Глава 5

Расщепление личности

«Он пришел к врачу только для того, чтобы сделать прививку перед поездкой за границу», – сказала мне потом жена Кристофера. Однако медсестра, уже готовая уколоть его в руку, вдруг замерла со шприцем в руке и позвала доктора Райана. Медсестра заметила, что у Кристофера атрофирован трицепс (трехглавая мышца плеча). Только левый трицепс. Доктор щупает мышцу, мнет ее и внимательно рассматривает.

Если быть честным, то слабость в руке Кристофер ощутил уже некоторое время назад. Но он не хочет быть честным.

– Фасцикуляции, – говорит доктор Райан, обращаясь к медсестре. Они умолкают.

Доктор Райан кладет руку на плечо Кристофера – на этот раз почти нежно – и спрашивает, не нарушилась ли у него речь, глотание или дыхание.

Фасцикуляции – это непроизвольные подергивания или сокращения мышц, видимые под кожей. Обычно они абсолютно безвредны, но первое, что вы находите в Гугле, набрав слово фасцикуляции – это болезнь двигательных нейронов. Об этом мне сказала жена Кристофера. Самой частой формой заболевания двигательных нейронов является боковой амиотрофический склероз (БАС). В Гугле также было сказано о том, что больные живут в среднем три года после установления диагноза. Прогрессирует утрата способности ходить, стоять, сжимать руки в кулак, говорить, кашлять и дышать. После каждого слова они ставят жирную точку. Остается только вычеркивать по одной точке с каждым прошедшим месяцем.

Семейный врач порекомендовал Кристоферу обратиться к неврологу и прийти на прием с сопровождающим. Сразу стало ясно, что это плохая новость. Если бы это была хорошая новость, то можно было бы просто откланяться и закрыть за собой дверь: «спасибо, спасибо, жаль, извините, что занимал место на парковке госпиталя».

Но, когда Кристофер через пару недель пришел ко мне на прием, я уже слышала не только о фасцикуляциях. Ирландия – маленькая страна, и новости здесь распространяются быстро. Одна медсестра узнала Кристофера, они с ней оказались земляками. «Год назад Кристофер вышел из тюрьмы», – сказала она мне. Сидел Кристофер за растление тринадцатилетнего мальчика. По городку ползли слухи еще об одной жертве. Говорили, что следствие уже началось.

Несмотря на то, что около 15 процентов больных БАС страдают еще и деменцией, Кристофера эта чаша миновала. Тем не менее, он был очень апатичен (этот признак часто встречается при боковом амиотрофическом склерозе), у больного не было ни желания, ни мотивации что-либо делать, даже если он был в состоянии это делать.

Правда он сказал мне, что в последнее время стал добрее, спокойнее. У него появилась способность к эмпатии. «Я стал другим человеком», – сказал Кристофер. В последние месяцы он пришел к Богу. Видимо, Бог стал его новой страстью.

О Кристофере я расскажу вам несколько позже. Однако, на самом деле, его история заставила меня задуматься об ответственности, воздаянии и справедливости. О старом добром заслуженном наказании. Когда кто-то изменяется, когда происходят сдвиги в идентичности личности, как быть с вознаграждением или наказанием?

«Кристофер скоро умрет от этой болезни», – сказала я медсестре. «Может, это и к лучшему», – ответила она.

Множества

 

Противоречу ли я себе?

Да, отлично, пусть будет так.

Я противоречу себе,

Ибо я велик, и вмещаю

Великие множества.

 

«Листья травы», Уолт Уитмен (1819–1892)

В 1979 году психолог из университета штата Монтана Джон Уоткинс загипнотизировал Кеннета Бианки. Бианки подозревали в убийстве нескольких женщин и детей в Калифорнии.

Вот запись самого Уоткинса:

«Постепенно движения появились в одном из пальцев Кена во время приподнимания руки. Повторив прием несколько раз, я добился подъема руки к лицу. Гипнотическое внушение удалось. Еще одна процедура углубления, еще один поворот колеса, и мы, наконец, достигли существенной гипнотической глубины».

Уоткинс (Дж. У.) спрашивал Бианки (К.Б.), была ли у Кена другая часть, с которой он еще не побеседовал.

Дж. У. Вы – не он. Кто вы? У вас есть имя?

К.Б. Я не Кен.

Дж. У. Вы не Кен. Отлично. Кто вы? Расскажите мне о себе… Как мне обращаться к вам?

К. Б. Стив…

Дж. У. Вы не Кен. Расскажите мне о себе, Стив. Чем вы занимаетесь?

К.Б. Я его ненавижу.

Дж. У. Вы его ненавидите. Вы имеете в виду Кена?

К.Б. Я ненавижу Кена. Он старается быть хорошим.

«Стив» признался в убийствах на сеансе 21 марта 1979 года. «Я хорошо его (Кена) зафиксировал. Он ни о чем не догадывается».

Уоткинс был убежден в следующем:

«Я был потрясен. Мне стало совершенно ясно, что я разговаривал с «душителем с холмов» (так следователи именовали убийцу, тела жертв которого находили, как правило, на склонах калифорнийских холмов). После того, как я убедил Стива рассказать подробности убийств в Беллингхеме и Лос-Анджелесе, я сказал ему, что теперь он может идти, куда ему надо, и попросил поговорить с Кеном (тоже под гипнозом). Кен вернулся. Я спросил его, не знает ли он Стива. Он ответил: «Кто такой Стив?» Я сказал ему, что он узнает, кто такой Стив, и что ему надо делать, когда он почувствует себя готовым к этому».

На следующий день Стив снова появился под гипнозом. Очевидно, Уоткинс предположил, что Кен, должно быть, познакомился со Стивом еще в детстве:

«Черт, нет же, потому что я (Стив) всегда был в стороне, пока мне это было нужно. Я оставался в стороне до тех пор, пока все не кончалось, а уж потом я разрешал ему вернуться, сесть и подумать о том, что он натворил. Дурак, ха-ха-ха!» Во время суда Стив точно знал, чего он хочет для Кена: «Чтоб он сгорел, собака! Когда же я от него отделаюсь?»

Кеннет Бианки был освобожден от наказания и признан душевнобольным, так как страдал раздвоением личности, обвиняя во всем свою вторую личность, Стива Уокера. Хороший парень (Кен) не имел ни малейшего представления о том, что делал плохой парень Стив.

Итак, множественная расщепленная личность стала полем битвы, на котором идентичность, личность и ответственность пришлось анализировать не по учебникам философии или путем мысленных экспериментов; вместо этого ристалище переместилось в зал суда, а разбирательство выплеснулось в интерактивные телевизионные ток-шоу и на страницы прессы всего мира. Если бы я захотела понять, каким образом изменения личности Кристофера могут повлиять на его ответственность, то смогла бы я придумать лучший выход, чем разобраться в его множественной личности, в заболевании, которое самым радикальным путем искажает идентичность личности?

Кеннет Бианки не был единственным, кто в то время заявлял о расщеплении личности, апеллируя к суду и стремясь смягчить приговор. В 1981 году горничная отеля Хуанита Максвелл утверждала, что одна из ее личностей, девятилетняя девочка, убила семидесятитрехлетнюю женщину. 9 августа «Нью-Йорк Таймс» вышла с заголовком: «Женщина с двумя личностями освобождена от обвинения в убийстве»:

«После поразительного преображения, случившегося под влиянием социального работника, тихоня миссис Максвелл превратилась в гнусно хихикающую и громогласную «Ванду Уэстон», которая смогла во всех подробностях рассказать о том, как настольной лампой забила до смерти женщину в споре из-за ручки».

Максвелл была признана невиновной по причине душевного расстройства и направлена на принудительное лечение. Через шесть лет, освободившись из психиатрической лечебницы, Хуанита ограбила два банка, вновь возложив вину на Ванду Уэстон. На этот раз она провела в тюрьме три года, а затем была условно освобождена.

Позже судья графства Ли Хью Старнс сказал: «Это было самое странное из всего, что мне приходилось когда-либо видеть в зале суда. Перед нами сидела тихая скромная женщина, которая внезапно, на глазах у всех, превратилась в существо, закатывающееся в истерическом хохоте, строящее глазки судье, существо бесшабашное, грубое и непристойное, которое, совершенно не стесняясь, принялось рассказывать о совершенном им убийстве. Помню, что один из психиатров сказал, что либо эта женщина страдает истинным расщеплением личности, либо, если она его симулирует, то ей надо дать академическую премию за выдающееся актерское мастерство».

Но еще до Хуаниты/Ванды, до Кеннета/Кена/Стива была другая, или, лучше сказать, другие личности.

В романе «Сибилла», опубликованном в 1973 году, рассказана история женщины, настоящее имя которой было Ширли Мейсон. История Мейсон, страдавшей расщеплением личности и подвергшейся страшным издевательствам в детстве, за четыре года была издана тиражом более шести миллионов экземпляров.

За романом последовала неизбежная телевизионная экранизация. Салли Филд играла Сибиллу, а Джоанна Вудворд – доктора Корнелию Уилбур, ее психиатра. В 1976 году фильм посмотрел каждый пятый американец, а сама картина была удостоена четырех премий Эмми, в том числе Салли Филд получила премию за лучшую актерскую работу.

Роль, действительно, потребовала от актрисы полной силы ее дарования. Она играла юную Пегги Лу, которая замещала Сибиллу во время ссор и терпела нескончаемые издевательства со стороны матери. Помимо Пегги в голове Сибиллы уживались Пегги Энн, Вики, Вероника и малютка Рути. Когда Уилбур ввела загипнотизированной Сибилле барбитураты, то на сцену выступили и другие персонажи (другие альтер-эго) – два плотника по имени Майк и Сид; религиозная Мэри, обидчивые Клара и Марсия – художница и писательница, драматург Ванесса, параноик Нэнси и застенчивая Хелен. Некоторые персонажи говорили с американским акцентом, некоторые – с британским.

Книга и фильм отчасти виноваты в том, что последовал всплеск диагностики диссоциативного расстройства. До выхода в свет «Сибиллы» в год диагностировали менее двухсот случаев, между 1985 и 1995 годом этот диагноз был поставлен в сорока тысячах случаев.

«Диссоциативное расстройство личности: синдром девяностых». Так называлась одна из программ Опры Уинфри. Программа «Джеральдо» на эту тему была озаглавлена «Исследование расщепленных личностей: действительно ли дьявол заставил их делать это?» Другие ведущие популярных ток-шоу – Фил Донахью, Ларри Кинг и Салли Джесси Рафаэль – также приглашали больных диссоциативным расстройством, раздвоением личности и т. п. Актриса Розанна Барр призналась, что имеет больше двадцати двойников; среди них были Пигги, Бемби и Факер. В научных статьях описывались больные, альтернативными личностями которых были лобстеры, доктор Спок из «Космической Одиссеи», Мадонна и невеста Сатаны.

Кеннет Бианки, как потом выяснилось, смотрел в камере «Сибиллу» незадолго до начала судебного процесса.

Установление и отмена диагноза

Замкнутая школьница на глазах превращается в яркого политика, а затем – в запуганного новобранца. В одном состоянии это – затравленное дитя, а в другом – авторитарная властная личность. Во многих случаях у одного человека были описаны десять-пятнадцать альтер-эго, но в других случаях в одном человеке могли уживаться сотни и даже тысячи разных личностей. Личности, уживающиеся в одном человеке, часто имеют разный возраст, пол и сексуальную ориентацию. Для каждой личности может существовать свой голос, эмоциональное состояние, осанка, дарования и почерк.

Расщепление личности, которое теперь называют диссоциативным расстройством, является, по мнению некоторых специалистов, защитной реакцией, когда подвергающиеся жестокому обращению дети, в особенности – это жертвы сексуального или физического насилия, расщепляют и разделяют свои переживания. Память подавляется, и облегчается боль. Другие личности появляются после рождения; некоторые никогда не исчезают.

Есть, однако, и иное объяснение, согласно которому диссоциативное расстройство является просто социально обусловленным феноменом. Пациенты падают жертвами социокультурных ожиданий, ожиданий других, согласно которым надо правильно себя вести. Психотерапевты (возможно и непреднамеренно) порождают и усугубляют диссоциативные расстройства у внушаемых пациентов, используя расщепление личности как вспомогательный инструмент лечения. Ученые совместной американо-нидерландской группы пришли к поразительному выводу: «У многих, если не у большинства, больных практически отсутствуют признаки расщепления личности до начала психотерапии; в связи с этим можно думать, что ДР – это призрак (так!), вызываемый самим лечением».

Эта идея гипнотической внушаемости явственно проступает в описании Люси, пациентки французского психиатра Пьера Жане, лечившего ее в 1913 году (загипнотизированная Люси письменно отвечает на вопросы врача):

– Вы меня слышите?

– (письменный ответ) Нет.

– Но ведь для того, чтобы ответить, вы должны были меня услышать.

– Да, конечно.

– Ну, хорошо. Как вы себя чувствуете?

– Не знаю.

– Должно быть, здесь есть кто-то еще, кто меня слышит.

– Да.

– Кто это?

– Кто-то, но не Люси.

– В самом деле! Это другая женщина.

– Вы не против, если мы дадим ей имя?

– Нет, не против.

– Да, это будет удобнее.

– Хорошо, пусть будет Адриенна.

– Отлично. Адриенна, ты меня слышишь?

– Да.

Сравните это с состоявшейся семь десятилетий спустя беседой между психологом Джоном Уоткинсом и Кеннетом Бианки:

«Я немного говорил с Кеном, но думаю, что, возможно, есть и другая часть Кена, с которой я еще не разговаривал. Мне бы хотелось поговорить с этой частью. И мне бы хотелось, чтобы та другая часть пришла и поговорила со мной… Когда ты будешь здесь, подними левую руку от подлокотника стула, чтобы я понял, что ты здесь. Пожалуйста, приди, Часть, чтобы я мог поговорить с тобой… Часть, ты не придешь, чтобы поднять левую руку Кена, чтобы я знал, что ты здесь? … Поговори со мной, Часть, и начни так: «Я здесь».

Было время, когда 17 процентов психотерапевтов, лечивших диссоциативые расстройства, сами были пациентами или бывшими пациентами с диагнозом диссоциативного расстройства личности. Психолог Николас Спанос вывел в 1994 году удивительную аналогию: «Эти психотерапевты, помогающие социализации новых пациентов, которых они сами рекрутируют в ряды страдающих диссоциативным расстройством, весьма напоминают тех представителей традиционных культур, которые, излечившись от собственной одержимости, присоединяются или даже возглавляют культы, формирующие и оправдывающие духовную одержимость неофитов».

Если мы определим диссоциативное расстройство как «социально обусловленный феномен», то он сможет многое рассказать нам о том, как человек интерпретирует постоянные изменения и неустойчивость. У двух третей пациентов, которым ставили диагноз диссоциативного расстройства, врачи наблюдали пограничные изменения личности. Биполярное аффективное расстройство тоже часто сочетается с расщеплением личности. Когда настроение предрасположенного (уязвимого) больного колеблется от полной подавленности до невероятного оживления, когда пассивное поведение переходит в агрессивное, когда отношение колеблется от безразличия к преданности, то все это, вероятно, заставляет думать, что в этих разных состояниях мы имеем дело с разными людьми. Новые личности могут теперь претендовать на воспоминания и черты, которые, в противном случае, хорошо это или плохо, но мы назвали бы «своими». Психотерапевт авторитетно заявляет: «Я хочу, чтобы другая личность пришла и поговорила со мной…». Сцена готова, декорации поставлены. Часть личности появляется и получает назидательное внушение. Эта другая личность вначале играет свою роль неуверенно, а потом входит во вкус; публика аплодирует и воодушевляет.

«Я был в двух состояниях сознания. Я не понимаю собственного сознания. Я был разорван».

Диагностика диссоциативного расстройства остается весьма противоречивой и ненадежной, и многие из страдавших наиболее драматичными их формами с тысячами других личностей (и получивших от этого немалые выгоды) теперь молчат. Причем некоторые молчат из-за страха перед медико-юридическими последствиями, а не из-за смены убеждений. Не существует никаких анализов или инструментальных методов исследования, которые могли бы подтвердить или опровергнуть диагноз. Существуют лишь диагностические критерии, которые невозможно подтвердить никакими биомаркерами.

Изменение отношения к диагнозу диссоциативного расстройства можно проследить по эволюции заголовков в журнале «Нью Сайентист» с течением времени: «Сорок четыре личности блистательного художника» в 2000 году, «Расколотый мозг» в 2003 году, «Не была ли Сибилла творением психиатра?» в 2011 году и «Расщепление личности: развенчание диагноза» в 2013 году.

Я беседую со Стивом Джеем Линном, специалистом по диссоциативным расстройствам и профессором психологии Бингхемтонского университета штата Нью-Йорк. Профессор уверен, что люди, на самом деле, страдают диссоциациями, и, как правило, они подлинны (если не считать тех немногих, кто симулирует это состояние, чтобы избежать тюрьмы или извлечь финансовую выгоду). «Но, развернутая картина диссоциативного расстройства идентичности (это то самое хаотичное множество расщепленных личностей, появившихся в телевизионных ток-шоу в девяностые годы), является, вероятно, результатом социальных и культурных влияний», – поясняет Линн. Эти влияния, считает профессор, заключаются в медийной рекламе диссоциативных расстройств и в поведении некоторых психотерапевтов, которые поощряют измышления о том, что люди могут вмещать в себя множество разных личностей. Тем не менее, Линн не отмахивается от переживаний пациентов с диссоциативными расстройствами: «Дело в том, что даже эти хаотичные, причудливые и невероятные представления являются истинными в том смысле, что люди на самом деле верят в свою «множественность». Правда же заключается в том, что мы имеем дело с одной личностью с искаженным чувством идентичности».

В наши дни перестали ставить диагнозы диссоциативных расстройств в их наиболее живописной форме, и, одновременно, закатилась карьера многих поборников существования этой болезни. Вот отрывок из статьи «Загадка расщепления личности», опубликованной в 1988 году в газете «Нью-Йорк Таймс», где разбирались данные о том, что разные личности одного человека страдали разными видами пищевой аллергии. «Мы видим наиболее наглядную демонстрацию о том сильном воздействии, какое оказывает разум на тело», – говорил доктор Беннетт Браун, психиатр пресвитерианского госпиталя святого Луки в Чикаго, представленный в статье первопроходцем этих исследований. «Если разум способен физически влиять на ткани тела, то, думаю, это можно использовать в лечении».

Приблизительно двадцать лет спустя доктора Брауна отстранили от лечебной деятельности на два года после того, как одна из его пациенток, Пэтти Бургус, заявила о том, что доктор Браун убеждал ее в том, что в ее психике живут 300 личностей, принимал участие в сатанинских ритуалах и убивал младенцев. Два года Бургус провела в психиатрической клинике. Давая интервью «Чикаго Трибюн», она сказала: «Я начала кое-что соображать и поняла, что у меня нет другого способа вырваться из маленького городка в Айове, я не смогла бы оттуда вырваться, даже если бы съедала две тысячи детей в год – никто бы этого даже не заметил».

Суд обязал пресвитерианский госпиталь Святого Луки выплатить Бургус 10,6 миллиона долларов. Госпиталь, тем не менее, своей вины не признал.

В конечном счете, даже история Сибиллы не была тем, чем она казалась, несмотря на слова ее психиатра Корнелии Уилбур: «Все психиатрические факты представлены очень точно. История Сибиллы дает неповторимый шанс заглянуть в подсознание и открывает путь к новым знаниям». В своей книге «Разгаданная Сибилла» писательница Дебби Натан подозревает иное. Сибилла находилась под мощным воздействием барбитуратов во время сеансов психотерапии. История травматичной тонзиллэктомии была придумана и вставлена в историю ужасных жестокостей, которые пришлось, якобы, пережить Сибилле. Но самым поразительным документом является письмо, написанное Сибиллой (Ширли Мейсон) Корнелии Уилбур в 1958 году:

«Я не буду говорить вам, что здесь не было чего-то неправильного… Но это совсем не то, во что я заставила вас поверить… Во мне нет никаких множественных личностей… Моя личность даже не «раздвоена»… Все они – это я сама. По сути, я все время лгала». Истории о жестоком обращении «… взялись неизвестно откуда, но начав и увидев, что вы заинтересовались, я не смогла остановиться…».

Уилбур ответила, настаивая на том, что этот отказ представляет из себя лишь нежелание Сибиллы глубже проникнуть в свою душу. Психотерапия возобновилась, Сибилле вводили сильнодействующие лекарства, и на этом фоне возникли еще шесть призрачных персонажей – так же, как воспоминание об изнасиловании, погребении заживо, об оргиях матери с девочками-подростками. Все это манило прибылями и славой. Отношения психотерапевта и пациентки в данном случае были весьма неортодоксальными: Уилбур часто навещала свою подопечную дома, рассказывает Дебби Натан. Она залезала в постель к Сибилле и проводила электросудорожную терапию, платила по ее счетам, дарила Сибилле свою одежду, подарила ей кошку и обещала посодействовать поступлению Сибиллы на медицинский факультет. Когда Уилбур впоследствии заболела болезнью Паркинсона, Сибилла переехала к ней, чтобы ухаживать за своим врачом. Уилбур умерла в 1992 году, оставив Сибилле 25 тысяч долларов. Сибилла пережила Корнелию Уилбур на шесть лет.

Однако в то время, как диссоциативное расстройство в своей прежней инкарнации множества других «я» в определенной степени сошло на нет и исчезло из научной и общественной прессы (хотя эта тема на короткое время снова возникла в американской комедии «Соединенные Штаты Тары», которая шла с 2009 до 2011 года, а исполнительница главной роли Тони Колетт выиграла премию Эмми и Золотой Глобус), оно, тем не менее, заставило нас задуматься о важных проблемах идентичности и ответственности.

Теперь мы вернемся в зал суда.

Это не моя (наша) вина

Диссоциативное расстройство идентичности связано с самой сущностью ответственности. Мы предпочитаем думать, что обладаем единой связной самостью с ее испытаниями и страданиями, изменчивостью и текучестью. Но даже в те дни, когда я не очень довольна собой, у меня остаются прежние отпечатки пальцев, прежняя ДНК и прежние водительские права, а также (приблизительно) те же морально-этические принципы. Сегодня я считаю себя ответственной за то, что сделала вчера, и я уверена, что завтра возьму на себя ответственность за то, что сделаю сегодня, независимо от того, как сильно изменится мой характер. Если бы юридическая ответственность оценивалась по-другому, то я могла бы сегодня ограбить десяток банков, за ночь изменить характер, а затем полной грудью вдохнуть утренний воздух, зная, что моя новая личность гарантирует избавление от наказания. Возможно, смирение вознаграждается за возрождение характера, но оно не освобождает от вины.

Эти принципы, однако, оказались под угрозой, когда в семидесятые и восьмидесятые годы стали массово выявляться случаи диссоциативных расстройств идентичности. Надо ли относиться к альтер-эго как к самостоятельным личностям, или личность – это всего лишь одна из граней неизменной идентичности? Почему одна личность должна расплачиваться за преступление, совершенное другой личностью? Должны ли разные идентичности клясться отдельно и отдельно подвергаться допросу? С этими проблемами столкнулся суд в Висконсине во время процесса по делу об изнасиловании. В июне 1990 года Марк Петерсон, двадцатидевятилетний служащий продуктового магазина, был обвинен в изнасиловании двадцатишестилетней Сары на переднем сиденье автомобиля в муниципальном парке. Точнее, Петерсон был обвинен в изнасиловании одной из двадцати одной личности, и имя этой личности – Дженнифер (в возрасте двадцати лет), в присутствии свидетельницы, еще одной испостаси Сары – Эмили (в возрасте шести лет).

Саре был поставлен диагноз расщепления личности, как тогда называли диссоциативное расстройство, всего за четыре месяца до суда. Сара показала, что Петерсон встретился с ними в кофейне за несколько часов до происшествия, куда он преднамеренно пригласил наивную Дженнифер, зная, что она согласится на секс с ним.

«Эта шестилетка вдруг появилась, когда я занимался любовью с Дженнифер» – признался Петерсон. Позже он добавил: «Я от имени Дженнифер попросил Эмили забыть все, что она видела, потому что все это касалось только меня и Дженнифер».

Ни Дженнифер, ни Эмили, возразил прокурор, не были способны дать согласие. Обвинение процитировало статут Висконсина, согласно которому половой акт с душевнобольным человеком является преступлением, если обвиняемый знал о состоянии жертвы, и если болезнь делала жертву «неспособной оценивать действия и поведение другого человека». Однако Петерсон отрицал, что знал о душевном заболевании Сары.

К моменту начала суда у Сары возникли сорок шесть новых альтер-эго; некоторые из них регулярно появлялись в суде. Судья окружного суда графства Виннебаго велел Саре клясться за каждого нового персонажа. Адвокаты отдельно представлялись каждой новой личности. Свидетельские показания эти новые личности тоже давали отдельно. Френни, Джон, Джеми, Дженнифер и Эмили выступали по очереди. В какой-то момент появилась даже личность собаки.

Психиатр, участвовавший в процессе со стороны защиты, оспаривал само существование расщепления личности, называя это заболевание «НЛО психиатрии».

Петерсон был объявлен виновным в изнасиловании, но через несколько дней решение было по техническим причинам отменено, и назначено новое разбирательство, которое тоже было отменено, и, в конце концов, Петерсон был освобожден.

Но что происходит, когда обвиняемый утверждает, что ему поставлен диагноз диссоциативного расстройства? Если личности таких обвиняемых разительно отличаются друг от друга, то какая из них преступна, а какая невиновна?

Таким был драматический случай Бриджет Денни-Шафер, которая столкнулась именно с таким вопросом. В мае 1991 года Денни-Шафер, представившись студенткой, проникла в госпиталь Нью-Мексико. Одетая в белый халат тридцатишестилетняя Денни-Шафер похитила годовалого Кевина Чавеса. Оставив на месте его близнеца, Денни-Шафер уехала с ребенком в Техас, в дом своего бывшего бой-френда Джесси Паломареса. За несколько месяцев до этого у Денни-Шафер случился выкидыш, но в течение всего времени, предшествовавшего похищению, она говорила членам своей семьи и Паломаресу, что беременна от него. За два месяца до преступления она отправила Паломаресу свою фотографию, на которой выглядела беременной. Вернувшись с работы, Паломарес обнаружил дома Бриджет с ребенком на руках. Постель была в крови, а в пластиковом мешке лежала плацента. Кровь и плаценту Денни-Шафер тоже похитила в госпитале. Бриджет попросила Паломареса похоронить плаценту в саду. Джесси сомневался, что это его ребенок, и сказал, что продолжения отношений не будет. Денни-Шафер уехала в Миннесоту, где поселилась вместе с матерью и своей дочерью-подростком. Им она сказала, что Кевин – это ее сын. Через несколько дней женщину арестовали агенты ФБР. Бриджет было предъявлено обвинение в похищении ребенка. Кевин, который не пострадал, был возвращен в семью.

Защита Денни-Шафер заявила, что ее доминирующая личность, Гиджет, была без сознания и не знала о похищении большую часть той недели, и что винить во всем надо незрелую личность Рины, личность Верховной Матери и Бриджет.

Суд нашел Денни-Шафер виновной, версия о ее душевном расстройстве была отвергнута. Но апелляция оказалась успешной. Апелляционный суд заключил, что уголовный суд должен был принять во внимание, что Гиджет не знала о преступном поведении других альтер-эго. Гиджет не могла и была не в состоянии контролировать противоправные действия, совершенные другими эго.

Повторного разбирательства не было. В 1994 году Денни-Шафер было предъявлено обвинение в следующем похищении. Она была приговорена к сорока шести месяцам заключения в учреждение для лиц с ментальными нарушениями.

Дело Денни-Шафер стало вехой в истории диссоциативного расстройства идентичности. В судах решалась судьба так называемой доминирующей личности, а не личностей других эго; тем не менее, другие личности были подняты до уровня личностного статуса, перестав быть ментальными уровнями, воспоминаниями или восприятиями. Ответчик был теперь один, и один человек выступал с показаниями. Однако наличие множества личностей внутри одного обвиняемого сослужило юриспруденции плохую службу: например, для Денни-Шафер было очень выгодно, что Гиджет – личность, объявленная невиновной – явилась в суд. В то же время некое другое «я», похитившее ребенка, в суде отсутствовало.

Предположение о том, что другие эго обладают совершенно разными личностями, таким образом, приводит к тому, что их идентичности невозможно приписать человеку, сидящему на скамье подсудимых. Принятие и приписывание различных личностей каждому статусу идентичности является таким же опасным, как присвоение им имен. Это так же порочно, как приписывание каждой личности строго определенного эмоционального состояния. Наделяя статус идентичности личностными свойствами, мы воспламеняем фантазию и вовлекаемся в заговор, рисуя контуры каждого аватара.

Но давайте испробуем другой подход. Если вы примете диссоциативное расстройство идентичности в том виде, как было принято в то время, то есть как расстройство, связанное с появлением множества отличных друг от друга личностей, будет ли честно после этого наказывать Гиджет? Представляется несправедливым наказывать этот статус идентичности – она (или точнее некий неодушевленный статус) кажется неспособной совершить преступление в прошлом или совершить его в будущем. Наказание Гиджет не приведет к реабилитации безответственного юного персонажа Риты, или личности Верховной Матери, Бриджет; наказание не приведет к нравственному просветлению Гиджет; она не может «снова» совершить преступление, если вообще его не совершала. Но в строгом смысле слова, тем не менее, есть необходимость привлечь Денни-Шафер к ответственности – в этом мы усматриваем честность, отдаем дань уважения жертвам и их семьям, и отвращаем других от совершения подобных преступлений. Если Гиджет освободить, то ничто не остановит другие статусы идентичности снова всплыть на поверхность и совершить следующие преступления. Возможно, что приписанный Гиджет статус идентичности все же несет ответственность, ибо это он позволил другим личностям появиться, и, возможно, сделает это снова. Статус идентичности Гиджет был необходимым условием преступления.

Дженнифер Рэдден, заслуженный профессор философии Массачусетского университета, считает, что вместо того, чтобы воображать, будто наказанию подвергается невиновный статус идентичности, надо говорить о так называемом статусе идентичности, который, как, например, Гиджет, несет бремя наказания для совершения большего блага. Рэдден проводит параллель с тем, что происходит, когда к тюремному заключению приговаривают родителей. Для того чтобы оправдать тяжелые последствия, которые этот приговор навлекает на ребенка, закон апеллирует к традиционной деонтологической доктрине двойного эффекта – то есть к идее о том, что иногда допустимо причинить вред (в виде побочного или двойного эффекта) ради достижения хорошего результата. При таком толковании цель действия (признание Денни-Шафер виновной в преступлении) надо отличать от реального вредоносного побочного эффекта (Гиджет несет основную тяжесть наказания): «Поскольку страдания ребенка не являются частью цели наказания родителей, постольку суд может избежать упреков в наказании невинного, настаивая на том, что наказание определяется в рамках намерения. Таким образом, ребенок страдает от наказания, но его при этом не наказывают».

Целью психотерапевтического лечения диссоциативного состояния в настоящее время считают объединение идентичностей; то есть не разделять их на другие эго, а соединить в устойчивое, неразложимое и единое существо (в том же смысле, в каком все мы являемся едиными и связными существами). Возражения против сущности диссоциативного расстройства идентичности, во всяком случае, против той его формы, которая возникла в восьмидесятые и девяностые годы, отнюдь не означают отрицания переживаний больных, которые рассказывают нам свои истории, но означают необходимость иной интерпретации их личностного диссонанса, означают отход от приписывания отдельных и разнородных переживаний разным личностям и преобразование хаотичных противоречивостей в устойчивую гармонию.

Кеннет Бианки: правда

Вернемся в 1979 год, когда Кеннет Бианки смотрел «Сибиллу».

Мало-помалу начала всплывать правда – не на гипнотических сеансах с крутящимися колесами, а далеко за тюремными стенами.

Следователи выяснили, что Кеннет Бианки присвоил себе идентичность «Стивена Уокера» для того, чтобы получить сертификат и диплом практикующего психолога. В мае 1978 года он поместил в газетах объявление о том, что ему нужен психолог, который мог бы с ним поработать. Откликнулись многие, в том числе и Томас Стивен Уокер, который в доказательство своей компетентности представил свои университетские регалии. Бианки обратился в университеты, которые посещал Уокер, от имени «Стива Уокера» и запросил копии дипломов, заплатив положенную пошлину и представив обратный адрес – «Томасу Стивену Уокеру, до востребования на имя миссис К. Бианки». Он просил при этом, чтобы ему прислали дубликаты, но без указания имени, которое он хочет вставить в дипломы и удостоверения, исполненными красивым каллиграфическим почерком.

В доме Кеннета Бианки полицейские обнаружили четырнадцать учебников по психологии, включая «Руководство по методикам гипноза», «Словарь науки о поведении», «Диалоги психотерапевта», «Диагностическое психологическое тестирование», «Ежегодный обзор поведенческой психотреапии: теория и практика», «Психоанализ и поведенческая психотерапия», «Современная клиническая психология» и «Семинар по поводу случая Стэка Салливена: лечение юношеской шизофрении».

Вся история вскрылась очень быстро. Психиатр, представлявший сторону обвинения, сказал Бианки, что у большинства больных с диссоциативным расстройством присутствуют больше трех личностей. Через несколько часов Бианки послушно обзавелся еще одним персонажем по имени «Билли» (Билли Миллиген знаменит тем, что первым в истории прибегнул к диссоциативному расстройству идентичности для защиты в суде; Миллигена обвиняли в серии похищений, изнасилований и грабежей в районе университета штата Огайо).

В конце концов, Бианки признался в том, что фальсифицировал свой диагноз. Судья, оглашавший приговор, сказал, что «в этом мистеру Бианки невольно помогали и содействовали психиатры, которые наивно глотали наживку, подкинутую им мистером Бианки».

21 октября 1983 года Кеннет Бианки был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Содержат его в тюрьме штата Вашингтон, в исправительном отделении номер 266961. В условно-досрочном освобождении в 2010 году ему было отказано, и следующее прошение он сможет подать только через пятнадцать лет.

На первом слушании повторного разбирательства он сказал: «Я стал настоящим учебником по психологии. Меня наградили всеми болезнями, что существуют под луной, но, на самом деле, я – одна единственная личность».

Кеннет Бианки был признан ответственным за свои преступления.

К тому моменту, когда полицейские начали допрашивать Кристофера в связи со вторым эпизодом сексуального насилия, он был почти полностью парализован в результате бокового амиотрофического склероза. Он с трудом мог шевелить большими пальцами рук, а хорошенько отдохнув, был способен приподнять левое плечо. Речь его стала смазанной и почти невнятной. Глотая, он давился пищей, и кормить его приходилось через желудочный зонд. Фасцикуляции теперь охватили все группы мышц. Жена стояла рядом с носовым платком и вытирала стекавшую изо рта слюну. Она стояла рядом с мужем и в зале суда.

Между тем, появились данные о том, что в прошлом он напал на еще одного подростка. Что же будет дальше? Что надо делать, если человек, ныне пораженный тяжелым заболеванием и апатичный в результате тяжелых неврологических нарушений, обвиняется в преступлениях, совершенных до наступления заболевания?

Позже жена сказала мне, что полиции следовало бы оставить Кристофера в покое. Он стал теперь другим человеком – сочувствующим, сопереживающим и глубоко верующим.

Переживания по поводу того, является ли кто-то «прежней личностью», представляются пустыми и неуместными, когда решается вопрос о заслугах и вине. Мы задаемся этим вопросом не первое столетие и отчаянно ищем тождество, решая вопрос об ответственности: тождество воспоминаний, физическое тождество, психологическую связность. Вероятно, имеет больший смысл предположить, что ответственность управляет идентичностью: она превосходит тождество и одинаковость. Если Кристофер предстает перед судом сегодня, то мы считаем его сегодня той же личностью, которая подвергла насилию второго подростка, потому что он находится в суде, чтобы нести ответственность. Кристофер, как мы уже видели в других случаях диссоциативного расстройства, все же является обвиняемым в преступлении, обвиняемым, который действовал определенным образом в определенное время – и утверждение, что теперь у него другая личность, не отменяет факта совершения действия. Нынешнее состояние может повлиять на строгость приговора, но ни в коем случае не отменяет ответственности.

Как и предсказывал сайт, Кристофер прогрессивно терял способность ходить, стоять, хватать, глотать, говорить, кашлять и дышать. Это был, своего рода, приговор. Жена оставила его незадолго до смерти. Кристофер умер до окончания второго судебного разбирательства. Теперь только Бог может судить его, сказал мне Кристофер во время нашего последнего разговора.

И, как бы то ни было, добавил Кристофер, он не сделал ничего плохого. Все это было недоразумением.

Он, Кеннет Бианки, Хуанита Максвелл и Бриджет Денни-Шафер… Чего стоили их истории о том, что они стали другими людьми, когда, на самом деле, они всегда были самими собой?