На следующий день и мы с женой оказались «тут» — вернулись из отпуска. Кокиш попалась в вестибюле, я поздоровался. «Аааа, пришли! — зло щёлкнула челюстями Кокиш. — Как провели отпуск, майстер! С вами хочет Шнауцер поговорить! Он у себя в кабинете».

«Зайдите, докторэ! — тут же появился Шнауцер из своего и Кокиш — общего кабинета. — Пейте, докторэ, минеральную воду. Вам с газом или без?». «Лучше без!» — сказал я, поняв, что газ и так от Шнауцера получу! — «Докторэ! Вы только не бойтесь, докторэ! Вы, как я вижу, как-то напряжены, как будто готовитесь какую-то гадость от меня услышать!». — «Да, немного есть». — «Ну, я вас, докторэ, понимаю. У вашего народа такая история, что вы никому не доверяете, но я честно, ничего плохого вам не желаю! Я хочу только уменьшить вам зарплату, докторэ, до минимума, а остальное — сколько заработаете. Чем больше больных пролечите, тем больше получите! Получите небольшой процент за каждого больного. Чтобы меньше вам платить, я вам количество часов уменьшу в неделю, т. е. будете не на ставку работать, а, скажем, на 75 %. Но это не означает, что вы меньше должны работать! Вы будете просто меньше получать, а работать должны будете больше, чем на полную ставку, если захотите больше заработать! Амбулаторных больных вы можете лечить, если захотите их лечить, но только в нерабочее время, и я за них вам буду немного больше платить. Кроме того, докторэ, я бы хотел, чтобы вы работали и в субботу, и в воскресенье! А, докторэ! Правда хорошая идея?! И вам, я уверен, понравится! Вы будете ничуть не меньше получать, чем теперь! А ты, Силке, подготовь новый трудовой договор, и дай докторэ подписать!». — «Хорошо, я могу договор подписать и согласен меньше получать, но тогда я буду и меньше работать! Если три четверти ставки, то буду четыре дня в неделю работать! Если полставки, то три дня в неделю работать!». «Нет, докторэ, так не пойдёт! — искренне возмутился Шнауцер. — Я, докторэ, это делаю не для того, чтобы вы меньше работали! Вы должны больше работать, а не меньше!». «Так не будет! — возмутился в свою очередь я. — Если я нужен на полную ставку, тогда не уменьшайте количество часов! А раз уменьшаете количество часов, значит, я не нужен на полную ставку, и буду работать столько времени, сколько вы мне отведёте по договору! Это уже моё дело, захочу ли я больше заработать или нет, и работать ли мне после рабочего дня, да ещё в выходные!». — «Нет, докторэ, это не ваше дело, а моё!». — «Но это несправедливо, это надувательство!». — «Может и несправедливо, но я так хочу, докторэ! Я “Ökonom” (оконом — экономист), докторэ!».

«Алле, это я Мина! Как вы отдохнули? Сейчас заскочу, много новостей! Ну, что новенького? Что вас Шнауцер позвал? Я знаю — он хочет вам меньше платить, но знаете, его тоже можно понять! Я бы на его месте, вообще, всех поувольняла! Он меня тоже взял на 60 %, и я три дня в неделю только работаю! Но у вас ведь больше больных, чем у меня, поэтому он и хочет, чтобы вы каждый день работали, и его можно понять. У меня другая проблема, посоветуйте, что делать! Я как бы уже работаю, и мне трудовой договор готовят, но ведь завтра придёт эта Люляшка из отпуска! Тьфу на неё! Она ведь наглая и будет сражаться за своё место, а я её сейчас как бы замещаю! Подскажите, как её вытурить отсюда! Силке мне пообещала, что её сразу уберут, когда она вернется из отпуска! Я как бы в её кабинете работаю, и она придёт завтра в свой кабинет, а я не хочу из него уходить! Он очень удобный для работы, что делать?». «Наденьте каску на голову!» — предложил я Мине выход из создавшейся ситуации. «Это ещё почему?!» — возмутилась Мина. «Бить будут!» — пояснил я Мине. «Это кто ещё?!» — ещё больше и откровенно возмутилась Мина. — «Ну, ясно кто — Люлинг! — пояснил я Мине. — Она же должна будет попытаться вас из своего кабинета выкурить!». «Почему это я должна надеть каску?! — продолжала гневно возмущаться Мина. — Я ей так дам, что мало не покажется! Почему это я должна уйти из её кабинета?!». «Тогда возьмите в руки бейсбольную биту!» — посоветовал я альтернативу. «Это другое дело! — немного успокоилась Мина. — Хотя вы знаете, с другой стороны, зачем мне это всё надо — с Люляшкой сражаться?! Возьмёт, и ещё в Ärztekammer наябедничает и мне всё испортит! Ещё звание врача-специалиста отберут! Пусть с Люляшкой лучше Шнауцер сражается, он хорошим мужиком стал! Вот только я слышала, он хочет вам кабинет Люляшки отдать, а мне этот кабинет тоже нужен! Я ведь, когда Люляшка уйдёт, буду руководящее звено клиники! И мне надо в этом крыле сидеть! Или пусть мне дают кабинет бывшего главного врача Зауэра! Вот только кресло кожаное заберу с собой! Я как-то к нему привыкла, пока Люляшки не было! Ну ладно, спасибо за поддержку! Потом как-нибудь забегу!».

«Алле, это я Мина! Представляете, сижу я в кабинете, а Люляшка завалилась и говорит: “Ну вот, я уже здесь”, — вешает свою одежду в шкаф и садится на стул рядом со мной! Ждёт, что я ей кресло уступлю! — запыхавшись, заскочила Мина к нам в кабинет на следующий день. — Подскажите, что мне делать?! Как быть?! Силке жалко нету! Один Шнауцер в клинике, а я его как-то боюсь! Ну, ничего, всё равно пойду к нему! Пусть гонит эту Люляшку, я ведь сейчас работаю! Что она пришла и мешает! Вот дура! Оставалась бы уже дома, я ведь работаю! А два врача всё равно не нужны! Побегу к Шнауцеру!».

«Шнауцер позвал Люляшку, — заскочила Мина через 10 минут, — и обещал её отправить домой! Всё-таки хороший он мужик! Побегу посмотрю, что будет потом с Люляшкой! Займу пока её кабинет! Вот сволочь! Пришла, только настроение всем испортить! Ну ладно, потом расскажу, что было! Спасибо за поддержку!».

«Представляете, вот Шнауцер умный мужик! Отправил Люляшку домой! Она ушла, но какая-то спокойная. Забрала свои вещи и даже, сволочь, ушла и “до свидания” не сказала! Побегу, узнаю у Шнауцера, что там было?! Потом заскочу!».

«Докторэ, зайдите! — позвонил через полчаса Шнауцер. — Ну что, подумали о новом договоре? Подумайте, докторэ! Я хочу, чтобы вы работали, и вот даже решил вам кабинет Люлинг отдать! Переходите туда и работайте там! И вам будет лучше, а главное, недалеко от меня! А то вы всё в подвале работаете! Будем сейчас чаще видеться! А, докторэ? хорошая идея?». «А Люлинг что, уже не с нами? Ушла преждевременно?» — спросил я у Шнауцера. «Да вот, пришлось её уволить! — как бы с сожалением произнёс Шнауцер и объяснил, почему: — Доктор Мина стала специалистом, а мне два врача не нужны! Кроме того, докторэ, в отличие от вас, доктор Мина согласилась на 60 часов в неделю работать!». — «Но у неё два выходных дополнительных! Я тоже согласен на один-два дополнительных выходных!». «Докторэ, что вы себя сравниваете с Миной?! Вы что — Мина?! Она мне не нужна больше, чем три раза в неделю! Подумайте, докторэ, и переходите в кабинет Люлинг».

«Алле, я сейчас заскочу! Что новенького? Что Шнауцер сказал? А мне он дал кабинет бывшего главного врача Зауэра! Вот только он, не понимаю почему, против того, чтобы я на дверях написала, что я руководящий врач! Люляшка ведь была руководящим врачом, а я вместо неё! Ну ладно, посмотрим! Мне как-то, знаете, всё равно! И ещё сказал, что пока мне на конференцию руководящих кадров ходить не надо! Не понимаю, что он тянет! Да мне, знаете, как-то и не надо, не хочет и не надо! Будь, что будет! Вы пока ещё не перебирайтесь в кабинет Люляшки, пока я его не очищу от её хлама!». «Да, действительно, очистила!» — согласилась жена, когда мы вошли в пустой кабинет «убиенной Люлинг» на следующий день.

«Хорошо, закажу вам два кресла, — пообещала Силке Кокиш, — только не кожаные. А, кресло Люлинг перенесла к себе доктор Мина, ей ведь тоже оно нужно! Но и у вас будут, хотя и не кожаные, но неплохие! Подумали, когда новый договор подпишите? Подписывайте, вам же лучше будет! Петер вам только хорошее желает! Я знаю, как он вас уважает и не хочет, чтобы вы ушли!».

«Алле, Мина, заскочу на минутку! Что новенького? Что Силке говорит? Знаете, мне как-то неудобно, но моё кожаное кресло, действительно, неудобное! Если хотите, я могу с вами поменяться, когда новые получите! Я только что видела журнал, из которого для вас два новых кресла заказали! Мне бы одно из них подошло. Вы же всё равно мало сидите! Ну, посмотрим, когда получите, мы ещё поговорим! А так, что у вас слышно? Подпишете новый договор? Подписывайте, вам будет даже лучше, и мне, знаете, как-то Силке жалко! Петер её ругает за то, что вы не подписываете! Она у него во всём виновата! Хотя он тоже хороший мужик, всё-таки Люляшку выгнал, а меня взял, но Силке, вообще, прелесть!».

«Алле, Мина! Я всё знаю — вы только что получили кресла! Вам привезли их! Знаете?» — оповестила нас Мина через три дня. «Нет, не знаем», — ответила жена. «Как же, не знаете! Они с утра на складе! Стоят в упаковке, пойдёмте, возьмём! Смотри, какие тяжёлые и красивые! Правда, меньше, чем моё, но я согласна поменяться! Одно я сразу возьму, а вам сейчас привезу своё! Спасибо большое за поддержку!».

«Зачем ты согласилась?» — спросил я жену, когда Мина побежала своё кресло привезти, а наше уже увезла. «Да ладно, какая разница? — сказала жена. — Она ведь всё равно не высидит на нашем!». «Почему ты так думаешь?» — поинтересовался я у жены. «А то ты сам не знаешь? — рассмеялась жена. Как будто не видел её зада! Он больше в два раза, чем два наших кресла!» Как в воду глядела жена, хотя и на зад Мины очевидно тоже. «Алле, Мина! — раздался звонок через день. — Можно, я заскачу с вашим креслом? Не знаю, почему, но не вмещаюсь в ваше кресло! Оно какое-то непрочное и прогибается! Можно, я своё заберу?».

«Ну вот, и кресло вернулось, и Мина успокоилась!» — объяснила жена свою задумку. «А если б не дали сразу?» — наивно спросил я у жены. «Бегала бы, и гадила вокруг! — объяснила жена. — Она ведь с Силкой Кокиш — подружки! А Шнауцер делает, что Кокиш скажет! Даже Люлинг “отвёл в лес”, как мачеха Кокиш приказала!» «Ну да, — согласился я, — она ведь его правая конечность, если только что-нибудь экстраординарное не произойдёт между ними», — подумал я и сказал это вслух.

«А что будем с договором делать?» — спросила жена. «Конечно, на таких условиях не подпишу! — объяснил я ей. — Шнауцеру нельзя показывать, что легко соглашаешься, иначе он что-то ещё придумает! Он и после нового договора не успокоится! Но хотя бы на некоторое время притихнет, если ему с трудом удастся своё пропихнуть! А главное, действительно, не подпишу на его условиях, а только с одним дополнительным выходным!».

«Докторэ, мне нужно с вами серьезно поговорить!» — объявил Шнауцер через неделю. «Хорошо, зайдите ко мне!» — обнаглел я. «Хорошо», — растерялся Шнауцер. «Садитесь!» — указал я ему на жёсткий стул у двери, а сам сел в кресло. «Будете пить минеральную воду?» — предложил я ему, мельком заметив удивление на лице жены. «Как дела? — спросил у неё неуверенный Шнауцер. — Я предлагаю вашему мужу хороший договор, но он не хочет его подписать». «Я подпишу, но с условием работать столько часов, сколько будет в договоре указано!» — сказал я твёрдо. «Тогда я буду меньше денег получать!» — сказал наглый Шнауцер. «Конечно, — согласился я, — логично! Если я буду меньше часов работать, то меньше денег вам заработаю!». «Нет, это меня не устраивает! — ответил нагло Шнауцер. — Не для этого я это делаю, а для того, чтобы вы мне больше денег приносили, а я вам меньше платил, а не для того, чтобы вы меньше работали и мне меньше денег приносили!» — объяснил наглый, простой, как два цента, а не копейки — «оконом». «Так не будет!» — сказал я Шнауцеру. «Тогда мы с вами расстанемся», — сказал неуверенно Шнауцер. «Хорошо, лучше расстанемся, и я даже готов с вами, как с другом расстаться!» — улыбнулся я, решив, что терять мне уже нечего. «Так все говорят», — недоверчиво произнёс Шнауцер. «Хорошо, составьте договор! — посоветовал я ему. — Это сейчас беспредметный разговор! Составите договор, посмотрю, что там будет, какие условия!». «Нет, мы раньше договоримся, а потом я договор составлю», — ответил совсем растерянный Шнауцер. «Хорошо, составите нормальный договор с дополнительным выходным, или, если я нужен, на полную ставку, то тогда 5 рабочих дней, и я подпишу!» — объяснил я в очередной раз Шнауцеру. Ничего не ответив, Шнауцер вышел. «По-моему, ты с ним грубо разговаривал?» — сказала жена. «Нет! — успокоил я её. — Он пока не готов с нами расстаться!».

«Доктор, зайдите! — позвонила через день Кокиш. — Петер согласен на ваши условия, подписывайте договор!». «Ну что, заставил Шнауцер вас подписать договор!» — заскочила на следующий день Мина. «Не он, а я его заставил», — объяснил я разочарованной Мине. «А я вот не знаю, что делать, посоветуйте! Силке предлагает мне ещё одним специалистом стать — психотерапевтом! Просит пройти, здесь у нас, специализацию! Как вы думаете? Мне ведь, это не помешает? Пусть будет, на всякий случай! А то, я ведь ничего не понимаю на конференциях, о чём они говорят! Кстати, почему они всё время говорят, что к нам, какие-то нацисты поступают лечиться? Кто это такие?! Что, до сих пор ещё нацисты есть, и их лечат?!». Жена покатилась со смеху, я тоже, но не сразу, вначале не понял, кто это такие! Но оказалось, что так Мине слышится, когда речь идёт о нарциссах — нарциссических личностях. «Конечно, соглашайтесь! Будете тогда знать, кто такие нацисты». «Книги же Мина не читает, пусть тогда два года учится у Клизман и у нового специалиста Бомбаха — узнает поближе нацистов!» — подумал я. «Спасибо за поддержку, потом заскочу», — пообещала Мина.

Недостатка в больных не было, они всё прибывали и прибывали, а Шнауцер всё богател и богател. Чтобы не оставаться в клинике допоздна и не толстеть, решил не обедать в столовой. К тому же, голод делает энергичнее, злее и заставляет интенсивнее работать. «Хорошо выглядите! — похвалила Клизман. — Как вам удалось так похудеть?». «Немного стресса и не обедать», — поделился я хитростями похудения. «Вау, я вам завидую, но у меня как-то не получается не обедать!».

«Посоветуйтесь со Шнауцером, он поможет!» — посоветовал я Клизман. «Хорошо выглядите! — сделал мне комплимент и Шнауцер. — Похудели! Как вам это удалось?». «Вам спасибо», — поблагодарил я его. «Да, правда? — обрадовался Шнауцер. — Я же вам сказал, что будете довольны! Вот, я только не знаю, как мне похудеть?» — озабоченно показал на свой живот Шнауцер. — «Скажите Кокиш, пусть вам такой же договор составит, и вам сразу полегчает!».

«У вас хороший русский юмор, докторэ», — рассмеялся Шнауцер. «То, что хороший, согласен, а вот в том, что он русский — не уверен!». Я, действительно, становился легче с каждым днём, за месяц 5 кг сбросил! А сегодня с утра почувствовал себя совсем лёгким! И когда стал первую пациентку гипнотизировать, от лёгкости этой, даже головокружение ощутил и тяжесть в ногах! Но гипноз провёл до конца и, сев в кресло, которое вернула нам Мина, попросил жену давление померить! «80 на 40! — произнесла перепуганно жена. — Отдохни, посиди, ты устал», — посоветовала она. Проводя сеанс у следующего больного, почувствовал, что почва уходит из-под ног! Большим усилием воли довёл сеанс гипноза до конца. С трудом добрался до кресла, возвращённого Миной, и понял, что дела мои сомнительны — могу не вернуться домой. С большим трудом удерживал себя в кресле, чтобы не свалиться. «Подними первую пациентку, — сказал жене шёпотом, — займу её место на кушетке». Перепуганная жена подняла перепуганную больную и выпроводила её за дверь. С трудом добрался до кушетки и лёг. Жена убежала в сестринскую и вернулась с подмогой: медсестрой Бюльбеккер и притворной Клизман. «Вау, что случилось! — громко, театрально весело, бодро произнесла Клизман. — Никогда не думала, что у вас обмороки могут быть, и вы даже вспотели! Вау, как у вас здесь красиво! Такие красивые таблицы на стене! Хоть сейчас могу посмотреть, как у вас красиво!». Пока Клизман рассматривала таблицы по иглотерапии, жена наладила капельницу с физраствором и после струйного введения 200 мл раствора, я почувствовал себя почти бодро. «К чему этот театр! — сказала Клизман. — Что мы сами будем здесь колдовать! Надо вызвать скорую помощь, доктор просто испугал всех! Хи-хи, не думала, что вы такой слабый, и вспотели!». «Скорая приедет через пару минут, — объявила Бюльбеккер, — я попросила, чтобы поскорее». И вскоре зашли двое: один длинный с чемоданом для реанимации и еще один — покороче. Ничего у меня не спрашивая, тот что подлиннее, померил давление и наладил аппарат для снятия ЭКГ. Искоса наблюдал, что пишется на ленте электрокардиограммы, и успокоился, поняв, что не инфаркт! Но этого не поняла Клизман, тоже наблюдая за лентой электрокардиограммы. Клизман вдруг оживилась и слегка подтолкнула в бок Бюльбеккер, обращая её внимание на третье отведение, где вырисовывались: отрицательный зубец Т, слегка углублённый зубец Q, низкий зубец R, что в моём случае было связано с высоким расположением диафрагмы, а для дураков-недоучек всегда означает инфаркт. Глаза у Клизман радостно и живо засветились! «Второй друг мне — после Гитлера!» — понял я ещё раз, хотя и раньше это знал. На Клизман обратила внимание жена, она тоже следила за лентой электрокардиограммы и было видно, что электрокардиограмма не вызвала и у жены никаких подозрений. Но долговязый со скорой предложил ехать в больницу. Решил и я, что лучше в больнице разобраться, что случилось, чем рисковать, и стал собираться. На душе было, как и обычно в таких случаях, паршиво и недовольство собой: «Во что-то новое вляпался! Ещё мать говорила, что хорошо мне не будет! — взвешивал разные варианты происшедшего: — Что могло произойти? Ясно, что это не просто так, а что-то случилось!».

Вот и Кокиш Силке появилась. «Что, доктор, плохо да?». — «Да нет, ничего, думаю, обойдётся». Клизман скептически глянула на Кокиш и бровками дала той понять, что не обойдётся. «Так вы хоть останьтесь! — почти руками ухватилась Силке за жену, видя, что и она собирается почему-то со мной ехать! — Оставайтесь и лечите вы больных! Вы ведь тоже можете!». «Нет, я тоже еду», — ответила спокойно, но решительно жена, чем разочаровала и одновременно удивила Кокиш, не понимающую, причём тут жена к мужу! Тем более, если он «навернулся»! Не вся капельница прокапала, ещё миллилитров 150 оставалось в ёмкости, и я, отказавшись от каталки и носилок, как бутылку водки взяв ёмкость с раствором в правую руку за спину, быстро обогнал спасателей со скорой и пошёл к машине! По пути здоровался с больными и сотрудниками, кого сегодня ещё не видел! В машине лёг на носилки, куда-то повезли. Наконец выгрузили в приёмном отделении какой-то больницы.

Появилась дежурная врач, лет 45-ти и лениво спросила, что чувствую. Измерила давление, ещё раз электрокардиограмму сняла, анализ крови из вены. «Всё вроде бы у вас хорошо. Наверное, гриппом заболели? Можете идти домой, если хотите». Мои попытки рассказать про проблемы со здоровьем в детстве, юности и в последнее время, а также — какие лекарства принимаю, не вызвали интереса. «Давайте, — сказала она, — в таком случае ещё анализ крови полчаса подождём, и тогда всё прояснится.

«Анализ крови без особенностей, — сообщила дежурный врач, — слегка понижен гемоглобин, это бывает». «Для меня нехарактерно», — сказал я. «Бывает, — возразила она, — сейчас жарко и вы, наверное, много жидкости выпили, и капельница разбавила кровь». «Ладно», — обрадовался я тому, что необязательно оставаться в этом доме, где чувствуешь себя беспомощным дураком у безразличных дураков! «Меня и от советских больниц тошнило, не считая случаев, когда туда стремился, вместо того, чтобы ехать на уборку хлопка в студенческие годы! Но тогда я себя хорошо чувствовал и точно знал, что здоров! От больницы нужен был только кров, тепло и гостеприимство! А сейчас, чёрт его знает! Но точно что-то произошло! Только что?! Я ведь не тот, который без причины в обморок падает — не истеричка!» — всё это пронеслось в голове. Пожелав врачихе так же доблестно работать дальше, вышел в вестибюль. «Ну что? — обрадовалась жена. — Поехали домой?». «Да, наверное, — сказал неуверенно я. — Подожди-ка! Я мигом — в туалет! Проведу ещё одно исследование, как когда-то в походах в горах Таджикистана!».

Так оно и оказалось, что в голову пришло — желудочное кровотечение! Вот, что значит не расспросить больного! Чем болел раньше! И я забыл за 30 лет про язвенные кровотечения в Бердичеве! Тогда тоже было плохо, но был моложе. «Да ты что! Не может быть!» — испугалась жена. И тогда в Бердичеве, будучи учащимся машиностроительного техникума, сам себе поставил диагноз! И вот сейчас в стране победившего капитализма и демократии, где высокий уровень врачей, медицины, а главное — эта страна и врачи себя таковыми считают, у меня был выбор: или самому себе поставить диагноз, или умереть по пути домой! «У меня желудочное кровотечение», — сообщил я, вновь появившись в приёмном отделении, чем заметно расстроил дежурную, которая уже намыливалась домой и сдавала дежурство другому, который ещё больше расстроился, что я свалился на его голову. «Возьмите вот, сдайте анализ», — протянула мне медсестра, куда надо было сдать то, чтобы доказать, что я это всё не придумал! Как будто я дойная корова! И в любую минуту могу что-то сдать?! Но удалось — очень для «западенцев» постарался! «Ладно, оставайтесь», — сдались медики. «Нужно?» — спросил я риторически. «Нет! — обрадовался, пришедший на дежурство, прилизанный, похожий на представителя сексуальных меньшинств медик-педик. — В Германии больницы не тюрьмы и никого насильно не лечат!» — поучил он меня, дав понять разницу между демократической ненавязчиво-ленивой и безразличной немецкой медициной и насильственно-навязчивой авторитарной иностранной! Тем более что он оставался дежурить, и эта демократичность ему была выгодна! Всё же я решил не воспользоваться демократическими преимуществами немецкой медицины, и жене пришлось возвращаться домой одной. А я попал в палату к перепуганному старичку «местного разлива», который очень обрадовался, что хоть и русский, но главное не балканец, с которым имел дело до меня! Они ещё и по соседству с ним живут и, высыпая ежедневно на его машину мусор, помои и фекалии, отмечают краской на его машине, что они о нём думают — это он, оказывается, говно! И он их соответственно обозвал, поняв, окончательно, что я не балканец. Я приготовился к тому, что меня срочно повезут куда-нибудь в операционную или смотровую! Как в фильмах немецких сериалов: «Die Schwarzwaldklinik»! Где опытные, сердечные, любвеобильные немецкие актеры бегут за каталкой, подключив капельницу! Они тут же займутся остановкой кровотечения, которое, понятно, у людей, в особенности в возрасте, жизненно опасно! Но никто не прибежал и даже не пришёл! А лечение? Ужин не дали! Только ночью, когда я уже спал, очевидно, чтобы разбудить, медсестра включила свет в палате и, ничего не спросив, вышла! И утром ничего не произошло! Только, примерно, в час дня отвезли в процедурный кабинет, где в рот вставили пластмассовую распорку, чтобы рот не смог закрыть! И без анестезии горла вставили гастроскоп и, копаясь туда-сюда-обратно: по полчаса (так мне показалось) по пищеводу, желудку и, очевидно, в двенадцатиперстной кишке, как будто бы остановили кровотечение. Велели ничего не есть и не пить, но горсть таблеток назначили! Конечно, я пил! Я же не дурак, чтобы себе ещё почки закупорить! Приехали дети, жена каждый день приезжала!

На третий день появились Кокиш и её подруга Клизман, передав сердечный привет от Шнауцера. А на следующий день позвонил он сам — сердешный. Вновь пожурив, что слаб оказался, но обрадовался, что через пару дней приду на него вновь работать. «Нет, нет, что вы, не надо! Я просто так, хотел узнать как самочувствие!» — притворно запротестовал Шнауцер.

«Аллё, это я — Мина, что новенького? — объявилась и она. — Тут меня Силке и Шнауцер попросили узнать, когда точно придёте работать». «Наверное, дня через три, — сделав глупость, сказал я Мине и попросил никому не сообщать это. — Ведь точно ещё не знаю — контрольная гастроскопия предстоит». «Нет, я так не могу, не привыкла обманывать! — сказала честная Мина. — Меня ведь попросили!».

Лишил Мину удовольствия — продать меня от её имени — продал себя сам! Тут же позвонил Шнауцеру и сообщил, что послезавтра выйду на работу. «Нет, нет, не надо! — вновь фальшиво заголосил Шнауцер. — Лечитесь столько, сколько надо!».

«Как самочувствие?» — через полчаса звонок от Бомба-ха. — «Лучше и послезавтра приду». «Да, ну хорошо, — обрадовался Бомбах, — а то тут больные волнуются». Понял, что он позвонил из-за того, что больные требовали им сообщить: что случилось со мной и следует ли им оставаться в клинике. И в больнице не расстроились, что ухожу и, в отличие от советских больниц, не уговаривали ещё подлечиться.

На утренней конференции, как и обещал, через три дня уже сидел в рядах дружного коллектива и вкратце рассказывал о своих впечатлениях от здравоохранения в Германии. Мой рассказ не оставил глубокого следа в сердцах коллег. А Клизман, вообще, явно была расстроена, что инфаркт не подтвердился. «Было бы неплохо, если завтра подежурили бы!» — отреагировала на моё здоровье и досрочный выход на работу фрау Пусбас, которую я, дурак, спасал от дурака доктора Дегенрата: «Не разнимай дерущихся врагов!» — не выполнил я тогда, к сожалению, свою же заповедь!».

«Примите участие в форуме завтра? — спросил доктор Бомбах. — Может, расскажете врачам об акупунктуре, гипнозе?». «Хорошо», — согласился я. «Но модерировать буду я!» — предупредила его Клизман, как и тогда, когда профессор Эркенс был ещё жив. В отличие от длинного и худого Дегенрата, Бомбах был ниже ростом, но зато толще. Он своим поведением напоминал ассистента кафедры терапии советской клиники 70-х годов. И, действительно, до того, как заняться психотерапией, он был ассистентом-интернистом в университетской клинике. И сейчас был связан с этой же клиникой, откуда ему периодически присылали студентов на цикл по психосоматической медицине.

«Он земной, в отличие от Дегенрата», — осторожно хвалила его Клизман. «Он правильный, у него жена есть и двое детей», — брезгливо скривившись, добавляла Кокиш. «И нудный», — хотелось добавить мне. Ещё у Бомбаха были оттопыренные уши, наклонённая вперёд под углом голова! В физиономии было что-то поросячье, но вместо хрюканья: негромкий, затихающий к концу предложения голос и сонные глаза. От этого он и казался Клизман более приземлённым. Она его подкусывала, а он мало реагировал, но чувствовалось — порулить будет не против, постепенно только будет это делать, не как Дегенрат, не как: «с раной Мамай ворвался в сарай», что я часто слышал от брата в раннем детстве! Больные на Бомбаха не жаловались, как на Дегенрата. Он для них ничего хорошего не делал, но и не будоражил. Дегенрат тем более ничего хорошего не делал для больных, но ко всему ещё и стегал их. На фоне менее агрессивного Бомбаха, Бабой-Ягой для больных стала Клизман — она их кусала, подкусывала! А злой настоящей мачехой стала (кто бы мог подумать) трусливая фрау Пусбас! И из-за этого я жалел, что помог нарушить равновесие в доме, убрав Дегенрата. В каждом таком доме нужен свой Дегенрат!

Мина крепко присосалась к вымени Кокиш! Но была не против пососать у кого угодно, кто начальник! Вот только у Шнауцера она не решалась это делать, хотя и пыталась. «Боюсь я его как-то! Он какой-то не такой!» — жаловалась Мина. И поэтому Мина Барсук следила за каждым шагом и передвижением Шнауцера! И даже, когда он предложил сегодня на очередной встрече с бывшими пациентами нам с женой с ним запечатлеться на фото, Мина тут же подскочила, откуда ни возьмись, и свои 20х15 вклинила в кадр, чем испортила наши с женой выражения лиц. Мало кто из «прежних» добрался до этого праздника — для нас с женой уже третьего! Но вот, Ковачич — убиенный хаузмайстер, пришёл! Его, как всегда, пригласили мясо погрилить! Он это хорошо делал в своё время!

«Я тоже буду приходить мясо грилить, когда уйду из клиники!» — объявил я Шнауцеру. «Как вы думаете, докторэ? — как бы ответив на моё предложение, спросил, а вернее сказал, Шнауцер. — Только не пугайтесь! Я решил поехать в Китай и привезти оттуда китайцев! Они ведь оригиналы по акупунктуре и к тому же дёшево стоят! На вашу зарплату я могу минимум пять, а то и десять китайцев купить! И больных будет много! Все хотят китайцев! Наши немцы же дураки! Конечно, вы не бойтесь, докторэ, вас я оставлю! Но я открою, может, еще одну клинику или пару амбулаторий! Я ведь «оконом»! А, докторэ, как идея?». «Как хотите! Только не знаю, понимаете ли вы, что больные ко мне ходят не только и не столько из-за акупунктуры! Вон, видите, больной Фридрих, например, уже больше двух лет ходит ко мне амбулаторно! А последнее время и со своей женой вместе ходят!». «А зачем он ходит? Что он у вас делает?» — недовольно проворчал Шнауцер. — «Лечится». «Так долго лечится?!» — недоверчиво спросил Шнауцер. — «Да, но не только акупунктурой, наши пациенты с психологическими проблемами и меньше всего нуждаются в акупунктуре! С ними нужно уметь и психологические беседы проводить, и гипноз помогает! К каждому больному нужно подходить индивидуально! И не смотреть на часы». «Это я знаю! — раздражённо буркнул Шнауцер. — Кстати, докторэ, одна очень симпатичная молодая швейцарка, такая красавица прямо, психолог, хочет пройти у вас стажировку! Она училась в Китае акупунктуре! Что, если и у вас ещё подучится? Посмотрит, как вы всё это делаете — гипноз! И как с больными беседуете! Могла бы и вам иногда еще помочь! Она живёт в Германии! Вы, конечно, не бойтесь! Я вас никем не заменю, но жалко, если вы свой ценный опыт никому не передадите, докторэ! Она готова хоть год у вас учиться! Она хочет совмещать акупунктуру с психологией, как вы!».

«У меня уже есть помощница!». — «Кто, докторэ?!». — «Как, кто! Жена! Она и работает не хуже меня и половину денег, что я вам приношу, зарабатывает! Только вы ей не платите их!».

«Ах, докторэ! Вы всё о своём! Ваша жена вам помогает, а мне нужно, чтобы вас кто-то смог заменить!». — «Вы имеете в виду, как Люлинг?». — «Ах, вы, докторэ, очень недоверчивый, как все евреи!».

«Алле, Мина! — заскочила Мина. — Я слышала, что Шнауцер хочет китайцев привезти на ваше место! Это правда?». — «Да, полтора миллиарда».

«Нет, я слышала, что примерно 10 или 12 китайцев! Знаете, его можно тоже как-то понять, китайцы же дешёвые!».

«Да, он любит дешёвок!» — согласился я.

«И ещё, знаете, я думаю: Шнауцер хочет вас на место поставить!» — проговорилась Мина, что она хотела бы сделать со мной — «спасибо за поддержку», называется это у «Мин».

Возьмём две недели отпуска, пока китайцы не хлынули, решили мы с женой. «Это я, — Мина! Мина, я! — орала в трубку Мина, за два дня до конца отпуска. — Боже, какое горе! Ах, какое горе!» — стонала Мина. «А что случилось?» — спросил я. — «Вы что, не слышали?!». — «Нет, ничего ни по телевидению, ни по радио вроде не сообщали! А что? Ленин умер или Кеннеди убили?». — «Да нет же! Удивляюсь, что вы ничего никогда не знаете! Все знают, а вы не знаете! Шнауцер уволил Силку Кокиш! Он её уволил, какое горе! Что теперь делать, не знаю?!». — «А за что?». — «Придёте, расскажу! Какое горе, какое горе! Что теперь делать?» — причитала Мина, как будто ей руку или ногу оторвали.

Грустного Шнауцера увидел в вестибюле, когда возвратились из отпуска. «Как дела, доктор? Зайдите ко мне», — попросил Шнауцер. «А у вас как дела?» — спросил я у него. Посмотрев на меня внимательно, Шнауцер передумал со мной делиться своим горем, понял я. И стал нести какую-то чушь, пустяки! Не для этого же он меня сюда позвал!

«Где Кокиш?» — спросил я у весёлой секретарши Пир-воз. — «Нет, и никогда её уже здесь не будет! — ещё более повеселев, ответила Пирвоз. — Она уволена!». — «За что?». — «За то, что злоупотребила доверием Шнауцера». «И вы уверены, что она не вернётся?» — спросил я у Пирвоз. «Уверена! Никогда больше! Никогда! И я плакать не стану!» — рассмеялась Пирвоз. — «Это я понимаю, но я не исключаю, что Кокиш вернётся». «Да вы что! — возмутилась Пирвоз. — Этого не будет никогда! Шнауцер на неё очень зол». «Злой, но грустный, — подумал я, и сказал: — Всё сейчас зависит только от Кокиш!» — не порадовал я Пирвоз.

«Что Кокиш такое сотворила?» — спросили мы с женой у заскочившей к нам перепуганной и растерянной Мины. «Ой, не спрашивайте! — заламывая пухлые руки, простонала Мина. — «Такое горе! Такое горе! Такое несчастье!». — «У вас такой вид, как будто вы осиротели». — «Ой, точно! Именное такое у меня чувство!». — «Так, что же случилось?!». — «Только вы никому не говорите! Шнауцер застукал Силку с другим! Это надо же было такому горю случиться! И что вдруг его принесло именно в это время к ней домой поехать! На пять минут приехал бы позже, и бедная Силке успела бы! Так, нет! Его именно принесло тогда…! Ах, какое горе, какое горе! Что теперь с нами всеми будет?! Страшно аж подумать! К кому теперь приткнуться? Ума не приложу!».

«К Шнауцеру приткнитесь! Он с этого времени единственная сила в клинике!». — «Это, конечно, так, но я его как-то, знаете, боюсь!». — «А вы не бойтесь, «ловите момент»! Он сейчас уже не тот и нуждается в утешении! Утешьте его!». — «Да, вы думаете?». — «Уверен!». — «Ну, спасибо за поддержку, сейчас побегу попробую! Потом заскочу».

«Ой, как жалко мужика!» — заскочила Мина, как и обещала, через 15 минут. «Почему?» — поинтересовалась жена. — «Ну, как же, его же тоже можно понять! Он ей верил, любил!». «А сейчас?» — спросила жена. «Ой, даже не знаю, — засомневалась Мина, — я попыталась его успокоить. Попросила рассказать мне подробно, как и что произошло». — «Ну и что?». — «А он мне: “А зачем это? Что это мне даст? Чем сможете — вы, мне помочь?!”. Я ему сказала: “Если не помогу, то хоть рассмешу, возможно?” Обняла его и, даже пару танцевальных “па” с ним проделала! Но чувствуется, ему что-то большее нужно! Какое горе, какое горе!».

«Вы тогда не Шнауцером займитесь», — «переформатировал» я Мину. «А кем?!» — оживилась Мина. — «Ясно кем — Бомбахом!». — «Почему?». — «Потому что сейчас он будет начальник! Его главным сделает Шнауцер!». — «Вы так думаете?». — «Уверен!».

«Ой, спасибо за поддержку, побегу! Потом заскочу». — «Ну, и что?» — спросила жена у заскочившей через час Мины. — «Спасибо, вы оказались правы. Он, действительно, сейчас главный! Шнауцер сказал ему, что он будет директором клиники! Я его поздравила и сказала, что мы теперь с вами ему будем все бумаги на подпись относить, в том числе, и отпуск с ним согласовывать!». «Причём здесь — вы и мы! — не выдержал я. — Вы договаривайтесь с Бомбахом за себя». — «Бомбах сказал, чтобы мы с вами согласовывали отпуск, чтобы одновременно не уходить, не оголять клинику! И знаете, я его могу как-то понять! Он хороший мужик». «Но вы напрасно забыли ещё о Клизман! Теперь она будет ревновать, что вы так много внимания уделяете Бомбаху! Всё-таки она тоже, по-своему, начальник!» — решил я Мину во все начальственные места приткнуть. — «Ой, не знаю уже кто начальник! У меня уже от этого вся голова ходором ходит! Ну, спасибо, побегу, потом заскочу».

«Вот, что значит вымя потерять! Сейчас ей нужно, срочно искать другое! — пояснил я жене. — Надо несчастной помочь: где, что, и у кого пососать! Конечно, дружба Шнауцера и Кокиш вдохновляла их на каннибализм! Они пьянели от крови «убиенных», это их возбуждало, как сатанистов! И половую активность усиливало! Она ему указывала кого «прирезать»! И он ей доказывал свою силу, «прирезав» то одного, то другого! Сейчас эта эра закончилась, Силке, к счастью, дурой оказалась и не прислушалась к моему предостережению, когда в самом начале я ей сказал: «Со Шнауцером можно всё потерять в один момент!» — И я был уверен, что она в один момент это и потеряет! Он уже никогда, ей не простит и не забудет! Он, конечно, её вернёт в клинику, в этом я уверен! Его ревность заставит это сделать — забрать своё у конкурента. Он её не оставит другому. Другое дело, сам будет долбать и до-долбает! Он сейчас с ней будет рассчитываться, отрывая от нее «по куску мяса»! Он сейчас имеет, кого жрать и будет её жрать! Она обречена, она подставилась! Она, как Александр Матросов, своим телом прикрыла «амбразуру»! Не желая, совершила «подвиг»! Опасность сейчас в другом — в усилении Бомбаха! Он может развернуться! А это ещё хуже, чем Кокиш! Он неэмоционален, он «правильный немец»! Из двух зол выбирай меньшее! Он большее зло! — объяснил я жене психологическую обстановку — психодинамику в клинике. — Надо Силке возвращать! Сегодня позвоним ей домой! Узнаем, насколько она серьёзно подставилась!».

«Кокиш, — донеслось вечером тихо и робко в трубке. — Я всё потеряла, сама виновата! — как святая Мария фон Магдала каялась Кокиш. — Он самое дорогое у меня забрал — клинику!». — «Ага, вот что для тебя самое дорогое — власть! — подтвердила она мою правоту. — Не волнуйтесь, это он вам вернёт!» — уверенно сказал я Кокиш. — «Нет, никогда он не вернёт! Я сама виновата!». — «А я говорю, вернёт! Ему ещё хуже, чем вам! Уже через несколько дней будет вас просить вернуться в клинику!». «Не думаю», — безнадёжно вздохнула Кокиш.

Ведение конференции Бомбах взял в свои руки, Клизман сидела пришибленная, почти как Мина. Как я и предсказывал, именно Бомбаха объявил Шнауцер директором клиники! Во-первых, Клизман он не любил с самого начала, а во-вторых, она считалась подружкой Кокиш. «И Мина в опасности, но выкрутится, — сказал я жене, — а вот секретарша Пирвоз и другие подчинённые Кокиш временно оживут».

Грустнее и мрачнее всех был Шнауцер, как и положено рогоносцу! «Но на что он — дурак рассчитывал?! Помнишь шофёра, 28-ми лет, в питерской поликлинике? — напомнил я жене. — Он мне похвастал, что нашёл, наконец, свою любовь — тридцатипятилетнюю замужнюю мамочку, которая только его любит, причем, больше всех на свете! И ему поэтому никогда в жизни не изменит!». «Ну и что?» — заинтересовалась жена концовкой этой истории, которую тогда в Питере я ей не рассказал. — «Я этому дураку, когда он хвастал, сказал, почему он уверен, что эта мамочка ему не изменит, если она мужу изменяет!» «Это совсем разные вещи!» — уверял меня знаток женских душ. «И что же?» — уже безразличным тоном спросила жена, занося в компьютер данные пациентов. «Концовка не лирическая, а венерическая! Этот дурак через неделю прибежал ко мне в кабинет, но уже не один, а с гонореей на пару: — Помогите, доктор, вы оказались правы! — Вот и Шнауцер, примерно такой же дурак! Но он «поймал Кокиш», а не гонорею! Гонорея, по-видимому, редка в Германии?».

«Доктор, я назначил вам и жене в этом месяце премию в одну тысячу «ойро (евро)». Вы хорошо с женой поработали», — сообщил грустно Шнауцер в вестибюле. В этот раз обошлось без бодрого «докторэ», без кофе, без сахара, без сливок, без минеральной воды, но зато 1000 ойро (евро)! Как сказал однокурсник-кореец на курсах по иглотерапии в Казани: «Когда буду работать, у больных буду брать только деньги! А если нахалы принесут коньяк, скажу им: “Коньяк я могу себе и сам купить!”».

«Как только он вернёт Силке в клинику, перестанет выдавать премии. Он сейчас одинокий и нуждается в поддержке и неуверенно себя чувствует, — понимал я. — Страдания делают человека…!».

«Ой, какая радость! — заскочила Мина через три дня. — Силка, кажется, возвращается! Он её вернёт! Он просит её вернуться, но она ему поставила условие, что вернётся только его женой в клинику!». «Наглая она, — сказал я своей жене, — но дура! Он, может, ей и пообещает, но уже никогда этого не сделает! А за свою наглость Силке рассчитается! Она, дура, рискует! Вначале обделалась, а теперь хочет на белом коне въехать: «Если мёд, то ложкой»!

«Все её осуждают! — заскочила Мина, ещё раз через полчаса. — А я говорю: — А если это любовь? Просто, люди любят друг друга!».

«Кокиш возвращается! — обрадовала нас и уборщица Штибле, любительница посещать похороны. — Вы слышали, Кокиш возвращается! И я вам расскажу по секрету! Я вчера их обоих застукала в машине Шнауцера, когда ехала в своей. Я решила, что обозналась и поехала за ними, чтобы удостовериться! И увидела их в зеркале! Они сделали вид, что меня не видят, а я их увидела! Хорошо, что Кокиш возвращается! Она добрая ко мне! — Ну, что я вам говорила?! — встретила нас Штибле утром, через три дня, после того, как уличила парочку. — Кокиш уже здесь! Она у себя в кабинете! Она вернулась!».

«Силка здесь! Какая радость! — заскочила Мина. — Только похудела бедная, но здесь! Теперь мы все должны молиться, чтобы у них всё было хорошо! Чтобы они любили друг друга! И нам тогда тоже будет хорошо!».

«Только что я встретила плачущую уборщицу Штибле! Она выбежала от Кокиш и орала: — Она меня уволила! За что она меня уволила?!» — сообщила мне жена.

«За то, что вернулась в клинику и хочет вновь почувствовать себя человеком, восстановиться! Но больше, чем уволить уборщицу, она уже не в состоянии! Шнауцер ей большего уже не позволит, например, Бомбаха, и даже секретаршу Пирвоз она уже не в состоянии будет уничтожить!» — сказал я жене.

«Алле, Мина! Заскочу! Какие люди отвратительные! Не успела Кокиш прийти, говорят: — Она уже и уборщицу уволила! Как так можно говорить?! Силка добрейший человек! И долго мучилась с этой уборщицей! Эта Штибле ленивая — что-то с чем-то! Конечно, будут ещё увольнения! И секретарша Пирвоз уйдёт! Я бы, например, всех уволила, будь моя воля! И этот, Шнауцер, ещё ей нервы, бедной Силке, треплет! Только что приехал, обругал её самыми последними словами, назвал проституткой и уехал! Конечно, его бедного тоже можно понять! И он страдает, они любят друг друга! И, как мне сказала Силке, поняли, наконец, что не могут друг без друга! Пусть только, у них всё будет хорошо! Я больше ничего не хочу в жизни! Спасибо за поддержку, потом прибегу!».

«Пока Силка и Петя ссорятся, давай на неделю в отпуск сходим», — предложила жена.

«Аллё, это я — Мина! Мина я! Как отдыхается? Что новенького? Извините, что беспокою, не даю ещё и дома вам отдохнуть! Новости есть, это что-то с чем-то! Этот красавец, Шнауцер, сволочь поганая, чтобы он сдох! Хотя я никому зла не желаю, берёт на работу какого-то маленького, совсем чёрного еврея, такого противного-противного, типичного…! Я его ещё сама не видела, я, вообще, маленьких не люблю! Все недовольны, в особенности Пусбас и Бюльбеккер, и Клизман, и все остальные! Все говорят: — Что это такое! Мы что, теперь должны по-русски говорить, а не по-немецки?! И я, знаете, могу их понять! Но это бы ещё ничего! Самое главное, этот еврей, ко всему еще «альгемайном медицинщиком (врач общего профиля)» считается, и ясно, Шнауцер хочет мне конкуренцию создать! Посоветуйте, что делать? Как еврея выжить?! Этого нельзя допустить, чтобы он у нас работал! Он очень противный, что-то с чем-то — все говорят! Посоветуйте!».

«Нужно подумать, — сказал я, — ещё один, и еврей, ко всему прочему!». «Так в том-то и дело! Зачем нам это надо?! Нас двое и тоже ведь много! И, знаете, я могу немцев как-то понять! Я бы на их месте тоже этого не хотела! Побегу, попробую документы на этого чёрненького подсмотреть! Потом позвоню, спасибо за поддержку! Такая сволочь — этот Шнауцер! Я всегда это чувствовала! Не знаю, как уж и чем ему угодить?! Я и так и сяк пробовала! Если ему уж Люлинг не понравилась, такая вся из себя, и её он выгнал! То уж не знаю, кто ему нравится?! Паразит несчастный! Ну, всего доброго, отдыхайте, потом позвоню!».