Глава двадцатая
Когда на следующее утро я проснулся, она еще спала. И улыбалась во сне. Ее медные волосы разметались по подушке, сверкая в солнечных лучах. Я побрился, принял душ и вышел, вдыхая аромат кофе. Потом достал утреннюю газету из почтового ящика. И тут зазвонил телефон.
Это была взволнованная Вивиан.
— Скотт, где Дульси? Она не ночевала дома.
— Она здесь, у меня, — ответил я.
Потрясенный вздох. И тишина.
— Не волнуйся за нее, с ней все в порядке, — заверил я.
Она еще долго не могла вымолвить ни слова. Потом произнесла:
— Я бы хотела поговорить с тобой, Скотт. Когда я могу тебя увидеть?
— Сегодня утром, у меня в офисе.
— Я приеду, — она повесила трубку.
Я зашел на кухню и из дверного проема уставился на Дульси. Она повернулась и одарила меня сияющей улыбкой. Ни фальшивой скромности, ни застенчивости, ни сожаления.
— Думаю, мне нужно будет сделать из тебя добропорядочную женщину, девочка. Лучше начать покупать приданое.
— Мне покупать сари, дорогой?
Я изобразил озадаченность.
— Если мы собираемся в Индию на медовый месяц, я имею в виду.
Я усмехнулся:
— Лучше остановимся на Бермудах.
— Ты какие яйца больше любишь, Скотт?
— Два. Поджаренные с каждой стороны.
Она накрывала стол, а я сел и стал листать газету. Дело Перно переместилось на четвертую страницу без каких-то дополнений. Подошла Дульси с тарелкой.
— Ну и как это выглядит, дорогой?
— Весьма зловеще, — хмыкнул я. — По мнению ученых Гарварда, мир обречен. Следующая атомная бомба может вызвать цепную реакцию, которая разорвет мир на куски.
— Я имею в виду яйца, глупый.
— О! Великолепно. Но не беспокойся. Вот статья другого ученого, который говорит, что гарвардский пророк вышел за пределы своей компетенции, и ничего подобного произойти не может.
— Это утешает. Ешь свои яйца, дорогой.
После завтрака я звонко ее чмокнул и вышел с уютным ощущением домашности. Когда я вошел в офис, Кэссиди с деланным изумлением подняла глаза.
— Только не говори мне, что ты действительно собираешься сегодня поработать.
Я наклонился и обнял ее.
— И не думай, — приняла она строгий вид. — Я должна немедленно уволиться и наняться к Братьям Маркс. Может, там я найду мир и тишину. Вот твоя почта.
Я забрал четыре письма. Первые три — обычная рутина. Но четвертое… Иллюстрированная реклама, выдранная из газеты. На картинке был черный гроб, открытый с одной стороны. Текст гласил:
«Исключительно прочные гробы. Отделка бархатом, обивка. Серебряные ручки. Гравированные таблички с фамилией. Весь сервис, включая бальзамирование, одевание, лимузин и дюжину складных стульев — всего 225$».
Я уставился на него, тихонько выдохнул и захлопнул рот. Не думаю, чтобы это была шутка. Убийца предупреждал меня, что вышел на дело. Я вытащил свой том Шекспира, тот, что с галлоном «бурбона» внутри, и наливал себе выпить, когда голос Кэссиди сказал по селектору, что меня ждет Вивиан Камбро. Я приказал впустить.
Черное платье смотрелось сногсшибательно. Даже в трауре она умудрялась выглядеть холеной и светской. При виде бутылки она подняла брови:
— Пьешь, Скотт? В такой час?
Я кивнул.
— Эту привычку мне пришлось выработать в не лучшие времена. Мне действительно нужен глоток. Ты не хочешь, Вивиан?
Она покачала головой и чуть улыбнулась:
— Спасибо, нет.
Я как следует хлебнул. Алкоголь влился в кровь, и я почувствовал, как дрожь слабеет. Я вернул «бурбон» великому поэту и убрал книгу. Потом сел в кресло и стал ждать, что она скажет.
Вивиан присела на краешек, открывая и захлопывая сумочку и неуверенно покусывая губы. Наконец она подняла глаза.
— Не думаю, что Флойду это понравится, — вздохнула она, — но ты адвокат Боба, Скотт, ты знаешь все его дела и у тебя большая часть его бумаг… Я бы хотела, чтобы ты вел мои дела.
Я кивнул, не слишком удивившись; просьба довольно обычная. Кроме того, она не хотела слишком близко подпускать Дилона к своим финансам.
— Буду рад, Вивиан. Ты обсуждала это с Дилоном?
— Еще нет. Я не буду первой заводить разговор. Подозреваю, налоги будут очень высоки.
— Естественно, — я объяснил по поводу налогов и предположительного размера наследства. — Пока ты здесь, ты могла бы подписать некоторые бумаги, и мы приступим к работе.
Пока я ходил в приемную отдать Кэссиди заполнить несколько бланков, она вынула маленькую золотую ручку и деловито что-то считала на конверте. Когда я к ней присоединился, она все еще трудилась над подсчетами.
Потом уныло улыбнулась:
— Кажется, я вошла в долю с Дядюшкой Сэмом, — глаза ее стали тревожнее. — Скотт, насчет Дульси…
— Не беспокойся, — сказал я.
— Но она не может жить у тебя, как…
— Забудь. Тут совсем другое.
Она пожала плечами.
— Ладно, раз ты не хочешь говорить об этом, — она сложила руки. — У полиции есть какие-нибудь успехи, Скотт?
— Небольшие. Они ищут парочку подозреваемых.
Уголки ее бровей взлетели вверх. Она опустила взгляд на руки и сказала тихо, почти шепотом:
— Я всю ночь не спала от ужасных мыслей. О Бобе и Дилоне. Они ненавидели друг друга и… О, я не знаю… Наверно, у меня разыгрались нервы. Я не смогу спать, пока все это не кончится.
— Мы все будем спать крепче, когда все кончится, — ответил я.
Она вздрогнула всем телом:
— Боже, я надеюсь…
Прожужжал звонок. Я поднял трубку.
— Посетитель, — сообщила Кэссиди.
— Мужчина или женщина?
— Мужчина. Мистер Лео Арним.
— Тогда… Что насчет бумаг Камбро?
— Почти готовы.
Я велел принести, и Вивиан проставила свою подпись. Я встал и пообещал позвонить ей, как только все решится. Потом я выпустил ее через простреленную дверь за моим столом.
— Ладно, Кэссиди. Впусти Арнима.
Лео Арним осторожно устроился в только что освобожденном Вивиан кресле. Его квадратное белое лицо было абсолютно спокойно. Он положил ногу на ногу и скрестил толстые руки. Я подчеркнуто заглянул ему за спину:
— Один? Никаких мускулистых парней, если наше интервью окажется неудачным.
Он покачал головой:
— Не слишком зарывайся, шутник.
— Чего тебе надо, Арним?
Его взгляд был непроницаем.
— Сделать тебе предложение. Мне нужен адвокат. Я хочу, чтобы ты представлял меня.
— В чем?
— В разрешении моих неприятностей.
Я поднял брови:
— Какого рода неприятностей?
— Пока их еще нет. Но могут быть.
Он вытащил из нагрудного кармана пухлый бумажник и извлек тонкую пачку банкнот. Не спеша, осторожно, одну за другой, он сложил их на край моего стола.
Пять банкнот. По тысяче долларов каждая.
Потом отодвинулся и посмотрел мне в глаза:
— Это твое, Джордан. Можешь их заработать, а можешь и нет.
— Ты ожидаешь неприятностей?
Он пожал плечами:
— Это в известной мере зависит от тебя.
Я посмотрел на деньги. Такие милые и соблазнительные. Пять тысяч долларов — куча денег. Дела шли в гору. Кажется, всем нужны мои услуги. Я и не думал, что я так хорош. Я наклонился к нему и сказал:
— Не думаю, что пять тысяч долларов это покроют.
Ни движения мускула на лице, ни блика в глазах.
— Я готов принять любые разумные требования. Сколько?
— Сложно сказать, Арним. Я могу назвать тебе точную таксу на слежку за профсоюзным активистом или устранение политического противника, но здесь немного сложнее. Ты предлагаешь мне деньги в случае, если окажется, что ты отравил Вирну Форд или застрелил Боба Камбро, и хочешь, чтобы я покрыл тебя или защищал тебя, если тебе нечего добавить к списку. В Федеральном Резервном Банке маловато будет.
Я взял карандаш и ластиком одну за одной столкнул банкноты со стола. Они, порхая, опустились на пол вокруг его ботинок. Лео Арним даже не посмотрел вниз. Он не отводил холодных и бесцветных глаз. Сосуды пульсировали на толстой глотке. Он хрипло выдохнул:
— Подними их, Джордан.
— Поднимай сам. Они твои, а не мои.
Мы уставились друг на друга, как два кобеля. Его лицо окаменело и, может, даже побелело, если оно было способно еще побелеть, но без всякого выражения. Ни эмоций, ни ярости. Человек, который способен так владеть собой — опасный соперник.
Он нагнулся поднять банкноты. В это время его рукав пополз вверх, и я кое-что увидел. Увидел край белого бинта на правом запястье.
Нужно промолчать. Нужно дать ему уйти и позвонить Нолану. Это самое умное, что можно сделать.
И конечно же, я перегнулся через стол, схватил его за рукав и рванул вверх.
Все так и было. Повязка, аккуратно и осторожно наложенная посередине предплечья.
Он со сдавленным стоном вырвался и подался назад. Теперь на его лице была масса эмоций. Нескрываемая ярость и ненависть. Глаза стали враждебными и опасными.
Я отступил. Голова гудела. Я сказал низким, ровным голосом:
— Я подстрелил парня в Централ Парке, Арним. Я мог попасть ему в руку. Повязка для этого? Чтобы скрыть пулевое ранение?
Он хрипло, задыхаясь, выдохнул. Глаза сузились и покраснели. Потом ярость постепенно прошла, и он надел обычную непроницаемую маску.
— Ладно, — сказал он. — Раз ты думаешь, что нашел, попытайся этим воспользоваться.
Он небрежно сунул деньги в карман, развернулся и быстро вышел из комнаты.
Я сел и подождал, пока дыхание не придет в норму. Потом поднял трубку, позвонил Нолану и рассказал ему всю историю.
— Тебе может понадобиться ордер, — сказал я, — но зато не придется искать дальше, если у него в руке дырка от пули.
Нолан поспешно ответил:
— Я немедленно этим займусь. Сиди смирно до известий от меня.
Я медленно нажал на рычаг. А потом сидел и гадал, есть ли у меня синица в руках. Я чувствовал себя взвинченным, как сбежавший с деньгами банковский клерк. Сейчас время дорого, а может пройти несколько часов, пока Нолан найдет Арнима, и еще больше, если Арним решил скрыться. Я откинулся в кресле и призадумался. Все еще оставалось очень много неясного. Эммануэль Скалли говорил о бывшей соседке Вирны, Мюриэль Эванс. Я надел пальто, взял шляпу и сказал Кэссиди, что уезжаю.
Хозяйка танцевальной студии Ирен оказалась мясистой женщиной в халате с блестками. У нее был восковой цвет лица, голос политика и несвежий запах, как в старых подвалах. Я сказал ей, что мне рекомендовали уроки самбы и особенно наказали спросить Мюриэль Эванс. В конце концов я выпытал, что Мюриэль Эванс взяла выходной.
В Квинс я добрался на метро. У мальчишки с утренними газетами я купил одну и прочитал заметку о Бобе Камбро. На фото он вышел довольно недурно.
Четырехэтажный дом без лифта недавно был оштукатурен и краснел пятнами пожарных лестниц. Почтовые ящики сказали мне, что Вирна жила на верхнем этаже, а Мюриэль Эванс — прямо под ней. Я поднялся пешком и остановился на последней площадке перевести дух. Квартира Вирны еще не была очищена от мебели. Я подумал, что полиция могла что-нибудь и пропустить.
Замок на двери был старый и самый обычный, он открывался после простейших манипуляций. Замок с секретом доставил бы известные проблемы.
В комнате были диван со множеством подушек, стол с откидной крышкой, два плюшевых стула и множество доказательств того, что здесь побывала полиция и не слишком старалась соблюдать порядок. Я прошелся по комнате с любовностью скупца, ласкающего кусок золота. Пощупал подушки, проверил диван, поднял ковер, изучил сиденья стульев, ничего не пропустил и ничего не нашел.
Потом отправился в спальню. Кровать, шкаф, туалетный столик и комод. Я подошел к комоду, выдвинул ящики и вывалил содержимое на кровать. Обычный хлам, привычный набор женских штучек. Ничего, что могло бы привлечь внимание. Я встал на четвереньки перед комодом, просунул голову между перекладин и зажег спичку. И тут нечто привлекло мой взгляд. Клочок бумаги, всунутый под внутреннюю обшивку.
Я осторожно его вытащил и кое-как разогнулся. Это была квитанция заклада. Дата говорила, что ей всего неделя. Я сложил ее и спрятал в бумажник. Потом побросал все обратно в ящики, вернул их на место, потом огляделся и направился к шкафу. Повернул ручку, потянул дверь — и содрогнулся.
Из-за дверей высунулся пистолет. Похоже, маленький автоматический «вальтер». Он смотрел шестью дюймами выше моего пупка. Пистолет почти терялся в огромной ладони Стива Джанейро. Он пригнул голову и сделал шаг вперед. Я отступил.
— Здорово, — выдавил я голосом, дрожащим, как китайский банк. — Но странно встретить тебя здесь…
Влажная ухмылка медленно растянула его неопрятный рот. Зубы у него были почти лошадиные. И сам он сейчас казался мне больше лошади. А взгляд у него был тупой и бессмысленный.
— А ты смелый парень, Джордан, — сказал он. — Кто тебя сюда послал?
— Ребята из отдела убийств, — сказал я. — Они дали мне ключ.
— Ты один?
Я покачал головой.
— Внизу в служебной машине ждут копы.
Он неуклюже попятился к окну и стрельнул взглядом. Взглянул буквально затылком и презрительно фыркнул. Но глаза его насторожились.
— Коп пойдет наверх?
Я безразлично пожал плечами:
— Это зависит от того, как долго я тут пробуду.
Он сунул пистолет обратно в кобуру подмышкой. Да тот ему и не был нужен. Брови его сошлись от напряженных размышлений. Нелегкая работка для него.
Я сказал:
— Кажется, мы думаем одинаково. Что ты искал, Стив?
Он вытер руки о штаны, бросил сердитый взгляд, но промолчал. Я закурил сигарету, чтобы показать ему, как я ее небрежно достаю, потом перевел взгляд на него.
— Я думал, Лео Арним Вирной не интересуется.
Стив Джанейро дернул головой:
— Лео и не интересуется.
Я вежливо, но насмешливо фыркнул:
— Не води меня за нос. Разве не Лео послал тебя сюда?
Взгляд стал зловещим.
— Нет. Я пришел сам.
— Неплохо было бы сказать, зачем, Стив.
Он уставился на носки ботинок в форме индейских боевых каноэ. Когда он поднял взгляд, хитрый блеск пробился сквозь их обычную муть.
— Это тебя не касается, Джордан. Но просто чтобы ты не наврал копам с три короба, я скажу, — он поднял два огромных пальца и крепко сжал их. — Мы с Вирной были вот так, ясно? Я дарил ей пару безделушек, и хочу получить их обратно. Их я и искал.
— Что за безделушки?
— Пара пустяков, которых не стоит видеть копам, — он клацнул зубами и пригнулся ко мне, сощурив глаза. — Я взял их как-то ночью в ювелирном магазине. И не могу позволит копам повесить это дело на меня. За мной и так много чего есть…
Он хрипло дышал.
— Скажи кому-нибудь, что ты меня здесь встретил, Джордан, и я тебя сломаю пополам, как спичку, понял?
— А почему ты прятался в шкафу?
— Услышал, как ты возишься с замком. Какого черта, что мне тут делать? Копы рады будут поймать меня за руку, когда я перейду черту, — он дернул козырек бейсболки и покосился на меня. — Я удаляюсь. Помни, ты меня не видел. Не хочу, чтобы закон дышал мне в спину. И Лео тоже. Особенно Лео, усек?
Он протопал мимо меня, открыл дверь и вышел. Я остался один с бешено стучащим сердцем и спиной в холодном липком поту. Безжалостные мутные глаза Джанейро говорили, что он убьет человека так же небрежно, как я раздавлю паука.
Больше ничего интересного я у Вирны не нашел. Я покинул квартиру, мягко захлопнул дверь и спустился на один пролет. Там остановился на площадке и прислушался. За дверью Мюриэль Эванс кто-то играл на фортепиано. Что меня смутило, так это мелодия. Несколько дней назад я уже ее слышал. В гостиной Карен Перно.
Я коснулся звонка.
Дверь открылась; платиновая блондинка с маленьким носиком и довольно крупным ртом вопросительно нахмурила очень умные глаза цвета старого аквамарина.
Я извлек свою парадную улыбку:
— Меня послала Ирен.
Это не было удачным началом. Мы оба знали, что это ложь. Ее глаза и ротик стали меньше.
— Ирен никогда никого сюда не присылает, — резко бросила она. — Что Вам нужно?
— Небольшая информация, Мюриэль.
Лицо ее оставалось настороженным и подозрительным.
— О чем?
— О Вирне Форд.
Она откинула голову назад и почти ударила мне дверью по лицу. Почти, да не совсем. Я подставил ногу к косяку, всем весом навалился на дверь, и она с испуганным возгласом отлетела назад. Мюриэль закусила пальцы, втянула голову в плечи и не отрывала от меня неподвижного испуганного взгляда.
Я переступил порог. Комната была почти точной копией верхней, не считая старого рояля около стены.
На вращающемся стуле спиной к инструменту сидел мужчина.
Это был Рудольф Кассини.
