Колонизация колонистов – итальянский эксперимент

Вслед за завоеванием Святой земли первое поколение иммигрантов и колонизаторов заложило основы нового общества, которое развивалось впоследствии по европейским образцам. Более поздние волны иммиграции были без особых сложностей интегрированы в рамках существовавших общественных отношений. Однако успех в сфере социальной организации не сопровождался столь же быстрой адаптацией к государственным учреждениям страны. Этот процесс так и не завершился. Даже такие учреждения, как духовно-рыцарские ордена, игравшие значительную роль в королевстве, формально не входили в него. Они были частью колонии, не имея официального положения и не признавая суверенитета королевства (хотя и не подрывали его). Никаких феодальных связей между иерусалимским монархом и орденами не существовало. Они не были подданными королевства в принятом смысле этого слова. Ситуация продолжала оставаться неопределенной, в то время как в Антиохии и Триполи они были почти независимыми государственными образованиями. Положение с итальянскими коммунами было другим, их положение определяли договоры, заключенные между их европейскими городами-метрополиями и властями королевства (сначала с королем, а затем с феодалами).

Внедрение итальянских коммун на латинский Восток можно описывать как параллельный колонизации процесс. В своем роде это была колонизация учреждений крестоносцев. Ее целью не было ни завоевание мусульманской территории, ни главенство над местным населением и его экономическая эксплуатация. Когда подобное случалось, эти явления были чисто вторичными, результатом пожалований, которые получали коммуны в своих национальных городских кварталах, и пользования земельными поместьями. Основной целью итальянских коммун после первых завоеваний было использовать территорию крестоносцев в качестве политической и экономической базы. Королевство крестоносцев правило и эксплуатировало богатства страны, в то время как итальянцы преследовали свои собственные нефеодальные цели. Их земельные поместья и система баналитета делали их в некоторой степени независимыми, хотя вряд ли они имели автаркию. Но это были вторичные соображения. Важнейшее значение имели структура управления королевством и их торговые привилегии на всей его территории и, возможно, в сопредельных странах.

Итальянцы использовали королевство как базу для своих торговых операций, как рынок сбыта для своих товаров и рынок сырьевой и конечной продукции, которая была предназначена на экспорт во все те страны, где хорошие дороги, попутные ветры и отношения спрос-предложение обещали большие доходы. Особенностью крестовых походов, если рассматривать их как колониальное движение, было их бытование на двух уровнях – каждый со своими целями, методами и достижениями.

Несмотря на то что в колониальных предприятиях большой тройки – Венеции, Генуи и Пизы – было много общего, во многих аспектах они занимали разные позиции, особенно на начальной стадии завоеваний. Провансальские и каталонские коммуны, которые тоже утвердились в Святой земле, добавили разнообразия национальным городским кварталам.

Вряд ли можно как-то объяснить, почему итальянцы приняли участие в крестовых походах. Но очевидно, что решающая причина была совершенно иной, чем у остальных их участников. Вполне естественно, что купеческое сообщество руководствовалось больше материальными соображениями. Это следует из того факта, что ни в одном из письменных источников тройки городов – Венеции, Генуи и Пизы – нет ни намека на мессианские ожидания, упоминание о которых вполне обычно для указов и распоряжений других стран, расположенных по другую сторону Альп. Это не служит доказательством отсутствия веры, но, скорее, свидетельствует об отсутствии религиозной экзальтации, которая порождала эсхатологические мечтания. Конечно, необходимо учесть репрезентативный характер нашей выборки письменных свидетельств. Если судить по описаниям генуэзского хрониста по имени Каффаро де Каскифелеоне, в среде крестоносного движения существовало хрупкое равновесие между религиозным воодушевлением и алчными устремлениями. Возможно, замечательно ощущать, что, пока ты стремишься достичь реальных земных целей, тебе открыт небесный кредит. Другой современник 1-го Крестового похода, Альберт Ахенский, писал, что все эти пизанцы, венецианцы, генуэзцы и купцы Амальфи были людьми, «у которых вошло в привычку воевать и грабить, особенно это касается моряков».

Для того чтобы понять историческое значение итальянского опыта колониальных походов, нам необходимо проанализировать его наиболее характерные черты. Мы намерены рассмотреть это явление в трех аспектах: организация первых экспедиций; положение колоний в отношении к их городам-метрополиям; создание системы административного управления колоний и их контроля со стороны их метрополий.

Первый вопрос касается организации самых первых экспедиций. Поскольку это были морские предприятия, их система финансирования в корне отличалась от финансирования крестового похода. Знатный крестоносец по ту сторону Альп закупал столько провизии и пытался скопить такую сумму денег, насколько это было в его силах. Часто он закладывал свое поместье и присоединялся к войску. Когда запасы провизии и денежные средства иссякали, такого знатного воина обычно продолжал материально поддерживать какой-либо большой военачальник похода. В таком положении оказался даже Танкред. Должно быть, это было уделом простого рыцаря. В приморских городах основной задачей было выделить необходимую сумму денег для постройки и снаряжения кораблей. Требовались значительные вложения капитала в чрезвычайно рискованное предприятие. Менее чем за 10 лет корабли были построены и спущены на воду. Появились сильные флоты.

В вопросах финансирования проявились первые различия между итальянскими городами. В то время как в дальнейшем все итальянские города содержали флоты за счет доходов от пиратства и грабительских набегов на Востоке, на первом этапе каждый город, будь то Венеция, Пиза или Генуя, действовал по-своему. Флот Генуи, содействовавший захвату Антиохии и Иерусалима, был построен усилиями отдельных предпринимателей без участия городских властей. В Пизе и Венеции в деле строительства с самого начала участвовали власти города.

Каффаро называет фамилии десяти знатных людей, которые были создателями первого генуэзского флота. Они снарядили 12 галер и один транспорт и выделили средства на содержание 3–4 тысяч воинов и матросов. Мы не знаем, платили им или нет за их службу; возможно, что они (хотя и не были профессиональными моряками) содержали себя за свой собственный счет. Тем не менее снаряжение такого флота не требовало больших финансовых затрат. Те, кто был организаторами экспедиций, были по необходимости и их финансистами. Они инвестировали свои деньги и, возможно, средства тех людей, кто не был непосредственным участником экспедиции. Многие, известные по имени, были членами знатных семейств или занимали доходные посты «адвокатов» церкви. Накопленные доходы от земельной собственности могли быть еще ранее вложены в торговлю и иной бизнес, и это обязательно касалось вложений в судостроение. Несмотря на то что нет ничего невозможного в том, что первые 12 кораблей, предназначенные для отправки на Восток, были построены между 1096-м, когда призыв Урбана II был услышан в городе, и 1097 г., когда корабли отплыли, это выглядит маловероятным. Более правдоподобным выглядит предположение, что по крайней мере часть судов была построена ранее, а теперь подготовлена для экспедиции. В 1097 г. мы вновь слышим о двух генуэзских галерах братьев Эмбриако (будущих правителей Джубайля), отправившихся на Восток. В 1100 г. вслед за ними отплыли 24 галеры и 4 транспорта с 8 тысячами людей на борту Гульельмо Эмбриако. В 1101 г. – 8 галер, 8 голаби и 1 транспорт. Даже если предположить, что некоторые из этих боевых кораблей и судов использовались повторно (некоторые были разобраны в Святой земле, например галеры братьев Эмбриако, которые приобрели новую галеру для обратного путешествия), все же это говорит о лихорадочном строительстве судов и беспрецедентных инвестициях в судостроение. Частично оно финансировалось за счет быстрого оборота средств первоначальных инвестиций, но также и привлечения средств купеческого класса Генуи. Судя по характеру более поздней торговли Генуи с крестоносцами на Востоке, можно заключить, что вложения были не столь многочисленными, но очень большими. Капиталисты этой эпохи инвестировали огромные суммы и ожидали высокой отдачи. Едва ли были какие-то вложения моряков, но они ожидали получить свою долю от пиратства и военных трофеев в походах.

С организационной точки зрения мы можем рассматривать эти генуэзские предприятия как прототипы торговых компаний. Их финансировали собственные члены, которые рекрутировали своих собственных людей и матросов и ожидали прибыли от своих инвестиций. По описаниям Генуэзской экспедиции 1101 г., участники которой вместе с Балдуином I участвовали в захвате Кесарии, нам известны детали раздела военных трофеев. После взятия города 10 % (десятина) получила церковь, 5 % отложены на корабли (предназначались для судовладельцев). Участники получили вознаграждение согласно своему рангу и общественному положению; и наконец, каждый участник получил 48 су Пуату и 2 фунта перца. После раздела трофеев, который можно назвать выплатой дивидендов от инвестиций, первоначальная кампания 1101 г. была распущена. Новое предприятие, согласно условиям коммерческих договоров того времени, требовало создания новой компании. Но нас нисколько не удивит, если мы обнаружим в новом договоре фамилии тех же самых людей и семейств, которые постоянно финансировали и возглавляли генуэзские экспедиции. После завоевания Святой земли это привело де-факто к установлению в Леванте при крестоносцах торговой монополии ряда благородных семейств Генуи, так называемых «консульских» семейств. В своем родном городе они занимали ключевые позиции консулов и представляли торговую аристократию города.

Пиза и Венеция избрали другой путь. Возглавивший Пизанскую экспедицию (лето 1099 г.) Даимберт был больше чем епископом. Даимберт был самым важным человеком в Пизе не только из-за своего священного сана, но и благодаря его положению во вновь организованной республике. Четырнадцатью годами ранее, в 1085 г., Даимберт был посредником в улаживании гражданской распри, приведшей к войне. С одной стороны, на власть притязало благородное семейство маркиза Тосканы (чья власть близилась к закату), а с другой – представитель маркиза в городе, имевший титул виконта, который перешел на сторону народной партии. В итоге принятая благодаря посредничеству Даимберта Мирная хартия превратила Пизу в независимую коммуну. Два года спустя (1087) появились первые консулы коммуны. В то время Даимберт был rector et doctor (командующий) пизанского флота из 120 кораблей и судов, который держал курс на Восток. В отличие от генуэзского флота сама коммуна спонсировала флот Пизы. Это не значит, что коммуна финансировала всю экспедицию. 120 кораблей и судов принадлежали зажиточным купцам, постройка только некоторых из них была, возможно, оплачена городом или епархией. Но флот назывался пизанским.

То же самое, можно сказать, происходило и в Венеции. Финансовая поддержка была более чем формальной, потому что ко времени 1-го Крестового похода Венеция уже была городом с древней историей, и ее торговые связи с Востоком, особенно с Византией, уже насчитывали несколько столетий. Венецианский флот подошел к берегам Святой земли, когда 1-й Крестовый поход был близок к завершению и крестоносцы уже укоренились в Антиохии и Иерусалиме. Мы можем проследить, как происходила первая Венецианская экспедиция, которая началась летом 1099 г. Она достигла Святой земли в 1100 г. и захватила незначительный порт Хайфа. Венецианский монах с острова Лидо, написавший историю экспедиции около 1 1 16 г., основной упор сделал на эпизод перенесения мощей святителя Николая из Мир Ликийских в Венецию, которое было одним из «благочестивых грабежей» того времени. Есть нечто в его описаниях от духа заметок Каффаро, касавшихся Генуи. Ничто не может лучше проиллюстрировать событие, чем прямое цитирование его сочинения: «Три года спустя после начала Крестового похода (повествует монах из Лидо) венецианцы, по причине местонахождения своего города, пользовались кораблями там, где другие использовали лошадей. Эта нация, имевшая больший опыт, чем какая-либо иная, в ведении боевых действий на море и привыкшая к победам, со всем тщанием, несмотря на большие расходы, подготовила огромное число кораблей для обслуживания «Божьего пути» [Крестового похода], снабдив их достаточным количеством людей и военных припасов. И поскольку не было окончательно решено, кто возглавит флот и будет командовать армией, все единодушно обратились к клиру церкви Святого Марка, и ее священники вместе со всем народом просили Генриха, епископа Кастильского, быть rector et preceptor (правителем), а Джованни, сына дожа Микьеле, возглавить армию и флот. Итак, епископ Генрих хотя и неохотно, но был вынужден подчиниться патриарху и приказу дожа и внять молитвам духовенства и простого народа».

Первую экспедицию Венеции на Восток спонсировало государство. Епископ Генрих Контарини, сын дожа Доменико I Контарини, принадлежал к правящей родовой аристократии города и, подобно Даимберту, возглавил экспедицию. Непосредственное командование флотом и армией было в руках Джованни Микьеле, сына правившего дожа Витале Микьеле. Сама экспедиция была организована дожем. Победа над пизанским флотом у Родоса (осень 1099 г.) позволила венецианцам осознать опасность со стороны Пизы и Генуи, недавних пришельцев в Восточном Средиземноморье. Поведение венецианцев отличало причудливое сочетание благочестия и алчности, о чем свидетельствуют условия, выдвинутые для освобождения захваченных в плен пизанцев: «Никогда впредь не войдут они в пределы Византии ради торговых целей, никогда не будут сражаться с христианами; и только в тех случаях, когда их призовет долг защищать Гроб Господень, им будет позволено пройти через наши воды». Предприятие завершилось, и, по словам монаха из Лидо, его участники были увенчаны двумя пальмовыми ветвями, знаменующими паломничество и победу.

Привилегии и обязательства итальянских коммун были не менее важны для будущего колониализма, чем первоначальная организация экспедиции. Кроме их материальных привилегий нас интересует, каким образом формировался их статус, то есть особый тип отношений, которые сыграют важную роль в истории итальянской колонизации. Привилегии не были дарованы непосредственно принимавшим участие в завоевании итальянцам (даже генуэзцам), но всей коммуне и их потомкам. Такие привилегии были обычны для церковных институтов (таких как монастыри) и этнических групп (например, евреев), но для христиан-мирян это было делом новым. Этот факт сам по себе означает появление нового элемента в юридической системе эпохи. Они были, естественно, скопированы с феодальных моделей, но признавали негласно принцип коллективного вассалитета. Но коммуны никогда не были вассалами королевства. Методом проб и ошибок новая форма выражения общественных интересов обретала свою форму.

Если привилегии предполагалось сохранить и в будущем, их не могли отменить при роспуске компаний, организовавших экспедицию. Это было особенно важно для Генуи, чьи экспедиции не финансировались государством. Решение вопроса заключалось в предоставлении нового вида пожалования, такого, как то, что в 1 188 г. получила пизанская корпорация Societas Vermiliorum (Общество красных) вслед за успешной обороной Тира. Конрад Монферратский даровал им и их наследникам собственность в Акре и Тире. Грамота гласила, что, если члены корпорации решат разделить между собой дарованную всей корпорации собственность, привилегии будут сохраняться до тех пор, пока существует их ассоциация. Более того, акт дарения останется в силе даже после роспуска их ассоциации, и каждый ее член будет свободно владеть своей долей. Мы не знаем, даровались ли раньше такие привилегии, хотя это было теоретически возможно. Что действительно превалировало, так это дух корпоративизма. Так, самые первые привилегии были дарованы генуэзцам в 1098 г. Боэмундом, причем «всем гражданам Генуи в городе Антиохия», а в тексте клятвы генуэзцев князю Антиохии о них говорится как о «добрых гражданах Генуи»; и далее следует продолжение: «Ко всем гражданам Генуи, тем, чьи имена были упомянуты и всем оставшимся, которые окажутся в Антиохии или в таком месте (то есть в пределах владений Боэмунда), где они смогут принести клятву». Взаимные отношения генуэзцев и князя затрагивали каждого генуэзца, который в будущем мог поселиться в его владениях. В 1104 г. Балдуин I даровал привилегию «генуэзской церкви Святого Лаврентия», и с этого времени кафедральный собор Сан-Лоренцо играл важную роль в истории генуэзских учреждений на Востоке.

В то время как значение пизанских и венецианских кафедральных соборов самоочевидно благодаря той роли, что играли их прелаты в первых экспедициях, вопрос Генуи требует пояснения. Генуэзские купцы из благородных семейств, участники первых экспедиций, стремились получить титул, что гарантировало получение новых привилегий. Индивидуальный предприниматель сразу же исключался. Это должна была быть коллективная привилегия, и кафедральный собор вполне мог ее получить. Акт дарения церковному институту имел некоторые явные преимущества. Выполнение обещанного гарантировали поддержка иерархии и ее право цензуры. Надо также иметь в виду, что первые генуэзские экспедиции почти совпали по времени с началом революции, приведшей к образованию коммун. По всей видимости, она не обошлась без участия епископа города. На том этапе своего становления, когда коммуна еще была новым институтом, было вполне естественным основным получателем привилегий сделать церковь.

Коллективный характер привилегии привел к тому, что предводители крестовых походов столкнулись с проблемой, с которой ранее не сталкивались. А именно: было необходимо определить права и обязанности договаривавшихся сторон. В генуэзских документах соглашение названо securitas (гарантия, обеспечение), в пизанских – convenientia et pactum (договор и пакт). Вместо принесения присяги в верности или оммажа обе стороны давали общую клятву: не покушаться на чужую жизнь, не брать никого в плен, не захватывать собственность. В 1156 г. Балдуин IV и пизанцы обещали воздерживаться от насилия в отношениях друг с другом. Со временем в клятву были внесены изменения, и она стала более рыцарской по духу, по крайней мере в том, что касалось положительных обязательств. Так, в 1169 г. генуэзцы принесли клятву Боэмунду Антиохийскому: «Они будут помогать мне и хранить мою честь и преумножать ее; они будут всеми силами защищать моих людей и их собственность и все то, что принадлежит мне. Они будут защищать мою собственность от всех посягающих на нее». Все же некую первоначальную шероховатость стиля можно обнаружить (объясняется трудным временем) в тексте клятвы, данной уже в 1193 г. Генриху, графу Шампани и правителю королевства. Он обратился к консулам и уроженцам Пизы с требованием принести ему клятву в том, что «до тех пор, пока они остаются на моей земле и под моей властью, они будут охранять мою жизнь и мою честь и всю мою землю от всех людей».

Особенность первых соглашений проявляется в том, как они попытались установить особые правила обсуждения спорных случаев между коммунами и монархом. Естественно, было невозможно опираться на существовавшие феодальные правила, требовались более точные формулировки. Так, Балдуин I (в 1104 г.) обязался рассматривать жалобы генуэзцев за 30 дней со дня их подачи; Бертран, граф Триполи (в 1109 г.) обещал то же самое, оговорив возможную задержку при рассмотрении дела в 15 дней. Хотя не упоминается, как проходило судебное производство, вряд ли прибегали к обычной процедуре. Скорее разбирательство напоминало арбитраж, чем суд. Позднее власти крестоносцев постарались выработать определенные юридические нормы (formulae) для этих дел. Так, привилегия, данная Боэмундом генуэзцам Антиохии (в 1169 г.), предоставляла возможность пересмотра жалобы спустя 40 дней после ее подачи (обычная отсрочка в феодальном судопроизводстве). В случае impedimentum (неявки в суд по уважительным причинам) разрешалось предоставление еще одной отсрочки в 15 дней, и уже после этого судебное заседание могло продолжиться.

Новизна ситуации, заключавшейся в том, что с одной стороны появилась коллективная привилегия, а с другой шло становление королевства, объясняет характер заключаемых соглашений. Они – часть нового колониального опыта. Договаривающиеся стороны встречаются впервые и только начинают знакомиться друг с другом. Никто не знает о величине доходов любой из сторон и о возможных взаимных требованиях. Все основные привилегии были дарованы коммунам в первой четверти XII в., то есть совпадают со временем первоначальной экспансии и создания учреждений. Тем самым мы оказываемся в новой ситуации, и теперь самое главное установить, в каких отношениях были коммуны с королевской властью, даровавшей им привилегии, и со своими городами-метрополиями.

В чем заключался интерес метрополий к своим колониям? Ожидали они быстрых прибылей или каких-либо выгод от самого факта владения этими территориями? Коммуны имели свои штаб-квартиры в основных приморских городах королевства. У них была в них своя собственность, и они получали доход из разных источников. Документы не уточняют, шла ли часть этих прибылей в их родные города. Члены коммун, которые жили в своих кварталах, платили символический налог за проживание, так как все, чем они владели, находилось в собственности коммун. Некоторые незанятые дома предназначались для особых целей. Их арендовали для временного проживания приезжих купцов. Такие учреждения общего пользования, как печи, скотобойни, бани, перешли в ведение коммун. Кроме того, был еще доход от земельных поместий, от оформления различных юридических документов жителей квартала.

Все эти доходы были довольно значительными. Часть доходов шла на содержание местной администрации, но не только на выплату жалованья чиновникам; оплачивали также расходы приходских церквей. Деньги часто были нужны для того, чтобы добиться расположения со стороны местных властей. Часто деньги требовались для оплаты внешних расходов. Например, Большой совет (Maggiore Consiglo) Венеции приказал своим представителям в Святой земле посылать деньги своим чиновникам в Малую Армению. В XIII в., когда братоубийственная вражда коммун потребовала строительства стен вокруг своих кварталов, приобретения дорогого военного снаряжения и вербовки солдат для защиты, потребовалось еще больше денег, чем было получено от сбора доходов. Перед лицом довольно больших местных расходов сомнительно, чтобы значительные суммы отсылались в метрополию.

По-видимому, можно предположить, что основной целью метрополии было не получить доход со своих колоний, но использовать те возможности, что открывались с их помощью в торговле и банковском деле. Основной доход метрополии давало местное купеческое сословие, чьи дела процветали благодаря, inter alia (среди всего прочего), существованию колоний.

Отношения между метрополией и колониями, несмотря на различные стартовые позиции, развивались повсюду по схожему сценарию. Как правило, это означало создание государственного наблюдательного органа, что было в истории колониализма событием с далекоидущими последствиями. Итальянские колонии в королевстве «принадлежали» городу-метрополии. Но сам факт «принадлежности» имел различные степени и значения. Так, город Джубайль, который принадлежал Генуе, пока она не утратила над ним контроль в середине XII в., уже был готов стать в некоем роде «Заморской Генуей». В свою очередь, третий из городов, венецианский Тир, не только получил «автономию», но добился столь высокого положения в королевстве, что венецианцы могли считать свой квартал Тира частью Венеции. Ничего подобного нельзя утверждать в отношении национальных кварталов Генуи и Пизы. Не будет преувеличением утверждение, что со временем общее направления развития могло бы способствовать возвышению итальянских колоний и они превратились бы из автономных анклавов в отдельные самостоятельные территории своих метрополий.

Мы не знаем, как города-метрополии распоряжались доходами своих соотечественников за рубежом. Такие вопросы могли не беспокоить Пизу и Венецию, потому что их экспедиции с самого начала спонсировались государством. В совсем ином положении была Генуя. Однако нет никакой причины утверждать, что вмешательство метрополии встречало противодействие со стороны властей крестоносцев и итальянских колонистов. Первые были, естественно, заинтересованы в установлении прямых связей с итальянскими городами-метрополиями, источником потенциальной поддержки, а вторые могли только выиграть, прибегая к защите со стороны своих городов.

Для того чтобы обеспечить развитие своих колоний, метрополия взяла под свой контроль местную администрацию. Первая половина XII столетия была временем преобразований, которым были присущи две тенденции: использование хорошо известных форм феодального администрирования, как наделение фьефом, и введение бюрократических методов управления в органах администрации заморских территорий. Лидером в проведении новой политики стали предприимчивые генуэзцы.

Первые чиновники, назначенные Генуей для защиты своей собственности и привилегий, были простыми «смотрителями», одним из первых среди них был приходской священник генуэзской церкви Сан-Лоренцо. То, что последовало за этим, было попыткой использовать феодальные методы работы администрации. Одним из первых приобретений генуэзцев в государствах крестоносцев был библейский город Гевал (Библ), названный крестоносцами Джубайль. Первоначально им была дарована треть города, но к 1109 г. генуэзцам передан во владение весь город. Это был первый и единственный случай, когда владельцем целого города крестоносцев стал собственник, не относящийся к феодалам. Генуя передала город во владение семейства Эмбриако, которое тем самым стало вассалом коммуны, а также графа Триполи. По закону граф Триполи был сюзереном братьев Эмбриако, но в то же время они, будучи правителями Джубайля, были вассалами коммуны. Братья тем самым должны были принести двойную присягу двум различным сюзеренам за один и тот же фьеф. Джубайлем и другой собственностью в Палестине и Сирии генуэзцы владели на выгодных условиях. В 1154 г., год спустя после поражения Генуи в Западном Средиземноморье, коммуна передала в аренду семейству Эмбриако все свои владения в Антиохии на 28 лет за 80 генуэзских фунтов; владения в Джубайле и Лаодикее (ныне Латакия) в Триполи – за 270 безантов и паллий, стоимостью 10 безантов, для алтаря церкви Сан-Лоренцо; владения в Акре за 50 генуэзских фунтов (за следующие четыре года 100 фунтов). Инвеститура в Джубайле была официальной. Гульельмо Эмбриако «в присутствии всего собрания получил от коммуны Генуи шелковое знамя в знак передачи ему вышеперечисленных мест вплоть до конца означенного срока». Генуэзцы передавали фьеф на ограниченное время и требовали возобновления инвеституры по окончании срока владения. Гульельмо Эмбриако обещал, что «он явится в распоряжение консулов, когда срок владения указанными местами закончится». Видимо, оговоренные выплаты продолжались до 1168 г., но к 1179 г., нарушив клятву, Эмбриако перестали платить; и в 1186 г. папа Урбан III пригрозил им отлучением от церкви и конфискацией фьефа, но все было напрасно. Джубайль был потерян для Генуи и стал семейным фьефом Эмбриако, которые были обязаны за это служить графу Триполи. Все же некоторые связи с Генуей сохранялись вплоть до XIII в., возможно, из-за того, что в городе проживали генуэзские колонисты, но официальные отношения так и не были возобновлены. Освобождение семейства Эмбриако от феодальной зависимости от своего родного города не сказалось на положении других генуэзских владений. Во время 3-го Крестового похода, когда Генуя оказала серьезную поддержку крестоносцам при обороне Тира и транспортировке их армий (за большое вознаграждение), коммуна восстановила свои привилегии и владения вне Джубайля.

Попытка сохранить колониальные привилегии и владения, прибегнув к помощи феодальных институтов управления, закончилась катастрофой. Урок был выучен, и подобную попытку в королевстве крестоносцев уже не повторяли. Пиза, по-видимому, не пыталась поступать подобным образом, в то время как Венеция использовала эту систему частично и в разумной мере. Когда согласно Pactum Warmundi (1123) Венеция получила треть города и сеньории Тира, что подтвердил Балдуин III (в 1 125 г.), было оговорено, что коммуна поставит трех рыцарей королевскому войску. Венецианцы пожаловали часть своих владений венецианскому аристократу Роланду Контарини и сделали его ответственным за призыв на военную службу. Относительно его новых обязанностей земельные пожалования были на удивление велики: целых 10 или 12 деревень (из 21 деревни) и третью часть в 4–6 деревнях (из имевшейся 51 деревни), в которых коммуна имела собственность. Еще одно аристократическое семейство, Панталеоне, было пожаловано фьефом (род занятий неизвестен). Таким образом, почти половина земельных владений перешла в разряд дарений. Венецианцы теперь тоже рисковали, продолжая управлять с помощью феодальных институтов. Вдова Роланда Контарини добровольно передала свои земельные владения королю (после 1164 г.), который частично вошел в права феодального наследования.

Удаленность города-метрополии от своей колонии затрудняла надзор за ней и, в частности, за местной знатью. Явный интерес графов Триполи и королей Иерусалима к пересмотру щедро раздаваемых ранее пожалований показывал, что продолжать управлять ими в рамках феодальных взаимоотношений – дело рискованное. Поэтому было вполне оправданным развивать другой тип управления – прямое администрирование. Зачатки управления были созданы почти сразу же после получения коммунами первых привилегий, когда участники экспедиций вернулись в свои родные стены. Неясно, как называлась самая первая официальная должность. Затем появились виконты (vicecomes). За исключением Венеции, этот титул встречается во всех торговых колониях Востока. Но это также было названием должности в новой администрации королевства. Позднее так называлась должность губернатора, не бывшая наследственной, которая появилась вначале в королевских, а потом и в сеньориальных городах. Виконты председательствовали в городских судах. Был ли титул итальянского происхождения, или итальянцы заимствовали его у крестоносцев, неизвестно. К сожалению, наши источники не дают ответа. Как бы то ни было, в Генуе титул «виконт» имел в то время определенную феодальную окраску. Виконт был крупным феодальным магнатом в городе и в его окрестностях. Члены семейства Висконти (ведущих свое происхождение от виконта Идо, жившего в X в.) вплоть до конца XII в. обладали большим влиянием в городе, и большое число первых консулов коммуны происходило из различных ветвей этого семейства. С учреждением коммун во главе их администрации становятся консулы. Если титул «виконт» был генуэзского происхождения, то в таком случае мы сталкиваемся со странным феноменом – переносом генуэзского общественного института на Восток, когда он приходил в упадок и постепенно исчезал в родном городе. Как бы это ни выглядело удивительным, но мы сталкиваемся с подобным явлением в процессе дальнейшей эволюции генуэзской заморской администрации.

Каково бы ни было происхождение итальянского vice-comes, термина заимствованного (позднее воспринятого провансальцами и каталонцами), в конце третьей четверти века сначала Пиза (1 179), а потом другие коммуны ввели в состав администрации нового чиновника – консула. Виконт стал подчиненным официальным лицом, хотя иногда таким именем называли и новую должность, консульскую. Изменение в титулатуре не было случайным, оно указывает на растущее значение колоний в глазах метрополии. Эта должность соответствовала по значимости другим высшим должностям чиновников республики. Только Венеция избегала называть так высшего чиновника в своих колониальных владениях, но о том, что она имела к ним большой интерес, говорит тот факт, что у нее тоже был специальный посланник – baiulus или baiulo.

Во времена Второго королевства (1 187–1291) управление колониями было регламентировано. Все коммуны попытались создать центральное представительство для Сирии и Палестины с центром в Акре или Тире. Венеция имела своего верховного комиссара для Сирии – baiulo, которому подчинялись местные представители, также называемые baiuli и vicecomes, – чиновник, занимавший более низкую должность. Генуя и Пиза создали интересную коллегиальную систему. Генуя имела двух генеральных консулов, часто называвшихся «консулы и виконты в Сирии». Чиновники на второстепенных должностях, круг обязанностей которых ограничивался городом проживания (Акра, Тир, Бейрут), имели тот же самый титул. Вначале у Пизы, как и у Генуи, было два консула (1 192), затем стало три, и в итоге появился «консул пизанской коммуны в Акре и во всей Сирии». Введение коллегиальной системы могло быть вызвано стремлением добиться большей эффективности в управлении, но, что более вероятно, это была система, обеспечивающая взаимный контроль. В качестве интересного исторического факта можно вспомнить о федерации коммун Прованса и Каталонии в Тире, во главе которых было шесть или семь консулов, но один общий суд под председательством виконта. В то же время Марсель и Монпелье имели своих консулов в Акре. Порядок назначения чиновников в колониях и наделение их полномочиями строго регламентировались, а за их деятельностью велось тщательное наблюдение. Например, Maggior Consiglio Венеции углублялся в малейшие детали выбора, полномочий и деятельности своих baiuli. Венецианский baiulo и его советники (consiliarii) избирались в Венеции и перед тем, как отправиться на свои посты (имевшие замечательное название signoria), получали особое письмо (commissio); время от времени Maggior Consiglio в дополнение к нему высылал чиновникам какие-либо новые распоряжения. Baiulo имел в своем подчинении сержанта и оруженосца (scutiferus), а также нотариуса (tabellio). Он и его советники представляли свой родной город в колонии и саму колонию во взаимоотношениях с властями крестоносцев. Город-метрополия управлял своей колонией через их посредство, давая самые детальные указания. С другой стороны, авторитетный представитель Венеции, наподобие венецианца Марсильо Дзиорци, имел свободу действий в решении важных политических вопросов в королевстве, хотя и в рамках письма, полученного от Maggior Consiglio (Большого совета). Baiulo, его советники и нотариус получали достойное жалованье и приличные суммы на различные расходы. Им помогали в управлении собственностью коммуны по крайней мере два казначея (camerarii). Они отвечали за арендную плату, платежи в казначейство (casella communis) и за ведение счетов (quaterna). Один раз в месяц baiulo и его советники проверяли счета и ревизовали собственность коммуны. Не менее важной была роль baiulo в качестве главы автономного венецианского суда, который имел часть судебных полномочий королевства. Венецианский суд часто отвечал за отправление правосудия над всеми (включая не только венецианцев) жителями квартала. Тесно было связано с судопроизводством право регистрации всех торговых контрактов венецианцев. Регистрация происходила в присутствии baiulo, а советники выступали в качестве свидетелей. Надзор за самим baiulo был довольно строгим. Ему запрещалось брать с собой товары в Левант, хотя не ясно, существовал ли запрет заниматься торговлей, пребывая на официальной должности. Для того чтобы предотвратить фаворитизм, ему не разрешалось отчуждать собственность коммуны в пользу любого члена своего семейства. Интересно читать о том, как Большой совет, заседая в Венеции, вмешивался в повседневные дела своей колонии, хотя некоторые из распоряжений касались вопросов общей политики. Например, в 1272 г. власти Венеции распорядились, что «двадцать наших самых известных граждан, которые живут или временно пребывают в Акре» должны, по крайней мере в течение года, не покидать пределов венецианского квартала. Годом ранее (1271) Совет вернулся к своему решению и распорядился, чтобы евреи (возможно, бывшие жители венецианского квартала и тем самым находившиеся в юрисдикции Венеции) жили только в квартале. Для того чтобы защитить интересы Венеции, венецианцам запретили арендовать дома в Акре до тех пор, пока все дома и магазины коммуны не будут заняты. В то же самое время распоряжения политического или коммерческого характера посылались baiulo для исполнения. Как, например, такие. Все венецианские грузы железа и древесины должны разгружаться в Тире и Акре и не могут быть реэкспортированы без разрешения baiulo. Подобными мерами пытались предотвратить контрабанду материалов, потребных для судостроения, в мусульманские страны. В другом случае власти Венеции запрещали импорт тех товаров с заморских территорий, которые не являлись собственностью Венеции.

Похожее законодательство характерно и для Пизы. «Консул Акры и всей Сирии», а также два его советника и нотариус были избраны тайным голосованием на Большом совете в присутствии двух францисканцев и двух доминиканцев в кафедральном соборе города. На эти посты можно было избираться только один раз в жизни, и выборы было необходимо проводить в одно и то же время. Это означало, что каждый новый консул приводил с собой полностью обновленный административный персонал. Все чиновники были на жалованье, которое выплачивалось из местных доходов. Интересно отметить, что из двух советников один должен был быть юристом (iuris peritus), а другой – известным купцом (publicus mercator). Правила подчеркивали важность защиты монопольных привилегий Пизы. Так, консул должен был уплатить большой штраф, если он позволял непизанцам воспользоваться торговыми привилегиями в городском порту при прохождении таможни.

Вероятно, будет нелишним провести сравнение с подобным законодательством Марселя. Это важно не только потому, что речь идет не об итальянской коммуне. Марсель позже всех начал развивать торговые отношения и имел мало привилегий. Поэтому организация его колонии за морем находилась еще на первоначальной стадии, которую итальянские коммуны прошли за сто лет до этого. Там, где нет консула, говорит муниципальный статут Марселя, но имеется 10 или 20 марсельцев, они должны избрать из своей среды консула, который будет иметь все полномочия. Для больших городов консул и его советники избираются муниципальными властями Марселя. Это ректор, синдики и главы гильдий. Избранный консул, хотя и являвшийся официальным лицом Марселя, имел другое положение, в отличие от его пизанских и венецианских коллег. Он прежде всего купец в левантийской торговле. Венеция запрещала таким людям занимать свою должность. Но даже Марсель не давал разрешение на это тем, кто имел привилегии в Сирии, являлся судовладельцами и капитанами кораблей. Человек, избранный в консулы, но отказывавшийся занять свой пост, должен был заплатить большой штраф. Кроме защиты привилегий коммуны, главными обязанностями консула и советников было отправление правосудия и регистрация торговых сделок. Во власти консула было наложить штраф, но в случае подачи апелляции ректор Марселя мог его отменить. Консулы отвечали за архив (cartularium), который вел нотариус или, в его отсутствие, корабельный писец. После возвращения в Марсель архив отдавали на хранение в суд. Чиновники, по-видимому, не получали жалованье, но имели половину суммы штрафов, взимавшихся властями Марселя. Важный пост в заморской администрации занимали управляющий fondaco (fundegarius fundici) и его помощник nabetinus. Видимо, эти люди были постоянными жителями колонии, и, хотя, возможно, и находились в юрисдикции консула, они ставились на свою должность непосредственно ректором Марселя, которому они приносили присягу.