Градский о кино

– А если не про «Кино», а про кино?

– У меня все кино «полнометровое» закончилось «Меланхолией». Я после этого фильма ничего смотреть не могу.

– Не понравилось…

– Нет! Это просто величайшая картина. Знаешь, что я сделал? После «Меланхолии» решил посмотреть еще несколько фильмов Ларса фон Триера, которые раньше выключал на десятой минуте… Могу тебе сказать, что я опять их не смог смотреть. Мне было скучно, неинтересно.

– А ты знаешь, что фон Триер антисемит?

– Какая разница? Достоевский тоже был антисемит, и что теперь? «Идиота» не читать? У меня ровно две крови. Я могу критиковать сам себя. Причем довольно жестко!

– «Ла-Ла Ленд» тебе как? Это же музыкальный фильм.

– Как кино это мне не интересно. Как работа людей – интересно. Американцы показали, что спустя даже пятьдесят лет могут снимать мюзиклы и могут делать их так весело. Особенно первые сцены, где они на крышах машин танцуют: это просто из 1958 года какого-то – классно сделано. Великолепно смонтировано. Я же смотрю кино еще как человек, у которого больше сорока картин, и помню, что, хотя Хилькевич умудрился снять «Узника замка Иф» удивительно небрежно, он все равно не смог испортить ни мою музыку, ни работу актеров. Эту картину смотрят до сих пор.

– Михалков?

– «Пять вечеров» – великий фильм великого режиссера!

– А «Родня»?

– Не мое… когда я закрываю глаза и слышу фонограмму. Фонограмма фильма «Родня» – это примерно, как фонограмма ток-шоу на федеральном канале, где все орут одновременно, и непонятно ничего. Единственный любимый момент в фильме «Родня» – это когда Мордюкова бьет Юру Богатырева в лоб! О Юре, кстати: «Свой среди чужих» – мое кино! Пою там… Да… работа молодого режиссера… а мне все равно по душе… Я сейчас смотрю в основном сериалы. Почему мне нравится «Карточный домик»? Потому что на протяжении трех-четырех сезонов они все время находили какие-то новости, брали из жизни истории. А когда у тебя всего несколько героев, ты должен мучиться, куда их вообще бросить, во что окунуть… Их несколько, великих картин: как это так люди взяли и сделали?

«Апокалипсис», «Пролетая над гнездом кукушки», «Последнее танго», «Крестный отец», «Однажды в Америке», «Добрый, плохой, злой», «Малышка на миллион» и потрясающее кино «Человек дождя». И даже Круз, который, в общем, ходульный, там они с Хоффманом – два гения! «Весь этот джаз», «Кабаре»… Сколько всего! Мне страшно нравится еще, где Аль Пачино играет слепого, «Запах женщины». А сцена, где он ведет машину, слепой… это просто потрясающе! Это ж надо до такого додуматься? «Куда?» – «Направо, налево, стой! Стоп!»

Вот десять-двенадцать картин таких. А у нас ни одного фильма такого нет. После «Судьбы человека» – с какого-то места, с какого-то момента, с каких-то годов. Где-то мы шли рядом… поначалу…

Я первым посмотрел «Ностальгию», и ты, может быть, этого не знаешь, но «Ностальгию» передал мне сын жены Тарковского, когда картину не видел даже Янковский. Парень этот жил на Мосфильмовской, недалеко от меня. Юрка Иванов дружил с ним. Этот мальчик от Андрея получил вот этот монтаж, на VHS-нике. И оно у меня сохранилось, это кино.

Когда я его получил, оно было на итальянском языке, его еще никто не видел, вообще. У меня был видеомагнитофон под названием «Блаупункт», на котором можно было аудиозапись сделать, то есть наложить отдельно звуковую дорожку на фильм. Для этого я нашел переводчика. Его звали Коля Живаго. Он был блестящий переводчик-синхронист кино с итальянского на русский. Дальше было сделано следующее. У меня дома с этого чертова «Блаупункта» на другой видеомагнитофон мы переписали итальянскую звуковую дорожку. При переписи Живаго наложил перевод (микрофон дома был всегда). И потом я вернул эту дорожку обратно на видеодорожку фильма, который прислал Тарковский.

Ко мне приходили все смотреть это кино, в том числе и Янковский, который первый раз увидел себя «смонтированным» у меня дома, потому что он снялся в Италии, а что из картины получилось, не знал ни черта, там надолго ее остановили, не выпускали и так далее.

У меня все были – и Саня Абдулов, и Ярмольник, и Янковский, и Макаревич, и Боярский. Короче, у меня дома был просмотровый зал и сколько раз я эту картину вынужден был смотреть, не знаю, пятьдесят, наверное. Приходили люди, садилось человек восемь-десять, чай, пиво – и я заводил им это видео… «Ностальгия» так и лежит дома, вот здесь где-то, недалеко. У меня VHS-совский есть проигрыватель. Кассету можно воспроизвести в том виде, в котором она была… при этом с Тарковским я не был знаком… Но следующий фильм Тарковского назывался «Жертвоприношение». И есть ассоциация… Сейчас расскажу. Потому что я пошел на этот фильм, и через двадцать минут сбежал. Все. Я понял, что Тарковский меня больше ничем никогда не заинтересует. Жертву я принес…

– Я никогда не был его фанатом.

– А вот я был. Я смотрел этот фильм, где Терехова играет, – «Зеркало». Он шел в ДК Свердлова напротив Дорхимзавода, который по дороге с Киевской на Мосфильмовскую, на другой стороне… Новодевичий… И около него был ДК Свердлова, который потом превратился в ресторанный центр, целая куча этих кабаков. И в этом ДК Свердлова он шел… У него была четвертая категория, у «Зеркала», я смотрел его три дня подряд раз десять. Я его знал наизусть, и всем рассказывал, какое охренительное кино, что «это Тарковский», что «вы ничего не понимаете». Короче, всех туда отправлял, а потом «Ностальгия»… и это была, конечно, хана всему. Олег со свечкой идет долго, зажигает ее, смотрит, соответственно, чтобы она не погасла. Сейчас я это смотреть не смогу… на пятой минуте «свечкодержания» тоска наступает, а Великое не происходит уже…

– Я помню «Рублева». Это великое кино.

– Но это другое кино было. Это вообще никакого отношения не имеет ни к «Зеркалу», ни к «Жертвоприношению».

– Стоп! Я «Солярис» еще посмотрел.

– Да ну, тоже тоскливое кино. Банионис, все эти литовцы с холодным рыбьим глазом.

– Литовцы с холодным рыбьим взглядом – это шикарный образ.

– А так оно и есть, они же как англичане. Но у англичан другого рода глаз, а у этих такой бледно-голубой, выцветший на Балтийском побережье. Глаз абсолютно никакой. Когда снимался фильм «Никто не хотел умирать», его сделали черно-белым. Если бы это был цветной фильм, его бы никто не стал смотреть. А «Мертвый сезон»: какое дурацкое кино! Там Банионис в главной роли, а «Меланхолию» я смотрел раз пять… Все-таки сегодня кино для меня – это действие, конечно, со смыслом… Кстати: «Охотник на оленей», конечно же.

– Эти драмы голливудские хорошие.

– Потом какие-то картины Феллини, «Восемь с половиной» и что-то там еще.

– «Сладкая жизнь» очень хороша. Она лучше, чем «Восемь с половиной», гораздо.

– Да, «Сладкая жизнь», и что-то итальянское еще было. По-моему, Бертолуччи. «Двадцатый век» – его картина? Но это послабее. Пазолини – нет. Я просто пытаюсь вспомнить, что еще. Висконти – «Гибель богов».

– Висконти у нас почему-то очень мало показывали.

– Может быть. Еще все помнят позднее – «Семейный портрет в интерьере», а я больше всего любил «Туманные звезды Большой Медведицы», потому что там молодая Клаудия Кардинале играет. Она была моей любимой актрисой когда-то, и мне очень нравился этот фильм.

Ну вот, видишь, с трудом за долгую жизнь набрали пару десятков наименований. Еще мне нравился… с Дастином Хоффманом, «Хвост виляет собакой». Потом был такой фильм «Телесеть». Уильям Холден играл, в эфире хочет покончить с собой. Сиднея Люмета кино…

– Знаешь, у Скорсезе все недурные фильмы.

– У Скорсезе нет плохих.

– Дело в том, что не все неплохое нравится. Есть очень хорошие режиссеры, которые бесконечно далеки по проблематике, по взглядам, и от того, что есть хорошее кино… Это знаешь, как? Можно прийти к хорошему шеф-повару, но он специализируется на креветках, а ты любишь только мясо, ну и чего?

– Я даже не знаю, какое русское кино я могу рядом поставить. Я пытаюсь сейчас вспомнить, какой русский фильм произвел на меня вот такого же рода впечатление, и не могу сразу вспомнить…

– «Романс о влюбленных»?

– Жень! Издеваешься, что ли?

– Да, конкретно.

– Нет, ни в коем случае. Не знаю, пытаюсь вспомнить. Не знаю.

– Что-то я тоже не знаю, потому что вот эти наши, которые лучшие были, типа Хуциева и прочее, – это все равно не мое кино.

– И теперь не мое…

– Пырьев, Дзига Вертов… Они все наперечет.

– Я могу, как ни странно, назвать одно кино, безоговорочно охренительное. Это «Собачье сердце». Такое кино иностранец никогда не смог бы снять.

– Это да, оно нам по сути близко. Мы же не говорим, что это кинематографический шедевр. Опять же, что и как. Это хорошее кино – да, но оно трогает по содержательной части.

– И там играют все замечательно.

– Ну и где все приличные русские картины типа «Белого солнца пустыни»? Опять же, комедия. Это чисто наше.

– Это полукомедия: «полу», там не поймешь жанра. Блестящее кино, ничего не скажешь.