Часть II

Личность

Попробуйте начертить кривую своей сущности во времени. Видите ли вы разрывы и промежутки, разделяющие вашу сущность на непохожие друг на друга фрагменты, или ваш характер остается непрерывным и связным? Видите ли вы на этом графике тождественную самой себе личность или череду разных самостей?

Теперь мы приступим к исследованию того, как личность формирует нас, кем мы становимся, когда, по тем или иным причинам, происходит ее переключение.

Мы увидим поражения мозга, отвращающие от дикости и толкающие человека на путь гуманности, превращающие чувствительные натуры в высокомерных снобов. Мы познакомимся с припадками, побуждающими к творчеству, и с деменцией, пробуждающей художественные таланты. Мы познакомимся с ненормальными живописцами, пристрастившимися к допамину, и с одержимыми писателями, принимающими амфетамины.

Мы встретимся с преступниками, просящимися на свободу: «Это был не я, ваша честь!» Я познакомлю вас с психотерапевтами, пытающимися гипнотизировать своих клиентов, принуждающих их становиться другими личностями, или быть многими людьми сразу. Мы увидим заурядных людей, которые, пусть даже на краткий миг, становятся великими героями.

Это истории о том, кто мы, и кем мы способны становиться.

Глава 4

Незнакомец

Он был, не без грусти говорила одна из его знакомых женщин, «самым привлекательным холостяком в деревне». Мартин, которому было тогда немного за пятьдесят, жил на западном побережье Ирландии. Он был членом местного комитета «За чистый город» и отвечал за состояние стен, заборов, живых изгородей и обочин. Он пел в церковном хоре своим хорошо поставленным баритоном. Он всегда появлялся на улице в безупречно отутюженных брюках, носил подтяжки и запонки.

Позже я узнала, что в молодости Мартин играл в ирландский хоккей и считался одним из лучших игроков в графстве. Широкоплечий, высокий, он хорошо смотрелся на поле, внушая уверенность остальным игрокам одним своим видом. Он участвовал почти во всех играх своей команды. Об этом мне с печалью поведала его племянница Тара, его семейный врач.

В то утро он вошел в мой кабинет и остановился в углу, а затем принялся мять и щипать свои руки, внимательно глядя, как кусочки кожи падают на пол. Он щелкал костяшками пальцев, вертелся на пятках, насвистывая национальный гимн. Потом он несколько раз сплюнул на пол. Нет, спасибо, доктор, я не хочу садиться. Его отвлекла стопка бумаги на столе. Он взял один лист и принялся, не спеша, складывать его. Прошло две минуты. Мартин продолжал складывать и разворачивать листок. Потом он спустил брюки и начал мастурбировать. Закончил он очень быстро, натянул брюки и следующие десять минут искал на полу несуществующие монеты. Их не было, но он продолжал упрямо их искать.

Те, кто знал Мартина, говорили, что эти изменения сначала развивались медленно. Мартин постепенно перестал интересоваться общественной жизнью, стал пропускать заседания совета, если же появлялся, то вел себя нетерпимо, легко раздражался и злился, допуская грубость, что было для него совершенно нехарактерно. Он перестал болтать с соседями, остановившись у забора, перестал спрашивать их о здоровье детей. Глядя на людей, он теперь смотрел сквозь них, никого не замечая.

В течение следующего года его постоянно видели на улицах, он, пошатываясь, бродил по ним, отчаянно ругаясь и жестикулируя. От Мартина стал исходить дурной запах, седеющие волосы свисали неопрятными жирными прядями. Брюки были запятнаны мочой. Неделями он носил мятые брюки, перестал надевать носки. Завидев Мартина, люди отворачивались и переходили на другую сторону улицы. Он стал каждый день покупать множество больших плиток шоколада. Придя на похороны своего двоюродного брата, он непрестанно громко смеялся во время отпевания. Никто не знал, что с ним делать.

Когда Мартин, наконец, соизволил разрешить семейному врачу посетить свой дом, его племянница была шокирована тем, что ей пришлось увидеть. Сотни пакетиков из-под чая были аккуратными кучками разложены в гостиной. Огромные, тщательно сложенные стопки газет загораживали проход, полные историй, которые Мартин не читал. На столе лежали неоплаченные счета по кредитной карте и нераспечатанные письма из банка.

Во время нашей беседы Мартин отрицал, что у него есть какие-то проблемы, отрицал тот факт, что он стал совсем другим человеком. Когда он не отвлекался (такие моменты возникали), он смог назвать мне свое имя, адрес и вспомнил, кто был в тот момент премьер-министром.

«Лимон, ключ, мяч, яблоко, пенни», – сказала я. Он без запинки и правильно повторил мне последовательность этих пяти слов; взгляд его при этом стал очень напряженным, а два последних слова он пронзительно прошептал мне на ухо. Он смог вспомнить всю последовательность и через пять минут. Я поняла, что это не далеко зашедшая болезнь Альцгеймера; память и ориентация во времени была сохранена, чего не наблюдают при болезни Альцгеймера. Это была не она.

Я испытала другой подход.

– Мартин, назовите в течение одной минуты как можно больше слов на букву «С», – попросила я.

– Сок. Сок. Соль.

– А еще?

– Соль, перец.

Два правильных ответа за минуту. Я ожидала, что Мартин назовет не меньше пятнадцати слов. Этот тест на свободное обращение с буквами говорит о состоянии лобной доли, но может свидетельствовать о поражении и других отделов мозга. Нужны были дополнительные тесты, и я перешла к интерпретации поговорок.

– У семи нянек дитя без глазу, – сказала я. – Что это значит?

– Это значит, что в детской много нянек, – ответил он. – Очень много.

Исследование когнитивных способностей предполагает выявление способности к упорядоченному рассуждению; это еще один метод исследования состояния лобных долей и их связей.

– Сколько бегемотов в Бельгии? – спросила я.

– Миллион, – без колебаний ответил Мартин, положив руку мне на плечо.

Диагноз в этот момент был практически установлен. МРТ подтвердила мои предположения. У Мартина была выявлена атрофия лобных и части височных долей. Эти области отвечают за формирование суждений, за познание, эмпатию, абстрактное мышление и поведение. Все эти функции были необратимо нарушены. Мартин страдал лобно-височной деменцией, незаметно развивающимся, но неотвратимо прогрессирующим заболеванием, разрушающим личность. Эта деменция встречается реже, чем болезнь Альцгеймера, и поражает людей в возрасте от пятидесяти лет, но, в некоторых случаях, может возникнуть и в начале третьего десятилетия жизни.

В патогенезе болезни большую роль играет наследственность, роль намного большую, чем при болезни Альцгеймера. Генные мутации встречаются в 25 процентах случаев. Еще у сорока процентов больных есть указания на деменцию или другие психиатрические расстройства в семейном анамнезе. Поэтому Мартин был с рождения обречен на деменцию и на смерть в течение пяти лет после установления диагноза. Лечения для этой болезни не существует.

Я поставила диагноз, но чего я этим добилась? Я не могла ответить на вопрос, волновавший семью Мартина, которая хотела знать, где прежний Мартин, куда делся человек, которого они знали и любили. Можно ли до него каким-нибудь образом достучаться? Как относится личность, которой он стал, к личности, которой он был раньше? Были ли зачатки нового Мартина в душе Мартина прежнего?

У меня было много вопросов к Мартину, но у него было на них очень мало ответов.

Главными признаками лобно-височной деменции являются поведенческие нарушения, которые выражены сильнее нарушений памяти (они развиваются позже). Растормаживание – очень характерный симптом: больные целуют незнакомцев, мочатся в публичных местах, громко отпускают неприличные замечания, часто сексуального характера, а также не понимают социально значимых намеков – например, они могут продолжать говорить, несмотря на то, что собеседник дает понять, что ему наскучил разговор. Пренебрежение личной гигиеной – весьма характерный признак лобно-височной деменции. Некоторые больные допускают совершенно неприличные жесты: они испускают газы, мастурбируют, рыгают или плюются в публичных местах, не обращая внимания на реакцию окружающих. Больные перестают чувствовать границы личного пространства, и могут слишком долго находиться в непосредственной близости от другого человека. Некоторые публично совершают половые акты или преступления, не стесняясь присутствия других людей. Люди, страдающие лобно-височной деменцией, отличаются ненасытным аппетитом – они одержимы едой, создают дома запасы, отличаются патологическим влечением к углеводам, иногда пытаются есть несъедобные предметы. Характерны непрестанно повторяющиеся движения: потирание рук, хлопанье в ладоши, почесывание, повторение до бесконечности одного и того же слова.

У некоторых больных вместо растормаживания наблюдают непреодолимую апатию: доминирует инертность, мотивации и влечения угасают. Больного надо постоянно тормошить и заставлять что-то сделать: встать с постели, принять ванну, одеться, выйти на улицу, то есть вернуться к жизни. Семья ведет борьбу с личностью против болезни. Очень часто больные с лобно-височной деменцией попадают к психиатру или в полицейский участок раньше, чем к неврологу.

Правда, членов семьи и друзей больше всего огорчает потеря способности к сочувствию и сопереживанию. «Ей стало все равно», – говорили об одной женщине. Когда у ее детей произошла трагедия, она нисколько не тронула их мать, она просто ничего не заметила. При лобно-височной деменции больных поражает эмоциональная тупость, они теряют способность к чувствам и перестают реагировать на события. Эта потеря теплоты, потеря зрительного контакта воспринимается членами семьи глубоко личностно.

Очень легко пропустить лобно-височную деменцию. Традиционные когнитивные тесты направлены на выявление поражения памяти, но при ЛВД поражаются, преимущественно, так называемые исполнительные функции – когнитивные процессы высшего уровня, отвечающие за организацию жизни, стратегическое планирование, решение проблем, адекватное обращение, внимание на важные вещи, инициацию деятельности, мышление в абстрактных понятиях, подавление эмоций, самоконтроль, принятие решений и нравственность суждений и поступков. Поведенческие нарушения чаще приписывают душевным расстройствам, наркомании или алкоголизму. Апатию принимают за проявление депрессии, а не деменции. Склонность к ритуальным действиям, собирательство и запасание пищи объясняют синдромом навязчивости.

Тара, грустная женщина, племянница и семейный врач Мартина позволила мне заполнить пустоты, ответив на вопросы, на которые не мог мне ответить сам Мартин. Она рассказала мне о том, каким он стал теперь, и каким был раньше. Общими усилиями мы смогли распутать диагностический клубок.

В описанном выше случае Аниты члены семьи и друзья иногда могли рассмотреть за занавесом болезни «прежнюю Аниту», которая выглядывала из-за тумана пораженной болезнью Альцгеймера памяти. Но в этом расторможенном, жадном, жестикулирующем субъекте не осталось ничего от прежней личности Мартина.

Насколько важны изменения личности для идентичности человека, для восприятия того, кто он есть на самом деле? Если завтра утром вы проснетесь, обладая новой личностью, то останетесь ли вы самим собой? Для того чтобы это понять, нам надо сначала разобраться с вопросом: что такое личность? Для того чтобы это понять, я сначала отведу вас в Постман-Парк.

Элис Эйрс. Дочь каменщика. Проявив высочайшее мужество, спасла, ценой своей юной жизни, троих детей из горящего здания на Юнион-Стрит. 24 апреля 1885 года.

Сара Смит. Актриса театра пантомимы. Умерла от сильных ожогов, полученных ею, когда она в своем легко воспламеняющемся платье пыталась затушить огонь, охвативший ее подругу. 24 января 1863 года.

Вильям Дрейк. Пожертвовал жизнью, предотвратив серьезную катастрофу. Он спас женщину, находившуюся в карете, когда понесла лошадь, запряженная в нее. 2 апреля 1869 года.

Гарри Сисли-Килберн. 10 лет. Утонул в попытке спасти своего тонущего брата после того, как его самого вытащили из воды. 24 мая 1878 года.

Дэвид Селвз. 12 лет. В Вулвиче пытался спасти тонущего друга, но не смог, и утонул вместе с ним. 12 сентября 1886 года.

Вход в Постман-Парк в Лондонском Сити отмечен неприметными воротами, их легко не заметить и пройти мимо. От Лондонского музея надо свернуть на юг и идти в направлении собора святого Павла, и там вы увидите дорогу на кладбище. Идите прямо, и скоро в окружении маленького садика вы увидите могилы, солнечные часы, цветочные клумбы, пруд с рыбками и несколько скамеек, на которых перекусывают рабочие Сити. Парк был открыт в 1880 году на месте церкви и старого кладбища. Центром Парка стал открытый в 1900 году мемориал в память примеров героического самопожертвования. Мемориал покрыт терракотовой крышей длиной около пятидесяти футов, покоящейся на семи колоннах высотой около девяти футов. Под крышей ряд керамических табличек, составленных из шести небольших плиток каждая. На плитках выбиты истории людей, совершивших акты самоотверженного мужества. Элис Эйрс, Сара Смит, Вильям Дрейк и многие, многие другие. Образцы героического и самоотверженного поведения. Примеры отважного характера.

«Оксфордский словарь английского языка» определяет личность как ключевой элемент идентичности человека, как «сочетание свойств и качеств, формирующих самобытный характер индивида». Например, «она обладает солнечной личностью, заражающей всех своим оптимизмом». Следует предположить, что этот солнечный и заразительный характер присущ данной личности всегда, из года в год, конечно, с известными вариациями, зависящими от конкретных обстоятельств. Когда она горевала после смерти горячо любимого родственника, соседи говорили, что «она сама на себя не похожа». Но проходило некоторое время, она снова становилась жизнерадостной и общительной, становилась собой.

Остается ли Мартин собой в значимом смысле этого слова? Возможно, нам удастся отделить его личность от его поведения. В конце концов, личность – это то, чем мы являемся, а поведение – это то, что мы делаем.

Правда, разделить эти два понятия все же не удастся. Люди, увековеченные в Постман-Парке вели себя героически. Их личности, как мы можем себе представить, были храбры и бесстрашны, и не обязательно в тот решительный момент, упомянутый на мемориальной плите, но и в повседневной жизни.

Считается, что личность, как сумма устойчивых и предсказуемых свойств, окончательно формируется к концу пубертатного периода. Это не значит, что не бывает изменений в поведении – они, естественно, имеют место быть – но свойства личности находятся под мощным влиянием генетических факторов и факторов окружающей среды.

Наша личность складывается под воздействием природы и воспитания, что подтвердил выполненный в 2015 году мета-анализ почти всех работ по личностям однояйцовых близнецов, опубликованных за последние пятьдесят лет. Средние вариации человеческих черт и их патологических отклонений на 49 процентов определяются наследственностью и на 51 процент – факторами окружения. Вариации зависят от конкретной природы признака или заболевания. Так, неврологические, офтальмологические и скелетные признаки в большой степени наследуются, а признаки, относящиеся к ценностям и отношениям – черты психологической идентичности – в наименьшей степени определяются наследственностью. Но, при этом, генетическая вариабельность связана с такими личностными признаками, как склонность к риску, исследовательскому поведению, и с такими качествами, как возбудимость, тревожность и склонность к навязчивостям.

Однако немалую роль играет и личный опыт. Идентичные близнецы, воспитанные в одной семье, имеют отличия в структуре личности, обусловленные разницей в личном опыте и особенностями отношений с другими людьми.

В 2013 году Юлия Фрейнд и ее коллеги опубликовали в Германии данные исследования, результаты которого выходят далеко за пределы дихотомии «природа и воспитание». Ученые поместили генетически идентичных мышей в общий вольер и наблюдали за их поведением в течение трех месяцев. При возникновении разницы в поведении ее нельзя было бы считать следствием влияния среды (она была одной и той же у всех мышей) или следствием генетических факторов (так как мыши были генетически идентичны).

Действительно, по прошествии нескольких недель начали выявляться различия в поведении мышей, несмотря на их тождество. Некоторые мыши проявляли поисковое поведение в большей степени, чем остальные, и эти мыши по-иному реагировали на окружающую их среду. Возникшие признаки не определялись ни внешними источниками, ни генами. Но и это еще не все; у мышей с повышенным уровнем поискового поведения, как оказалось, продолжалась интенсивная пролиферация нейронов. Иными словами, в зрелом возрасте у них продолжалось размножение нервных клеток, и поисковое поведение оказывало стимулирующее действие на этот феномен. Эти изменения стимулировали еще большее индивидуальное отличие этих мышей от остальных по принципу положительной обратной связи. Природа и воспитание – это еще не все. Возможно, нас формирует также и тот способ, каким мы проживаем нашу жизнь.

Возможно, в этом феномене играют роль эпигенетические изменения; опыт модифицирует экспрессию генов, что, в свою очередь, влияет на выбор дальнейшего жизненного пути. Выносливость в отношении боли, депрессия, сахарный диабет или рак молочной железы, определенные личностные черты (склонность к повышенному риску, например), возможно, связаны с эпигенетическими изменениями, за которыми следуют психологическая идентичность и склад характера.

И, тем не менее, лобно-височная деменция необратимо и до неузнаваемости изменила прежнюю личность Мартина – личность, вскормленную генами и заботливым попечением окружения, отделанную его личным опытом. Личность – это не просто набор признаков, но суть идеи «кто он есть». Индивидуальный и неповторимый образ мышления и чувствования безнадежно сбился с курса. С этим пришли и нарушения поведения. Он стал по-другому говорить, есть, перестал следить за собой. Он стал по-другому шутить, изменилось его чувство юмора. Теперь он склонен к грубым пошлым шуткам, а не к тонкой сатире, как раньше. Весь его день занят пошлостями и вульгарным весельем. Он стал другим и ведет себя по-другому.

Мне хотелось все же понять (как и близким Мартина), изменил ли этот сдвиг ядро сущности Мартина, его, так сказать, стержень, его самость и ощущение собственного «я». Был ли Мартин в какой-то степени все тем же старым добрым Мартином?

На этой фотографии вам четыре года. Вы строите замок из песка. На лбу у вас полоса солнцезащитного крема, на ногах резиновые вьетнамки. Другое фото: первый день в школе. Вы выглядите таким маленьким и трогательным в школьной форме. Маленьким и бесстрашным. Воротник рубашки упирается в подбородок. На этой фотографии вы не отдаете себе отчета в значимости происходящего события, находитесь в блаженном неведении о жизненных трудностях, которые ждут вас впереди. Но в вас на фото есть что-то такое, что есть в вас и сейчас. Другие люди тоже это замечают, замечают это тождество.

– Наш прежний Мартин мертв, – сказала мне Тара. – В нем не осталось и следов от его прежней личности; он стал совершенно другим человеком.

Есть что-то картезианское в этом обороте речи, уравнивающем деменцию и смерть, даже если мы не особенно религиозны или духовны. Мы хотим сказать, что в теле нет больше души, сущность человека улетучилась.

Но прежний Мартин и Мартин нынешний должны же, все-таки, сохранить какую-то соединяющую их нить «психологической связности», о которой я говорила в начале книги в главе об Аните. Должны быть промежуточные звенья, несущие память, намерения и убеждения следующему звену, от которого они переходят к следующему, изо дня в день и из года в год.

Проблема, однако, заключается в том звене, которое было разрушено. Мне думается, что изменения личности более губительны для человека и его идентичности, чем нарушения памяти или телесные заболевания.

Возьмем телесную форму – ваше тело образует пространственно-временную непрерывность с телом, которое было у вас вчера, позавчера, в прошлом месяце и много лет назад, даже если теперь у вас седые волосы и лицо покрыто лучиками морщин. Предположим, что я пригласила вас в свою лабораторию, где есть машина, которая снабдит вас новыми отпечатками пальцев, прибавит три дюйма к росту, сделает ниже голос и нарастит трицепсы. Вероятно, даже покинув мою лабораторию, вы все равно будете чувствовать себя все тем же человеком, что и прежде. Физически вы стали другим, но при вас осталась ваша прежняя, неизменная личность. Но если машина вместо этого отнимет у вас личность, то вы почувствуете разрыв в непрерывности своей самости, возможно, вы даже почувствуете себя другим человеком. Даже значимые телесные изменения не вызовут такого изменения восприятия «реального я», как пусть даже небольшие изменения личности.

Личностные изменения – это фирменный знак лобно-височной деменции. Непричесанный, неопрятный, враждебно настроенный человек, стоящий передо мной, человек с катастрофически измененной личностью, как представляется, имеет очень мало общего с «прошлым Мартином», о котором рассказывала его племянница и семейный врач Тара.

Но есть во всем этом и еще что-то, помимо изменения личности.

Нина Штромингер из Йельского и Шон Николс из Аризонского университета исследовали вопрос о том, какие типы когнитивных нарушений вызывают коренные изменения личности, превращая родного человека в незнакомца. Ученые беседовали с супругами и родителями больных с лобно-височной деменцией, болезнью Альцгеймера и боковым амиотрофическим склерозом (БАС, самой распространенной формой заболевания двигательных нейронов) и выяснили, что в нарушениях непрерывной идентичности личности главную роль играют моральные качества. Именно исчезновение моральных качеств при лобно-височной деменции – эмпатии, честности и сочувствия – делают больного неузнаваемым для членов его семьи и друзей. Изменения интеллекта, памяти, физических способностей или личностных черт, не имеющих отношения к нравственности (например, любознательности, творчества, общительности, воображения, предприимчивости и энтузиазма) не нарушают восприятия больного как прежней личности. «До тех пор, пока ядерные моральные качества сохраняются, – отметили авторы в 2015 году, – восприятие человека и его личности остается интактным».

Именно отсутствие эмпатии у Мартина заставило его близких почувствовать себя глубоко уязвленными – неспособность понять боль Тары, когда ее матери поставили диагноз рака, неспособность поставить себя на ее место, разделить ее чувства. Да, пострадали и некоторые другие его черты (остроумие, общительность, предприимчивость и решительность), но не эти изменения вызвали изменение его восприятия близкими, не они превратили Мартина в чужого и враждебного человека.

Почему изменения моральных качеств значат для нас больше, чем изменения личностных черт, не имеющих отношения к нравственности? Формируя наши впечатления от других людей, мы всегда придаем большое значение качествам, связанным с моралью (например, честности, состраданию, жестокости, искренности, щедрости и надежности), в большей степени, нежели качествам социальным (например, дружелюбию, приветливости) или компетентности (например, трудоспособности и знаниям). Именно моральные качества играют первостепенную роль в наших решениях о том, заслуживает ли данный человек нашего расположения и уважения, представляет ли он возможного друга или врага, можно ли доверять ему, или нет. Мы небезразличны и к тому, за что помнят умершего. В 2014 году ученые Пенсильванского университета провели исследование, по ходу которого участников просили проанализировать некрологи выдающихся личностей, публиковавшиеся в «Нью-Йорк Таймс». Для анализа были выбраны 250 некрологов. В некрологах часто присутствовала информация морального характера, и для участников исследования именно эта информация служила основным предиктором отношения к умершему независимо от его прочих достижений, также перечисленных в некрологе.

Так как впечатление, которое мы составляем о других, главным образом, основано на оценке их моральных качеств, нет ничего удивительного в том, что изменение моральных качеств изменяет и наше восприятие личности. Для осуществления социального единения и сотрудничества нам нужны нравственно окрашенные эмоции. Поможет ли нам этот человек или причинит вред, будет он сотрудничать с нами или начнет вставлять палки в колеса? Как можем мы предугадать его поведение? Здесь играют роль его ценности, принципы и добродетели. Когда мы выражаем эти нравственно окрашенные эмоции, мы ожидаем, что они будут возвращены нам. Если же такого отражения не происходит, то связи разрываются.

Оказывается, что мы, воспринимающие изменения нравственных качеств, играем такую же важную роль в поддержании нашей идентичности, как и в оценке идентичности или тождества личностей других людей. В 2017 году в Чикагском университете в исследовании, проведенном Сарой Молуки и Дэниелом Бартельсом, было показано, что в других люди предпочитают видеть те же моральные и нравственные качества, какие они хотят видеть в себе, а также обращают внимание на те качества, которые они хотели бы улучшить у себя. Позитивные изменения мы считаем менее разрушительными для нашей идентичности, чем изменения негативные. Вероятно, так происходит, потому что мы уже предвидим долгий путь повторного познания самих себя. Изменения в верном направлении означают, что ваша будущая личность представляет собой неразрывное единство с вашей сегодняшней личностью: вам нравится ваша будущая личность – она представляется вам не просто такой же, но и улучшенной в полном соответствии с вашими надеждами. Изменения в неверном направлении, скорее всего, как мы полагаем, сделают из нас другого незнакомого вам и другим человека, создадут другую личность. «Люди определяют себя, – пишут авторы, – теми, какими они надеются стать, и теми, какими они хотят стать, и они чувствуют себя весьма неуверенно, если прерывается гладкая траектория развития личности». Это означает, что особенно разрушительными для идентичности личности являются ее неожиданные изменения. Допустим, что вы предугадываете, что за следующие несколько десятилетий значительно постареете. На каком-то этапе жизни появятся морщины, в коленях появится боль, волосы поседеют и начнут редеть. Если же вы внезапно начнете выглядеть и чувствовать себя моложе (без косметической хирургии, протезирования коленных суставов и окраски волос), то, вероятно, это нарушит цельность вашей личности, нарушит траекторию ее развития. Ожидания и надежды играют очень большую роль.

В головном мозге отсутствует центр нравственности, нет устойчивой заданной связи между поражением какого-то отдела мозга и утратой нравственности. Существует сеть, отвечающая за мораль и нравственность, которая оказалась разорванной у Мартина – огромная сеть, раскинутая по всему головному мозгу, включающая лобные и височные доли, поясную извилину и такие глубинные структуры, как миндалина, гиппокамп и базальные ганглии. Ученые, проводившие в 2011 году МРТ-исследования испытуемых, сообщили, что можно выделить определенные участки мозга, отвечающие за различные типы нравственных суждений: одна область отвечает за нарушения, связанные с насильственными преступлениями, другая – за нечестность, третья – за раздражение и недовольство. Эта сеть формируется и управляется под влиянием генетических, экологических и культурных факторов.

Люди с психопатическими изменениями личности тоже отличаются нарушениями работы этой моральной сети, но у пациентов с лобно-височной деменцией, как у Мартина, отсутствуют многие качества, присущие психопатам: манипулирование другими, склонность к обману, мания величия, преднамеренные аморальные поступки или целенаправленная агрессия. Но обеим группам присущи и некоторые общие черты – обеднение эмоций, отсутствие эмпатии и раскаяния, неспособность извлекать уроки из наказаний и реактивная агрессия.

Если говорить о нравственности, то мне приходилось наблюдать множество случаев, когда нарушались моральные права моих пациентов с лобно-височной деменцией, случаев сомнительных, с точки зрения морали, поступков других людей (не умеющих отличать добро от зла) при том, что такие поступки редко совершают люди, страдающие ЛВД. Не понимая, что такое расточительство, эти больные особенно уязвимы к эксплуатации их болезни. Тотализаторы делают вид, что не замечают, как дементные больные за пару недель спускают в казино все свои сбережения. Один из моих пациентов однажды купил у местного дилера машину, а затем через неделю – вторую, точно такую же, у того же дилера. Дилер, который не мог не заметить глубоких поведенческих нарушений у этого человека, тем не менее, продал ему вторую машину. Есть множество пропавших членов семей, которые, неожиданно появившись, изменяют завещание или настаивают на его изменении. В такие моменты представляется, что безнравственность гнездится в головах совершенно других людей.

Где настоящий Мартин?

Тара понимала, что ее дядя все это время в количественном или, скажем, в чисто философском смысле слова, оставался одним и тем же человеком. Но ее волновало и другое. Она хотела знать, насколько реален этот Мартин, не могло ли случиться так, что теперь просто обнажилась истинная сущность, которую Мартин всю жизнь скрывал от других. Или это говорила его ненавистная, отвратительная деменция?

До меня дошло, что причина, из-за которой она об этом спрашивала (и причина, по которой мне страстно хотелось ей ответить), не только в Мартине, но и в нас. Дело в том, что, если мы видим, что человек изменился, то это изменяет и наше отношение к нему, и то, каким мы его запомним.

Представьте себе, что вы – друг Мартина. Если вы думаете, что прежний добрый и заботливый Мартин по-прежнему присутствует в этом потном и беспорядочно жестикулирующем теле, то вы будете мучиться, если, завидев его, перейдете на противоположную сторону улицы. Вы, вероятно, останетесь на той же стороне и постараетесь достучаться до него, пробить его агрессивную и враждебную оболочку. Если вы думаете, что прежний Мартин, который тщательно следил за собой, все еще здесь, то вы приложите все усилия для того, чтобы помочь ему отмыться. Вы не станете обижаться на его оскорбления, потому что их выкрикивает не он, а его деменция.

Возможно, Мартин тоже задумался бы над этими вопросами. Но вместе с лобно-височной деменцией приходит и нарушение когнитивных способностей; с самого начала пациенты склонны отрицать свою болезнь, они не считают, что страдают поведенческими и когнитивными расстройствами и упрямо уклоняются от медицинской помощи. Он не искал никаких ответов на вопросы.

Должна подчеркнуть, что я не хочу сказать, будто Мартин был расстроен или подавлен из-за изменений, происшедших в его личности. Все это не значит, что он полностью утратил смысл жизни в своем нынешнем положении. Изменения личности (сами по себе) не обязательно влекут за собой какие-то негативные последствия (действительно, мы сами иногда хотим измениться, и нам в этом помогает целая индустрия). Кто должен решать, во благо или во зло происходят изменения личности? Тем не менее, друзьям и членам семьи Мартина было очень трудно считать изменения его личности положительными. Вероятно, они относились бы к этому иначе, если бы изменения личности возникли после спасающей жизнь операции («по крайней мере, он жив», «это цена, которую ему пришлось заплатить»), или, если бы изменения личности были не столь разрушительными. Например, если бы апатия преобладала над расторможенностью, или, если бы они не считали сильно нарушенными его моральные качества.

Когда я рассказываю об установленном диагнозе лобно-височной деменции, то родственники часто слушают меня внимательнее, нежели сами пациенты. Я поворачиваю к ним компьютерный монитор и демонстрирую данные МРТ, показываю атрофированные лобные и височные доли, а также обвожу указкой области, поражение которых нарушает структуру личности и поведение. Я рассказываю, к каким изменениям в личности могут привести эти органические нарушения. По умолчанию я стараюсь донести до родственников простую мысль: это не вина их любимого и близкого человека, он не может ничего с этим поделать, так как это – болезнь. Как правило, я читаю в глазах родственников облегчение. «Это не его вина; это не он».

У меня были пациенты с лобно-височной деменцией, которые проигрывали наследство и отчуждались от старых друзей. Было много ссор, уходов, разводов. Спустя несколько дней или недель после установления диагноза и понимания, что «это не его вина», следует запоздалая реакция: «Если бы мы знали!». Но иногда примирение уже невозможно, так как время оказывается упущенным.

Но что, если это реальный, настоящий Мартин – агрессивный человек, язвительный насмешник, умело скрывавший от людей свою истинную сущность? В этом случае воспоминания о нем окажутся запятнанными. Оказывается, он всю жизнь лгал.

Конечно, личность каждого из нас отличается многогранностью, мы всегда находимся под влиянием противоречивых эмоций, у нас меняются склонности, мы ведем себя по-разному в разных ситуациях. Эта идея о текучести прекрасно схвачена философом Джоном Перри в его размышлениях по поводу вымышленного случая мистера Гаррисона, который перенес нейрохирургическую операцию, называемую «глубинной стимуляцией мозга», сделанную с целью облегчения течения болезни Паркинсона. Мистер Гаррисон превращается из спокойного, прилежного республиканца и доброго семьянина (каким он был до операции) в болтливого, самовлюбленного экозащитника-демократа. Перри полагает, что одно из возможных объяснений заключается в том, что до операции мистер Гаррисон, как и большинство из нас, представлял собой «беспорядочный комплекс чаемых состояний, которые удерживались в равновесии ожиданиями других и внутренними компромиссами». До операции болтун-демократ, субъект, озабоченный охраной окружающей среды, никчемный краснобай, присутствовавший в душе Гаррисона, неизменно терпел поражение в схватке с прилежным и трудолюбивым республиканцем. «Этот республиканский характер не был ни фальшивым, ни декоративным (и необязательно он исчез после операции), – считает Перри, – но он доминировал в связи с обстоятельствами, в которых жил и от которых получал удовольствие мистер Гаррисон». В данном случае операция высвободила убежденного демократа и красноречивого экозащитника, но Гаррисон мог стать и религиозным фанатиком, алкоголиком или поклонником Хиллари Клинтон. Новый мистер Гаррисон – это подлинное, аутентичное «новое равновесие соперничающих центров. Если семья приложит некоторые усилия, то, возможно, в душе его возобладают какие-то прежние ценности и убеждения».

Искушение поискать «реальную личность» возникают при многих поражениях мозга, а не только при лобно-височной деменции.

В свои шестьдесят с небольшим лет Кэрол была осуждена на условный срок. Во время осмотра она не без гордости поведала мне историю своего преступного прошлого. Она была хорошо известна в определенных районах Дублина и нисколько не раскаивалась в травмах, нанесенных ею другим. Она хвасталась, что в молодости у нее был неплохой правый хук. Умела она обращаться и с холодным, и с огнестрельным оружием.

На выполненной вечером того же дня экстренной КТ головного мозга кровь выглядела, как яркие белые круги. Кэрол в состоянии алкогольного опьянения упала и ударилась головой о бордюр. В результате произошел ушиб лобных долей, повысилось внутричерепное давление, а с одной стороны был виден отек головного мозга.

В течение двух недель кровотечение прекратилось, и состояние стабилизировалось. Тем не менее, оставался правосторонний паралич; речь была смазанной, слова звучали невнятно. Кэрол думала, что принцесса Диана еще жива, а Синди Лопер все еще певица номер один. «Девочки хотят повеселиться», – фальшиво напевала она во время каждого обхода. Социальный работник, навестивший Кэрол через месяц, сказал, что ее подопечная ведет себя много вежливее, чем раньше. Вероятно, предположил он, травма показала ей всю пагубность ее образа жизни. Но мне кажется, что дело не в личном прозрении. Все дело было в том, что травма лобных долей сделала ее более спокойной и апатичной. Не прозрение породило катарсис – травма привела к изменению личности.

Однако предположение социального работника заставило меня задуматься. Когда люди, на наш взгляд, меняются в лучшую сторону (а наше суждение зависит от наших собственных убеждений и ценностей), не слишком ли мы склонны считать, что они, наконец, нашли себя? Когда же они меняются в худшую сторону, не слишком ли мы склонны считать, что из-за болезни произошла утрата истинной самости? Одно исследование подтвердило, что направление изменений действительно важно для нашего восприятия личной идентичности человека.

Участники исследования читали один из двух рассказов. Герой первого становился лучше после перенесенной черепно-мозговой травмы (он был грубым и обожал причинять людям вред; после травмы он стал добрым и стремился помогать другим). Вторая группа участников читала рассказ, герой которого не стал добрым после травмы. Участники из первой группы были склонны видеть в герое после травмы «того же человека», что и раньше. Это позволяет предположить, считает автор исследования Кевин Тобиа, что суждение об идентичности человека может зависеть от направления изменений. Но такое суждение основано только на нашей интуиции, считает Тобиа; оно не объясняет, важно ли направление изменений для понимания сути изменений личности.

Через пару недель Кэрол вытащила из кармана медсестры ножницы и напала на нее в припадке неистового гнева. От (физической) травмы сестру спас только правосторонний паралич. Девушка сумела отнять у Кэрол ножницы. Во время обхода Кэрол снова излучала беззубую улыбку а-ля Синди Лопер, и ничто не напоминало о том, что произошло всего несколько часов назад. Тем не менее, после прямого вопроса Кэрол призналась в преступлении, хотя и не выказала никаких признаков раскаяния или сожаления. На следующий день она напала на другую медсестру. Не значит ли это, что старая Кэрол возродилась из пепла? Нет таких метолов исследования, нет и анализов, которые помогли бы ответить на этот вопрос.

Нам известно, что другие части мозга начинают проявлять свои скрытые способности при разнообразных неврологических расстройствах. Как будет показано в главе 6, есть немного больных с лобно-височной деменцией, у которых возникает вспышка творческой активности на фоне поведенческих изменений, несмотря на сильное поражение речевых способностей. Такие больные часто становятся прекрасными художниками, фотографами, скульпторами. По мере того, как атрофируются области переднего мозга, происходит растормаживание зрительных центров, расположенных в задней части мозга, и из тени разрушительной дегенеративной болезни выходят новоявленные художники.

Но есть разница между творческими способностями, появляющимися в результате деменции, и выявлением некоего фундаментального или «истинного» характера. Социальные рамки и ограничения могут заставить нас маскировать очень многое, но будет натяжкой считать возможным пожизненное подавление личностных качеств, сформировавшихся в подростковом периоде или в юности.

Прежние убеждения и ценности могут выступить на первый план по мере развития деменции, но даже это происходит в весьма специфических условиях. Больные с семантической деменцией (редкий вариант лобно-височной деменции, когда, главным образом, поражаются височные доли, и происходит нарушение речевых способностей) особенно склонны к возрождению возвышенных религиозных, философских и политических идей, которыми они были одержимы в ранней молодости. Невролог Брюс Миллер и его коллеги из Калифорнийского университета в Сан-Франциско обнаружили, что, когда поражается передняя область доминирующей височной доли (левой, если больной правша), то, несмотря на то, что эти больные могут не помнить, что означают слова «католик» или «республиканец», они продолжают и после начала заболевания посещать ту же церковь и голосовать за кандидатов от республиканской партии. Такая информация хранится годами, консолидированная в весьма личностном контексте. Эта информация питает идентичность личности, она делает человека тем, кем он есть. В зависимости от конкретных путей распространения поражения мозга при деменции некоторые идеи, верования и убеждения остаются нетронутыми, в то время как другие могут безвозвратно исчезнуть.

В том же исследовании было, однако, показано, что у больных с лобно-височной деменцией при поражении не доминирующей лобной доли (обычно, это правая доля у правшей) часто выявляют ослабление усвоенной в течение жизни концепции собственного «я», то есть речь идет о сущностных ценностях, а не о личностных изменениях как таковых. Авторы описывают случай семидесятилетней женщины-левши – матери семейства, примерной супруги и высокопоставленного менеджера. После смерти мужа она начала рассказывать всем, как она его ненавидела, несмотря на многие годы счастливого брака. Воспитанная в лютеранской вере, она в возрасте шестидесяти девяти лет перешла в католицизм, пожертвовала большую сумму на свою новую церковь. Она была очарована священником и начала распускать слухи о том, что он ее любовник. Потом она влюбилась в двадцатишестилетнего мужчину без определенных занятий и объявила о скорой свадьбе. В течение полугода после ее перехода в католицизм у нее развилась тяжелая деменция. На МРТ была выявлена массивная атрофия не доминирующей лобной доли мозга.

Нормальная функция недоминирующей лобной доли, пишут авторы, очень важна в поддержании самости. У других больных с подобными поражениями мозга тоже были выявлены значительные нарушения ядерной самости – у них менялась политическая ориентация, религиозные убеждения, они были склонны неожиданно менять работу и профессию. У них наблюдали сексуальные отклонения и расщепление личности. Одна женщина отказалась от своих консервативных взглядов: «Республиканцев надо стереть с лица земли». Эти больные сознавали, кто они, и не теряли свои сущностные признаки. Они знали, кто они, но это не предупреждало драматических перемен, так как были утрачены эмоционально значимые чувственные опыты и переживания. Это действительно контраст по сравнению с первой группой, о которой я уже упоминала (с деменцией, при которой поражается доминирующая лобная доля), представители которой не страдали от изменений самости.

Так что, возможно, наши рассуждения о том, видим ли мы на фоне деменции «истинную сущность» человека, являются слишком наивными. Представляется, что локализация (местоположение) патологических изменений определяет, потеряет ли больной себя или, наоборот, обретет. От того, какие и где расположенные структуры мозга поражаются, зависит, потеряете ли вы себя или найдете. От локализации поражения зависит, откажетесь ли вы от своих существующих ядерных ценностей, или, наоборот, укрепитесь в них, и будете ли вести себя соответственно изменению. От изменений моральных качеств зависит, будут ли родные и друзья видеть в вас вашу прежнюю личность.

С течением времени, однако, лобно-височная деменция мало что оставляет от человека. Думаю, что деменция Мартина разрушительна. Она беспощадно разрушает те части мозга, что отвечают за социально значимое поведение, нравственность и эмпатию – фундаментальные принципы, на которых зиждется тождество личности. Деменция разъедает прежнюю идентичность, идентичность, которую знали друзья, родные и близкие. Она разрушает хрупкое равновесие между импульсивностью и сдержанностью, эгоизмом и бескорыстием, равновесие, которое всем нам приходится сохранять и поддерживать. Растормаживание поведения Мартина и отсутствие способности к сочувствию выходят далеко за рамки религиозных взглядов и политической ориентации. В конце концов, это не злобная бессердечная личность, которую Мартин всю жизнь скрывал от окружающих, не подлинная сущность, вырвавшаяся на волю с приближением смерти.

Грант Джилетт, профессор медицинской этики университета Отаго в Новой Зеландии, проводит аналогию с ковром. Цвета нитей определяют рисунок узора ковра. Кроме того, важную роль играет то, что доступно ткачу из сокровищницы его культуры – узор, сочетания форм и цвета, и т. д. Ковер, который он ткет из своей жизни, говорит Джилетт, «дополняется отношениями, поступками, обязательствами, мифами, происшествиями, воспоминаниями и прочим». На рисунок повлияет темперамент, характер и культура, но это лишь влияние, а не целиком определяющий фактор.

«Представьте себе, что ковер атакован молью. Части ковра, случайным образом, оказываются утраченными или уничтоженными, и узор становится неразличимым. Будет такой же ошибкой говорить, что истинная самость – это разрушенная самость, как утверждать, будто истинное произведение искусства – это перепутанные и оборванные нити и остатки узора, уцелевшие после нападения моли».

Можно вообразить, как мы спрашиваем молодого Мартина, что он думает о своей будущей, пожилой самости. Перед нами молодой Мартин, в запонках, он читает только что установленный плакат, он отвечает за зеленые насаждения и заборы. Его личность отражается в его поведении, а идентичность отражается в личности. Придет ли Мартин в ужас, увидев маниакально жестикулирующего субъекта, бредущего по улице? Не будет ли он первым, кто воскликнет: «Это не я, неужели это я?» Конечно, мы не можем знать наверняка; все это лишь предположения. Кто может сказать, знал ли он сам, кто он? Но приложите те же рассуждения к себе, как к человеку, только что заболевшему деменцией, и скажите, хотели бы вы стать таким человеком.

Мартин, в конце концов, был помещен в дом инвалидов. Ему было суждено прожить еще два года. Он не узнал, что через двадцать месяцев в его крови будет обнаружена новая, недавно открытая генная мутация. Он так и не узнал, что у всех членов его семьи повышен риск заболевания такой же деменцией. Он никогда не узнает, что его племянница придет в ужас от того, что сможет столкнуться с такой же судьбой; что она парадоксальным образом переживет свою фактическую смерть.

Представьте себе еще вот что: вы идете по центральной улице, а навстречу тащится Мартин, на нем брюки, испачканные мочой, они спадают, он сильно возбужден. На секунду он исчезает из вида – между вами проезжает грузовик. Но вот Мартин снова появляется. Он стоит прямо, в подтяжках и запонках, а под мышкой зажат плакат. Движения его спокойны и размеренны; он кладет руку на плечо друга, утешает его за проигрыш матча на прошлой неделе. Мартин спрашивает, как поживает его семья, они болтают о погоде и договариваются вместе выпить на следующей неделе.

На несколько мгновений он снова стал самим собой.