Глава 21

Крах и спасение

Вызов на военно-врачебную комиссию, присланный на работу, был полной неожиданностью.

Я почувствовала тревогу. А в управе запаниковали.

– Громова, почему тебя вызывают на ВВК? Скажи честно: тебя вылечили в сумасшедшем доме или нет? – дотошно спрашивал Упырь, нервно дёргая глазом.

Я заверяла, что вылечили (про себя добавляя: «И тебя вылечат!»), и Упырь двигался дальше по коридору, переваливаясь с ноги на ногу, как старый индюк, задавая вопрос каждому встречному:

– А что ты, Сидоров (Иванов, Никифоров), думаешь насчёт Громовой? Она у нас сумасшедшая или нормальная, а?

Получив ответ, из которого следовало, что коллега считает меня здоровой, хоть и чудаковатой, Упырь, сокрушённо разводя руками, шёл дальше.

А я лихорадочно соображала, у кого бы спросить совета. Наконец вспомнила про Риту Чиж. Она уже уволилась из органов и занималась на гражданке экстрасенсорной практикой. Рита была одной из самых авторитетных личностей в моём кругу.

Рита, по старому знакомству, приняла меня бесплатно. Когда-то я была второй женщиной в кадрах после неё, на её глазах совершались мои ляпы, рождались мои дети, происходило моё становление. Рита, когда-то холодная, почти враждебная фигура, встретила меня тепло.

– Иди на ВВК, – сказала Рита. – Ничего тебе там не сделают.

– Ты уверена?

Рита снисходительно улыбнулась:

– Им же надо материал списать. Ты ведь лежала в дурдоме? Я думаю, что это формальность. Вот, взгляни, – она потрясла плошкой, на дне которой, расплываясь, оседала кофейная гуща. – Я не вижу твоего увольнения. Более того, тебя вскоре переведут с железки.

А ведь я не рассказала Рите о предстоящем переводе! Вот что значит ясновидение!

– Будешь работать в красивом месте, – продолжала Рита. – Займёшься наукой. И в погонах останешься. Так что не трусь, иди!

Рита меня успокоила. Взяв в отделе кадров направление на ВВК, я отправилась к Сирене. Это психиатр из поликлиники ГУВД. Своё прозвище она получила из-за громкого визгливого голоса. Сирена меня знала, потому что именно к ней я ходила вымогать больничный лист. Моя психиатрическая карта, снабжённая диагнозом «астено-невротический синдром», была выставлена у неё в красном углу кабинета, как пособие для студентов-медиков.

– Меня хотят комиссовать? – угрюмо спросила я у Сирены.

– Ну, не думаю, – фальшиво-бодро проговорила она. – Сходишь на комиссию, там отпишутся – и все дела!

И Сирена выдала мне листок, который назывался «Акт». В него заносят результаты обследований.

Началась комиссионная волокита. Психиатр ВВК, с виду добрая, печальная женщина (я верила в её помощь и про себя называла Феей), смотрела на меня с сочувствием, как будто меня собираются не уволить, а расстрелять, и вряд ли она, такая хрупкая, сумеет этому воспрепятствовать. Фея заполнила «Акт», расписав, кого из специалистов мне необходимо пройти, и отправила по кабинетам.

Все врачи, от проктолога до офтальмолога, закружились вокруг меня, осматривая, ощупывая, выстукивая, задавая вопросы и отсылая на дополнительные осмотры. При этом они настаивали на тщательном и всестороннем обследовании, затрагивающем все участки моего и так уже засмотренного тела, заявляя, что надо извлечь максимум выгоды из бесплатного медицинского освидетельствования, потому что, как они дружно намекали, скорее всего, система со мной простится. Я кивала рассеянно-пренебрежительно: ведь я же знала от Риты Чиж, что останусь в погонах!

Наконец обследования закончились. Я отдала «Акт» печальной Фее и пошла восвояси. А через пару недель вообще забыла об этой встряске и о потраченном времени. Приближался отпуск, нужно было успеть завершить все дела, чтобы отдыхать с чистой совестью.

Однажды, когда я сидела в своём кабинете, меня позвали к телефону в дежурку. Управление на связи! Я почти испугалась: кто это? Даже Упырь – и тот всегда звонил мне на мобильный…

Наверное, ЧП! Но оказалось – Гришка.

– Вик, – сквозь шум помех его было плохо слышно, но я всё равно учуяла, что «случилось страшное», – срочно приезжай. Сейчас же. – И он повесил трубку.

Я не стала перезванивать, выяснять, в чём дело. В последнее время неприятности так и хороводились вокруг меня. Интуиция подсказывала, что ничего хорошего я не услышу. Ладно, и с этим справимся! Главное – имелся повод приехать в управление. Нужно было подписать у начальника рапорт на отпуск. Чтобы съездить на юг по «горящей» путевке, сбросить последние месяцы, как шелушащуюся кожу. А все проблемы можно решить и потом…

Как выяснилось – не все.

– Проходи, – сказал Гришка бесцветным голосом.

Он запер дверь, достал из сейфа какую-то бумагу и сунул мне под нос:

– Вот, полюбуйся. Сегодня прислали с Очаковской.

На Очаковской улице размещалась военно-врачебная комиссия.

Я долго не могла выстроить пляшущие буквы в слова…

Маниакально-депрессивный психоз… Категория «Д»… Не годна для дальнейшей службы… Набор фраз, не имеющих ко мне отношения!

Но что это? Неужели последствия моих каникул в дурдоме? Вот и «сходили за хлебушком»…

«Сдвоенные фазы… так-так-так…» – прозвучал у меня в голове бубнящий голос неухоженной врачихи. Сволочь! Я же сама – никто ведь не тянул за язык! – рассказала ей о том, как пережила когда-то свою страшную зиму. Как выкарабкалась, вытащила себя из депрессии без лекарств, без врачей и без клиники – и вдруг в одночасье поправилась, проснувшись счастливой, обновлённой. Рассказала ей и дуре-психологу. Неужели даже моё выздоровление для них было всего лишь стадией неизлечимой психической болезни?

– «Нуждается в немедленном освобождении от выполнения служебных обязанностей до момента исключения из списков личного состава», – прочитала я вслух.

Трудно определить чувства, которые испытываешь, читая о себе подобное. Смесь стыда, ужаса, унижения, беспомощности… и ярости, направленной на врачей, «кудесников в белых халатах и с ма-а-аленьким солнцем в груди», обрекающих тебя на социальную смерть. Ибо что это, если не приговор? Наверное, даже лаконичное «расстрелять» не потрясло бы меня больше.

– Сейчас, япона-матрёна, я должен сказать шефу, – как сквозь вату, донёсся до меня Гришкин голос. – Это основание для аннулирования приказа о твоём переводе и издания приказа об увольнении. С сегодняшнего, блин, числа…

Это был конец. Я в оцепенении смотрела на лист бумаги, внезапно оказавшийся белым: страшные слова и буквы с него словно улетучились…

Но… меня ждали в университете! И до пенсии (это сладкое слово!) оставалось почти пять лет.

Гришка протянул руку и отобрал у меня бумаги. Встал, припадая на ногу (ту самую, покалеченную Алексеем), подошёл к облезлому ящику у стены. Это была «Машка, которая жрёт бумажки». Ровесница пишущих машинок и микрокалькуляторов размером с современный ноутбук, питающихся от сети. Подруга уличных таксофонов и автоматов с газированной водой. Я помнила «Машку» столько же, сколько помнила самого Гришку, – и ведь она ещё фурычила!

Гришка включил агрегат, сунул аккуратно сложенные листки в широкую щель. С противным скрежетом «Машка» их поглотила.

– Вот так, – задумчиво проговорил Гришка, отряхивая одну ладонь о другую.

Я тихонько всхлипывала, сидя напротив него. По счастью, в момент самого «преступного деяния» в кабинет никто не ввалился.

– Короче, Вик, на больняк тебе надо, – произнёс Гришка устало. – Они всё восстановят. Информация быстро дойдёт. На больняк – и снимать диагноз. В общем, соображай. Ты теперь – сама за себя. Я тебе не помощник…

Я вяло кивнула.

– Тогда чеши, а то мне отчёт кропать… Кстати, – спохватился вдруг Гришка, – а сигаретки у тебя… Ах, ёлки, ты у нас не куришь… Ну, чао-какао!

Конечно, информация просочилась быстро. Упырь взял моё дело «под личный контроль», как было принято говорить. Не дождавшись заключения военно-врачебной комиссии, он послал туда запрос, и уничтоженные документы продублировали. В отношении Гришки возбудили служебную проверку. Никто не сомневался, что именно он виновен в исчезновении «порочащих» меня «вещдоков».

Как всё происходило, я примерно знаю, а чего не знаю, то могу домыслить.

– Бездельник, саботажник, пьяница! – орал вяло-темпераментный Упырь, в котором в одночасье пробудились все драконы и теперь рвались на свет божий, дыша огнём. – Это твоих рук дело? Тебе передавали заключение Громовой?

– Что-то не припомню, – пожал плечами Гришка.

– Зато в делопроизводстве помнят! Каков… козёл! Из-за тебя я её в отпуск отправил! Она же год на больняке отсиживаться будет! А психологом – тебя посадим?

– Я и так психолог, – невозмутимо ответствовал Гришка.

– Ну всё, баста! Пиши «по собственному желанию» и чтобы я тебя больше не видел!

И Упырь обрушился в кресло, заботливо придвинутое подхалимом.

– Ну и позялуйста, – согласно легенде, отвечал Гришка. – Ну и больсе не увидись!

И он сел и написал заявление об увольнении.