Глава 16

Скорохват и другие

Нет, конечно, мне приходилось заниматься не только самоубийствами. На железке (так у нас называлась Октябрьская железная дорога) психологам работы хватало.

Однажды четыре милиционера, находясь на дежурстве, в электричке изнасиловали бомжиху. Одному из четверых оставалось полгода до пенсии. Второй был стажёром. Третий и четвертый служили лет по пятнадцать, нареканий не имели. Разумеется, все они отправились под суд. А перед этим были уволены задним числом: якобы на момент ЧП все четверо уже месяц как не работали, а в электричку сели, одетые в форму, с целью подебоширить.

Уволили и нашего дежурного по вокзалу, который принял заявление у потерпевшей. «Идиот! – орал на него начальник отдела. – Тебе надо было её посадить на обратную электричку, патруль приставить, из вагона не выпускать – пусть бы всю ночь каталась. К утру бы вырубилась или просто забыла. Ишь, гуманист выискался!»

В управе велись бурные обсуждения. Странно, однако, все сочувствовали не бомжихе, то есть потерпевшей, а насильникам! Дескать, что они, свои органы на помойке нашли? И вообще – разве нет у них баб в отделе? Вот лопухи…

Я писала характеристики на «героев». Все они были в моей картотеке, значились в «группе риска».

В другой раз трое патрульных на дежурстве поменяли табельное оружие на героин. Я, когда читала их психологические характеристики, даже присвистнула. Как «гениально» их включили в одну смену! Начальник либо был большой шутник, либо не умел читать. Первый – возбудимый психопат, неформальный лидер. Второй – конформист, патологически зависимый от эмоционального лидера (то есть от возбудимого психопата). Третий – инфантилен, ему всё пофиг. Результат «подбора кадров» превзошёл ожидания…

Ещё был случай: меня вызвали в аэропорт, сообщив, что рассветным рейсом будет лететь террористка-смертница. Она хочет взорвать самолёт. К такому выводу пришли эксперты, потому что девица требовала продать ей двойную страховку. Дескать, если что-то случится с ней, старушка мама получит побольше денег. А что с ней может случиться при перелёте из Санкт-Петербурга в Магадан? Ясно и ежу: самолёт хочет взорвать!

Всю ночь мы дежурили в ЛОВД в аэропорту Пулково, а к моменту регистрации пассажиров подозрительного рейса зал ожидания заполнился сотрудниками милиции.

В Пулково вообще всегда происходила самая весёленькая работа. К примеру, руководство ставило задачу: провести физиогномический контроль граждан с целью выявления шахидов и ваххабитов! Тогда в Пулково сгоняли всех сотрудников. Нередко можно было увидеть зрелище: по залу ожидания слоняется бородатый мужик – рожа мрачная, рука в кармане, – а за ним, на небольшом расстоянии, топчутся два-три милиционера. Чтобы сразу же обезвредить, как из кармана руку вытащит.

Регистрация на рейс закончилась, а «террористка» так и не появилась. «Вспугнули, черти», – сокрушался начальник ОРЧ, шугая попавших под горячую руку оперов.

Что делать? Было принято решение: вместе с территориальной милицией выехать по адресу, указанному в паспорте подозреваемой. К обеду её привезли в управление, и мне пришлось «отрабатывать» версию. То есть пытаться протестировать эту дуру, которая вообще не помнила, что утром этого дня собиралась куда-то лететь. Она была до того обдолбана, что прямо на моих глазах выдала галлюциноз: от кого-то отмахивалась, вскочила и побежала, натыкаясь на мебель и браня невидимых преследователей…

– Искали террористку, а накрыли целый наркопритон, – потешался Мамонт. – Вот как мы работаем – им, в ГУВД, ещё учиться и учиться!

Однако «козырем» в моей профессиональной «колоде» всё-таки оставались суициды, преднамеренные и непреднамеренные.

Молодой милиционер, чтобы напугать жену, повесился на гвозде от детских прыгунков, вбитом в дверную коробку. Его удавила собственная жена, открывшая дверь.

Офицер, отслуживший в Чечне, развлекал юных стажёров, в шутку делая вид, что стреляет себе в голову. Сыграл убедительно. Кровь и мозги фаталиста брызнули прямо в лицо остолбеневшим пацанам – на такой «ноте» началась их служба.

Убивать себя можно самыми неожиданными способами. Я и раньше об этом догадывалась, но убедилась, лишь поработав в нашем управлении.

В соседнем кабинете, за стенкой от меня, по-прежнему сидел тучный и неопрятный Лёха Скорохват. Годы не щадили его; увидев Скорохвата после пятилетнего отсутствия, я даже испугалась. Он располнел до такой степени, что ходил по коридору медленно, вразвалочку, и жирные ляжки тёрлись друг о друга при ходьбе.

Широкая, плоская, какая-то пустая физиономия Скорохвата вечно была покрыта синяками и струпьями. На мой вопрос, кто избивает Скорохвата, его сосед по кабинету однажды ответил: никто, это Лёха сам падает, заснёт сидя – и падает вниз лицом, и бьётся.

Кстати, сосед у Скорохвата давно уже поменялся. Саня Куманец перевёлся в Мурманск на руководящую должность. Теперь Скорохват делил кабинет с сотрудником по фамилии Муравей. Как-то исключительно везло этому кабинету на фамилии!

Муравей охотно поддерживал Скорохвата, когда тот намеревался выпить. Поэтому кабинет в рабочее время был теперь чаще всего заперт.

Однажды на утренней пятиминутке Мамонт вспомнил, что Скорохвата и Муравья не видно третий день. Шеф поручил нам разузнать, чем заболели эти два «обалдуя». Мы только переглядывались: было известно, что Скорохват и Муравей три дня не уходят домой ночевать и пьют у себя! После пятиминутки целая делегация попыталась проникнуть в кабинет к моим соседям, но им никто не открыл. В десять утра в ответ на вторую попытку дверь отворил потный и заспанный Муравей. Выслушав всё, что коллектив думает о нём и его друге, Муравей пообещал привести себя и Скорохвата в божеский вид, найти приемлемую причину трёхдневного отсутствия на работе, не позорить отдел – и опять закрылся изнутри. А в полдень, выйдя в коридор, я увидала расхристанную фигуру Скорохвата, бредущего из туалета. Потом начался обеденный перерыв, и мы с юристом Митькой отправились погулять в Таврический садик.

Когда мы вернулись, у соседнего кабинета собралась толпа. Пришлось протискиваться сквозь неё. Скорохват сидел за своим рабочим столом, уронив голову на руки. Он был мёртв.

Муравей находился тут же, в кабинете, и тихонечко выл, сидя на корточках в углу.

– Психолог, – послышалось с разных сторон, – она вернулась! Пусть ему помощь оказывает…

Меня подташнивало, но пришлось войти в кабинет, поднять с пола ослабевшего, безвольного Муравья и, обняв за плечи, увести к себе.

Остаток дня прошёл в тумане. Муравей рыдал и беспрестанно повторял: «Я – следующий!» Ворвался трясущийся Мамонт и потребовал срочно написать негативное психологическое заключение на покойного. И датировать прошлым годом!

Решившись наконец выглянуть из кабинета, я увидела, что по коридору медленно везут носилки с тучным телом…

Под конец рабочего дня, отправив Муравья под конвоем к психиатру, я зашла к приятелям-юристам Митьке и Светке.

Митька Рогов и Светка Стогова, чем-то похожие – инфантильные, слегка дурковатые, – не очень горевали. Они даже веселились, но как-то судорожно.

– Не понимаю, что на этот раз выпил Лёха? – пожимая плечами, вопрошал Митька, ни к кому не обращаясь. – Он же был всеяден… Вернее, всепитен!

– Я вообще ничего не понимаю, кроме одного: Лёха с нами на проверку в Волхов не едет. Вот паразит, – говорила Светка и истерически хохотала, запрокинув голову.

– Не-е, кроме одного: Лёха с нами больше не пьёт, – поправлял её Митька, и оба снова колотились в конвульсиях от смеха…

Я хотела было возмутиться, обвинить обоих в кощунстве, в цинизме… как вдруг услышала свой собственный смех: противный, неестественный, жестокий…

Нет, мне не было смешно! Но чем страшнее становилось, тем громче я хохотала.

Мне долго снился Лёха Скорохват, сидящий за своим рабочим столом. Тучное тело расползлось по креслу. Мёртвые пальцы судорожно вцепились в кипу бумаг. Лохматая голова низко опущена, но кажется, что он вот-вот поднимет её – и наши взгляды встретятся…

Гришка приковылял в управление несколько месяцев спустя. Выглядел он плохо, был вял и заторможен, и непонятно, обрадовался ли нашей встрече. Вскользь упомянул, что его комиссовали, но оставляют в кадрах на вольнонаёмной должности. Оклад – копеечный. Хотя – плюс пенсия… Да и вообще, идти ему некуда.

Гришка обмолвился, что и Галку уволили из органов – за частые отлучки с работы, связанные с дежурствами в больнице, – и теперь «молодой семье», состоящей из двоих пенсионеров, ноги бы не протянуть…

Я сопереживала Гришке, но не знала, что сказать. Что-то меня не пускало подойти к нему, обнять, признаться, что я соскучилась…

Гришка, мой духовный наставник, когда-то обаятельно-аристократичный, выглядел жалким, неопрятным, опустившимся. И чужим.