Уистен Оден называл это «химией жизни». В течение многих столетий художники, писатели, поэты, философы и ученые описывали акты высочайшего творчества, возникавшие на фоне приема галлюциногенов и других психотропных веществ. На наскальных рисунках, датированных 4000 тысячами лет до н. э., можно рассмотреть изображения шаманов с грибами в руках. Жан-Поль Сартр в своих галлюцинациях, вызванных мескалином, видел стайку крабов:
«С добрым утром, малютки, как спалось? – каждый раз говорю я им. – Так, ребятки, сейчас мы пойдем в класс, так что сидите тихо». И они сидят тихо до тех пор, пока не прозвенит звонок.
Лауреат Нобелевской премии химик Кэри Маллис, изобретатель полимеразной цепной реакции (метода, позволяющего воспроизводить специфические последовательности ДНК), приписывал это свое достижение приему психоделиков:
«Изобрел бы я ПЦР, если бы не принимал ЛСД? Сильно в этом сомневаюсь. Я воображал, что сижу на молекуле ДНК, а мимо проплывают полимеры. Этот процесс я смог изучить только благодаря психоделическим средствам».
Вспомним, что «Вашингтон Пост» тоже называла Маллиса самым странным из лауреатов Нобелевской премии по химии, отмечая его чудачества: «он был неисправимым бабником… оживлял свои лекции показом слайдов с голыми женщинами, призывал к коммерческому клонированию ДНК знаменитостей и выступал в защиту астрологии». Маллис отрицал связь между ВИЧ и СПИДом, а также утверждал, что глобальное потепление и озоновые дыры – это не более чем «иллюзии», продвигаемые в СМИ паразитами, отягощенными степенями по экономике и социологии.
Но могут ли эти, запятнанные употреблением наркотиков, творческие личности, иметь что-то общее с пациентами, которых я наблюдаю в неврологической клинике? С пациентами, которые порой теряют способность говорить, ходить и запоминать?
Что может быть общего у Джека Керуака с женщиной, которая стала сочинять симфонии только после того, как заболела деменцией? Что связывает художников каменного века с человеком, который начинает рисовать только в разгар эпилептического припадка?
Неврологические заболевания и их лечение могут преобразить личность и мышление таким образом, что пробуждаются художественные способности как побочный продукт состояния, которое до этого трактовалось только в плане потерь и неврологических дефицитов. Этот феномен может кое-что сказать нам о том, что мы все запрограммированы на творчество. Как и том, надо ли нам принимать психотропные средства для того, чтобы пробудить способность к нему.
Художница, страдающая психозом
Гренобль, 1994 год.
Это история о женщине, которая расписала красками свою стиральную машину.
В возрасте сорока одного года этой женщине был поставлен диагноз болезни Паркинсона. За много лет до этого у нее начали отмирать клетки, вырабатывающие допамин. Болезнь Паркинсона в целом имеет вполне предсказуемое течение. Обычно она начинается с тремора одной руки, а затем появляется скованность, которая распространяется на руки или ноги, а затем происходит нарушение способности сохранять равновесие. Иногда у больного становится тихим голос, ухудшается ловкость движений, развивается шаркающая походка, взгляд становится пустым, а лицо неподвижным, как маска. Больные начинают все делать медленно, обвиняя в этом артрит или выход на пенсию.
Поначалу лечение было достаточно успешным. На фоне приема леводопы – лекарства, которое в головном мозге превращается в допамин, симптомы быстро регрессировали. Жизнь снова стала почти нормальной. К 2002 году она превратила свой дом в художественную студию – в молодости она любила рисовать и даже расписала красками чердак своего дома. Теперь этот интерес снова возродился.
К 2004 году состояние больной ухудшилось. Дозы лекарств были повышены. К лечению добавили агонисты допамина, то есть лекарства, которые связываются с рецепторами допамина и, таким образом, имитируют его действие. Вскоре повышенный интерес к живописи превратился в настоящую одержимость. Женщина начала рисовать целыми днями и даже ночью. «Я купила огромное количество материалов и, одновременно, использовала множество кистей. В работе я использовала ножи, вилки, губки… Вскрытые тюбики с красками были разбросаны по всему дому…».
Она расписывала все доступные поверхности: стены, мебель, стиральную машину. Была у нее «экспрессионистская стена»: «я не могла остановиться и заново расписывала эту стену каждую ночь, пребывая в состоянии какого-то транса. Мое неуправляемое творчество превратилось в нечто разрушительное». Она стала устраивать в своем доме вечера, на которые приглашала художников, но куда не допускались сильно огорченные члены семьи и друзья.
В 2006 году больная была госпитализирована в связи с нарастанием психотической симптоматики на фоне приема слишком высоких доз допамина. Правда, перед врачами встала нелегкая дилемма. Прекращение лечения неминуемо привело бы к рецидиву тяжелых симптомов болезни Паркинсона: снова начался бы неумолимый тремор рук и ног, она начала бы шаркать ногами, а скованность снова поразила бы руки и ноги.
Врачи выбрали новый метод лечения – глубинную стимуляцию головного мозга. В мозг больной были имплантированы электроды, присоединенные к пейсмекеру – импульсному генератору, зашитому под кожу грудной клетки. Электрические разряды стимулировали область головного мозга, называемую субталамическим ядром, в базальных ганглиях – области, отвечающей за движения. Операция оказалась удачной – глубинная стимуляция головного мозга не излечивает болезнь Паркинсона, но смягчает симптомы и позволяет уменьшить дозу лекарств. В ее случае все прошло, как по нотам – дозу лекарств удалось снизить, а больная при этом не превратилась в камень. После лечения женщина обратилась к скульптуре, забросив живопись, и это было благом. Женщина говорила, что ее творческая активность стала более спокойной и упорядоченной. Больная снова стала самой собой.
В данном случае вспышка творчества была вызвана не болезнью Паркинсона, а лечением допамином. Часто, однако, подобное творчество бывает удовлетворяющим и продуктивным, а не патологическим и навязчивым. Ученые из Гренобля обнаружили, что способности к творчеству проявились у одиннадцати из семидесяти шести больных, получавших допаминергические препараты (в больших дозах).
Эти больные страдали далеко зашедшей болезнью Паркинсона; они ваяли, занимались живописью, рисовали и писали стихи. Я слышала истории о великолепной росписи по стеклу, литье скульптурных портретов, графике. Эти творческие способности возникли (или значительно усилились) только после начала лечения допаминергическими лекарствами. Глубинная стимуляция головного мозга позволяет снизить дозу лекарств на 70 процентов, но за все хорошее в этой жизни приходится платить. Одновременно со смягчением симптомов паркинсонизма уменьшались и творческие способности; из одиннадцати больных творчеством продолжил заниматься только один.
Актер и писатель Джо Нарчизо писал о схожем опыте после начала глубинной стимуляции:
«Я работал (и был) актером. Когда я начал принимать лекарства в связи с болезнью Паркинсона, я, кроме того, начал писать. Я писал сценарии телевизионных шоу, и мне даже удалось продать 4 сценария. Когда я начал принимать мирапекс [агонист допамина], я перестал спать, прибавил в весе 50 фунтов и едва не разрушил свою семью усилившимися навязчивостями. Навязчивости или, точнее, одержимости, касались всего. После повышения доз леводопы и комтана мои творческие способности стали зашкаливать. Я почти перестал спать – я спал по 2 часа в сутки вместо восьми несмотря на то, что перепробовал все мыслимые снотворные и усыпляющие техники. Здоровье мое сильно пошатнулось. Я падал с лестниц. Появились проблемы с дыханием, начались периоды апноэ. Я задыхался, давился пищей. Вес продолжал ползти вверх. После этого мне сделали операцию ГСМ. Постепенно я слез с высоких доз лекарств, а потом вообще перестал их принимать. Я потерял сорок фунтов. Здоровье мое улучшилось. В сравнении с предыдущим периодом мое творчество практически угасло, но я выбираю здоровье, хотя мне очень жаль мое творчество».
Искатели новизны
Одно из исходных допущений относительно пробуждения творческих способностей на фоне лечения допамином заключалось в том, что эти лекарства усиливают тенденцию к навязчивости (в психиатрии это синоним одержимости). Но это допущение, как выяснилось, было не вполне верным. Все дело в том, что эти лекарства оказывают влияние на личностные черты. Лечение допамином влияет на открытость к новому опыту в большей степени, нежели на любой из других пяти важных факторов личности (к другим относят экстраверсию, невротизм, склонность к согласию и совестливость). В свою очередь, открытость к новому опыту есть важнейший фактор творчества – независимо от того, есть у вас болезнь Паркинсона, или нет.
Творчество может, на первый взгляд, показаться эфемерной, неосязаемой сущностью. Оно, как нам кажется, относится к феноменам типа: «Я знаю, что это, когда вижу». Но, на самом деле, творческий ответ на вызов очень легко определить: это новизна (отличная от чего-то старого или нечто оригинальное изначально) высокого качества и важная, как утверждают авторы «Кембриджского руководства по творчеству». Открытость к новому опыту является предиктором именно творчества – в большей степени, чем остальных пяти больших факторов. Если вы набираете много баллов по шкале открытости к новому опыту, пишут Роберт МакКрей и Дэвид Гринберг в книге «Руководство гения», то вы с восторгом воспримете новые идеи, ситуации и чувства. Вы будете обладать живым воображением, будете уметь ценить искусство и красоту; реакции будут богатыми и эмоционально окрашенными, при столкновении с необычными визуальными или слуховыми феноменами у вас будут бежать мурашки по коже. Вы будете легко усваивать новые способы делать самые разные вещи, вы будете проявлять интеллектуальный интерес к науке, а ваши общественно-политические взгляды будут близки к либеральным. Если все это про вас, то, вероятно, вы сейчас испытываете приступ самодовольства. Однако открытость не хуже и не лучше, чем, скажем, закрытость; это просто разные способы отношения к миру и с миром. При этой оговорке можно все же говорить о том, что творческие личности действительно существуют, и открытость является путем к ней.
Итак, какое отношение все это имеет к расписанной стиральной машине? При болезни Паркинсона допаминовые лекарства подстегивают жажду к поиску нового, то есть ту самую черту, которая в большой степени связана с открытостью к новому опыту. Искатели новизны, тем не менее, быстро утомляются и легко впадают в экстравагантности. Творческие люди импульсивны и непостоянны, склонны к перепадам настроения и легко возбудимы. Они избегают рутины и повторений и «испытывают неподдельное отвращение к своим противоположностям – ригидным, лояльным, хладнокровным и бережливым людям».
В 2009 году американские и венгерские исследователи сообщили о том, что не получавшие никакого лечения больные с болезнью Паркинсона, развившейся в возрасте сорока лет, отличались снижением интереса к новизне. Напротив, больные, получавшие агонисты допамина, выказывали большую склонность к поиску новизны. Они были готовы воспринять незнакомый опыт, слушать незнакомую музыку, смотреть незнакомые произведения искусства и любили путешествовать. Им было интересно встречаться с новыми людьми во всех сферах жизни. Возможно, они на самом деле были готовы разбрасывать по дому вскрытые тюбики с краской.
Несмотря на то, что поиск новизны всегда связывали, в первую очередь, с антисоциальным поведением и наркотиками и прочими незаконными лекарственными средствами, недавно стали появляться данные о том, что поиск новизны является отличительной чертой любознательных и творческих людей. Искатели новизны ищут вознаграждения, а допамин является главным медиатором в системе вознаграждений головного мозга. Давайте вернемся назад, в те времена, когда 50 тысяч лет назад первые представители вида человека разумного начали мигрировать из Африки. Эту древнюю тягу к странствиям недавно связали с определенным вариантом гена DRD. Этот ген кодирует рецепторы к допамину, и его варианты находят во многих участках не только мозга, но и всего организма: вариант 4R является самым распространенным в мире, 7R характерен для аборигенов Нового Света, а вариант 2R чаще всего встречается в Восточной и Южной Азии.
Вариант 7R делает клетки менее чувствительными к допамину – и, вероятно, поэтому люди с этим вариантом бесстрашно стремятся в наибольшей степени удовлетворить свою тягу к новизне и необычным впечатлениям. Во время исхода из Африки быстрая миграция была характерна для носителей варианта 7R. Мы знаем об этом, потому что носители этого гена обнаруживаются в местах, наиболее удаленных от Африки. Конечно, ген DRD4-7R не является геном миграции как таковым, скорее кочевая жизнь привела к отбору этого гена в популяции. Это имеет определенный смысл – такие люди будут действовать лучше и целесообразнее в новой экологической и социальной обстановке, которая всегда возникает в результате миграции.
Итак, пути обмена и действия допамина влияют на открытость к новому опыту, а это, в свою очередь, является основным условием склонности к творчеству. Все эти рассуждения возвращают нас к женщине, расписавшей красками свою стиральную машину в Гренобле, или к нашим предкам, покинувшим в незапамятные времена Африку. Творчество, в конечном счете, говорит о том, кто вы, на что вы надеетесь, и насколько сильна в вас тяга к поиску.
Рецепт творчества
Надо ли принимать допаминовые лекарства для модификации личности и усиления творческих способностей? Открытость к новым опытам, вероятно, становится устойчивой уже к тридцати годам – все пять факторов личности опираются на прочные наследственные фундаменты, и после тридцати лет наши склонности и черты являются стабильными и устоявшимися. Но есть способ смягчить эту предопределенность.
Наш мозг обладает врожденной способностью отсеивать несущественные стимулы; эту способность называют латентным подавлением. Креативность пробуждается, когда эти фильтры отключены – именно в этом случае эмоции, мысли и восприятия прорываются в кору мозга и в сознание. В одном исследовании с участием Гарвардских студентов было показано, что у личностей с наиболее выдающимися творческими способностями латентное подавление оказалось в семь раз ниже, чем у тех, кто не набирал много баллов в тестах на креативность. Допамин же делает именно то, что требуется – он уменьшает латентное подавление. Сочетание прилива и потока. Открытость к новым опытам нарастает, а ассоциации разрываются. Мозг новыми способами сочетает стимулы, и усиливается способность порождать множество решений одной проблемы. Таков рецепт креативного мышления.
Но насколько надежен этот рецепт? Конечно, устранение латентного подавления может направить вас к творчеству, если у вас высокий IQ и вместительная рабочая память (рабочая память определяет способность к запоминанию и обработке информации в течение короткого периода времени). В противном случае вас захлестнет лавина несущественных стимулов и возникнет состояние, предрасполагающее к развитию психоза.
Если даже вы решите украсть лекарства у больного паркинсонизмом, плюнув на опасность развития психоза, то здесь вас, возможно, будет подстерегать ловушка. Внешние источники допамина могут подхлестнуть поиск новизны и устранить латентное подавление – но только в том случае, если ваши собственные нейроны повреждены. Допаминовые рецепторы становятся по-настоящему чувствительными к экзогенному допамину только в том случае, если они изголодались по допамину, что мы и видим при болезни Паркинсона. Рецепт креативности кроется намного глубже работы допаминовой системы.
Есть еще одна вещь, которую вы, возможно, захотите попробовать: магические грибы.
«Ни один стих не усладит вкус и не проживет долго, если его написал человек, не пьющий ничего, кроме воды», – написал римский поэт Гораций (65-8 гг. до н. э.). Алкоголь и наркотики вплетены в творчество уже тысячи лет. Главные роли сейчас играют такие психоделики, как псилоцибин (активный компонент магических грибов), ЛСД и мескалин.
Изменения в самовосприятии, в восприятии времени и пространства, возвращение в дикое первобытное состояние, возникновение «голосов» и зрительные галлюцинации – это признаки умопомешательства, грез или религиозного пробуждения. Короче, это трансформация восприятия, настроения, эмоций и мышления.
Psylocibe hispanica – это копрофильный гриб. Он охотно растет в навозе. Наиболее часто он встречается в Пиринеях на высотах от 1700 до 2300 метров. Грибница дает небольшие коричневые грибы, содержащие психоактивное вещество псилоцибин. В испанских пещерах «Сельва паскуала» обнаружили древние росписи, выполненные за четыре тысячелетия до новой эры. На рисунках виден бык, нападающий на человека, вооруженного луком и стрелами. Это первобытная охотничья сценка украшена изображением тринадцати грибов в нижней правой части стены. Считают, что изображены грибы именно этого вида. Похоже, что изначально грибами пользовались шаманы в своих ритуалах, и в наскальном рисунке отображен этот факт. Вдохновлялся ли древний художник грибами, мы не знаем.
Тема грибов присутствует и в наскальной живописи в Тассили на юго-востоке Алжира; некоторые относят эту живопись к временам, отстоящим от новой эры на 7–9 тысяч лет. Шаманы с пчелиными головами едва ли не зарыты в груды грибов, танцовщики держат грибы в руках, а некое человекообразное существо испражняется грибами. Здесь мы имеем дело со своеобразным культом галлюциногенного гриба; вероятно, психоделики были существенной частью творческого процесса у этих древних племен.
Но каким образом магические грибы могут питать творчество? Некоторые идеи на этот счет были высказаны британским психиатром Беном Сессой, исследователем применения психоделиков в психотерапии. Он считает, что все мы имеем связанные с эго ограничения, которые сковывают нас. Именно эти ограничения позволяют нам принимать заранее сформированные идеи о нас самих и об окружающем нас мире. Психоделики бросают вызов этим ограничениям. Мы избавляемся от стражей, барьеры падают, а границы размываются. Однако Сесса считает, что есть и другое, более широкое свойство психоделического опыта. И именно благодаря ему люди, принимающие психоделики, открывают для себя уникальный и совершенно новый смысл своих ощущений. Возникает озарение, благодаря которому люди осознают, что являются «частью большего, универсального космического единства».
Неясно, однако, возникает ли креативность именно благодаря этим ощущениям и переживаниям. Очень соблазнительно связать сновидные состояния с новыми художественными стилями или прозрениями. Вспоминается известный афоризм Бернарда Шоу: «Вы видите наяву какие-то вещи и спрашиваете: «Почему?», я же вижу вещи во сне и спрашиваю: «Почему нет?».
Я не думаю, что магические грибы мостят путь к креативности. Но мне не хочется и с порога отметать эту возможность. Псилоцибин может незаметно стать мейнстримом в употреблении психостимулирующих средств, и это позволит нам изучить взаимоотношения псилоцибина и творческих способностей на большем числе добровольцев, разработав при этом более совершенную методологию исследования. Псилоцибин показал неплохие – пусть и предварительные – результаты в попытках лечить им депрессию и тревожность. В проведенном в 2016 году исследовании было показано, что в сочетании с психотерапией больных с психологическими расстройствами, связанными с онкологическими заболеваниями, единичная доза псилоцибина производила терапевтический эффект, который держался в течение полугода (как показало динамическое наблюдение). Псилоцибин, по всей видимости, не вызывает привыкания и зависимости, а также усиливает ощущение духовного благополучия, улучшает качество жизни, а также помогает человеку адаптироваться к мысли о смерти. Больные сообщали о духовных и мистических прозрениях и переходили в иное измерение – измерение грез.
В конце концов, возможно, это будет адекватный рецепт для улучшения творческих способностей. Возможно, я даже стану выписывать его своим больным. Принимать два раза в день во время еды.
Высвобождение творческих способностей
Если бы двери восприятия раскрылись настежь, то всякая вещь явилась бы человеку в своем первозданном, бесконечном и безграничном виде. Но человек закрылся и с тех пор видит все вещи сквозь узкие щели своей пещеры.
Вильям Блейк «Бракосочетание рая и преисподней» (1790).
Творчество выходит далеко за рамки конкретных черт личности. Оно выходит за рамки действия одного нейромедиатора, одного проводящего пути и даже одной какой-то нейронной сети.
У нас всегда было подспудное ощущение, что в нас и в окружающем нас мире есть нечто, чего мы не видим: что есть ждущие своего освобождения скрытые глубины, ждущие раскрытия таланты, и это непременно случится, если мы прочтем нужную книгу, посмотрим нужную программу или подпишемся на нужную рассылку. Если мы сядем в нужный самолет или примем нужное средство. Но иногда творческий процесс возникает из глубин разрушения.
В 1996 году в журнале «Ланцет» был опубликован случай одного, некогда успешного, бизнесмена, у которого развилась лобно-височная деменция, и он в возрасте пятидесяти шести лет впервые в жизни занялся живописью. Лечивший его невролог писал, что в течение следующего десятилетия его пациент развил у себя «выдающиеся художественные способности». Он мог раздеться на общественной автостоянке, воровал продукты в магазинах и оскорблял незнакомцев, но картины его были написаны мастерски. Он охотно экспериментировал с цветом; рука стала уверенной и твердой. В возрасте немного за шестьдесят, когда атрофия лобных долей зашла уже весьма далеко, он получал премии и награды на художественных конкурсах. В начале заболевания он работал быстро, но потом ему иногда стало требоваться несколько часов для того, чтобы провести одну-единственную линию. В возрасте шестидесяти семи лет он стал раздражительным, злобным, и жил уже в своем собственном мире. Рисовать теперь он мог лишь отдаленно похожие на детских кукол фигурки. Однако до этого, когда прогрессировала его деменция, точно так же прогрессировало его мастерство.
Появлялись и другие «никогда прежде не рисовавшие», одаренность которых проявилась только после усугубления деменции. Одну женщину исключили из художественной студии в возрасте шестидесяти шести лет из-за того, что ее поведение стало невыносимым. Тем не менее, ее сельские пейзажи демонстрировались на выставках всего штата.
Мужчина в возрасте после пятидесяти начал писать церкви и асьенды, которые помнил с детства, когда потерял дар речи и начал искать на улицах монеты.
Одна семидесятичетырехлетняя женщина, блестящая изобретательница с исключительным пространственным воображением, с наступлением деменции начала терять дар речи. Она стала называть все машины «орудиями», так как не могла отличить одну машину от другой. Однако она продолжала изобретать и получать патенты несмотря на то, что ей было в то время семьдесят четыре года, и несмотря на то, что она стала паранойяльной, расторможенной – плевалась и ковырялась в зубах в общественных местах.
Эти творческие личности писали картины, изобретали, ваяли скульптуры, дирижировали, как одержимые, лихорадочно пытаясь добиться совершенства в своем искусстве, и никогда не довольные своими достижениями.
Правда, у всех них была лобно-височная деменция другого типа, нежели у Мартина, описанного ранее в этой книге. У Мартина была так называемая поведенческая лобно-височная деменция, а у новоиспеченных художников лобно-височная деменция была семантической. При этой форме, в первую очередь, поражаются височные доли, что лишает человека способности к членораздельной речи. Семантическая деменция начинается с мучительной для больного потери способности к называнию. Один мой пациент, страстный поклонник классической музыки, не смог назвать кларнет, когда я показала ему его изображение. Позже он уже не мог вспомнить названия более популярных музыкальных инструментов – например, фортепьяно и скрипки. «О, эта вещь звучит», – неопределенно отвечал он на мой вопрос. В конце концов, он стал называть все музыкальные инструменты просто «музыкой». Потом он стал называть их «штуками». Кроме того, он стал просто забывать значения совершенно обыденных слов. Когда я спросила его, смотрит ли он по выходным матчи регби, он спросил меня: «Что такое регби?» Чай он наливал в тарелку. А в кофе добавлял молотый перец. Речь его, перенасыщенная словами, была, по сути, совершенно пустой. В основном он обходился словами: «эта штука», «да-да-да». Со временем у больного развилась полная немота.
По мере атрофии и усыхания височных долей при семантической деменции следующим этапом может стать раскрытие художественного таланта.
Сначала наступают свобода и раскрепощение. От торможения освобождаются зрительные центры, расположенные в задних участках головного мозга. Зрительные ощущения перестают отсеиваться и выступают на первый план, даже когда исчезает способность к речи. Обычно передние отделы мозга (передние участки височной доли и глазнично-лобные отделы) оказывают подавляющее действие на расположенные кзади от них области, отвечающие за зрение. Это избирательное внимание подавляет стимулы, не имеющие значения для решения текущих задач. Однако, когда эти передние области разрушаются, они перестают оказывать тормозящее влияние на задние отделы мозга. Строгий управляющий покидает вверенный ему дом. Таким образом, высвобождаются задние отделы (задние области височных и теменных долей) – напротив, при болезни Альцгеймера первыми поражаются именно эти области. Согласно современным теориям, это означает, что когнитивные ресурсы при семантической деменции перенаправляются в области, отвечающие за зрительное пространственное восприятие и за соответствующие навыки.
Представьте себе, что вы стали чрезвычайно чувствительны к визуальным свойствам окружающего мира, но не понимаете смысла того, что видите – «что такое лес?», «что такое калейдоскоп?» Такой разрыв восприятия характерен для больных с семантической деменцией. От впечатлений окружающего мира остается одна эстетика. Одному больному давали деревянные статуэтки северных оленей, и он расписывал их разноцветным геометрическим орнаментом из красных, желтых, белых и черных ломаных линий. Семантической связи между орнаментом и содержанием предмета не было, но для больного эта связь не была важна.
Такое растормаживание наблюдали у двадцатисемилетнего мужчины, чей художественный талант просыпался только тогда, когда умолкал его голос. Он говорил, что во время приступов на него накатываются какие-то волны. Он ощущал себя беспомощно плавающим в них. Все это время он импульсивно и очень умело рисовал, совершенно утрачивая при этом дар речи.
Выяснилось, что во время таких вспышек художественного дарования у больного происходили стертые судорожные припадки – этот человек страдал эпилепсией. Припадки начинались в левой лобно-височной области, мгновенно отключая речь. Когда это случалось, высвобождались визуально-пространственные способности правого полушария головного мозга, которые отвечают за распознавание лиц других людей и их эмоционального состояния. Правое полушарие ориентировано на все те вещи, которые важны для картин, которые создавал этот человек: способность к пространственному воображению, внимание к геометрическим формам, изменениям душевного состояния, воображению, воспроизведению знакомых лиц и мест, а также невероятный реализм изображения. Этому больному для растормаживания творческих способностей требовался эпилептический припадок.
Для этих различных форм деменции важно не высвобождение само по себе, но и то, что при этой деменции сохраняется. Некоторые больные с семантической деменцией сохраняют способность к планированию, к мотивациям, к поиску новизны и к организации своих действий. Отделы мозга, важные для навыков (все они важны для творчества) сохраняются, во всяком случае, на начальных стадиях болезни. Если память сохранена, то на полотнах появляются изображения прошлого художника, а музыканты могут вызывать в памяти прежние свои сочинения или их фрагменты.
Тем не менее, представляется странным, что массивные поражения мозга могут усиливать способность к созданию уникальных, новаторских, и даже гениальных идей. Профессор Симона Шамаи-Цури и ее коллеги из Хайфы (Израиль) обследовали больных с черепно-мозговыми травмами, инсультами, а также больных, перенесших резекцию опухолей головного мозга. Они обнаружили, что поражение правого полушария, в частности, области переднего мозга, называемой медиальной префронтальной корой, сопровождается нарушением оригинальности мышления. Между тем, больные с поражениями левого полушария головного мозга, в частности, левой теменной и левой височной доли, демонстрировали повышенный уровень оригинальности. И не только это: чем массивнее было поражение левой теменной и височной коры, тем сильнее была выражена оригинальность, но при условии, что правая сторона оставалась непораженной.
По мере атрофии других областей коры лобных долей при семантической деменции поведенческое подавление устраняется, и пробуждается импульсивность. Например, человек может бросить привычную и успешную работу и неожиданно стать бродячим художником. Больные оставляют свои семьи, уезжают за границу и начинают вести богемную жизнь творческих личностей. Представляется, что они совершенно не боятся последствий. Один мужчина уехал в отдаленный и небезопасный район в Центральной Африке, чтобы заняться новым для себя делом – фотографией, и был вскоре арестован местными военными властями. Правда, к счастью, ему удалось вырваться.
Эти случаи не являются материалом отдельных, не связанных между собой, историй болезни. В одной серии исследований было показано, что новые музыкальные или визуальные способности обнаружились у 17 процентов из шестидесяти девяти больных лобно-височной деменцией всех типов, в большинстве – с семантической деменцией. Конечно, это выходит далеко за рамки только художественных способностей, и даже за пределы их блистательности. Речь идет о способности к воплощению и самовыражению. «Мышление одинокого ковбоя» – это была прочитанная мною история заболевания, которая заставила меня задуматься о том, как часто пропускают это самовыражение. У вышедшего на пенсию металлурга в возрасте шестидесяти трех лет развилась лобно-височная деменция. Он махнул на себя рукой и предался безудержному обжорству. Сначала он пропускал слова в предложениях, а потом вообще перестал связно говорить. К семидесяти годам это был немой человек, апатичный, неэмоциональный и, казалось, совершенно не понимавший, что происходило вокруг него. Однажды, исчерпав все возможности достучаться до мужа, жена положила перед ним несколько карандашей. Так больной начал рисовать. После этого он каждый день делал наброски, в одно и то же время суток. Чаще всего он рисовал лица женщин с заплетенными косами. Эти картины лечащий врач, доктор из госпиталя «Бельвю» во французском городе Сент-Этьен, назвал реалистичными, насыщенными красками, детально прорисованными и символическими. Несмотря на потерю дара речи, больной сохранил способность к рисованию в красках с соблюдением техники рисования, деталей и перспективы. Физические черты портретов были реалистичны и пропорциональны. Больной нарисовал типичного ковбоя. Родственники подтвердили, что в возрасте между двадцатью двумя и двадцатью пятью годами он работал на фабрике и носил стетсоновскую шляпу. Товарищи по работе прозвали его поэтому «ковбоем». Когда больному сообщили о смерти матери, он не выказал никаких эмоций, но вечером того же дня нарисовал церковь и голову покойника – очень выразительно и тщательно. До того, как жена положила перед ним карандаши, семья сомневалась, что больной «еще здесь». Глядя на его рисунки, они поняли, что он по-прежнему здесь, с ними, по крайней мере, в такой своеобразной форме. И все потому, что в один прекрасный день жена сообразила дать ему несколько карандашей.
Можно ли экспериментально воспитать креативность, основываясь на концепции «креативности, порожденной разрушением»? В 2004 году австралийские ученые использовали диагностическую технику, известную под названием транскраниальной магнитной стимуляции, для выключения лобно-височной области. В исследовании участвовали семнадцать человек. На фоне проведения процедуры их просили скопировать изображение лошади. Лошадь была выбрана, говорили авторы, потому что многие однобоко одаренные инвалиды любят рисовать лошадей и других копытных животных. Одним участникам выполняли транскраниальную стимуляцию на левой двигательной коре (это была контрольная группа), а другим – на левой лобно-височной коре (это была опытная группа). Некоторым участникам вообще не проводили ТМС. Участники, которым отключали лобно-височную область, демонстрировали наилучшие творческие способности.
Это улучшение художественных способностей, касавшееся, в первую очередь, верности изображения оригиналу и художественных достоинств, продолжалось всего несколько минут после приложения магнитного поля и проявлялось только во время стимуляции лишь у одного участника. Другие участники такого улучшения не выказали, может быть, из-за того, что процедуру надо каким-то образом усовершенствовать, или потому, что другие участники не обладали врожденными художественными способностями, или потому, что успех этого единственного участника был случайным. Ношение аппарата для транскраниальной магнитной стимуляции, который включают каждый раз, когда испытуемый взмахивает кистью, выглядит весьма неуклюжей и неэффективной попыткой стимуляции творческих способностей. Но может быть, вы предпочитаете кислотное путешествие? Для того чтобы помочь вам ответить на этот вопрос, я расскажу вам историю о Роберте Крамбе.
Приход
Стены шевелятся на ветру, как тонкий ковер. Пол колышется, как река. Складки и текстура ткани смотрятся великолепно и контрастно. Свет постепенно меняется. Сам воздух приобретает структуру и цвет, в особенности – в углах комнаты.
Рассказы о высвобождении зрительного восприятия характерны для больных с семантической деменцией и для любителей кислотных путешествий.
В конце пятидесятых годов психиатр Оскар Янигер изучал воздействие ЛСД (диэтиламида лизергиновой кислоты), тогда вполне легального препарата, на сотнях добровольцев, включая Кэри Гранта и Олдоса Хаксли. Цитата относительно колышущегося пола и шевелящихся стен взята из рассказа одного художника, участвовавшего в этих исследованиях.
Не было, однако, ни одного исследования, которое подтвердило бы идею о том, что прием ЛСД на самом деле усиливает творческие способности. Большинство примеров из пятидесятых и шестидесятых годов вращаются вокруг имен людей, которые и без того были прекрасными художниками, и которые на фоне приема ЛСД меняли лишь форму и стиль своего творчества. Эта ситуация порождает вполне законный вопрос: действительно ли лекарственные средства стимулируют творчество, или принимающие их люди уже изначально обладают художественными, литературными и прочими талантами?
Возьмем для примера комика Роберта Крамба. Вы, вероятно, помните его по его работам, если не по имени. Кот Фриц, Мистер Нэчурал, Старик Пуперу, Энджелфуд МакСпейд и Снойд. Его герои поначалу населяли андеграунд, а в конце шестидесятых стали мейнстримом поп-культуры. Крамбу принадлежит множество иллюстрированных слоганов, один из которых «Езди в грузовике!» Кроме того, известен его альбом рисунков. Обложка для альбома Джейнис Джоплин «Дешевый триллер» 1968 года тоже принадлежит ему, а, помимо этого, оформление альбома «Роллинг-Стоунз» стало девятым в списке лучших оформлений альбомов. Крамб отказался от платы компании «Коламбия Рекордс» за оформление обложки альбома «Дешевый триллер»: «Мне не нужна доля гнилых прибылей Коламбии».
Влияние ЛСД на творчество Крамба было исследовано в 2011 году в статье, опубликованной в «Журнале психиатрических лекарств» Мэтью Джонсом из Филадельфийского университета Темпла.
В середине шестидесятых Крамб экспериментировал с лизергиновыми путешествиями, а сам препарат он называл «размытой кислотой». Все началось с «… обычного ощущения – зрительных эффектов и расширения сознания до бесконечности. Но потом все вдруг неожиданно кончилось, словно размылось и потеряло контуры и четкие очертания, исчез звук. Исчезло все – это было очень странно, но не особенно страшно. Следующие пару месяцев я чувствовал себя, как тот парень в «Стертом мозге»… все было каким-то нереальным, как в сновидении». Именно в состоянии такого сновидения, в период между мартом и апрелем 1966 года, Крамб, как он сам говорил позже, отказался от идеи понять, чем он, собственно, занимается, и вместо этого создал серию комических лент. Восприятие было обострено, ассоциации размыты. «Это был гротескный калейдоскоп, сумасшедший и мишурный карнавал разорванных образов, разбросанных по поверхности действа… особенно если я просто сидел и просто пялился в пространство, как я часто делал. Было трудно работать в таком состоянии, я был по-настоящему сумасшедшим, натуральным психом. Я сидел, тупо глядя в пространство, на диване в квартире Марти, или бесцельно катался в автобусе по Чикаго. Эти дергающиеся персонажи рисованных мультиков, которые мне мерещились, были просто отвратительны. Они не были ни красивыми, ни поэтичными, ни духовными, они были похожи на бренчащее под рукой настройщика пианино, бренчание, которое вы не в силах прекратить. Это страшно раздражает. Но какое это было благо для моего рисунка! Именно в этот смутный период я зарисовал в блокноте всех моих будущих персонажей на следующие десять лет: Мистер Нэчурал, Флэйки-Фунт, Шаман-Хьюман, Снойд, Демоническая Стерва… Это был неповторимый опыт, такого я не испытывал никогда за всю мою жизнь. Это было, как религиозное провидение, радикально меняющее жизнь, но в моем случае это было психотическое проявление мрачной и темной стороны коллективного бессознательного Америки».
Так как измененное восприятие и расширенное сознание побуждают к творчеству, Джонс предположил, что это был подходящий период для собирания идей и вдохновения.
Но творческое осуществление этих созревших идей и вдохновения требует самого их возникновения из психоделического «Стертого мозга» – только в этом случае могут восстановиться силы концептуализации. Те же идеи можно видеть и при семантической деменции: растормаживание зрительного восприятия может осуществиться в виде художественного творчества, если будут относительно сохранными другие способности – способности к планированию и многозадачности, а также суждения и мотивации.
Джонс приступил к сравнению вдохновленной ЛСД работы Крамба с работами, сделанными до начала приема ЛСД, и предположил, что прежние произведения могут продемонстрировать большие искажения в восприятии, чем последующие.
Он проанализировал и закодировал 308 страниц комиксов Крамба, написанных в 1958 году (до того, как Крамб начал экспериментировать с психоделиками), затем в 1965 году, когда эти эксперименты начались, затем в 1967 и 1968 годах, которые последовали за приемом «размытой кислоты», а затем проанализировал поздние работы, сделанные в 1977 и 1978 годах после того, как Крамб прекратил прием ЛСД.
Работы Крамба до периода увлечения ЛСД имели наименьшую степень «нарушения восприятия», и этот термин включает в себя утрату границ, интенсивность работы, дезорганизацию, искажения, абстракции и фрагментацию. На самом деле, в рисунках нет и намека на фрагментацию, дезорганизацию или искажения в самом начале карьеры Крамба, что, конечно, можно объяснить тем, что его мастерство только начинало набирать силу. После того, как Крамб начал принимать «размытую кислоту», перцептивные нарушения резко активизировались – за 1967 год было обнаружено 127 случаев перцептивной «дезорганизации», и ни одного случая в 1965 году. Эта работа после опыта с «размытой кислотой» воспринимается многими как его лучшее творческое достижение. Эти перцептивные нарушения оставались еще в течение двух лет после того, как Крамб прекратил принимать психоделики. Таким образом, утверждает Джонс, текучесть сознания и перцептивный хаос продолжали влиять на работу Крамба и после отказа от кислоты.
Стоит упоминания и то, что это не было строго оформленное исследование, и что в нем присутствуют противоречия, так как ничего не сказано об употреблении Крамбом других психотропных средств, например, марихуаны. Однако история Крамба позволяет предположить, что творчество требует чего-то большего, чем ослабление ассоциаций, зрительного растормаживания и измененного восприятия (перцепции). Период «стертого мозга» не был самым плодотворным периодом его творчества: на высоте действия ЛСД может поражать другие способности – внимание, память, двигательную активность, обучение и интеллект, вследствие чего страдает и творческое самовыражение. Творчество Крамба ожило лишь через много месяцев после прекращения приема психоделиков. Именно тогда возродилось его техническое искусство, когда вернулась способность к концентрации внимания, что позволило ему воспроизвести образы, заполонившие его воображение во время путешествий с «размытой кислотой».
Позже, в передаче Би-Би-Си Крамб объяснил, что прекращение употребления ЛСД и курения марихуаны преобразило его работу: «Я, наконец, почувствовал, что у меня ясная голова, я стал серьезно относиться к рисованию, стал больше интересоваться техническими его аспектами, я начал получать действительно истинную радость от умения концентрироваться и от избавления от окаменевшего состояния, в котором я раньше пребывал большую часть времени».
Истории о художниках, употребляющих ЛСД, и о художниках, страдающих семантической деменцией, многое говорят нам о творческом потенциале, которым мы все, возможно, обладаем. Зрительное растормаживание и хаос восприятия очень важны для творчества. Но творчество, все же, чаще всего возникает только при сохранности других умений и навыков.
Не всякий больной с семантической деменцией способен к художественному самовыражению. То же можно сказать и о людях, употребляющих ЛСД. И не только ЛСД заставило Крамба мыслить вне устоявшихся рамок: «Мною всегда движет дух противоречия», – сказал он сам в интервью газете «Гардиан» в 2016 году. «Моя жена иногда говорит, что этот дух во мне слишком силен – я вообще от рождения отличался странностью. Я всегда чувствовал, что с моей нервной системой не все ладно. Если все идут вперед, мне непременно хочется идти назад».
Некоторые люди всегда хотят идти назад – даже без психоделиков или деменции.
Инкубация грез
Представьте себе Джека Керуака, принявшего амфетамин и яростно стучащего по клавишам пишущей машинки – это он в 1951 году пишет первый вариант книги «На дороге». «Бенни заставил меня многое увидеть», – написал позже Керуак Аллену Гинсбергу. «Бенни» – это бензедрин, амфетамин, который принимал Керуак. «Новый материал буквально бьет ключом, достигает нужного уровня и проявляется сам на краю моего сознания». Потребовалось всего три недели на то, чтобы напечатать свиток длиной 120 футов, склеенный из листов чертежной бумаги. В большинстве историй, однако, умалчивается тот факт, что «На дороге» не родился спонтанно в результате трехнедельной работы, но скрупулезно создавался в мозгу, дневниках и черновиках Керуака в течение нескольких предшествующих лет до 1957 года. Оригинальное окончание романа утрачено, так как пес, кокер-спаниель, сгрыз окончание свитка. «Конец был сожран Пэтчки, собакой», – писал Керуак. Помог ли ему амфетамин – это вопрос гадательный. Трумэн Капоте заключает: «Это не писательство, это печатание на машинке».
Уистен Оден тоже отдал дань амфетаминам, начиная каждый день с бензедрина в течение двадцати лет. Писавший для «Нью-Йоркер» Джон Ланчестер вспоминает, что Оден «проявлял прагматическое отношение к амфетаминам, считая их «орудием, экономящим труд ментальной кухни», при этом делая оговорку, что «эти механизмы очень грубы, могут испортить готовые блюда и часто отказывают».
Бензедрил появился на рынке в 1932 году и продавался в аптеках без рецепта как средство от насморка для закапывания в нос. Как средство для приема внутрь бензедрин начали выпускать лишь двадцать пять лет спустя. Амфетамины стимулируют допаминергическую передачу в головном мозге, и их активно рекламировали в шестидесятые годы в качестве психостимуляторов, лекарств для поддержания оптимизма и средств для похудения. Лекарства эти были известны под шутливым наименованием «Мамины помощники». До этого амфетамины применялись во время Второй Мировой войны. Во времена блицкрига, например, немецкие солдаты приняли, в общей сложности, тридцать пять миллионов таблеток амфетамина в течение трех месяцев. Популярность амфетаминов оказалась неувядаемой: в 2016 году они стояли на четвертом месте среди нелегальных лекарственных препаратов в Англии и Уэльсе, а во всем мире амфетамины уверенно держат второе место на рынке незаконных психотропных средств, уступая только конопле. Амфетамины принимают спортсмены для увеличения выносливости, а также студенты, стремящиеся повысить умственную работоспособность, а также для того, чтобы не уставать на вечеринках после напряженных занятий.
Амфетамины в качестве легальных лекарственных средств назначают в настоящее время при синдроме дефицита внимания и гиперактивности.
Одержимость приемом амфетаминов у некоторых людей является, сама по себе, признаком определенных заболеваний, которые я наблюдаю в неврологической клинике – у больных семантической деменцией, инсультами (в большой степени пристрастие зависит от пораженной области мозга и от величины поражения), а также у больных, получающих высокие дозы допаминергических лекарств по поводу болезни Паркинсона. Страдающие аутизмом однобокие гении часто отличаются навязчивостями, направляющих их интересы в каком-то одном направлении. На фоне приема амфетаминов проявляются способности к художественному творчеству, развиваются соответствующие навыки, но творчество отнюдь не всегда является результатом бесчисленных повторений, ограничений и императивных навязчивостей.
Навязчивое поведение может усилить внимание и скорость выполнения привычных действий, но может заглушить существующий талант. Возьмем для примера прием амфетаминов творческими людьми. В 2016 году в Израиле было проведено исследование с участием тридцати шести здоровых взрослых людей, которым давали либо метилфенидат (аддералл), либо плацебо. Интересно, что ученые исключили из исследования одного участника, страдавшего орнитофобией, то есть страхом перед птицами. Очень мало было, при этом, сказано о сути дела или о том, что стало дальше с этим человеком. Остальные люди, не страдавшие орнитофобией, подверглись тестированию на наличие творческих способностей. Вербальная креативность повысилась у людей с низким уровнем стремления к новизне, но уменьшилась у тех, у кого это стремление было повышено, что считается признаком повышенной креативности. Керуак едва ли получил бы какую-то пользу от приема амфетаминов, хотя они, наверное, помогли бы ему лучше концентрировать внимание. Когнитивные стимуляторы надо принимать с осторожностью.
Что еще хуже, люди с повышенным стремлением к новизне – та самая группа, которая получила наименьшую пользу от амфетаминов, как усилителей креативности – проявляли большее желание принимать амфетамины. Это вполне вероятно, потому что исходный высокий уровень стремления к новизне позволяет предполагать повышенное содержание допамина в области, называемой вентральным отделом полосатого тела. Это же, в свою очередь, позволяет утверждать, что творческие личности с повышенным стремлением к новизне особенно подвержены к злоупотреблению психотропными препаратами. Это высокая цена, которую, тем не менее, не стоит платить за искусство.
Как бы то ни было, можно и нужно сказать несколько слов в защиту свободного блуждания ума, раскрепощенного воображения, грез и рассеянного внимания. Спросите об этом Ньютона и Эйнштейна. Или французского математика Пуанкаре, геометрическая эврика которого настигла его, когда он входил в автобус: «В тот момент, когда я поставил ногу на ступень подножки, мне в голову вдруг пришла идея, казалось бы, совершенно не связанная со всеми моими прошлыми мыслями, идея о том, что преобразования, которыми я пользовался для определения фуксовых функций, были тождественны преобразованиям неевклидовой геометрии». Пуанкаре говорил, что идеи появлялись в великом множестве, сталкивались друг с другом, переплетались и затем кристаллизовались. Это была «подсознательная работа», говорил Пуанкаре, и именно она привела к лучшим открытиям.
Вспомните моменты, когда вы отчаянно и безуспешно бились над решением какой-то проблемы, и вспомните, что иногда решение появлялось тогда, когда вы меньше всего его ждали. Проблемы с навязчивостями и одержимостью заключаются в том, что они заставляют сосредоточиться и при отсутствии идей и задач.
Эту проблему исследовали экспериментально разными способами. В одном исследовании – «Вдохновение через отвлечение. Отвлечение ума способствует вынашиванию творческих способностей», психологи Бенджамин Бэрд и Джонатан Шулер их Калифорнийского университета в Санта-Барбаре попросили 145 студентов придумать как можно больше способов применения таких обыденных предметов, как кирпич, степлер и так далее – в течение двух минут. Это старый проверенный способ оценки творческих способностей. По прошествии этих двух минут следовал инкубационный период, в течение которого часть студентов продолжала обдумывать варианты (это, фактически, тест на запоминание, требующий высокой концентрации внимания), другая часть занималась несложными задачами, допускавшими отвлечение ума (это требовало меньшей сосредоточенности при необходимости редких ответов), третья группа получила двенадцатиминутную передышку, а у четвертой группы никакого перерыва вообще не было. После этого задание было повторено. Студенты второй группы набрали на 41 процент баллов больше, чем остальные участники исследования. Таким образом, получается, что, если вы хотите максимально креативным способом решить какую-то проблему, то выберите какую-то задачу (не слишком обременительную), которая позволила бы вам отвлекаться в процессе ее решения, а затем вернитесь к решению основной задачи.
Отчего так происходит? Возможно, объяснение заключается в том, что две нейронные, обычно соперничающие друг с другом сети, начинают работать в согласованном тандеме. Первая, работающая по умолчанию сеть нейронов мозга, активируется во время рассеянного блуждания ума. Эта сеть отвечает за представления о будущем, воспоминания о прошлом, порождение новых идей, переживания собственных эмоций и оценку эмоций других людей. Недавние исследования с применением функциональной МРТ позволяют предположить, что эта сеть синергически работает с другой сетью, сетью контроля исполнения, которая вступает в действие, решая задачи рабочей памяти, и когда мы пытаемся удержать в памяти последовательность мыслей или событий, эта вторая сеть организует процесс, оценивает исходы и следует определенным правилам. Здесь синергия выступает в своем чистом виде; сеть контроля исполнения выбирает и оценивает идеи, которые, в свою очередь, порождаются спонтанным мышлением во время блужданий ума. Исследования, в ходе которых функциональную МРТ делали джазовым музыкантам и рэперам (разумеется, порознь), показали, что эта синергия очень важна при импровизациях и свободном стиле исполнения. Творчество вырастает из сотрудничества.
Творческое согласие
Как врачи, мы предупреждаем наших пациентов о возможных побочных эффектах лекарств, которые мы назначаем. Когда мы получаем согласие больного на операцию, мы сообщаем ему о возможных рисках. Однако очень немногие из нас соглашаются на потерю творческих способностей. Джо Нарчизо, актер, о котором я уже упоминала выше, ощутил потерю творческих способностей после операции глубинной стимуляции головного мозга. Не то, чтобы он сильно жалел о том, что согласился на операцию, нет; эта операция разительно улучшила его состояние. Но нельзя ли было сделать операцию немного позже, чтобы он успел написать еще несколько сценариев, если бы он знал о возможном осложнении? Точно также, несколько антидепрессантов вызывают апатию, подавляя мотивации к творчеству. Музыканты не раз отмечали изменение в восприятии тональностей на фоне приема противосудорожного лекарства карбамазепина.
Приоритетом лечения является, конечно, устранение депрессии или психоза. Расстройства здоровья, особенно если они тяжелы, отнюдь не способствуют творчеству. Но, при этом, стоит крепко подумать, какое именно лекарство следует назначить при лечении конкретного больного. Например, есть целый ряд лекарств, назначаемых для лечения эпилептических судорожных припадков или для лечения душевных расстройств, и, если творчество является существенной частью жизни больного, нам следует учитывать это при выборе средств лечения.
Открытие
Цветок, чьи лепестки опали, не раскрывшись,
Погиб, суля чудесные плоды, напрасно;
Упал надломленный цветок, а буря пронеслась.
«Адонаи; элегия на смерть Джона Китса», Перси Биши Шелли
Творчество – это феномен, появляющийся из смешения наследственности, действия окружающей среды и чувственного опыта, из работы нейромедиаторов и нейронных сетей, из сосредоточенного внимания и блуждания ума, из открытости и из поисков новизны.
Есть параллели в уроках, усвоенных из историй болезни упомянутых мною пациентов, из историй любителей магических грибов, ЛСД и амфетаминов. Зрительное растормаживание при семантической деменции раскрывает дремавшие таланты, пробуждает возможности, которыми все мы, в той или иной степени, обладаем. Эксперименты Роберта Крамба с ЛСД говорят нам, что творческий процесс не всегда реализуется в моменты величайшего хаоса восприятия и сенсорной перегрузки, но он, творческий процесс, может незаметно начаться после прекращения приема стимуляторов. В обоих случаях важны как сохраненные способности, так и способности утраченные. Истину высвечивают истории об одержимости, возникающей на фоне лекарственной зависимости или деменции: творчество вынашивается на фоне блуждающих и текучих грез.
Существует опасность ложной романтизации болезни как непременного условия пробуждения творчества, что, например, произошло в отношении чахотки (туберкулеза), которой страдал Джон Китс. Белая чума, убившая его двадцатишестилетнее тело, воспринималось в то время многими как источник его творческой страсти и гения. Поэзия возникает только из физического истощения. Теофиль Готье, поэт, романист и критик девятнадцатого века, писал: «Я не смогу воспринять всерьез лирического поэта, весящего больше девяноста девяти фунтов».
Но нельзя отрицать и того, что истории, о которых вы прочли в этой книге, это истории о людях, которым неврологические заболевания помогли увидеть то, к чему они раньше были слепы. Достичь того, что ранее было недостижимым. Дегенерация нервных клеток – это очень высокая цена за творческие способности, слишком высокая для многих из нас. Но видеть в этих болезнях только потерю, только исчезновение нейронов и гибель сетей – это значит не видеть и отрицать то, что остается живым.