реакция паники — «нэ хтив манку исты — нэхай пшонку исть!» — перефразировал, я мамин фольклор.

«Они расисты», — как бы извиняющимся тоном, произнесла Кокиш на следующий день. — «Кто они?». — «Да все: Бомбах, Клизман и медсёстры! Никто не хочет русское отделение. Бегают, жалуются Шнауцеру, что уже и по-немецки нельзя поговорить! Кругом говорят по-русски, и что русские больных распугивают. В общем, Шнауцер уже не хочет русское отделение».

«Они дали мне двух больных! — возмущённо ворвался Дадаш. — Двух шизофреников!». «Успокойтесь, здесь нет шизофреников, кроме, конечно, руководства», — подправил я. «Что, и они тоже?! — не понял юмора Дадаш. — Боже, куда я попал! У нас в синагоге есть старуха профессор». — «Знаю, вы мне о ней уже говорили». — «Так вот, она хорошая знакомая Эрика Берна — второй, после Фрейда, знаменитости». — «Вы это тоже говорили». — «Так вот, она регулярно созванивается с Эриком Берном и в курсе всех новинок психотерапии!». «Каким образом созванивается и куда звонит? — поинтересовался я. — Берн, как известно, давно умер!». «Да нет, вы не в курсе дела! Он жив!» — настаивал Дадаш. — «Ну хорошо, даже если он, как В.И. Ленин, жив, и что же?». — «Она мне сказала, что тот больной, с которым вы мне как бы помогли разобраться — шизофреник, а не, как это называется, вы сказали: «расстройство личности». «Почему же она не работает, а сидит в синагоге?» — поинтересовалась жена. — «Она на «ниже профессора» не согласна, а места, как вы знаете, немцами заняты!». — «Ну хорошо, пусть она вам помогает», — согласился я. — «Да, но она немецкий язык не знает, а мне надо писать! От меня здесь требуют всё по-немецки!». «Я вам подскажу, — решился я на ещё один неумный поступок: — Когда я начинал в Германии работать, то брал образцы историй болезни других больных и подбирал для моего больного подходящие предложения, фразы, составлял как бы мозаику из готовых предложений». «Аааа… — понял! — хитро прищурился Дадаш. — Хорошая идея, спасибо!». «Ты, что творишь?! — негодовала жена. — Он же такую «мозаику» сотворит! Надо же знать, что за больной, диагноз, что, вообще, хочешь сказать и к чему ведёшь!». — «Но это единственный для него шанс!».

«Мина к нам», — порадовала жена. «Что хочет этот Абаев от вас? Не помогайте ему, он всё равно не будет здесь работать! Я всю клинику подняла на ноги, хотя я ему зла не желаю! Но он какой-то противный, зря вы ему помогаете! Бомбах и Клизман так и говорят, что вы его тянете! Бросьте его, зачем он вам нужен! Я знаю этих горских евреев, они все подлые и сапожники!». «А Абаев говорит, что все евреи ашкенази противные!» — сообщил я Мине. «Ах, и те и другие хороши! — согласилась Мина. — Ну, как хотите, это моё мнение!».

«Тебе письмо», — без большого желания протянула жена на следующий день конверт: адрес немецкий, но почерк до боли знакомый — женский, явно выпускницы Бердичевского машиностроительного техникума — чертёжный шрифт. Этот техникум не только я, но и почти все мои родственники и знакомые и, скорее всего, даже все существующие в мире евреи: кто в 50-тых, как мой брат, двоюродные и троюродные сёстры и братья, а кто в конце 60-тых, как я, закончили!

«Здравствуйте, уважаемый господин — доктор медицинских наук! — начиналось письмо. — Это Вам пишет Ваша родственница, может, помните мою маму…, мою бабушку, может, помните, их звали…! Мы жили в Бердичеве, бывали часто у Вас в гостях и Вы у нас. Я знала Вашу маму, папу, бабушку, брата. Вы в 1967 году уехали с братом в Среднюю Азию. Прочла о Вас в газете и решила написать… Вот мой телефон, если сможете, позвоните. Пожалуйста, извините за беспокойство! Мира». «Ты её знаешь?» — поняла по моему лицу жена. «Ещё бы! Кто не знает Миру “лапшу” — “локш” на идиш, как её моя мама называла за длинный рост и громкий смех! Но почему она в таком тоне обращается?! Хотя понял, последние её слова — напутствие перед нашим с братом отъездом в Душанбе были: — Вы очень гордые и слишком высокого мнения о себе! — вспомнил я, и продолжил: — Когда мать психически заболела, а мы с папой и с братом оправдывались, что не бандиты, как моя мать нас представляла, а мы упорно в этом “не признавались” и “не покаялись” — это дало ей основание для такого не умного — умозаключения!».

«Здравствуй, Мира, — тут же набрал я телефонный номер, — это я, который ничего не помнит! Всё забыл — еврей, не помнящий родства, в люди выбился! Хочу проверить свою память: тебя звали Мира, чуть было “локш” не сказал…». «Ой, как я вам благодарна, что позвонили! — всплакнула семидесятилетняя Мира. — Так это, действительно, вы! Вас в газете узнал мой муж». — «Можешь на “ты” называть меня, Мира».

«Ну вот, я и понял для чего здесь Абаев Дадаш!». «Ага, он здесь, чтобы собрать вашу родню!» — поняла и жена.

«Подождите, я мигом!» — оттолкнув больного, ворвался перепуганный Дадаш, как будто услышав, что о нём говорят. По его бледному лицу было видно: «наших бьют». — «У вас есть картонные коробки, мне надо вещи собрать, меня уволили». — «Как уволили?!». — «Только что, мне об этом сообщили Кокиш и Клизман. Они обе пришли ко мне в моё бюро и сообщили…».

«Вы что, уволили Абаева?» — пошёл я к Кокиш выяснять причину. «Да, извините, это не я решила, это Шнауцер решил, а я взяла с собой Клизман. Одной было неудобно, ему это сообщить и жалко его было. Но Клизман и Бомбах этому очень рады, это они настроили Шнауцера — они расисты! Я сейчас здесь ничего не решаю, Шнауцер меня власти лишил». «Я вам помогу её вернуть!» — заверил я Кокиш. — «Нет, он мне никогда не простит».

«Ну, что я вам говорила! — не могла нарадоваться Мина, присоединившись ко мне на моём обратном пути в кабинет и даже раньше меня проскочив в него! — Вы ходили к Кокиш просить за Абаева, да?». «А почему бы, нет!» — возмутилась жена. «Да нет, я не против, мог бы дурак работать, — согласилась Мина. — А он только переполошил всю клинику, ну ладно потом заскочу».

«Я завожу больного?» — предложила жена. — «Давай заводи, пойду сегодня на конференцию. Так, кто там к нам?». — «Талантливая фрау Мауэр». — «Не заводи, пока я столик не поставлю! А вот здесь и кресло!». «Зачем?! — возмутилась жена. — И так пройти негде!». — «Вот это я и хочу, чтобы она не прошла ко мне, к моему столу, а пусть сразу на кушетку! Столик — это не столик! Это “надолба”! Кресло — это тоже не кресло — это “противотанковый ёж”!». «Что это за “надолбы, ежи”?!» — пробурчала недовольно жена, не знающая военной терминологии Великой Отечественной. — «Немцев останавливать — фрау Мауэр, которая, как танк прёт на меня, как пчела на мёд! Эти лунатики очень верят гипнотизёру и идут на него, как бабочки на свет! Давай, теперь впускай Мауэр!». Мауэр влетела, как и предсказывал, сломя голову, и сразу ко мне, к столу! В руках она держала очередной рисунок предыдущего сеанса гипноза! Изобразила то, что видела!

«Вот, доктор, смотрите, что я нарисовала!» — пёрла, как танк, пятидесятилетняя учительница. Но я рассчитал всё точно! Вначале Мауэр споткнулась об «ежа» — кресло, а затем задержалась у «надолбы» — столика, и пока замешкалась, я сам подскочил к ней, взял рисунок и положил его на столик. На рисунке тридцатилетняя красавица собирала цветы! Похвалив «талантливую» Мауэр, указал ей на кушетку: «Ложитесь, фрау Мауэр!». Мауэр тотчас закатила глазки и приоткрыла рот, вернее не закрыла — точь-в-точь, как в морге! Ну и картинка! Вот это гипноз — «турбо», как говорят немцы! «Я доктор летала вместе с вами! Вы были ангел, сейчас расскажу!» — глаза у Мауэр после пробуждения радостно сверкали. — «Лучше нарисуйте и в следующий раз принесёте». «Хорошо, спасибо!» — выскочила из кабинета фрау Мауэр, забыв тапочки, очки и часы.

«Всё, побежал на конференцию!». «Выпей воды!» — посоветовала жена. Там Бомбах уже демонстрировал рекламный проспект про специалиста китайской медицины Шибли. «Доктор Шибли будет у нас заниматься сексуальными нарушениями!» — объявила мне злорадно Клизман, скривив ротик и перекосив глазки. «С кем?» — наивно осведомился я. «С больными», — не поняв меня, буркнул Шибли. «Чему же вы будете их учить?» — обратился я к Шибли. Шибли недоумённо уставился на меня. «Есть же гетеросексуальные нарушения и есть, наверное, и гомосексуальные нарушения?» — пояснил я свою озабоченность. «Это не имеет никакого значения!» — парировал Шибли. «Он будет ещё и китайскими травами лечить! — вступилась Клизман за Шибли, и добавила: — Херр Шнауцер ему два самовара купил! Будет для больных травяной чай заваривать!». «Давайте, я лучше расскажу, что у меня сегодня на терапии было!» — влезла танцорка со своими успехами. «Давайте», — раздражённо поддержал её Бомбах.

«Доктор, зайдите, если время есть! — натолкнулся я после конференции в коридоре на “скромного” Шнауцера. — Что будете пить, минеральную воду или кофе?» — решил зачем-то меня задобрить Шнауцер. — «Лучше водку!». — «Ну как вам, доктор Шибли?». — «Я же гетеросексуал, херр Шнауцер!». «Да нет, я не об этом, — пояснил Шнауцер, — Бомбах хочет, чтобы он сексуальными нарушениями у нас занялся. Я ему сказал, что только с вашего разрешения! Вы же знаете, доктор, что я всегда на вашей стороне!». — «Знаю, поэтому и проспекты для Шибли отпечатали без того, чтобы меня спросить и посоветоваться!». «Да, это Бомбах ошибку совершил! — согласился Шнауцер притворно возмущённо. — Он у меня за это получит, но сама идея, как?! Нравится, доктор?! Я всегда хотел расширить ваше отделение! Все и так вами довольны! А сейчас будет ещё лучше! Вы же не занимаетесь сексуальными нарушениями». — «Нет, я гетеросексуал». — «Ну ладно, доктор, у нас в Германии это не имеет значения».

«Ну тогда пусть объясняет больным, что половой орган надо искать сзади! И геморрой не мешает до этого подлечить!» — согласился я. «Вы думаете, он плохой специалист?» — задумался на миг Шнауцер. «Почему же, в этом деле он преуспеет», — успокоил я Шнауцера. «Ладно, посмотрим, если что, выгоню его! — успокоил Шнауцер. — А вот Абаева я выгнал! Не хочу, чтобы у меня здесь было русское отделение!». — «Ну да, — согласился я, — лучше гомосексуальное».

«Что вам сказал господин Шнауцер?» — раньше меня в мой кабинет проскочила Мина. «Больные ждут», — попыталась затормозить её жена. «Я мигом! Ухожу! — заверила Мина. — Меня просто интересует, что Шнауцер хотел? Знаете, его можно как-то понять, он ведь больше денег хочет, а Шибли очень милый человек, здесь же Запад! Они так воспитаны. Балтус, например, мне сказал, что у каждого из нас есть две половинки — одна женская, другая мужская. Но и вы всё очень правильно сказали на конференции. Ой, как интересно, что дальше будет?! Ну ладно, побегу, потом заскочу».

«Что там было на конференции?» — спросила жена. — «Потом расскажу, давай раньше больных». — «Я сама всё сделаю! Иди, Кокиш тебя уже зовёт».

«Шнауцер меня выживает, — горестно с заплаканными глазами объявила Кокиш, — он все деловые функции передал Бомбаху, он меня лишает власти». «Плюньте на это!» — предложил я Кокиш. — «Как?!». — «Выполняйте эти и другие функции дальше! Игнорируйте Бомбаха или, ещё лучше, давайте ему сами задания. Шнауцер не хочет, чтобы вы ушли! Он хочет ваших страданий, но не ухода! Он хочет, чтобы вы жаловались на Бомбаха, просили у него, Шнауцера, защиты! А вы сделайте так, чтобы Бомбах просил у него защиты от вас, тогда он просто станет ему не нужен! Обостряйте ситуацию!». — «Спасибо, доктор, Бомбах вас тоже ненавидит за то, что больные вами восхищаются». — «Знаю, поэтому он Шибли толкает вперёд, вернее, в зад!». «Почему в зад, доктор? Шибли я вытолкаю отсюда! — так поняла меня Кокиш. — Поговорю со Шнауцером, он не хочет вас потерять, а Шибли вас не заменит, хотя и хороший человек, но этого для клиники мало».

«Что она сказала? — взволновано спросила жена. — Работаем или пора картонные коробки, как Дадаш, искать?». «Пока работаем, заводи больных! В общем: “или вошь победит социализм, или социализм — это мы, вшей”!» — пояснил я ситуацию жене по пути домой. — «Кто, думаешь, победит?». — «Думаю, в этот раз мы!». — «Думаешь, будет много ещё таких разов?». — «Надеюсь». «Да, хотелось бы ещё поработать, — согласилась жена, — ещё хотя бы два года, иначе пенсии не будет! И как ты думаешь, будут дальше складываться события?». «Здесь не надо быть Нострадамусом! — обрадовался я возможности погадать, это всегда было моим любимым занятием. — Будешь записывать, чтобы потом не отказалась…!». — «Что это ты предсказывал?». — «Ну да». — «Ладно, и так запомню». — «Значит так: уверен, что Кокиш найдёт себе очередного кавалера! Кто раз напился крови, будет это делать и дальше! В данном случае, дерьма наелась!». «А Шнауцер не дерьмо?» — возразила жена. — «Именно дерьмо, но вокруг лежат ещё кучи и почему навозный жук должен только в одной копаться?!». — «Ну и что? Тогда он её точно выгонит?». — «Если будет слушать меня, то нет!». — «Ты ему скажешь: не надо!». — «Нет, я ей подскажу, как сохраниться!». — «Зачем?». — «Ну, во-первых, она нам не причинила реального вреда! В какой-то степени мне её жалко! Он более мерзкий, в нём нет ничего святого! Если она уйдёт, нам будет намного сложнее. Во-вторых, мне интересна сама игра, и я надеюсь — переиграю его!». «Надо еще, чтобы она выполняла, что ты ей советуешь!» — заметила жена. — «Да, в этом главная сложность! Для этого мой авторитет у неё должен быть выше, чем его. Кое-что мне уже удалось. Согласись, ещё некоторое время назад трудно было себе представить, что она будет вообще со мной советоваться по поводу него!». «Но это её заслуга, что она изменила ему!» — логично возразила жена. — «Да, но и моя заслуга в том, что я ей помог вернуться, восстановиться! Она была совсем плохая и беспомощная». «Если она нам нужна, то лучше, чтобы она никого больше себе не находила?» — решила жена. «Очень мудро! — “согласился” я. — Повесить замок?! Во-первых, это невозможно, во-вторых, и не надо. Если она никого не найдёт, это усилит Шнауцера в его садистских наклонностях, а её ослабит! А так, пусть страдает он, а ей будет легче и интересней всё это терпеть!». — «Ты, что хочешь из неё сделать…?!». — «Ну да, куртизанку! Вернее, не сделать, а только помогу ей в этом себе признаться и не считать это чем-то плохим, разрешить ей “это”. Другое дело, что вращается она не в “высшем свете”, но “по Сеньке и шапка”! Ничего нет постыдного в сексуальной жизни и потребностях! В Германии и везде в Европе разрешают зады подставлять и этим даже гордиться!». — «И ты думаешь, она будет слушать твои советы?». — «Уверен!». — «Почему?». — «Потому что меня слушают все, кому я советы даю!». — «Я твоя жена и вынуждена их слушать». — «Никто не вынужден слушать советов, их можно быть вынужденным выслушать, но не следовать им! Моим советам следуют те, естественно, кому я их даю, потому что они просты и не направлены против природы личности! Я даю только те советы, которые личности удобны, оправдывают её! Я всегда на стороне личности! Не ломаю природу, характер личности: делай так, как тебе хочется и легче! Но, делай так, чтобы не попасться: воруй, если хочешь, но соблюдай вот такие-то меры предосторожности! И самое главное, попавшись, ни в коем случае не сознавайся! Как мой брат — советский прокурор говорил: “Признание уменьшает вину, но удлиняет срок”! Моим советам следуют потому, что они душу облегчают, освобождают от чувства вины, угрызения совести, ну и люди чувствуют их пользу — быстрый положительный результат! Например, посоветовал Кокиш сказать Шнауцеру: “Любовь и только любовь! Никаких деловых отношений между нами…!” — И он тут же, уже через полчаса вернулся к ней!».

«В твоих суждениях о людях чувствуется презрение к ним!» — отметила жена. — «К людям нет, а к остальным — да! Я не умиляюсь никем, но и не судья никому — читай Библию! А главный мой принцип, я тебе уже говорил: “Я явлению всегда стараюсь поставить диагноз! И только тогда лечить!”». — «Например?». — «Ну, например, вначале я старался создать у Шнауцера хорошее впечатление о себе: хороший врач, опытный, умелый, пользующийся авторитетом у больных, лучше многих других. Затем, очень быстро, понял, что это всё оборачивается против меня! Шнауцер со мной конкурирует, завидует, даже в ущерб своей клинике! Ему не нужен я, такой хороший, которого все хвалят! Он должен быть лучшим и любимым!». — «Почему он, в таком случае, тебя не убирает?». — «Потому что он хочет это доказывать в конкуренции со мной! Убрав меня — он слабый! Ну и, в какой-то степени, ему интересно узнать, как у меня это всё получается! Не против был бы у меня ещё и поучиться». — «Почему он так зациклился на тебе?». — «Я думаю, что уже при устройстве на работу, из-за Кокиш! При первой встрече со мной, Кокиш стала меня хвалить и восхищаться! Это вызвало у него ревность, но и интерес, желание доказать ей, что он всё же, во всех отношениях, лучше меня! Поэтому его реакция была гнусная, но честная на немецкий лад. Когда я заболел, ничего лучшего не придумал, дерьмо, чем признаться, что он этому рад! Не такой я, оказывается, сильный, как он думал! Я уверен, что если Кокиш уйдёт, то он нас оставит работать! Он будет со мной советоваться и выдавать себя за друга! Но ручным он не станет никогда! Всегда будет “с камнем за пазухой”! А затем решив, что всему научился или, что я ему уже не нужен, будет мстить за все свои неудачи! Он гиена, по своим повадкам! Потеряв Кокиш, он станет очень опасен и неуправляем! Вся его последующая жизнь будет подчиняться цели ей доказать, что он лучший и кого она потеряла! Он будет совершать нерациональные, вредные, разрушительные для него же поступки! Он захочет, возможно, вернуть всех убиенных, убитых при Кокиш и это плохо! Самой моей большой местью ему, было бы “взять себе” Кокиш! Но, одновременно, это было бы ещё большей местью себе самому!». — «Почему же ты этого не делаешь?!». — «Я уже сказал, что это, если бы хотел отомстить не только ему, но и себе! Ну и ты меня очень устраиваешь!». — «С тобой не соскучишься», — миролюбиво подытожила жена. — «Да, нам с тобой в этом домике скучать не дадут! Основные события, я надеюсь, ещё впереди!». — «Почему надеешься?». — «Надеюсь, что ещё поработаем здесь». — «Ты думаешь, проработаем дольше, чем Кокиш?». — «Мы проработаем до тех пор, пока будем здоровы! Уверен, он не решится нас выгнать, пока мы приносим пользу. Ему станет скучно, совсем неинтересно, когда уйдёт Кокиш! Кроме того, он не захочет такого подарка ей сделать, если она уйдёт! Она будет очень рада, если и мы уйдём! Во-первых, это докажет, что все от него бегут, не только одна она! Во-вторых, она не хочет, чтобы он имел таких врачей, как мы! И, в-третьих, боится, что мы станем его советниками. Если мы уйдём за ней, то он плохой! Если она одна ушла, то она плохая!». «Значит нам выгодно, если хотим работать, чтобы ушла Кокиш?» — спросила жена. «Нет, при ней всё же легче — она его сдерживает от больших гнусностей! Она не хочет, чтобы мы ушли, она лишится советников. Она, вообще, не знает, что ей надо делать, вернее, всегда делает неверно! Но ей, как я уже сказал, очень захочется, чтобы мы ушли за ней! Чего ей не следует бояться — это того, что мы станем его советниками. Во-первых, я не буду ему советовать во вред ей, во-вторых, если бы даже советовал, то он не тот, который следует советам на 100 %. Он выполняет только ту часть советов, которые ему хочется — гадости совершать! Например, если ему посоветую быть к Кокиш добрее и помягче, делать ей больше приятного, то он не умеет это! Или, если сделает что-то неплохое, то тут же два пальца или, скорее, всю пятерню в рот вставит, чтобы её вырвало! А главное, он параноидная личность! Он вначале может обрадоваться совету, согласиться, что совет мудрый! Но вскоре подумает: а что этот совет означает? Что я задумал, на что его подталкиваю? Что от этого хочу выгадать, ему продать?! Для него все вокруг враги и хотят ему навредить!». «Ну, в этом он прав!» — поддержала Шнауцера жена. — «Да, в этом он прав, но это оттого, что он отталкивает людей от себя! Он никому не желает хорошего и понимает, что и ему никто не желает хорошего!». «Мы долго сможем здесь работать?!» — недоверчиво спросила жена. — «Я уже сказал — пока здоровы! В противном случае сразу погонит, чтобы не платить просто так, ну и раненых, слабых добивает — гиена! Нам не будет здесь комфортно, он постоянно будет придумывать разные гадости, чтобы нам жизнь мёдом не показалась! Расслабиться здесь не придётся. Если Кокиш уйдёт, то мы станем для него главным очагом раздражения и одновременно каким-то приятным воспоминанием о ней! Как больной зуб — воспоминание о здоровом». — «Ты думаешь, он её так сильно любит?!». — «По-гиенски — да, любит, хочет её грызть, отрывать от неё куски! И она должна всё это терпеть и его любить! К тому же он стар, и это его последняя любовница! Больше у него уже никого не будет! Когда он её нашёл, ему было где-то 60, и она его воспоминание, что когда-то он был не таким старым! Он, конечно, может себе за деньги другую купить, но это дерьмо хочет, чтобы по любви всё было, чтобы его любили, нюхали и говорили: “пахнет”! Он хорошо понимает, что любить его уже нельзя, слишком поздно, а если можно, то только за его деньги!». — «Да, хорошую картину ты описал, хорошую перспективу для нас!». — «Я могу продолжить». — «Да нет, и этого мне достаточно! В отличие от тебя я не могу так далеко заглядывать, мне лень заниматься этой работой». — «А я не совершаю работу, я не думаю, а вижу, хотя уже и одним глазом: одного лишился на немецком фронте». «Ну и юмор у тебя!» — помрачнела жена. — «Ладно, не всё так страшно, это нормальная жизнь. Главное, чтобы мы дальше были здоровы».

«В коридоре ждёт больная профессора Юнкера, — объявила жена на следующий день утром. — Помнишь, он позвонил месяц назад, просил её принять». — «Помню, но не помню с чем она». — «По-моему, какие-то сексуальные проблемы, с которыми Юнкер не справился. Он лёгких больных не присылает из своего института психологической травмы, а её прислал на гипноз». — «Вот как раз случай для Шибли, хотя он специалист по другой сексопаталогии. Давай её сюда. Что хочет этот Юнкер?».

«Мюллер», — представилась на вид тридцатилетняя толстушка. Не может заниматься сексом с женихом из-за болей в половых органах и заднем проходе. Глянул на жену, это уж, действительно, ближе к Шибли. «А у вашего мужа тоже есть боли?». — «Нет». «Жаль, — подумал я, — был бы ещё больше случай для Шибли. Такой простой этот профессор Юнкер! Представляет себе гипноз: раз — спит, два — уже нормально сношается! Хотя бы по телефону объяснил характер болей и психологический подтекст их! Даже анамнез, видать, не собрал! Сам не представляет, наверное, как секс происходит, или тоже его знает по Шибли!». — «Будущего мужа любите?». — «Очень». — «Когда боли появились?». — «Полгода назад». — «Что было до этого?». — «Переехала к жениху из другого города». — «А там было нормально?». — «Да». — «Чем там занимались?». — «Работала в хирургическом кабинете медсестрой». — «Там было хорошо?». — «Да». — «А после переезда?». — «Стало грустно и одиноко». «Почему? Ведь, к жениху переехали!». — «Да, но потеряла хорошее место работы». — «А там были хорошие коллеги?». — «Да». — «Кто?». — «Ну, врач очень хороший». — «Зачем уехали?». — «Жених настоял». — «Почему?». — «Приревновал к этому врачу». — «С ним были интимные отношения?». — «Нет, что вы, никогда!». — «Сны снятся иногда?». «Такие, что даже стыдно признаться». — «Какие?». — «Вчера во сне целовалась с бывшим одноклассником». — «Любили его?». — «Да, когда-то». — «Мужу рассказали про этот сон?». — «Нет». — «Муж требует от вас какого-то необычного секса?». — «Нет». — «Всё обычно?». — «Ну, не совсем: предложил секс с его другом, а он будет наблюдать». — «Ну и что?». — «Не было пока». — «А будет?». — «Ну, если будет настаивать! Хотя мне это неприятно, но это многие делают!». — «Покажите, где болит».

«Как тебе, профессор?! — сказал жене после ухода фрау Мюллер. — Попробуй, вылечи, когда лечить нечего! Её надо или к однокласснику направить, или к тому врачу хирургу!». «А её жениха, возможно, к Шибли?» — предположила жена.

«Ладно, кто у нас следующий». «Кокиш», — объявила жена. «Как вы думаете, доктор, я правильно сделала тогда, что вернулась сюда». — «Думаю, да, но вам не надо было спешить». — «Почему?». — «Надо было поставить свои условия возвращения». — «А он простит, как думаете?». — «Думаю, нет». — «Почему он говорит, что любит и всё будет хорошо, вот вчера, например, у меня дома, а потом в один момент я стала проституткой?!». — «Вот это, я и имел в виду!». — «И что мне делать?». — «Искать другого». — «Вы думаете?». — «Уверен!». — «Но он же меня тогда выгонит!». — «Необязательно». — «А как вы думаете, я выйду за него замуж?». — «Вы имеете в виду, или он женится?». — «Ну, да». — «Уверен, нет, но можете так сделать, что будет у вас жить! Затем убегать, затем вновь прибегать! А вы, действительно, хотите, чтобы он к вам пришёл? Вы хотите иметь клинику ещё и дома?». — «Нет, нет! Это было бы ужасно!» — на миг задумавшись, рассмеялась Кокиш. — «Вот именно, радуйтесь, что он не у вас, так для вас выгоднее!». — «Но я хочу иметь семью!». — «Поэтому и сказал: ищите другого!». «А от вас, доктор, ничего не скроешь! — лукаво объявила Кокиш. — Вчера познакомилась, но ещё не знаю или люблю. У меня и для вас хорошая новость, доктор!». — «Что Шибли стал гетеросексуалом?». — «Нет, он уходит! Сказал, не может работать в таких условиях! В общем, из-за вас, доктор, уходит! Бомбах очень расстроен». — «Ну и Клизман не меньше», — добавил я. — «Да, они оба! Поможете мне, доктор, Бомбаха выпихнуть?». — «Конечно, помогу! А Клизман не хотите в придачу?» — «Нет, она мне пока нужна — помогает против Бомбаха! Она его тоже не любит!». — «Это понятно — метит на его место!». — «Нет, доктор, Шнауцер её не любит!».

«Что она хотела?» — нетерпеливо спросила жена. — «Разговор был про “любит, не любит”, а главное: Шибли уже не с нами!». — «Мина мне уже сообщила об этом и сказала, что и Балдус ещё уходит», — добавила жена. «Мина, запомни, никогда не врёт — она, как Ленин! Придётся, видать, самим лечить фрау Мюллер без помощи Шибли! И что им всем здесь не работается, как говорит фрау Мина!» — сказал я «за упокой» Шибли. «Молодец!» — похвалила меня, жена. — «Согласен, они меня все разозлили! Они не помогают работать, а мешают! Все хотят меня кем-то заменить! Чтобы нас заменить, надо им не одного врача брать, надо брать: интерниста, психотерапевта, врача по китайской медицине, по гипнозу и, чтобы дураками, при этом, не были!». «Ладно, давай работать!» — предложила жена. — «А я, что делаю?! Сейчас самая важная работа в этом домике — отгонять собак, как на нанайском унитазе: за одну лыжную палку держишься, которую в снег воткнул, а второй от задницы собак отгоняешь!».