Градский о Цое

– Твой тезис, Александр, что платят хорошо тем, кто хорошо играет и хорошо поет?

– Да. Так оно и получилось. Ну, так вышло. Всем, кто был интересен, стали платить.

– Ну, Цой зарабатывал все-таки больше, чем ты, вот в тот период.

– Что ты, смеешься, что ли?

– Ну, конечно.

– Да перестань. Перестань, не смеши меня.

– Разве нет?

– Больше меня только Высоцкий зарабатывал. Ну, не надо. Не надо придумывать. Сейчас сочиняется колоссальное количество историй. У Виктора было два или три великих концерта и еще несколько классных «айзеншпиcовских». Понимаешь, удивительных. И по приему публики, и по драйву, и по заработку. И вот человек на взлете вдруг уходит из жизни. Понимаешь, это жутко, ужасно, это просто отвратительно, у нас всегда трагедийная ситуация. Ну, кто знает, каким он был бы сейчас?

– Ты можешь его представить на корпоративах, Виктора Цоя?

– Почему нет?

– Ты считаешь, он мог бы вписаться в эти дела?

– А какая разница? Ты делаешь свою музыку. Ты делаешь свое искусство. Ты его делаешь вне зависимости от того, где ты находишься. Это не имеет значения. Настоящий профессиональный человек делает так. Это однозначно.

– Но с Цоем было четкое ощущение, что он проводник из космоса.

– Это ваши медийные штуки. Давай я тебе объясню в двух словах, что происходит. Вот ты же знаешь эту историю, когда его горячие поклонники пишут «Цой жив». На стенках и везде. Почему они это пишут? Потому что им нужен живой герой. И именно Виктор Цой для них живой, потому что герой. А почему его сейчас со страшной силой раскручивают средства массовой информации?

– Так где же его раскручивают? О чем ты говоришь?

– Ты просто посмотри телевизор. Ты его не смотришь, небось.

– Сегодня пятьдесят лет, сегодня, может быть, да.

– Да нет, постоянно его раскручивают в СМИ. Как героя настоящего…

– Я не соглашусь.

– …Но только мертвого. Женя, мертвый герой удобен начальству. Чем больше СМИ государственные поднимают мертвого героя, тем менее значимы в глазах общества живые сегодняшние герои, разные. Не важно, в музыке или в поэзии… или в обычном бытии. Потому что живого героя всегда можно упрекнуть величием мертвого героя.

«Вот, дескать, Высоцкий – это супер! А ты кто такой?» А поклонникам Виктора как раз нужен живой Цой, поющий, общающийся и так далее. Поэтому есть противоречие дикое между тем, что из Вити лепят какую-то бронзовую хренотень, чуть ли не памятник собираются установить в то время, как нет памятника Мусоргскому, например.

– Вот здесь вот извини. Я помню, как Анатолий Лысенко говорил Володе Мукусеву, что Льва Толстого знают пятьдесят миллионов в стране, а тебя, Володя Мукусев, знают сто семьдесят миллионов.

– И что?

– При чем здесь Мусоргский? Мусоргского знают гораздо меньшее количество людей, чем Цоя. И Мусоргского пятнадцатилетние не поют.

– А почему?

– Ну, я на этот вопрос не могу ответить.

– Потому что средства массовой информации…

– Да я тебя умоляю. Семьдесят лет коммунисты навязывали стране субкультуру творческой интеллигенции. У нас по Центральному каналу только и были что Мусоргский, Чайковский, классика, а люди пели Высоцкого, Градского, «Машину времени». Потом пели Бутусова, Шевчука, Цоя…

– Могу сказать на это следующее. Есть вещи, которые нужны многим людям. Почему они нужны многим людям, почему многим людям интересен Виктор Цой, почему интересен Макаревич или даже иногда я? Потому что это более современная форма донесения музыки и стихов до человека.

– То есть ты считаешь, что дело именно в форме, подаче, а не в месседже, который есть у Цоя?

– В «посыле» тоже, если по-русски говорить, но и в форме. Это более демократичная форма. Она не требует специального музыкального, поэтического или какого-то другого образования. Она прямо доходит до людей. Это прямой месседж, как ты говоришь, да. Есть более сложный месседж. Тьфу, какое слово тупое… Для того чтобы понять, по-настоящему оценить серьезную музыку, большую поэзию, нужно иметь образование. И это образование человек должен где-то получить. Если он образования в школе или в институте настоящего не получает, у него есть какие-то простые рецепторы, которыми он воспринимает искреннюю, жесткую, ритмичную, активную музыку и стихи. И поэтому современный человек…

– Очень многие делают такую музыку, поют, но при этом Цоя…

– Я же тебе про это и говорю. Живой герой. Он сегодня. И для меня он – герой настоящий и в какой-то степени живой. Потому что он сегодня существует, понимаешь, в сегодняшнем языковом кластере, если хочешь. Понимаешь? Мусоргский – это другой язык. Но заметь, композитор Мусорский, поэты Хлебников и Анненский – все эти люди не уходят из русской культуры. Потому что это генетика, которая передается элитой своему потомству, скажем так. И Хлебникова знают сорок тысяч…

– Вот я сомневаюсь, что Даня и Маша, дети твои, знают Хлебникова.

– Они знают. Хлебникова знают сорок тысяч человек все время в течение ста лет. А Витю Цоя сегодня знают миллионы людей. Правильно?

– Десятки миллионов.

– Наверное. Но не факт, что через сто лет их будет сто миллионов, десять миллионов и даже миллион. Это не факт. Может быть, его будут помнить сорок тысяч человек через сто лет. Но они будут! Потому что Цой – практически зеркало сегодняшнего времени!

– Надо объяснять?

– Да, Женя! Публиковать. Делать все возможное, чтобы книги о Цое выходили, фильмы снимались. Выросли уже поколения, которые после Цоя родились. И они слушают и будут слушать группу «Кино».